Глава 3. Преступная цепочка 5 страница

И Ворчун заключает:

— А, значит, ещё и поэтому оборотней надо считать самыми нежелательными и опасными элементами общества!

У меня появляется новая мысль, и я восклицаю:

— Кстати! Раз оборотни теперь объявлены вне закона, то перед сражением за имение можно уже не идти на службу в Госбанду общественного порядка, а отрабатывать боевые навыки самостоятельно!

Он подхватывает:

— Верно! И как же я сам до этого не додумался?

Ворчун хочет ещё что-то сказать, но я перебиваю его:

— Гляди! Вон, старший к нам левитирует!

Выслушав нас и осмотрев место происшествия, пышноусый урка уточняет:

— Выскочил, говорите, из-под земли? И уворачивался от выстрелов?

Ворчун выспрашивает у него:

— Это телепортация или что?

Урка хмурится:

— Я ещё не слышал, чтобы попытки создания передатчиков и приёмников для телепортации увенчались бы таким успехом. В известных установках все предметы вплоть до растений легко исчезают в одном месте и заново создаются в другом. Но животные, не говоря уже о людях, выходят из камер приёмников совершенно безумными. А, вернее, с интеллектом на уровне зародыша. И жертвы этих экспериментов, которых иногда незаконно телепортируют к нам на поверхность, могут лишь бессмысленно бродить по окрестностям.

Я усмехаюсь:

— Пока их не уничтожат жиганы.

Урка подтверждает:

— Да. Это одна из ваших задач.

А Ворчун уже отвлекается на новую мысль:

— А что слышно о проекте заселения далёких планет, путём телепортации туда эмбрионов?

Урка отрезает:

— Ничего! Лучше скажите, как он выглядел, когда был жив? Чёртом или ангелом?

Ворчун озадаченно глядит на урку:

— Ты считаешь, они в чём-то кардинально различаются между собою? А я всегда думал, что это лишь дело личного вкуса наблюдающего.

Урка терпеливо объясняет нам:

— У ангелов есть крылья, которые под землёю были бы бесполезны, если бы на них не были возложены различные функции по защите и нападению. Но эти крылья у них могут втягиваться внутрь тела, как и остальные конечности.

Ворчун восклицает:

— Да, да!

И вспоминает:

— Из-за этого оборотней ещё иногда называют «пластилиновыми человечками»!

Урка продолжает:

— Однако поддержание любой новой внешности требует постоянного расхода жизненной энергии. И поэтому большую часть времени они пребывают в том состоянии, в какое они были изначально изменены, то есть чёртом или ангелом.

Ворчун обращается ко мне:

— Крылья были?

И я свидетельствую:

— Были. Ведь именно по ним мы его сразу же опознали и стали без промедления стрелять.

Пнув носком сапога в один из кусков плоти, оставшихся от оборотня, урка приказывает нам:

— Братаны! Сложите всё это в пакеты и тащите в Замок!

И задумчиво поясняет:

— Тут что-то нечисто. Видите, какую нору он проделал? Прошёл через грунт, как нож сквозь масло. Телепортацией тут и не пахнет. Нужна экспертиза.

И мы с Ворчуном достаём из своих рюкзаков экологичные бумажные пакеты, куда складываем останки оборотня.

А когда, приладив импровизированные поводки и активизировав в своих внешних коммуникаторах функцию телекинеза, мы поднимаем эти пакеты в воздух, урка говорит:

— Буду ждать вас в Замке! Не задерживайтесь!

И с этими словами он левитирует, быстро скрывшись из поля нашего зрения за неровностями рельефа местности. А мы идём вслед за ним пешком и, держась за поводки, тащим за собою по воздуху пакеты с неприятным грузом.

Проводив урку завистливым взглядом, Ворчун обращается ко мне:

— Как думаешь, братан, Волшебство усиливает Паранормальные способности?

Я интересуюсь:

— А что?

Кивнув назад, в сторону груза, он говорит:

— Если бы возможности телекинеза не были такими ограниченными, мы бы сейчас тоже левитировали. Вместе со всей этой поклажею.

Я признаюсь:

— В этом деле, братан, я не очень хорошо разбираюсь. Из теории помню лишь то, что, используя мозгограмму Паранормальных способностей, мы активизируем ранее незадействованные области своего головного мозга и преобразуем свои волевые усилия в энергетические волны биологической природы.

Он спрашивает:

— Но почему наши телекинетические способности и в том числе левитация, ограничены воздействием на предметы, массою едва превышающей нас самих, и лишь на расстояние, видимое глазом?

Я пожимаю плечами:

— Говорю же: не знаю. Обратись к специалисту.

Он произносит:

— Хорошо хоть, для передачи другому человеку своих мыслей и чувств не существует никаких ограничений. Включая расстояние.

Но я с усмешкой напоминаю:

— А личное согласие?

Немного помолчав, он любопытствует:

— Ты будешь давать кому-нибудь такое согласие? Будущей жене, например?

Я отрицательно мотаю головой:

— Думаю, что нет.

И поясняю:

— Ведь тогда будет невозможно отдыхать друг от друга.

Войдя внутрь Замка, по его людным коридорам свой неприятный и тяжёлый груз нам приходится тащить уже на собственных плечах. Ведь внутри стен нашего дома блокируются все те способности, которые можно использовать для агрессии. А прибегнуть к транспортной платформе мы отказываемся — не хотим привлекать к себе ненужного внимания. И ещё мы с Ворчуном излишне громко разговариваем и смеёмся, скрывая так своё смущение, ведь грубая физическая работа для любого из ельни считается унизительною.

Толкаясь и визжа, мимо нас проносится десяток сявок-малолеток, каждый из которых попутно заглядывает в наши пакеты, и при этом они ещё забавляются какой-то жестокой детской игрою. Едва не сбитые ими с ног, мы прижимаемся к стене.

То ли задавая этот вопрос риторически, то ли обращаясь к Ворчуну, я произношу:

— И как только в древности родители могли жить вместе с детьми?

Ворчун отвечает мне:

— Это было совсем не то человечество, которые мы знаем сейчас.

Я смеюсь:

— Может, из-за этого оно и погибло?

Ворчун с презрением в голосе сообщает:

— Я слышал, что у андеграундов этот атавизм до сих пор ещё сохраняется. Они продолжают жить семьями.

И я с гордостью говорю:

— Но — слава богу! — как и все русские дети, мы с тобою жили и воспитывались нормально — в интернате.

Ворчун задаётся вопросом:

— Да и что такое семья? Это все двенадцать одновременно живущих поколений кровных родственников? Все эти четыре тысячи девяносто шесть человек?

И я формулирую:

— Семья — это всего лишь группировка лиц, объединённых кровной связью и временными деловыми интересами.

А затем прибавляю:

— Но лично я предпочёл бы вовсе не иметь никаких родственников.

Ворчун удивляется:

— А как без них? Если у тебя не будет ни сестёр, ни матери — как ты инициируешься в урку? И если не убьёшь в сражении за имение своего отца и братьев — получишь ли ещё такой редкий шанс стать уркаганом?

Я разъясняю ему свою мысль:

— Мне проще и приятнее общаться с людьми неродными.

Улыбаясь, Ворчун соглашается:

— Да, это проще. А главное, безопаснее.

Почувствовав в его словах скрытую насмешку, я заявляю:

— Я не боюсь за свою жизнь!

Он ухмыляется:

— Ну, да. Однако ты, братан, никогда не забываешь активизировать сигнализацию на ночёвке. Особенно когда спишь в апартаментах родного Замка.

Я оправдываюсь:

— Это рефлекторно. Ведь с раннего детства так приучали. К тому же это и правильно — глупо рисковать по мелочам.

Доставив свой необычный груз по назначению, мы с Ворчуном уже собираемся вернуться наружу и продолжить патрулирование, но меня по индивидуальному коммуникатору вызывает уркаган Угорь.

Он приветствует меня:

— Здравствуй, жиган Георгий!

И велит:

— Зайди ко мне! Надо переговорить по семейному делу.

Я отвечаю ему не как отцу, а как хозяину замка Поганый:

— Понял, уркаган Угорь! Сейчас буду!

И мы одновременно разрываем связь.

Ворчун зачем-то любопытствует:

— А с твоей матерью он ладит?

Я говорю:

— Никогда не задумывался о личной жизни родителей.

И, чуть подумав, сообщаю:

— Но меня с души воротит, как маня Апа обращается к нему. Она называет его даже не Аксёном, а Авксентьюшкой^[172]. Ласково так.

Ворчун предполагает:

— Может всё дело в возрасте? Ему ведь всего сорок семь лет, а ей, наверное, уже больше ста.

Я отмахиваюсь:

— Главное, чтобы они обращали поменьше внимания на меня. А то в последнее время стали почему-то напрягать. Причём такую подозрительную назойливость проявляют оба моих родителя. Чувствую, что-то назревает.

Провожая меня до приёмной уркагана, Ворчун рассуждает:

— То, что они начали теснее общаться с тобою — это неестественно и неправильно. Ведь глупо же привыкать к человеку, которого придётся убивать своими руками.

В кабинет к уркагану Угрю я вхожу один. Это большое помещение с голыми стенами и без каких-либо излишеств. По сути это Комната переговоров. Уркаган Угорь сидит в конце длинного стола. А я выбираю место с противоположного от него края.

Давя на меня тяжёлым взглядом, он начинает разговор:

— Большую часть своего времени я провожу на сходках, где рассматриваются предложения Всемирного правительства и решаются все текущие дела ельни. Однако ведение общего семейного дела не должно от этого страдать.

Я молчу и киваю головою, давая этим понять, что готов слушать дальше.

И он даёт мне новое назначение:

— Поэтому ты, жиган Георгий, теперь будешь отвечать за связь с дружественными Замками. Станешь присматривать там за нашими «точками». Работы ожидается много, ведь вскоре к нашему клану примкнут ещё двенадцать Замков. И если я стану главарём клана пятидесяти Замков, то мы сможем ещё выше поднять цены на наши натуральные продукты питания.

Я отвечаю ему так, как это и полагается в подобных случаях:

— Я понял тебя, уркаган Угорь!

Он предупреждает:

— И не расслабляйся там! Если что, сожрут тебя там и не подавятся!

И спрашивает:

— Какой главный моральный принцип у ельни?

Я отчеканиваю одно из накрепко затвержённых Понятий:

— «Друзей нет, могут быть лишь временные союзники!»

А в конце разговора он говорит мне:

— И ещё одно! Ты, жиган Георгий, не торопись в урки. Потому что именно сейчас я занят очень серьёзными делами клана. Знай: сражение за наше Имение надо оттянуть, насколько это возможно!

Но на это я уркагану Угрю ничего не отвечаю. Упрямо уставившись ему в глаза, всем своим видом показываю, что не позволю вмешиваться в мои личные дела. И на этом мы с ним расстаёмся.

Выслушав пересказ моего разговора с уркаганом Угрём, Ворчун цитирует статью из «Понятий об имениях»:

— «Дети хозяина имения делятся на две категории. Первая категория — это наследники, которыми являются дети мужского пола, родившиеся в течение первых пяти лет после брака. После достижения двадцати одного года и до двадцати двух лет они обязаны получить статусы урок. В противном случае они выбывают из категории наследников. Вторая категория — это все прочие дети, которые по достижению совершеннолетия вольны жить так, как им заблагорассудится».

Я спрашиваю:

— К чему ты это, братан?

Однако он не отвечает и продолжает цитировать:

— «Наследники хозяина имения имеют приоритет в сражении за имение. После получения статуса урки самым младшим из них, имение в течение трёх месяцев не выставляется на конкурс и за это время каждый из наследников может сразиться с прежним хозяином и друг с другом, чтобы стать его новым хозяином».

Я возвышаю голос:

— Да знаю я это всё!

И Ворчун объясняет мне:

— Через месяц тебе исполнится двадцать один год, и ты младший из наследников. А как только ты получишь статус урки, «Поганое» сразу же будет признано бесхозным и за него начнётся сражение. Но по Понятиям ты можешь оттянуть получение своего статуса на целый год. Вот на этот год и рассчитывает уркаган Угорь.

Я делаю вывод:

— То есть он заинтересован в том, чтобы я прожил ещё один год, а другие наследники, как обычно, наоборот, хотят моей скорейшей смерти.

Ворчун ухмыляется:

— Верно.

Я недоумеваю:

— Но что это мне даёт?

Ворчун пожимает плечами:

— Пока не знаю.

И тогда я заключаю:

— Будем считать, что ничего.

Но Ворчун напоминает:

— За исключением того, что теперь ты гораздо реже будешь находиться в родном Замке. Думаю, не зря он дал тебе новое назначение.

Я возмущаюсь:

— И всегда оно так было! Как только поговорю с ним, на душе делается погано!

Ворчун пытает меня:

— И всё-таки, как сам-то думаешь, братан? Сразу будешь получать статус или подождёшь годик?

Я восклицаю:

— Чего тянуть-то?

И решаю:

— Буду инициироваться сразу!

Он деловито интересуется:

— Сестру-то хотя бы уже выследил?

Я сетую:

— Ту, которая ещё девственна, я вообще не видел ни разу.

И спрашиваю:

— А ты?

Он сообщает:

— То же самое!

Я усмехаюсь:

— Боюсь, что если она и дальше будет так скрываться от меня, то инициироваться придётся самой маней Апою.

Ворчун замечает:

— Что-то тебя, братан, в последнее время тянет на крайности.

И напоминает о недавнем инциденте:

— Вот и дега за ерунду ноги лишил. А ведь он даже русский язык знал.

Я признаюсь:

— Сам удивляюсь. Не понимаю, что со мною творится.

Ворчун любопытствует:

— А ты уже готов психологически? К инициации?

Я отвечаю ему:

— Просматривал я по твоему совету информационную базу. Но не нашёл там ничего приятного, а также полезного. Эти задокументированные сцены инициации вызывают у меня лишь омерзение. Да и чего ещё можно ожидать при виде Ритуального спаривания двух сопящих близких родственников?

Ворчун смеётся:

— А тем более в темноте! При свете инфракрасного источника! Ты прав! Нет там никакой эстетики!

И я морщусь:

— Да уж какая в том эстетика!

А он вдруг припоминает:

— Что ты там недавно говорил о назойливости мани Апы? В чём её интерес?

И я делюсь с ним:

— Она постоянно напрашивается на встречи. То и дело заводит никчёмные разговоры, и ищет какого-то понимания. Временами мне даже начинает казаться, что она хочет подружиться со мною.

Изумлённый Ворчун просит подробностей:

— Например?

И я рассказываю:

— Недавно, когда при виде меня уркаган Угорь недовольно хмыкнул и демонстративно отвернулся, она подмигнула мне и тихо сказала: «Ну, ты же понимаешь!»

Ворчун улыбается:

— А ты понимаешь?

Я говорю:

— Понимать-то я всё прекрасно понимаю. Да вот только дружить с ней не желаю.

Он соглашается:

— Ну и правильно. А особенно после твоего заявления, что собираешься ею инициироваться.

И хитро улыбаясь, спрашивает:

— Наверное, не хочешь, чтобы моральные муки угнетали ещё сильнее?

С недовольным видом, я произношу:

— Но ведь я сказал об этом лишь как об одной из возможностей.

Ворчун ухмыляется:

— Как ты не старайся, братан, но от встреч с нею не отвертишься!

И, приветливо улыбнувшись кому-то за моей спиною, говорит:

— Здравствуй, уважаемая маня Апа! Извини! Спешу! Дела!

А как только он исчезает, маня Апа начинает мне жаловаться:

— Чёрте что творится! Зашла сейчас в приёмную к уркагану Угрю, а там на меня все его мани глаза вытаращили. Оказывается, он, не дождавшись меня, уже умотал в царство Давидово, в Поганград. У него там, видите ли, экстренная встреча с Президентом.

Я слушаю её и стараюсь даже выражением лица не выдавать никакой заинтересованности.

А она предлагает мне:

— Давай, зайдём в трактир и перекусим!

Отзываясь на её слова, мой желудок принимается громко и призывно бурчать, поэтому мне приходиться согласиться поневоле.

Мы входим в трактир, и я замечаю там двух знакомых мань, которые уже сидят за одним из столиков. Они приветственно машут нам руками и зовут присоединиться к их компании.

Я отзываюсь:

— Здравствуй, уважаемая маня Эля! Здравствуй, уважаемая маня Физа!

Маня Эля является какой-то дальней родственницей уркагану Угрю, а маня Физа — это её дочь. В общем, они и моя родня, хотя и некровная. Увидев их, я вздыхаю с облегчением. Ведь теперь я могу спокойно игнорировать маню Апу. И как водится, женщины вскоре начинают свой обычный разговор ни о чём.

Маня Эля ровесница мани Апы — каждой из них около ста лет. Да и мане Физе что-то около пятидесяти. С такими «взрослыми» женщинами мне разговаривать не особо интересно. В их обществе я откровенно скучаю. Поэтому решаю для себя, что покину их сразу же, как только наемся. И вдруг в их бессодержательной, на мой взгляд, беседе мелькает интересная информация.

Маня Эля с озабоченным видом обращается к мане Апе:

— Уркагана Волчару ещё помнишь? Он за последний год так сильно одряхлел, что его скоро освободят.

И маня Апа, тепло улыбнувшись, произносит:

— Ещё бы мне не помнить его! Ведь я когда-то служила в его приёмной. Неужели он совсем одряхлел? А какой был орёл!

Маня Эля сообщает ей:

— Кстати, Сара оказала мне в этом большую помощь.

А маня Апа предупреждает её:

— Ты не очень-то откровенничай с нею. Она всё-таки иудейка.

Сделав удивлённое лицо, маня Эля фыркает:

— Но ты же сама говорила, что, в деле уравнивания наших прав с уркаганами, нам очень понадобятся её способности плести интриги!

Но, взглянув на меня, охает и обрывает себя на полуслове.

 

 

Глава 6. Волчара

 

Предложение. Первый опыт. Маня Физа. Узник. Ублюдок. Маня Апа. Наказания. Беседы. Моды. Ретранслятор.

 

Из дальнейшего разговора мань мне становится известно, что необычный узник — уркаган Волчара, — оказывается, является хранителем какой-то важной общественной тайны. И у меня вдруг начинает разгораться острое безотчётное желание увидеть этого человека.

…В этот самый момент урка Сева, который почти безвылазно находится в Комнате переговоров Госбанды тайных операций и манипулирует со Специальными мозгограммами, ехидно усмехается:

— Эх, Малыш! До чего же сильно теперь тебе будет хотеться познакомиться поближе с этим Избранным! …

Пока я вместе с пищей пережёвываю эту необычную информацию, разговор у женщин неожиданно сворачивает в мою сторону.

Маня Апа зачем-то начинает расхваливать меня, да так, словно я не сижу рядом с ними, а нахожусь где-нибудь в другом месте. Она с гордостью сообщает:

— У него очень большой потенциал стать уркаганом!

А маня Эля принимается возносить свою дочь:

— То, что моя маня Физа — вдова хозяина имения, уже само по себе говорит об её уникальных способностях убийцы! Но мало кому известно, что ради статуса хозяйки она провела восемь боёв, в которых погибли двести пятьдесят пять мань. Поэтому, думаю, она и теперь без особого труда сможет выдержать сражение за право стать его женою.

Тем самым эти две женщины недвусмысленно дают понять, что намерены познакомить меня с маней Физою гораздо ближе.

А маня Физа при этом молчит и лишь искоса бросает в мою сторону короткие взгляды, делая вид, что она очень смущена.

Сначала во мне всё вскипает против вмешательства посторонних в мою личную жизнь или даже того хуже — в интимную. Однако, поразмыслив, я улыбаюсь мане Физе, стараясь исполнить это как можно теплее, и впервые в своей жизни делаю женщине серьёзное предложение:

— А что? Ты, маня Физа, — манкая женщина!

Но при этом я мысленно говорю себе: «Только никому не надо знать, что общаться с тобою я желаю лишь для удовлетворения любопытства. Ведь мне очень хочется познакомиться с твоим отцом, уркаганом Волчарой — врагом общества».

Маня Эля спрашивает у своей дочери:

— А что скажешь ты?

И маня Физа, краснея, лепечет:

— Ты, жиган Георгий, — манкий парень!

Переполненная энергией маня Эля до предела форсирует события и, обращаясь к мане Апе, предлагает:

— Слушай, сеструха! А может, разрешим им сегодня спариться?

И даже маня Апа, которая, казалось бы, за век жизни привыкла ко всякому, удивляется:

— Вот так прямо сразу?

Маня Эля решительным тоном произносит:

— А чего тянуть-то? Им обоим это будет полезно и для здоровья, и для продления жизни. К тому же моя маня Физа, как опытная женщина, заодно подготовит его к инициации.

Маня Апа рассудительно говорит ей:

— Я, конечно, хорошо понимаю и тебя, и маню Физу. Представляю, как тяжело ей быть вдовою при столь высоком уровне полового влечения. Знаю, что затянувшееся воздержание может нанести серьёзный вред её психическому и физическому здоровью. Мы ведь не чужие, и мне совсем не хочется, чтобы у неё развилась депрессия, раздражительность и неуверенность в себе.

Маня Эля подсказывает:

— А через какое-то время у неё могут начаться воспаления в органах малого таза и мастопатия.

Кивнув ей, маня Апа продолжает:

— Всё это так. Но жиган Георгий ведь ещё совсем молодой. Ему пока рано думать о том, что воздержание может привести его к простатиту или ещё к какой-нибудь хвори. Сейчас ему в первую очередь нужно влюбиться.

Но маня Эля настаивает:

— Влюбившись, люди начинают спариваться, но ведь часто бывает и наоборот.

И маня Апа, немного помявшись, подумав и попереглядываясь с маней Элею, даёт мне своё материнское согласие:

— Хорошо. Жиган Георгий, сегодня я разрешаю тебе спариться с маней Физою.

Спаривание с малознакомой женщиною сегодня никак не входило в мои планы. Но теперь, по Понятиям, я уже не могу от этого откреститься. Ведь для отказа нужны какие-то веские причины. Например, несовместимость при спаривании. И потому из-за скоропалительного решения мани Апы, злость на неё только возрастает. Моя внутренняя сущность так оскорблена и меня охватывает такое раздражение, что хочется отомстить всему белому свету, сделав что-нибудь ужасное. «Зачем вы так поступаете со мною? — возмущаюсь я мысленно и рисую картины творимого мною Апокалипсиса. — Ну, вот и смотрите теперь, что из этого вышло!»

Затем немного подумав, я понимаю, что, возможно, судьба, наоборот, благоволит ко мне. И разрешение спариться с маней Физою, действительно, может помочь мне подготовиться к инициации. Ведь, как и большинство моих сверстников из ельни, дожив почти до двадцати одного года, я не имею ни малейшего опыта интимного общения с женщинами. Поэтому, приглушив злобу, я собираюсь отрепетировать обряд инициации на мане Физе, которая, видимо, вовсе не возражает против этого. И теперь предстоящее спаривание перестаёт меня страшить. В голове возникают уже другие мысли, деловые: «А будет ли она сопротивляться? Было бы лучше, если бы сопротивлялась!» — И ещё: «Ведь это случится скоро! Уже сегодня!»

Однако вечером маня Физа ведёт себя как-то странно — она предоставляет мне одну из своих комнат, а сама уходит спать в другую.

Решительность моя куда-то пропадает. Поворочавшись в кровати и кое-как успокоив свои мысли, я уже собираюсь засыпать, когда вдруг слышу тихий звук отворяющейся двери.

Маня Физа входит, и дрёма с меня мгновенно слетает — сердце начинает бешено колотиться. Она садится на край кровати и некоторое время ничего не делает и лишь тихо вздыхает. Потом осторожно через одеяло проводит рукою по моему телу, от груди и до кончиков ног.

А я лежу с закрытыми глазами и не шевелюсь.

Тогда она снова принимается гладить меня такими же движениями, но рука её находится уже под одеялом.

И когда я ощущаю её прикосновения к своему голому телу, то чувствую резкое возбуждение, которого я стесняюсь. Поэтому быстро поворачиваюсь на бок, к ней спиною, и так, молча, лежу.

А маня Физа начинает гладить меня по спине и ниже, а потом приступает к лёгкому массажу. У неё сильные и тёплые руки, прикосновения их нежны и приятны.

Она не делает мне ничего плохого, и я расслабляюсь, за исключением моего спара, который, наоборот, твердеет до ломоты. Она ласкает меня так долго, что я, разнежившись, даже не замечаю, что вновь перевернулся на спину. И её пальцы начинают трогать мой спар всё настойчивее.

Лежу, совершенно отдавшись на волю течения событий. Приходит вялая мысль: «Да пусть делает всё, что угодно. Тем более что от этого становится всё приятнее». И уже с нетерпением я ожидаю того момента, когда маня Физа приступит к спариванию.

И будто услышав моё невысказанное желание, она отрывается от меня.

Я слышу шорох снимаемой одежды и её слова:

— Дай, пожалуйста, согласие на подключение к твоему ику.

Перед моими глазами всплывает экран моего индивидуального коммуникатора с этим запросом, и я даю ментальное разрешение на сеанс связи.

Маня Физа сначала ложится рядом, а затем, ещё немного поласкав меня, усаживается сверху.

Тут я, наконец-то, осознаю, для чего всё это было затеяно, и, чтобы начать готовить себя к Ритуальному спариванию, пытаюсь перехватить инициативу. С этой целью ухватываюсь за обе груди мани Физы и сжимаю их так крепко, что она даже взвизгивает.

Однако торжествую я недолго — маня Физа легко освобождает свои груди из захвата, сбив мои руки резким движением изнутри наружу. И, больно упираясь руками в мои плечи, принимается скакать на мне.

В почти полной темноте я ничего не вижу, у меня создаётся лишь неясное впечатление, будто мой спар находится в чём-то мягком и влажном. Отмечаю, что ощущения при спаривании менее остры, чем от её предыдущих ласк.

А маня Физа всё более усиливает свои ритмичные движения.

Продолжается это довольно долго, и я мученически терплю боль в плечах, но лишь до того мгновения, пока не разряжаюсь в короткой вспышке наступившего физиологического удовлетворения. Сбросив её руки со своих истерзанных плеч, я мысленно делаю для себя такой вывод: «Сладкое ощущение от спаривания не такое уж и захватывающее. Его явно преувеличивают. И об этом стоит подумать на досуге».

А она судорожно прижимается ко мне, охает, потом ослабевает и ложится рядом.

Мы поворачиваемся на бок, лицом друг к другу, и свободной рукою я с ленивым любопытством трогаю её груди, живот и бёдра. Но я по-прежнему не испытываю никаких особых тёплых чувств к этой женщине и поэтому на её новые ласки уже не могу ничем ответить.

И она шепчет:

— Странно. А говорят, что молодые парни заводятся быстро.

Я оправдываюсь:

— Вот куплю мозгограмму Эффективного спаривания, тогда будет другое дело. А сейчас у нас что? Всего лишь Безэффектное чувственное спаривание.

Она усмехается:

— Кто тебе сказал, что оно было безэффектным? Я ведь не позволила тебе извергнуть семя, и сумела продлить обе наши жизни на четверо суток!

Я ворчу:

— Хорошо вы, женщины, устроились! И удовлетворение получаете, и дополнительную жизнь.

Прижавшись ко мне, она утешает:

— Ну, куда же мы без вас, мужчин?

И, в конце концов, мы засыпаем.

Наступившее утро я встречаю совершенно другим человеком. Я не только впервые спарился с женщиною, но ещё и понял, что вполне смогу управляться с дикими желаниями своей плоти.

Прерывая мои мысли, проснувшаяся и потягивающаяся маня Физа спрашивает у меня:

— Тебе понравилось?

И чуть замявшись, она нежным голосом прибавляет к этому интимное обращение:

— Спарный мой!

Самому себе я дал бы такой откровенный ответ: «Не знаю. Ещё не понял». Однако, не желая её расстраивать, говорю с фальшивым воодушевлением:

— Конечно! Это было великолепно!

И тоже, чуть запнувшись, использую самое интимное в мире обращение:

— Ладная моя!

После этого от неё следует конкретный деловой вопрос:

— Ты хочешь встречаться ещё?

И боясь показаться неискренним, я говорю с излишним восторгом:

— Да! Нам с тобою надо обязательно ещё раз обратиться за разрешением к нашим матерям.

И после этой ночи мы с маней Физою регулярно спариваемся.

Но для меня это уже далеко не так интересно, как было в первый раз. Как правило, теперь всё происходит гораздо быстрее, причём мне удаётся вести себя намного агрессивнее.

А однажды маня Физа даже сетует мне:

— Я, конечно, слышала, что многие мужчины после спаривания отворачиваются и засыпают. Но ты, спарный мой, превосходишь их всех. Ты просто берешь и уходишь от меня.

Не скажу, что эти слова мани Физы меня сильно задевают, однако решаю пообщаться с нею не только в постели и потому говорю:

— Мне известно, что ты, ладная моя, была жертвою Ритуального спаривания.

После чего прошу её:

— Опишешь, как это происходило?

Маня Физа соглашается, но свой рассказ она решает начать издалека:

— Видишь ли, спарный мой, эта история не совсем обычная. И чтобы тебе стало понятным, почему Ритуальное спаривание происходило так, а не как-то иначе, мне сначала придётся познакомить тебя с юной сявкой Анфисою.

Я улыбаюсь ей:

— Так даже будет интереснее.

Она улыбается в ответ:

— Ну, тогда слушай.

И приступает к повествованию:

— Впервые сильное эротическое чувство пришло ко мне в шестнадцать лет при просмотре какой-то романтической кинокартины.

Я интересуюсь: