Превращение социальное и превращение физическое

— А что потом произошло с шахом? — спросил Вьехо Ица, когда я закончил рассказывать историю.

— Он потерял свой трон. Нам в США говорили, что его свергла мусульманская фундаменталистская организация под предводительством фанатика — аятоллы Хомейни. Но случилось гораздо большее. Все случилось, как предсказал Ямин. Стихийные движение. Бедуины. Обычные иранцы. Скоро шах умер — одинокий, разочаровавшийся изгнанник.

— Все сложилось бы по-другому, если бы шах знал то же, что и Ямин. — Голос Вьехо Ицы прозвучал задумчиво, почти грустно. — Урок барханов! Очень поучительный урок... Напоминает то, что случилось здесь с майя.

Он прикоснулся к каменному ягуару. Я спросил, что он имеет в виду. Он взглянул на джунгли, туда, где восходило солнце.

— Ты знаешь эту историю. До того, как испанцы ступили на эту землю, здесь было великое множество прекрасных дворцов и храмов, выкрашенных в яркие цвета и украшенных золотом. Эти руины — жалкие остатки былого великолепия. Однако все богатство было лишь отражением морального упадка.

К тому моменту, когда прибыли испанцы, города были заброшены. Их поглотили джунгли. Майя были здесь, как и сейчас, но жили в лесах. Как люди, живущие в той хижине, которую ты принял за мертвое дерево. Города опустели. Да, это пришли Меняющие облик. Они подняли тревогу, поскольку предвидели катастрофу, которая случится, если люди продолжат попытки установить власть над природой, уступая своей жадности. Поэтому они вывели людей из городов обратно в джунгли. У антропологов и историков есть много теорий: опустошительные войны, голод, наводнения, засухи... но все это было лишь симптомами болезни духа.

— Такими же симптомами, как и происходящие в наши дни климатические изменения — дыры в озоновом слое, таяние ледников...

— Точно. Симптомы. Для майя настоящая проблема была скорее духовного характера. Их лидеры забыли, что люди — это и есть земля. Мы не существуем отдельно от окружающей среды. Мы едины с ней. Вожди и жрецы майя, раздувая свое эго, забыли об этом. Они убедили себя в том, что они боги, которые, сидя на вершинах пирамид, могут поражать врагов молниями, осушать болота, воздвигать колоссальные памятники, властвовать над природой. Их жадность не имела границ.

— Именно это случилось с шахом. — Проект озеленения пустыни. Сколько раз мы, люди, будем совершать одну и ту же ошибку? — спросил он, подняв руки в умоляющем жесте. — Посмотри на этих ученых... когда они уже поймут? Когда они говорят, что загрязнение, истощение озонового слоя и другие связанные с индустриализацией проблемы могут быть решены при помощи технологий, разве не понимают они уроков истории? Почему они отказываются слушать бедуинов — людей, которые жили в пустыне тысячи лет, но никогда не пытались «покорить» ее? Разве не видят, что, когда майя последовали за Меняющими облик, проблемы исчезли? Больше никаких опустошительных войн. Продолжились ли наводнения и засухи, мы не знаем, но точно знаем, что, как только люди приняли решение вернуться в природу, они стали неуязвимы.

Вдруг мне пришло в голову, что американская революция и переход к демократии тоже были превращением. Вьехо Ица удивленно посмотрел на меня.

— Ты не мог бы объяснить подробнее? Я кратко изложил ему свои соображения. Сначала я совершил короткий экскурс в историю. Я стал рассказывать о средних веках и начале Нового времени, описав традиционное для Европы общественное устройство как социальную пирамиду, устойчивость которой гарантировала армия, исполнявшая волю короля. У большинства людей не было никаких прав, с ними обращались жестоко, их использовали, продавали в рабство. Так продолжаться больше не могло. Повсюду начались беспорядки, но не было такой проблемы, которую не смогли бы уладить солдаты. Большинство всегда проигрывало. Люди продолжали выполнять то, что от них требовала аристократия. Города росли, население все больше отдалялось от природы. Свирепствовали эпидемии и голод. Тем временем правящая элита становилась все богаче. Аристократы и жрецы утверждали, что являются «избранными», что они и только они могут напрямую общаться с Богом. Затем случилось нечто восхитительное.

—Колумб. —Восхитительное — для вас, — с улыбкой ответил Вьехо Ица. —У каждой медали есть две стороны. Тогда был открыт путь к свободе — этот путь мои предки называли «Новым светом».

Тут он рассмеялся. Я продолжил рассказывать, как Старый свет пытался распространить свое влияние на тех, кто уплыл в Америку, но люди, которые отважились пересечь океан, были смелее своих родителей. У них была мечта. И они встретились с лесными людьми, от которых многому научились. Поэтому они отказались повиноваться бывшим хозяевам. Они восстали. Воюя с индейцами, они научились сливаться с природой. В то время как британские солдаты маршировали при свете дня в ярко-красной форме и выстраивались в шеренги, колониальные войска, одетые в домотканую одежду и шкуры животных цвета окружающей среды, прятались за деревьями и камнями. Они были невидимыми, поскольку их невозможно было отличить от окружающей среды.

Вьехо Ица внимательно смотрел на меня. Я продолжал: — Колонисты создали иную форму правления. За образец они опятьтаки взяли индейцев, в первую очередь ирокезов, нацию, состоящую из пяти, а позднее шести племен. Многие отцы-основатели Соединенных Штатов: Бенжамин Франклин, Томас Джефферсон, Джордж Вашингтон, Томас Пейн — приходили к коренным жителям, чтобы лучше понять их жизнь. Основываясь на том, что узнали, они пришли к созданию политической системы, которую теперь копируют по всему миру.

— Я никогда ничего подобного не слышал. — Но отцы-основатели не учли одной вещи. У ирокезов был совет женщин, который и выбирал вождей племен. По сути, женщины выбирали капитана, чтобы тот вел корабль. Если капитан не следовал запланированным курсом, они могли его заменить. Наши отцы-основатели не включили женщин в свою систему. Даже право голоса они впервые дали женщинам только через полтора века после написания конституции.

— Самое значимое и вместе с тем самое разрушительное превращение в человеческой истории.

— Избирательная система? Он засмеялся. — Конечно, нет. Уход от женского начала. В целом, это женский мир.

Это обеспечивает выживание. Именно выживание, а не «выживание самого приспособленного» — это исключительно мужская идея. Выживание связано с заботой, любовью, поддержкой — женскими аспектами. Где бы мы были без всего этого? На заре истории мы умели ценить эти качества. У ирокезов женщины принимали все важные решения. Мой народ поклонялся великой богине, так же делали люди по всему миру, по всей Матери-Земле. Совсем недавно, всего за каких-то пару тысяч лет до Христа, произошло великое и ужасное превращение. Меня всегда поражало, как все это случилось во многих местах одновременно. Я воспитывался как майя и как католик. В те дни здесь, на Юкатане, было невозможно не знать основ католического вероучения. Еще юным я был поражен размахом этого глобального изменения, которое началось одновременно во многих местах: в Европе, в Азии, на Ближнем Востоке, в Андах. И везде проходило по одному и тому же сценарию. Да, всегда оставались островки здравомыслия, чаще всего — в глубине джунглей и лесов, где правление женщин сохранилось, но мужская культура стала доминировать.

— Ты называешь это превращением? — Очень масштабным, почти всеобщим. И, в отличие от тех, что происходили прежде, разрушительным для мира и для природы. Сезонные рынки под открытым небом, звеневшие детским смехом, превратились в большие коммерческие предприятия, деятельность которых привела к созданию управляемой мужчинами современной экономики. То же самое произошло в области образования, политики, религии — во всех без исключения общественных институтах. Надругательство над природой стало считаться добродетелью, символом мужественности. Деньги и одержимость коллекционированием вещей стали новой религией.

—А Христос? —Великий шаман, меняющий облик. —Как получилось, что он потерпел неудачу? —Неудачу! — Он откинул назад голову и захохотал. — Он не терпел неудачи. Он видел, что мы должны получить урок и можем сделать это, только пережив на собственном опыте последствия отдаления от природы. Мы должны были пережить всю эту роскошь, весь этот материализм, это экономическое развитие, чтобы понять, чего хотим на самом деле. И Христос зажег этот огонь, пламя которого сохранилось в наших сердцах. Ни инквизиция, ни войны, ни голод и папские указы не смогли его потушить. Он здесь, внутри меня. И внутри тебя тоже. Мы все ощущаем его. Мы знаем, что он здесь. Он поддерживает нас. Мы возродимся снова. Твоя страна почти сделала это совсем недавно, во время революции.

— Моей стране представилась редкая возможность изменить старое положение вещей, при котором власть принадлежит исключительно мужчинам. Сегодня мы являли бы миру совершенно иной пример, если бы колонисты по-настоящему прислушались к ирокезам.

Эта мысль воодушевила и напугала меня самого. Мы помолчали некоторое время. Наконец, Вьехо Ица откашлялся и продолжил:

— Теперь я гораздо лучше понимаю твою страну. Ваша государственная система была заимствована у коренного населения, людей, ощущавших свое единство с природой. Она опирается на близость к земле, на поклонение природе. Но сейчас вы с каждым днем все больше от нее отдаляетесь. Так продолжается уже два века. У вас была возможность изменить ситуацию. Однако вы этого не сделали.

— Но мы можем сделать это сейчас. — Конечно. Если будут выполнены все условия. Но вернемся к Ямину, если ты не против.

— Разумеется, не против. — Что ты думаешь о том бедуине из его рассказа? Был ли он Меняющим облик?

Мне очень хотелось сказать «да», это бы все упростило. Однако когда я услышал эту историю, то предположил, что человек, с которым Ямин отправился в пустыню, просто умел хорошо маскироваться, что он спрятался под одеялом, на которое ветер нанес песок, сделав его незаметным. Я сказал о своих сомнениях Вьехо Ице.

— Это тебе сказал Ямин?

— Я не уверен, что могу вспомнить, какие именно слова он использовал. — Я точно помню, какие слова ты ему приписал: «Он был пустыней».

Так ты передал его высказывание.

—Я не думаю, что смогу вспомнить точнее. —Полагаю, этого достаточно. —То есть ты веришь, что тот человек на самом деле не прятался под одеялом, а был настоящим Меняющим облик?

— Нет, я абсолютно уверен, что он действительно лежал там, засыпанный песком. Как долго, ты думаешь, он там пробыл?

— Не уверен. По крайней мере, все утро. Может быть, дольше. Я покопался в памяти. Не говорил ли Ямин чего-то о положении солнца? — Не знаю, — наконец сказал я. — По крайней мере, довольно долгое время.

— Мог бы ты просидеть в жаркой пустыне под одеялом, засыпанный песком, полдня или дольше? Да хотя бы даже просто в течение двух часов?

— Не знаю. Кажется, это невозможно. Но для бедуина... — Они чем-то отличаются от других людей? — Мне кажется, они знают, как выжить в пустыне. — Что это значит? — Как выживать, приспосабливаться... Я остановился. — Понимаю, что ты имеешь в виду. Он действительно изменил облик, стал пустыней?

— Так сказал Ямин. — Может быть, — сказал я, а затем меня посетила другая мысль. — Подожди. Если он действительно лежал под одеялом, то откуда знал, когда оттуда выбираться? Откуда знал, что вообще сможет выбраться?

— Вот! Невозможность ответить на подобный вопрос — именно то, что мешает таким людям, как ты, совершенствоваться.

— Но ты пообещал, что я научусь это делать. — Извини. Я должен был сказать: «до сих пор мешало совершенствоваться». — Спасибо. Но мне казалось, ты сказал, что это вопрос веры и намерения.

— Правильно. Когда ты думаешь о превращении, боишься ли ты чего-нибудь?

—Да. Что у меня не получится. —А еще? —Что если я смогу это сделать, то не сумею вернуться в прежний облик или не захочу.

—Очень серьезный страх. —Да. —Этот страх — главное, что удерживает людей от превращения. —Как мне преодолеть его?

Он тяжело вздохнул. — Есть только один способ. Чтобы избавиться от него, ты просто должен принять тот факт, что ты уже являешься тем же, во что ты собираешься превратиться, что различия между вами — это только иллюзия. Кроме того, ты должен верить, что иерархии не существует, что ты, будучи человеком, стоишь на эволюционной лестнице ничуть не выше, чем какоелибо дерево или ягуар.

— Это нелегко принять человеку, получившему воспитание в нашем обществе.

— Да, школьная программа не готовит людей к изменению облика. Но посмотрим на это по-другому: если ты веришь, что есть низшее, то как ты можешь преодолеть страх застрять в этом обличье? Ты знаешь... — он наклонился ко мне и заглянул мне прямо в глаза, — вообще-то, Меняющие облик нередко застревают. Могут вообще не вернуться. Просто — решают не возвращаться.

— Боже мой! — Это пугает тебя? Но почему? Если ты не можешь принять тот факт, что быть деревом даже лучше, чем человеком, то тебе, скорее всего, не стоит и думать о реинкарнации. Разве что об изменении своей личности или общества. Никакого превращения на клеточном уровне.

— Я слышал, многие люди полагали, что физически мы больше не способны к изменению облика, поскольку благодаря развитию науки и техники больше в этом не нуждаемся.

— Что ж, можно посмотреть на это с другой стороны: если они в это верят, им не стоит совершать никаких физических превращений — скорее всего, они этого не смогут, а если и смогут, то превратят себя в нечто непотребное! Лучше, если они ограничатся превращением общественного устройства. Кнут Торсен в этом отношении был прав. Необходимо изменить то, что определяет коллективную мечту современного человека.

— Корпорации. — Посмотри на этот камень. Я посмотрел на камень в солнечном свете. Его красноватый оттенок, казалось, стал ярче. Я поднял его ближе к лицу и почувствовал тепло, когда он прикоснулся к моей щеке.

— Медитируй, — сказал он тихо. — Проникни в него. Чувствуй, как он входит в твое сердце. Что ты хочешь получить, изменив облик? Помни: превращение связано с энергией, с духом. Задавай вопросы. Всегда задавай вопросы.

Я закрыл глаза, но все еще продолжал видеть камень. Я чувствовал, как сознание фокусируется на нем, и я как будто действительно перемещаюсь внутрь. Ощущение было умиротворяющим, и в то же время я понимал, что происходит нечто очень-очень важное. Это мгновение принадлежало только мне. Я понял, что погружаюсь в глубины своего самого священного, тайного «Я».

— Сверкает, как хрусталь. Я не был уверен, принадлежали эти слова Вьехо Ице или прозвучали только в моем воображении. Это было неважно. Камень раскрылся. Внутри он был очень ярким, я видел блестящие кристаллы.

— Что больше всего нуждается в изменении? — спросил я. Я увидел бесконечную вереницу людей. Она росла и, казалось, вот-вот должна была меня поглотить. На нее накладывалась другая линия, состоящая из воды, пищи и воздуха. Она становилась все короче.

— Рост населения и истощение ресурсов ведет к катастрофе, — сказал голос у меня в голове (кажется, это была моя собственная мысль). — Люди должны изменить свою жизнь.

Вдруг появилась группа людей. В костюмах и галстуках они сидели за длинным столом красного дерева. Позади них ученые в белых халатах суетились над пробирками. Человек во главе стола поднялся.

— Огромный шаг для всего человечества! — Его голос сотряс комнату. — Эта корпорация является абсолютным лидером в мире высоких технологий. И я с удовольствием сообщаю, что прибыль за последний квартал превысила все предыдущие показатели. Наши великолепные ученые, — он указал на людей в белых халатах позади него, — сотворили чудо.

Когда я открыл глаза, Вьехо Ица смотрел на меня. Я рассказал о том, что видел. Это переживание заставило меня вспомнить еще один эпизод из жизни, связанный с Кнутом Торсеном. Дело было во время второй поездки в Юджинг Панданг, порт на острове Сулавеси, знаменитом пиратском острове, расположенном между Борнео и Новой Гвинеей. Это была та самая земля сказочных богатств, которую искал Колумб, когда случайно обнаружил Америку.

Сулавеси расположен очень далеко от офисов американских корпораций, на противоположной стороне земного шара. Во время моей второй поездки он все еще был одним из самых загадочных мест на Земле, где жили бугисы — народ, который продолжал ходить под парусами, часто используя быстроходные шхуны для того, чтобы грабить торговые суда. Как раз за месяц до моего прибытия около берегов Борнео исчез китайский грузовой корабль со всей командой из двадцати человек. Никто в Индонезии не сомневался в том, что с ним случилось!

После того, как я заглянул в камень, у меня в голове снова всплыл образ лидеров корпораций, которые прибыли в Юджинг Панданг на тайную встречу. На этой встрече Кнут, которого пригласили в качестве консультанта, задал вопрос, который меня тогда очень удивил и даже шокировал. Обведя глазами собравшихся, он спросил: «Ну и кто здесь настоящие пираты?» Тогда я не понял смысла этого вопроса, и через какое-то время этот эпизод стерся у меня из памяти. До настоящего момента.

Глава 6

НАСТОЯЩИЕ ПИРАТЫ

Бугисы, живущие на Сулавеси, с незапамятных времен считались самыми свирепыми пиратами в мире.

По сей день бугисы ходят на деревянных шхунах под огромными черными парусами. Эти суда, называемые проа, сделаны только из природных материалов — деревьев, лиан и смолы, собранных в лесах, которые простираются до самых гор в загадочной внутренней части острова, где не ступала нога белого человека. На проа нет двигателей, навигационного оборудования и какой-либо современной техники, однако они способны преодолевать огромные расстояния, а иногда даже пересекают коварный Индийский океан.

Мореплаватели-бугисы живут, как и во времена сэра Френсиса Дрейка. Они носят цветные саронги, яркие тюрбаны и причудливой формы серьги, длинные изогнутые сабли свисают с обвязанных вокруг талии красных поясов.

Во время первой поездки на Сулавеси я подружился со знаменитым корабельным мастером и старейшиной бугисов по имени Були. Его длинные прямые волосы были седыми, он был сутулым, почти горбатым, и беззубым. Он никогда не говорил, сколько ему лет. Он научился искусству создания проа у деда, известного корабельщика.

— У каждого проа есть своя мечта, — сказал мне как-то Були. — Эта мечта существует еще до того, как построен корабль. Дед показал, как попасть в мечту о проа, перед началом работ. Я вижу, куда судно поплывет, с какими трудностями встретится. Так я понимаю, на чем сосредоточиться в работе, на какие части конструкции обратить особое внимание. Все в наших кораблях сделано из природных материалов, мы не используем металл и пластик. Как только я постигаю мечту проа — ее будущие путешествия, я отправляюсь в лес, вхожу в мечты растений, которые необходимы, и выбираю те, которые больше всего подходят именно этому кораблю.

Дед Були был убит японцами, когда те напали на Индонезию во время Второй мировой войны, но эта семья была настолько известна, что в 60-е годы Були был приглашен на Тайвань, чтобы помочь наладить производство яхт. Компания хотела, чтобы, используя промышленные материалы, он сделал стандартную яхту, производство которой можно поставить на поток. Он отказался, заявив, что не собирается «служить дьяволу».

— Все в моих кораблях должно быть натуральным, — сказал он. Були рассказал историю плавания его кораблей, некоторые достигали Мадагаскара и Восточной Африки. Он объяснил, что мореплаватель соединяется с духом птицы, которая летит над водой впереди корабля на протяжении всего пути, запоминает течения, ветра и положение звезд. Когда он возвращается, то использует эту информацию, чтобы рассчитать курс.

Во время второй поездки в Юджинг Панданг ко мне присоединился босс. Эта поездка была гораздо важнее первой и требовала присутствия одного из руководителей корпорации.

Мы с Кнутом Торсеном стояли у окна его гостиничного номера, наблюдая за жизнью порта. Видели крепостные руины, здесь когда-то происходили сражения между датчанами, португальцами, англичанами и бугисами, а сейчас играли дети. Ржавые пушки лежали под пальмами, растущими вдоль осыпавшихся стен. За ними виднелись черные паруса на мачтах стоящего на якоре проа.

— Нельзя недооценивать силу деловой Америки, силу этих людей, — сказал Кнут, кивнув головой в сторону конференц-зала, в котором мы проводили бо«льшую часть времени.

Нас наняли, чтобы помочь правительству привлечь международные инвестиции на Сулавеси. Это было весьма непросто, потому что после Второй мировой войны эта разоренная страна приобрела очень дурную славу. После изгнания датчан в Индонезии началась ужасная гражданская война, в которой были убиты от трехсот тысяч до миллиона людей (точных данных нет до сих пор).

С другой стороны, рабочей силы в Индонезии много, и она дешевая. Сулавеси был выбран для встреч с международными компаниями из-за своей удаленности. Здесь, на острове, в стороне от главных торговых путей Индонезии, руководители чувствовали себя укрытыми от всевидящего ока средств массовой информации.

— Ты слышал выступление президента нефтяной компании? — задал мне Кнут риторический вопрос. — Никогда не следует недооценивать таких людей. Мы здесь, в Юджинг Панданг, на другом конце света, и только что услышали, как президент американской нефтяной компании говорит, что в его руках будущее всех индонезийцев!

Я согласился, что эта речь была крайне оскорбительной для местных жителей, хотя индонезийцев среди слушателей не было.

— Я сам далеко не невинная овечка, — продолжил Кнут. — Я выполнил свою часть сделки и тоже несу за все это ответственность. Но эта жадность, заносчивость и эгоизм! Пренебрежение будущими поколениями! А для оправдания личной и корпоративной жадности мы используем статистику Международного валютного фонда! Ты можешь в это поверить?

Он указал на проа. — И это их мы называем пиратами! Кто настоящие пираты? Рядом с некоторыми из них сам Чингисхан выглядит дилетантом!

Он вздохнул, глядя из окна на проа и моряка, ставившего паруса. Ветер наполнил паруса. Якорь подняли. Шхуна накренилась, встала по ветру и двинулась в сторону океана.

Кнут положил руку мне на плечо. Он выглядел почти беззащитным, совсем непохожим на себя.

— Этот проа не наносит вреда окружающей среде, — сказал он, медленно выговаривая слова. — Никаких нефтяных пятен. Никакого дыма. Даже двигается этот корабль абсолютно бесшумно. Сравни с супертанкером.

— Будь осторожен, — рассмеялся я. — Ты говоришь как радикал. Он поглядел очень серьезно. — Ты знаешь, что я консервативный бизнесмен и член республиканской партии. Но у меня есть дети. Я надеюсь, что будут и внуки. Мы просто не можем себе позволить разрушать мир во имя так называемого «прогресса». Особенно когда видим, что в действительности ничего от этого не получаем.

Он сжал руки, а затем медленно развел их в стороны, будто охватывая панораму порта Юджинг Панданг.

— Согласно статистике Мирового банка, это одни из беднейших людей на Земле. Но разве они менее счастливы, чем мы? Могут ли их дети стать наркоманами, алкоголиками или самоубийцами с той же вероятностью, как и дети главы нефтяной компании? Как мои или твои дети?

Великолепный проа поймал ветер. Его большие черные паруса повисли на мгновение, а затем наполнились. Люди в тюрбанах суетились на палубе, натягивая веревки.

— Нет, — признался я. — Их дети, скорее всего, видят мир в более ярком свете, чем наши.

Кнут, не отрываясь, смотрел на порт. — Иногда мне хочется, чтобы в программу обучения наших менеджеров входило длительное общение с такими людьми, как бугисы. Возможно, тогда они предпочли бы ветер и паруса солярке и мазуту. Ты знаешь, что добыча нефти приносит Индонезии больше вреда, чем пользы?

Я был поражен. — Я много раз видел, как это происходит, — признался он. — Это касается не только нефти, но и любых природных ресурсов, идущих на экспорт: золота, серебра, слоновой кости, красного дерева, алмазов... Да, мы смотрим на данные статистики, которые по идее должны показывать рост доходов на душу населения. Я говорю «должны», потому что очень часто происходит прямо противоположное. Правительство берет деньги в долг, чтобы построить инфраструктуру. Велика вероятность, что оно никогда не соберет требуемую сумму через налоги с компаний, так как они обычно имеют франшизы, которые предоставляют временное освобождение от налогов до тех пор, пока они не достигнут определенного уровня доходов. Этого уровня, благодаря стараниям бухгалтерии, они никогда не достигнут, по крайней мере, согласно документальной отчетности. В любом случае все деньги получают несколько богатых семей. Деньги переводятся в США или Швейцарию. Обычный индонезиец, или либериец, или нигериец, все больше опускается в нищету. Из-за инфляции снижается уровень заработной платы. Происходит уничтожение традиционной культуры, семейных ценностей... исчезает все.

Он встряхнулся, как будто прогоняя сон, и отвел глаза от проа. Наши взгляды встретились. Он смущенно улыбнулся.

— Я так поражен различиями культур, — сказал он. — Культуры бугисов, шуаров, нашей. Но впервые в истории возникла цивилизация, обладающая мощной властью. И назвать ее «западной» было бы не совсем корректно. К ней принадлежат не только жители Нью-Йорка, Лондона или Рима, она повсюду: в Сиднее, Токио, Пекине, Катманду. Даже здесь. Большая часть населения Индонезии тоже принадлежит к ней — особенно люди, живущие в больших городах, таких как Джакарта. Даже тот городок, где мы сейчас с тобой находимся, подвержен ее влиянию. Здесь, в Юджин Панданг, мы встречаемся с самыми могущественными лидерами фирм. Которые ведут себя как феодалы-разбойники.

Он опять повернулся к окну. На горизонте появился еще один проа. Он направлялся прямо к нам, и его черные паруса были распахнуты, как крылья ворона.

— Но есть еще бугисы, шуары и другие люди, которые ценят то, что действительно ценно. Маленькие островки здравомыслия. Я уверяю тебя, они понимают...

Его голос прервался. Мы стояли, глядя в окно. Я не знал, что сказать. — И вот есть единственная цивилизация, господствующая в этом мире, — продолжил он со вздохом. — Но кто управляет ею? Фараон, решивший оставить великие монументы, которые напомнят о нем будущим поколениям? Или Томас Джефферсон? Или воин-жрец, подобный Атауальпе, который сохранит свою империю на долгие века? Нет.

Нашей цивилизацией управляет маленькая кучка жадных менеджеров, которые не могут заглянуть в будущее дальше, чем на три месяца вперед, и чьи решения продиктованы исключительно желанием увеличить прибыль. Наши жрецы — бухгалтеры, банкиры и адвокаты. Наше божество — индекс фондовых бирж. А наши мифы принимают форму квартальных отчетов. После себя мы оставим не великие пирамиды, не прекрасные идеи и не процветание для будущих поколений. Мы оставим разоренную планету: свалки, горящие реки и радиоактивные отходы!

Я не мог вымолвить ни слова. Этот человек был консультантом с мировым именем. Он получал огромные деньги от людей, которых сейчас ругал. Я всегда знал, что он был несколько чудаковатым, — кто еще, находясь в его положении, полетел бы на DC-3, наполненном тушами животных, только для того, чтобы увидеть нескольких шуаров? Но то, что я слышал, казалось больше, чем словами чудака.

— Как ты можешь продолжать работать в своей компании?

Он, казалось, ушел в мысли. Второй проа быстро приближался. Он почти поравнялся с первым, который продолжал против ветра двигаться по направлению к открытому океану.

— Я надеюсь, — сказал Кнут, рисуя что-то пальцем на стекле окна. — Я оптимист. Каждому человеческому поступку предшествует мысль. Каждое совместное действие совершается по взаимному согласию людей. И туда, где мы сейчас оказались, нас тоже привели вполне конкретные люди, такие как ты и я. Современное положение вещей не является чем-то необратимым.

— Наверное, ты прав. С того места, где мы стояли, казалось, что две шхуны под черными парусами скоро столкнутся. Затем один из проа скрылся за другим.

— Руководители не родились с подобными идеями, — продолжал Кнут. — Они не вышли из чрева матери с кинжалами в зубах и долларовыми знаками в глазах. Я не верю, что жадность — природный инстинкт. Мы учимся ей в течение жизни.

— Теперь у нас есть правильное понимание. Мы уже никогда не забудем то, что смогли осознать. Кроме того, ничто не свидетельствует о том, что монополия — это зло. Она кажется хорошо продуманной организацией, временами очень эффективной. Корпорация — это инструмент. Очень могущественный. Она может нас погубить. Или стать спасением. Поэтому я оптимист.

Оба проа продолжили движение, один из них вошел в порт, а другой отправился в открытое море.

Глава 7