Общая теория государства и права обратилась к проблемам ответственности после того, как наибольшую теоретическую разработку получили два отраслевых вида (модели) ответственности – имущественной и уголовной. Опора на выводы наук гражданского и уголовного права при выработке общего понятия юридической ответственности привела к ряду достижений. Традиционное для цивилистов внимание к правовым последствиям правонарушения в немалой степени содействовало распространению и утверждению взгляда на ответственность и принуждение как на правовые лишения, обременения, ограничения, правовой урон, что ныне признано важным и существенным для характеристики принуждения и ответственности во всех отраслях права. Учет же при разработке общей теории ответственности положений наук уголовного права и процесса содействовал уточнению представлений об основаниях ответственности и стадиях ее развития, выделению из правовых последствий правонарушения тех, в которых непосредственно выражено государственное принуждение, и ряду других достижений.
Вместе с тем в общую теорию юридической ответственности нередко включались понятия отраслевых юридических наук без проверки действительной сферы применимости этих понятий. Высказывалось представление, что основные вопросы в понимании правовой ответственности должны найти однотипное общетеоретическое решение для всех отраслей права (уголовного, гражданского, административного)[1026][1]. Очевидно, однако, что однотипность общетеоретических решений должна быть не априорно заданной, а опираться на действительно объективное основание. Известно, что функции общей теории права не сводятся только лишь к обобщению достижений отраслевых юридических наук и к решению тех или иных задач, общих для двух и более юридических наук. «Правовые понятия, первоначально разработанные в одной из специальных юридических наук и трансформировавшиеся благодаря своей общенаучной значимости (выделено мной. – О.Л.) в категории теории права, распространяются и на другие правовые науки, включаются как особый вариант общей правовой категории в их понятийный аппарат»[1027][2]. К сожалению, эти методологические поло-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 643
жения не всегда соблюдаются при разработке проблем юридической ответственности. Понятия отраслевых юридических наук нередко без проверки их общезначимости включаются в общее понятие ответственности либо переносятся из одной отраслевой науки в другую. Это происходит потому, что общая теория права еще не в полной мере использует важные именно в общетеоретическом плане достижения и выводы отраслевых наук, а при исследовании ответственности недостаточно обращается к действующему праву. Ничем другим нельзя объяснить, например, почему среди многочисленных общих определений ответственности нет, пожалуй, ни одного, в котором в качестве ее конститутивного элемента были бы названы состязательность и право на защиту лица, привлеченного к ответственности. С другой стороны, трудно понять, почему проблема так называемой ответственности без вины, не имеющей применения за пределами гражданского права, иногда включается в проблематику общей теории юридической ответственности, что может создать ложное впечатление, будто «ответственность без вины» применяется в уголовном, административном и в других отраслях права.
Существеннее другое затруднение. Как выше отмечено, все виды ответственности осуществляются на основе нормативных конструкций, представляющих единство норм материального и процессуального права. Признаки правонарушения и санкции за его совершение предусмотрены нормами материального права; порядок доказывания, определения того, было или не было правонарушение и кто его совершил, а также назначение конкретной меры государственного принуждения в пределах санкции нарушенной нормы строго регламентированы нормами процессуального права.
В последние десятилетия преодолевается существовавшая в общей теории права и ряде отраслевых дисциплин недооценка роли и значения процедурно-процессуальной регламентации ряда сфер осуществления государственной деятельности. Справедливо отмечается, что процессуальные нормы несут на себе, в сущности, основную нагрузку нормативного способа упрочения режима законности[1028][3]. Однако дефинитивный аппарат теории права не вполне готов выразить различные уровни понятия «процессуальные нормы и отношения». Само понятие процесса по традиции нередко связывается с деятельностью суда; поэтому необычным терминологическим новшеством оказывается определение уголовно-исполнительного права как уголовно-процессуального или, по крайней мере, лежащего с ним в одной плоскости. Из-
644 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
вестные трудности связаны также с динамичностью самого понятия «процессуальные нормы», так как многие из таких норм (устанавливающих «технологию поведения», указывающих, «как делать») в процессе правового регулирования выполняют функции материальных норм (определяющих «конструкцию» поведения, указывающих, «что делать») по отношению к процессуальным нормам следующего порядка[1029][4].
Устоявшийся термин «процессуальная форма ответственности», а также отраслевая обособленность материально-правовых и процессуальных норм, регулирующих наиболее развитые виды ответственности, в какой-то мере ориентируют на их раздельное исследование. В результате сущность (содержание) ответственности нередко целиком сводится к ее материально-правовому основанию.
Выведение процессуальных норм и отношений за пределы ответственности вызывает ряд возражений.
Во-первых, сведение ответственности к реализации только материально-правовых норм оставляет вне поля зрения обширные правовые институты, содержащие гарантии достижения объективной истины по делу, права лица, обвиняемого в правонарушении, обоснованность применения мер пресечения (обеспечения), правовые способы устранения возможных ошибок при применении государственного принуждения. Во-вторых, взгляд на процесс как на что-то внешнее по отношению к ответственности оставляет вне поля зрения исследователей механизм осуществления ответственности, нормы, определяющие «технологию принуждения», от которых зависят реализация и неотвратимость юридической ответственности.
Попытки вывести понятие уголовной ответственности только из норм материального права (наподобие гражданско-правовой ответственности за причинение имущественного вреда) привели к распространению идей «уголовно-правового отношения». Представления о содержании уголовно-правового отношения, его субъектах, основании и моменте возникновения, о соотношении его с ответственностью чрезвычайно многочисленны и разнообразны[1030][5]. Содержанием этого правоотношения, а тем самым и уголовной ответственности большая часть сторонников этой идеи считает обязанность преступ-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 645
ника подвергнуться наказанию, предусмотренному нормами уголовного права[1031][6].
Поскольку юридической обязанностью называется предписанная правом необходимость определенного поведения, обеспеченная соответствующими санкциями, об уголовно-правовом отношении можно было бы говорить, если существовал бы закон, обязывающий лицо, совершившее преступление, в определенный срок обратиться в правоохранительные органы для назначения ему наказания. Но даже и такой закон не создавал бы уголовно-правового отношения в том виде, как оно обычно конструируется, поскольку «подвергнуться (подвергнуть себя?) наказанию» преступник неспособен, а содержанием обязанности не могут быть действия невозможные, от воли и сознания обязанного лица не зависящие. Наказание в соответствии с совершенным преступлением назначается уличенному преступнику управомоченными государственными органами по правилам Уголовно-процессуального кодекса, содержащим ряд норм и принципов, радикально противоречащих теоретически предполагаемой «обязанности правонарушителя отвечать, дать отчет, подвергнуть себя наказанию». Эти нормы и принципы достаточно известны; многие из них закреплены в международных пактах о правах, а также действующей Конституции РФ (ст. 47-51).
Для преодоления обозначенного противоречия некоторые сторонники идей уголовного правоотношения предлагали теоретически расщепить уголовную ответственность на «материальную» и «процессуальную». В результате получилось, что содержанием материальной уголовной ответственности является обязанность преступника «отвечать, дать отчет и подвергнуться наказанию», а суть ответственности уголовно-процессуальной сводится к праву того же самого лица на защиту от обвинения (т.е. праву не отвечать, оспаривать обвинение, возражать против назначения наказания и т.п.). Несовместимость взаимоисключающих представлений о содержании уголовной ответственности не могла быть оправдана даже и бытовавшими ссылками на диалектические противоречия, существующие в правовой надстройке.
Рациональная основа идеи уголовно-правового отношения может быть выражена суждением: «преступник должен быть наказан на основе и в пределах закона». В этом, собственно, и состоит основная мысль многих сторонников этой идеи. Но это суждение не ново; оно сводится
646 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
к принципам законности, обоснованности и неотвратимости наказания, известным и общепризнанным задолго до появления идей уголовно-правового отношения. Вместе с тем ряд модификаций этой идеи обращается против ее рациональной основы.
Высказывались суждения, что уголовная ответственность «как обязанность отвечать существует фактически и в том случае, когда совершившему преступление лицу в течение длительного времени (а возможно, и вообще) удается уклониться от следствия и суда». Это представление излагалось в учебной литературе и воспроизводилось в связи с общим понятием юридической ответственности: «То обстоятельство, что правонарушитель может быть некоторое время неизвестен, не имеет принципиального значения. В течение срока давности уголовного преследования преступник является субъектом юридической ответственности, поскольку он объективно существует. Он обязан понести наказание, и эта обязанность возникает именно с момента преступления, хотя она в течение определенного времени не реализуется». Между тем принципиальное значение имеет именно то обстоятельство, что преступник не обнаружен, не изобличен, не наказан. То, что некоторые авторы считают ответственностью (преступник объективно существует), на самом деле называется безответственностью (преступнику удалось скрыться от следствия и суда), и от того, что фактическую безответственность мы станем именовать теоретической ответственностью, не продвинется ни разработка проблем правовой науки, ни борьба с правонарушениями.
Идея уголовно-правового отношения основана на крайне ограниченных представлениях о правах лица, привлеченного к уголовной ответственности. Обвиняемый, по этой идее, вправе требовать того же. самого, что требует обвинитель, – наказания в пределах санкции нарушенной нормы. То, что выше говорилось (§ 1 настоящей главы) о вредном влиянии на практику сконструированного по средневековым образцам определения «ответственность – обязанность отвечать», целиком относится к идее уголовно-правового отношения.
С другой стороны, отвлечение теоретиков уголовного права от процессуальной формы привело к тому, что в ряде концепций уголовного правоотношения недооценивается резкое изменение правового, общественного, морального положения лица, привлеченного к уголовной ответственности, т.е. официально обвиняемого в совершении преступления. В большинстве концепций уголовного правоотношения, связывающих возникновение уголовной ответственности с моментом совершения преступления, акту привлечения лица в качестве обвиняемого вообще не придается значения. Теоретическое расщепление отношений ответственности на материальные и процессуальные породи-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 647
ло также взгляд на меры процессуального принуждения как на что-то, не имеющее отношения к уголовной ответственности. Между тем некоторые меры пресечения (заключение под стражу) тяжелее ряда уголовных наказаний; не часто, но все же имеют место трагические ситуации, когда отбытая осужденным мера пресечения в целом оказалась тяжелее и строже назначенного ему наказания.
Иногда утверждается, что ошибочное привлечение человека к уголовной, административной или иной «процессуальной» ответственности юридически не создает никаких последствий, поскольку не было «материально-правового» отношения ответственности. Между тем ошибочное (или тем более незаконное) официальное обвинение невиновного лица в совершении правонарушения порождает право лица на официальную реабилитацию, моральную и материальную компенсацию.
Вопреки распространенному варианту идеи уголовного правоотношения мы стремимся доказать, что преступник не автоматически несет ответственность, а должен быть обнаружен и привлечен к ней; что обвиняемый не обязан, а вправе не отвечать, а защищаться от обвинения; не подвергнуть себя наказанию, а добиваться истины по делу. Когда в результате этого устанавливается, что он совершил преступление, наказание применяется законно и обоснованно, на основе права, нравственности, справедливости. Аналогично осуществляется любая штрафная ответственность, возникающая не с момента правонарушения (административного или дисциплинарного проступка), а только с момента официального обвинения лица в его совершении. До этого существует обязанность компетентных органов государства и должностных лиц раскрыть правонарушение, обнаружить и изобличить виновных в его совершении, обеспечить правильное применение закона.
Что касается особенности правового положения лица, совершившего преступление или проступок, то эту особенность можно обозначить как существующую на определенный законом срок (давность) подверженность наказанию, взысканию, государственному принуждению. Это особенное правовое состояние, которое не может быть раскрыто через понятие обязанности (ведь преступник наказывается не за невыполнение приписываемой ему обязанности понести наказание, а за то, что совершил преступление), но выделяет правонарушителя среди других граждан именно как потенциально подверженного государственному принуждению.
Можно возразить, что меры государственного принуждения, предназначенные правонарушителю, иногда по ошибке применяются к невиновному и, наоборот, правонарушитель может быть освобожден от таких мер. Но между этими вариантами разница громадная. Если к
648 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
ответственности по ошибке привлечен невиновный, то за этим должны следовать оправдание, реабилитация, моральная и материальная компенсация; правонарушитель же освобождается от ответственности лишь по нереабилитирующим основаниям, а проще говоря, может рассчитывать только на милость и снисхождение, но никак не на оправдание.
При изложенном взгляде на штрафную (уголовную, административную, дисциплинарную) ответственность ее существование, возникновение, развитие, как отмечалось, определяются актами государственных органов и должностных лиц; можно возразить, что при таком подходе уголовная (и другая штрафная) ответственность смешивается с процессуальной формой ее осуществления; однако такого смешения не произойдет, если исходить из общепризнанного взгляда на процесс как форму жизни закона, имеющего свои необходимые, присущие ему процессуальные формы[1032][7]. Достаточно очевидно, что нормы уголовного права не могут применяться вне рамок уголовного процесса, равно как и последний теряет смысл, если его предметом не является применение точно обозначенных уголовно-правовых норм.
Высказывались опасения, что такой подход к теоретическому исследованию ответственности ставит ее возникновение и развитие в зависимость от деятельности и усмотрения соответствующих государственных органов и должностных лиц. а это может привести к примату субъективного над объективным со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями. Но действительным средством против субъективизма являются не бесчисленные литературные модификации идеи уголовного правоотношения[1033][8], а законодательная регламентация
§ 2. Общая теория юридической ответственности 649
деятельности правоохранительных органов, строгое соблюдение норм уголовного и процессуального права, надзор и контроль за законностью и обоснованностью процессуальных актов и действий. Ни закону, ни практике не известен никакой другой способ осуществления ответственности за преступления и проступки, а равно обеспечения законности при ее реализации.
Иначе соотносятся материальное право и процесс при осуществлении правовосстановительной ответственности. В связи со становлением гражданского общества этот вид юридической ответственности приобретает особенное значение. В настоящее время в юридической литературе обсуждаются спорные вопросы одной из разновидностей правовосстановительной ответственности – имущественной ответственности за причинение вреда либо за нарушение договора.
Имущественная ответственность (гражданско-правовая, а также материальная ответственность рабочих и служащих) имеет ряд свойств, отличающих ее от любого вида штрафной, карательной ответственности. Эти свойства предопределены особенностями гражданского правонарушения[1034][9]. Выше отмечалось, что любая ответственность конкретна: это ответственность точно определенного лица за виновное противоправное деяние. Особенность гражданского правонарушения (причинение вреда, нарушение договорных обязательств) в том, что оно нарушает конкретное право определенного физического или юридического лица и потому в отношениях имущественной ответственности обязательно участвует потерпевший. Другая особенность в том, что причинитель вреда или нарушитель договорных обязательств юридически имеет возможность возместить причиненный вред, ущерб, убытки, уплатить предусмотренные законом или договором неустойки, пеню, штрафы. Поэтому имущественная ответственность возникает в результате правонарушения (обязанность правонарушителя возместить вред, убытки, прекратить противоправное поведение) и может быть реализована без вмешательства правоохранительных органов. Такое вмешательство становится необходимым в случае спора между потерпевшим и нарушителем его права (спора о событии правонарушения, о распределении вины, о размере ущерба или вреда и т.п.) либо при отказе правонарушителя выполнить свои обязательства, составляющие содержание имущественной ответственности. Возможность добровольного выполнения этих обязательств правонарушителем обу-
650 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
словливает использование в структуре нормативной конструкции имущественной (и иных видов правовосстановительной) ответственности дополнительных санкций (пеня, проценты, штрафы, возложение судебных расходов), применяемых к причинителю вреда, медлящему с выполнением своих обязанностей[1035][10].
Особенности гражданского правонарушения (деликта) дают возможность рассматривать его в ряду не противоречащих праву юридических фактов, порождающих имущественные обязательства, по юридическому содержанию близких или тождественных имущественной ответственности. Такова, как известно, «ответственность без вины», возникающая не из правонарушений[1036][11]. Гражданские правонарушения отличаются от деяний, влекущих штрафную ответственность, еще и тем, что не создают рецидива. Штраф, наложенный в административном порядке или назначенный приговором суда, может быть уплачен добровольно, но у правонарушителя, подвергнутого административной или уголовной ответственности, остается в течение определенного законом срока состояние наказанности (судимость – в уголовном праве, неснятое взыскание – в административном и др.), влекущее более строгую ответственность при повторном правонарушении. Имущественная ответственность таких последствий не влечет. Наконец, на правовосстановительную ответственность не распространяется принцип штрафной ответственности поп bis in idem, означающий, что применение и реализация одной санкции исчерпывающе решает вопрос о правонарушении. В процессе осуществления имущественной ответственности может применяться несколько санкций до полного восстановления нарушенных прав (взыскание убытков + проценты за неуп-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 651
лату соответствующих сумм + принудительное исполнение невыполненных обязанностей).
Все это, вместе взятое, породило неясности и сомнения в теоретическом исследовании гражданских правонарушений и имущественной ответственности.
Между тем эти проблемы в нашей стране приобретают особенное значение в связи с развитием частного права, товарно-денежных отношений, перспективой становления гражданского общества и правового государства. В прежнем обществе, где все было огосударствлено, главное значение придавалось штрафной, карательной ответственности. Часть теоретиков вообще утверждала, что ответственность состоит только лишь в применении штрафных, карательных санкций[1037][12]. В чем-то здесь сказалось и обыденное правосознание, сводящее право в целом к уголовному праву, и недооценка роли санкций, направленных на реальное восстановление нарушенных прав. Поскольку все, даже сфера обслуживания, было огосударствлено, нередкими являлись ситуации, когда гражданин, чьи права были нарушены противоправными действиями работников государственных организаций и предприятий, получал не возмещение вреда и убытков, а сообщение о том, что на виновных наложены дисциплинарные взыскания. Еще хуже дело обстояло с ответственностью хозорганов, когда взыскание санкций за нарушение поставок и договоров хотя и считалось юридически обязательным, но производилось в пределах 10–15%, а на полученные суммы штрафов и неустоек вообще невозможно было приобрести продукцию взамен недопоставленной или некачественной.
В условиях рыночной экономики причинитель имущественного вреда или нарушитель договорного обязательства имеет юридическую возможность немедленно возместить причиненный вред, уплатить предусмотренные договором неустойки, пеню, штрафы, суммы ущерба, упущенной выгоды. Спрашивается: сохраняет ли гражданское правонарушение свой противоправный характер в случае, если потерпевший получил полное возмещение или «отступное»? Если в начале века этот вопрос решался без колебаний[1038][13], то распространение в последние
652 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
десятилетия так называемого страхования ответственности практически свело к нулю превентивные, репрессивные, воспитательные функции имущественной ответственности[1039][14].
В современных условиях резко возрастает теоретическое и практическое значение концепции С.Н. Братуся, который определял ответственность как состояние принуждения к исполнению обязанности[1040][15]. Эта концепция оспаривалась с разных позиций. Утверждалось, в частности, что если принуждение осуществимо там, где содержанием обязательства является передача товаров, вещей, предметов, то принудить к выполнению, скажем, договора строительства или договора подряда практически невозможно. Утверждалось и то, что возмещение правонарушителем вреда или уплата неустойки под угрозой принуждения (но еще не под принуждением) – такая же по существу имущественная (т.е. правовосстановительная) ответственность, как и принудительное взыскание соответствующих сумм. Наиболее спорным остался вопрос: является ли правонарушением причинение имущественного вреда, если причинитель тут же, добровольно, в полном объеме возместил причиненный вред? Хотя С.Н. Братусь и писал, что государственное принуждение в случае деликтной ответственности опирается, так сказать, на «двойное правонарушение» (причинение вреда и отказ от его возмещения), само причинение вреда лишь названо правонарушением, но по существу вряд ли может считаться таковым, поскольку государственное принуждение направлено лишь на выполнение обязанности возмещать уже причиненный вред, а не воздерживаться от его причинения. Получается так, что имущественная ответственность устанавливается не нормами ГК, определяющими основания обязанностей возместить вред, ущерб, уплатить пеню, неустойку, а нормами ГПК, регулирующими принудительное исполнение названных (деликтных) и обычных гражданско-правовых обязанностей.
Концепция С.Н. Братуся существенно важна и для теоретической разработки проблем ответственности, и для совершенствования практики ее осуществления (см. далее). Однако здесь нужно отметить следующее. Причинение имущественного вреда и другие деликты относятся к правонарушениям, а применение санкций за их совершение (возложение обязанностей возместить вред, восстановить нарушен-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 653
ный правопорядок и др.) является видом правовосстановительной ответственности.
Во-первых, гражданско-правовые деликты нарушают права и свободы других лиц и потому в общем виде запрещены законом (ч. 3 ст. 17 Конституции РФ). С нарушением прав всегда сопряжено нарушение социальных ожиданий потерпевшего, его нормальной деятельности; при самом щедром и скором возмещении потерпевшему имущественного вреда, понесенных убытков, уплаты ему неустоек, пеней, отступного, в деятельности лица, чьи права нарушены (а потом восстановлены), происходит срыв, непредвиденный перебой, нарушающий стабильность нормальной работы. То обстоятельство, что отдельные лица, потерпевшие от деликтов, могут даже и обогатиться за счет полученных неустоек и возмещений, не противоречит тому, что основная масса потерпевших от гражданско-правовых деликтов не получает полного возмещения (правонарушитель может скрыться, оказаться несостоятельным и т.п.), что нередко причиняет урон и третьим лицам, связанным с ними договорными и иными обязательствами. Полное и своевременное возмещение правонарушителем причиненного вреда, восстановление нарушенных прав – это не правило, а редчайшее исключение. Гражданско-правовые деликты нарушают не только частные права, но и правопорядок как основу стабильной общественной жизни.
Во-вторых, деликты, формально запрещенные действующим законодательством, обозначены как особенные юридические факты, порождающие правовые последствия в виде гражданско-правовых санкций, режим реализации которых значительно строже порядка осуществления обычных гражданско-правовых обязательств.
В-третьих, применение правовосстановительных санкций в случае спора облечено в процессуальные формы, во многом аналогичные тем, которые свойственны штрафной, карательной ответственности. Институты гражданско-процессуального и арбитражно-процессуального права содержат гарантии достижения истины по делу, правомерности применения санкций, права лица, обвиняемого (упрекаемого) в правонарушении, дающие ему возможность защищать свои охраняемые законом интересы, вплоть до права добиваться компенсации в случае ошибочного или незаконного привлечения к ответственности. Попытки отдельных авторов трактовать правовосстановительные санкции как меры защиты, осуществляемые вне процессуальных форм ответственности, не соответствуют традициям, современному состоянию и перспективам развития законодательства.
Если большинство цивилистов признает санкциями и ответственностью взыскание (точнее, присуждение) причиненного вреда, убыт-
654 Глава XXII. Методологические проблемы юридической ответственности
ков, неустоек и другие неблагоприятные (для правонарушителя) последствия гражданского правонарушения, то прямое принуждение, применяемое для изъятия соответствующих сумм (или предметов) у правонарушителя, иногда не считается ответственностью, поскольку оно, как утверждается, ничего не меняет в правовом положении правонарушителя. Такой взгляд основан на недостаточном понимании соотношения материальных и процессуальных норм: с одной стороны, недооценивается необходимость и возможность реального исполнения обязанностей, предусмотренных материально-правовыми нормами, с помощью процессуальных средств (принудительное исполнение); с другой стороны, принудительное исполнение рассматривают только с позиций гражданских прав и обязанностей, не замечая, что оно (принудительное исполнение) затрагивает порой более важные права и обязанности принуждаемого должника (например, неприкосновенность жилища, право распоряжаться имуществом и др.). Непонимание проблем органической связи норм материального и процессуального права привело отдельных авторов к выводу, что взгляд на принудительное исполнение обязанности как на ответственность объективно оправдывает фактическую безответственность[1041][16]. Между тем достаточно известно, что сейчас именно неналаженность аппарата принудительного исполнения позволяет многим недобросовестным должникам уходить от ответственности[1042][17]. По сообщению министра юстиции реально исполняется лишь 32% судебных решений. Из них по материальным искам в 1996–1997 годах судебными исполнителями изъято 42% общей суммы, подлежащей взысканию по исполнительными документам. Исполнение остальных 2/3 откладывается по различным причинам[1043][18].
Существенным вкладом в решение этой теоретически спорной проблемы является концепция С.Н. Братуся, определявшего ответственность именно как «состояние принуждения» к исполнению невыполненных обязанностей. При таком подходе на первый план выходит «технология принуждения», определяемая именно процессуальной формой. Законность и неотвратимость ответственности обеспечивает-
§ 2. Общая теория юридической ответственности 655
ся прежде всего тем, писал С.Н. Братусь, «чтобы бесперебойно и ответственно работал государственный аппарат, в частности юрисдикционные органы, в случаях нарушения норм права, деятельность которых также определяется нормами права... Очевидно, важным средством обеспечения надлежащей работы этих органов должна быть ответственность соответствующих должностных лиц за допущенное ими бездействие или иное нарушение законности»[1044][19].
На совершенствование правовосстановительной ответственности направлены Федеральные законы «Об исполнительном производстве» и «О судебных приставах»[1045][20]. Совершенствование государственной системы исполнительного производства, требующее принятия ряда дополнительных организационных и законодательных мер[1046][21], призвано создать в конечном счете систему объективизированного (процессуально оформленного) государственного принуждения, представляющего собой динамичный процесс, который не исчерпывается, а лишь завершается физическим или, точнее, фактическим (прямым, непосредственным) принуждением. Именно неизбежностью развертывания этой нормативно определенной процедуры принуждения осуществляется давление на правонарушителя, понуждение его к выполнению специальных обязанностей, порождаемых деликтом, органическое соединение «обязательности» и «принудительности» в нормативно-правовой модели имущественной ответственности.
[1][1] Советский энциклопедический словарь. М, 1980. С. 1330.
[2][2] См.: Теория государства и права. Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. Изд. 2-е. М., 2000. С. 22.
[3][3] См., например: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1970; Комаров С.А. Общая теория государства и права. Курс лекций. М., 1995.
[4][4] Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Учебное пособие. Т. 1. М., 1995. С. 54.
[5][5] Суворов С. Лекции по энциклопедии права. СПб., 1907. С. 4.
[6][6] См.: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 55-58.
[7][7] Там же.
[8][8] Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 1.СП6., 1907. С. 213-214.
[9][9] Yamer B.A. Dictionary of Modern Legal Usage. N.Y., 1987. P. 323.
[10][10] Canadian Law Dictionary. Toronto, 1980.
[11][11] Kodansha Encyclopedia of Japan. Tokyo, 1983. Vol. 4. P. 85.
[12][12] См.: Юридический энциклопедический словарь. М., 1984. С. 412
[13][13] Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. Томск, 1914. С. 6.
[14][14] Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 5.
[15][15] Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 5.
[16][16] Еллинек Г. Указ. соч. С. 5.
[17][17] См.: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 23.
[18][18] Советский энциклопедический словарь. С. 820.
[19][19] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 47.
[20][1] См.: Теория государства и права / Отв. ред. В.М. Корельский, В.Д. Перевалов. Екатеринбург, 1996. С. 19
[21][2] Мор Т. Утопия М, 1947 С. 211-212.
[22][3] См Политология. Курс лекций / Отв. ред. М.Н. Марченко. Изд. 2-е М., 1997. С 13-42
[23][4] Рикардо Д. Сочинения. Т. 1 М., 1955. С. 30.
[24][5] Теория государства и права / Отв. ред. В.М. Корельский, В.Д Перевалов. С. 20.
[25][6] Вебер М. Избранные произведения. М, 1990. С. 645, 646.
[26][7] Лебон Г. Психология народов и масс. СПб, 1995. С. 12.
[27][8] Лебон Г. Психология народов и масс. СПб, 1995. С. 12.
[28][9] Лебон Г. Указ. соч. С. 13.
[29][10] Там же. С. 156-157.
[30][11] Лебон Г. Указ. соч. С. 159
[31][12] Там же. С. 160. 163
[32][13] Там же С. 161.
[33][14] Там же С. 177.
[34][15] Лебон Г. Указ. соч. С. 178.
[35][16] Там же. С. 179.
[36][17] См. там же. С. 162-183.
[37][18] См. там же. С. 162-183.
[38][19] Лебон Г. Указ. соч. С. 181-182.
[39][20] Там же. С. 157.
[40][1] См.: История государства и права зарубежных стран. Ч. 1 / Под ред. О.А. Жидкова и Н.А. Крашенинниковой. М., 1996. С. IX, X.
[41][2] Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история: проблемы теории исторического процесса. М., 1981. С. 4.
[42][3] В начале XX в. в отечественной юридической науке бытовало даже мнение о том, что не только социология права, но и все правоведение является составной частью социологии. Основным аргументом при этом служило утверждение, что «правоведение, как и социология, раскрывает законы развития общественной жизни» (Гамбаров Н. Задачи современного правоведения. СПб., 1907. С. 31). Однако данное мнение не имело широкой поддержки.
[43][4] Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Т. 1. С. 21.
[44][5] См.: Керимов Д.А. Предмет философии права// Государство и право. 1994. № 7.
[45][6] Ершов Ю.Г. Философия права. Екатеринбург, 1995. С. 9-10.
[46][7] Алексеев С.С. Философия права. М., 1997. С. 2.
[47][8] Тихомиров Ю.А. Курс сравнительного правоведения. М., 1996. С. 30.
[48][9] Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях его развития. Часть первая. СПб., 1875. С. 4-5.
[49][10] Иеринг Р. Указ. соч. С. 6.
[50][11] Там же. С. 4-5.
[51][12] Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. Т 1 М., 1914. С. 14.
[52][13] Тихомиров Ю.А. Курс сравнительного правоведения. С. 31.
[53][14] См.: Юридическая конфликтология / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев. М., 1995. С 4.
[54][15] См: Социальные конфликты. Экспертиза, прогнозирование, технология разрешения. Вып. 1.М., 1991
[55][16] См.: Запрудский Ю Г Социальный конфликт. Ростов, 1992. С. 26–38.
[56][17] Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. Томск, 1914. С. 1.
[57][18] См.: Гражданское право. Изд. 2-е. Ч. 1 / Отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. М., 1997. С. 15-16.
[58][19] См.: Российское трудовое право / Отв. ред. А.Д. Зайкин. М., 1997. С. 47–60.
[59][1] Государство и право возникли одновременно; решающим моментом перехода от предправа к праву в процессе становления классового общества специалисты считают создание «особого судебного аппарата власти», т.е. монополизацию решений спорных дел вождями и другими носителями властных полномочий, и организацию органов исполнения судебных решений. См.: История первобытного общества. Эпоха классообра-зования. М., 1988. С. 448–459; Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайского государства (Формирование основ социальной структуры и политической администрации). М., 1983 С. 52-53.
[60][2] Проблема сходства и различия каст, варн и других сословие-подобных образований в исторической науке не нашла единого решения (см., например: Вигасин А.А., Самозванцев A.M. Артхашастра. Проблемы социальной структуры и права. М, 1984. С. 131 и след.). Главное в том, что эги и аналогичные социальные группы имели различные и вполне определенные правовые статусы.
[61][3] См.. Васильев Л.С. История Востока. Т. 1. М., 1994 С. 69 и след.
[62][4] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 64.
[63][5] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 185; Т. 39. С. 70. Поэтому трудно найти ясную границу между рабовладельческой и феодальной формациями. Иначе нельзя понять, почему при формационном подходе рабство нефов в США рассматривалось как феодальный пережиток (см. там же. Т. 27. С. 141).
Заслуживает внимания концепция «большой феодальной формации», обоснованная известным теоретиком исторической науки Ю.М. Кабищановым (Вопросы истории. 1992. № 4–5). Такая формация охватывает все сословно-кастовые общества, начиная с Древнего Китая. Трудно согласиться, однако, с включением в эту формацию тоталитарных обществ – государств XX в. (см. далее § 3).
[64][6] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 403.
[65][7] За исключением античных Афин и Древнего Рима, где существовали элементы гражданского общества
[66][8] В книге «Право. Наше право. Чужое право. Общее право» (1925 г.) проф. М.А. Рейснер утверждал, что «в сословном обществе мы находим не одно право, но столько же правовых построений, сколько имеется сословий» (см.: Антология мировой правовой мысли в пяти томах. Т. V. Россия, конец XIX-XX в. М, 1999. С. 660).
[67][9] См.: Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. М., 1981. С. 129.
[68][10] См.: Там же. С. 180-181.
[69][11] См.: Переломов Л.С. Указ. соч. С. 116–117
[70][12] Платон. Сочинения в трех томах. Т. 3. Ч. 2 М., 1972. С. 70.
[71][13] См: Там же С. 189.
[72][14] Там же С. 208.
[73][15] Платон. Указ соч. С. 93–94.
[74][16] См.: Там же. С. 116-117, 248 и др.
[75][17] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 379.
[76][18] Виднейший идеолог либерализма Бенжамен Констан (1767-1830), противопоставляя политическую свободу древних гражданской свободе современных народов, специально отмечал ту особенность античных Афин, что индивид не был подчинен почти неограниченной власти государства и общества, как было в остальных древнегреческих республиках (См.: Констан Б. Об узурпации // О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. М., 1995. С. 212).
[77][19] См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. Чары Платона. М., 1992.
[78][1] Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 227 и след.
[79][2] Там же. С. 228.
[80][3] Об особенностях гражданского общества в сопоставлении с государством см.: Четвернин В.А. Демократическое конституционное государство: введение в теорию. М., 1993. С. 34. и след.; Киров В.Ц. Парадоксы государственной власти в гражданском обществе. М., 1992. С. 21 и след.
[81][4] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 320.
[82][5] Новгородцев П.И. Сочинения. М., 1995. С. 20.
[83][6] Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 35, 62; см. также с. 20-21, 38 и др.
[84][7] Некоторые современные политологи полагают даже, что государство появилось в Западной Европе только в XIV–XVII вв. (см.: Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972. С. 122). Аналогичные предположения обосновывал П.А. Кропоткин (см.: Кропоткин П.А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 397 и др.).
[85][8] Изензее И. Государство// Вестник Московского университета. Серия 12. Социально-политические исследования. 1992. № 6. С. 36.
[86][9] Вертикальная соподчиненность четко выражена в строении управленческого аппарата. Соотношение разных уровней органов правосудия (а также представительных органов законодательной власти в федерациях) определяется соотношением их компетенции и подзаконностью принимаемых ими правовых актов.
[87][10] Едва ли не единственное исключение – использование родительских прав; это может считаться обязанностью уже по той причине, что пренебрежение такими правами может повлечь применение некоторых санкций (имущественная ответственность за вред, причиненный несовершеннолетним, лишение родительских прав лиц, пренебрегающих воспитанием своих детей).
[88][11] Это положение содержалось в ст. 5 французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г.: «Закон может воспрещать лишь деяния, вредные для общества. Все же, что не воспрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден кдействию, не предписываемому законом» (Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII – XIX вв. М., 1957. С. 250). Уже из названия Декларации видно, что адресатом этого правила являются граждане (члены гражданского общества). В том же духе сфера применения этого правила определялась в нормативно-правовых актах начала перестроечных реформ (см.: Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1989. №3. Ст. 52).
Тем не менее в сфере применения этого правила возник было теоретический спор о допустимости или недопустимости действий должностных лиц, не предусмотренных законом (см.: Батурин Ю.М., Лившиц Р.З. Социалистическое правовое государство: от идеи к осуществлению. Политико-правовой взгляд. М., 1989. С. 170–171; Гукасян РЕ. Концепция слияния прав и обязанностей и административно-командные методы управления // Советское государство и право. 1989. № 7. С. 28 и след., 32 и след.).
[89][12] В самодержавных государствах «основными» назывались законы, определявшие полновластие и богоустановленность монархов, а также порядок престолонаследия. В Российской империи Основные государственные законы открывались главой первой «О существе верховной самодержавной власти», где утверждалось: «Императору Всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает...Особа государя императора священна и неприкосновенна» (Свод Основных государственных законов. Раздел первый. Основные государственные законы // Государственный строй Российской империи накануне крушения. Сборник законодательных актов. М., 1995. С. 15). Поэтому непонятно сожаление О.О. Миронова о том, что в названии Конституции Российской Федерации в настоящее время отсутствует термин «Основной Закон» (см.: Государство и право. 1998. № 4 С. 5).
[90][13] Медушевский А.Н. Гражданское общество и правовое государство в политической мысли Германии // Вестник Московского университета. Серия 12. Социально-политические исследования. 1992. № 5. С. 43. Аналогичные суждения см.: Баглай М.В., Габричидзе Б.Н. Конституционное право Российской Федерации М., 1996. С. 19.
[91][14] См.: Воротилин Е.А. Идеи правового государства в истории политической мысли // Политология. Курс лекций. М., 1997. С. 76-91
[92][15] Бесспорно, что для поддержания правопорядка правовому государству необходима правоохранительная система, включающая сильную и авторитетную полицию. Но отсюда не следует, конечно, что совершенствование правоохранительных органов должно вести к превращению правового государства в полицейское государство, как требуют некоторые ученые-публицисты (см.: Полицейское государство? Не надо его бояться! / Диктатура закона // Российская газета. 2000. 26 февр.) Нелишне пояснить, что идеи законности и правового государства с самого начала (XVIII–XIX вв.) противостояли именно полицейскому государству, именуемому в литературе последних лет «тоталитарное государство», «административно-командная система».
[93][16] Кант И. Сочинения. Т. 1. Трактаты и статьи. М., 1994. С. 285.
[94][17] Хайек Ф. Дорога к рабству //Новый мир. 1990. № 7. С. 209-215.
[95][18] См.: Самощенко И.С. Законность и правопорядок в советском социалистическом обществе // Общая теория советского права. М., 1966. С. 346 и след.
[96][19] См.: Теория государства и права. М., 1968. С. 383 и след.
Правонарушение, совершенное гражданином, пояснял Н.Г. Александров, законности не нарушает (правонарушитель наказывается, а причиненный им вред возмещается на основе права и закона). Правопорядок как результат осуществления законности нарушается лишь при массовом попустительстве правонарушениям со стороны правоохранительных органов либо при безнаказанном нарушении законов должностными лицами или органами государства, облеченными властными полномочиями. Законность нарушается также принятием «незаконных законов» (законов, противоречащих конституции).
[97][20] См.: Вышинский А.Я. Революционная законность и задачи советской защиты. М., 1934. С. 6; Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 288 и след.; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1970. С. 501 и след.; Алексеев С.С. Общая теория права. Т. I. М., 1981. С. 217 и след.
Вполне обоснованны и справедливы сетования Н.В. Витрука о некритическом и бездумном воспроизведении этих устаревших суждений в современной литературе (см. Общая теория государства и права. Академический курс в 2-х томах. Т. 2. Теория права М., 1998. С. 509 и след).
[98][21] Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 258-259.
[99][1] Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 272.
[100][2] Н.Н. Деев удачно называет его «социализированным капитализмом», подчеркивая наличие высокоразвитой социальной функции государства и общественных институтов (см.: Государство и право. 1996. № 6. С 154).
[101][3] См.: Герасименко А.П. Очерки дихотомной типологии политических явлений. Благовещенск, 1997. С 186 «Фашистская концепцию Государства всеобъемлюща, – писал Муссолини, – вне его не существует ни человеческих, ни духовных ценностей, либо они имеют ценность значительно меньшую. Понимаемый таким образом фашизм тоталитарен, и фашистское Государство – синтез и объединение, включающее в себя все ценности, – объясняет, развивает и придает силу всей жизни народа.. Основание фашизма – концепция Государства, его характер, его долг, его цель. Фашизм рассматривает Государство как абсолют, в сравнении с которым все индивиды или группы относительны и должны рассматриваться только по отношению к Государству» (Антология мировой политической мысли в пяти томах Т II. Зарубежная политическая мысль. XX в. М., 1997. С 237, 248)
[102][4] О разновидностях тоталитарных обществ-государств см.: Четвернин В.А. Демократическое конституционное государство: введение в теорию. М., 1993. С. 42 и след.
[103][5] О растущих тенденциях сползания нашего общества к тоталитаризму см.: Баг-лай М.В., Габртидзе Б.Н. Конституционное право Российской Федерации. М., 1996. С. 20-21.
[104][6] См.: Восленский М. Номенклатура. М., 1991. С. 596-598.
[105][7] Государство и право. 1996. № 6. С. 155.
[106][8] См.: История политических и правовых учений. М., 1999. С. 404-418.
[107][9] История политических и правовых учений. М., 1999. С. 9-11.
Существенные отличия тоталитаризма XX в. от сословно-кастовых обществ и государств древности и средневековья не всегда учитываются в литературе. В.П. Пугачев, определяя тоталитаризм как «политический способ производства и всей общественной жизни», относит к идеологам тоталитаризма большую часть политических мыслителей Древнего мира, авторов социальных утопий, а также Руссо и ряд других мыслителей (см.: Пугачев В.П. Тоталитаризм и авторитаризм // Основы политологии. М., 1992. С. 189 и след.).
Об отождествлении рядом исследователей деспотических государств древности и тоталитарных государств XX в. см.: Герасименко А.П. Очерки дихотомной типологии политических явлений. Благовещенск, 1997. С. 40–41, 134–135. Проведенное автором сопоставление демократических и тоталитарных режимов (там же. С. 75–84) показывает несостоятельность такого отождествления и поэтому не подтверждает мысли К. Поппера о существовании тоталитарных режимов в древности (там же. С 84).
[108][10] Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1966. С. 20.
[109][1] Чичерин Б.Н. Избранные труды. СПб., 1998. С. 231
[110][2] Чичерин Б. Н. Указ. соч. С. 232.
[111][3] Kelsen H. General Theory of Law and State. London, 1964.
[112][4] Ibid. P. 181.
[113][5] Kelsen H. Op. cit. P. 181.
[114][6] Ibid. P. 182.
[115][7] Ibid.
[116][8] Ibid. P. 187.
[117][9] Jierke O. Das Wesen der menschlichen Verbande. Berlin, 1902. S. 34.
[118][10] Kelsen H. Op. cit. P. 190.
[119][11] Гумплович Л. Общее учение о государстве. СПб., 1910. С. 36.
[120][12] Гумплович Л. Общее учение о государстве. СПб., 1910. С. 36.
[121][13] Гумплович Л. Указ. соч. С. 37.
[122][14] См.: Паршин А. Что такое государство? СПб., 1907. С. 18.
[123][15] См.: Ильин И. Путь к очевидности. М., 1993. С. 260.
[124][16] Хвостов В. Общая теория права. М., 1914. С. 15.
[125][17] Трубецкой Е. Лекции по энциклопедии права. М., 1917. С. 22.
[126][18] Ленин В И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 24.
[127][19] Хропанюк В.Н. Теория государства и права. М., 1993. С. 47.
[128][20] Теория государства и права/ Отв. ред. М.Н. Марченко. М., 1987. С. 40.
[129][21] Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 98.
[130][22] Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 102-106.
[131][23] Mistakes, Precedent and the Rise of the Administrative -State- Toward a Constitutional Theory of the Second Best // Cornell Law Review. 1994. № 1. P. 1.
[132][24] См.: Evans P. The Eclipse of the State? Reflections on Stateness in Era of Globalization // World Politics. 1997. N° 1. P. 62-87.
[133][25] Scholte J. Global Capitalism and the State //International Affairs. 1997 № 3. P.427
[134][1] Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1898. С. 235.
[135][2] ОриуМ. Основы публичного права М., 1929. С. 46.
[136][3] Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 295.
[137][4] Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. С. 239
[138][5] Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. С. 239
[139][1] См.: Марченко М.Н. Теория государства и права. М., 1996. С. 87.
[140][2] См.: Политические учения: история и современность. М., 1976. С. 145–156.
[141][3] См.: История политических и правовых учений / Под ред. О.Э. Лейста. М., 1997. С. 53-58; Нерсесянц B.C. Философия права. М., 1997. С. 416-418.
[142][4] Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 26.
[143][5] Общая теория государства и права. Академический курс в 2-х т. / Отв. ред. М.Н. Марченко. Т. 1. Теория государства. М., 1998. С. 115.
[144][6] См. Там же. С. 116.
[145][7] См.: История политических и правовых учений / Под ред. О.Э. Лейста. С. 553-554.
[146][8] См.: Гумплович Л. Общее учение о государстве. С. 254–256.
[147][1] Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995. С.121.
[148][2] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7.
[149][3] См.: Иноземцев В.Л. Указ. соч. С. 126.
[150][4] См.: Там же. С. 136.
[151][5] Иноземцев В.Л. Указ. соч. С. 126.
[152][6] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 9. С. 132.
[153][7] См.: Шахназаров Г. Цена свободы. Реформации Горбачева глазами его помощника. М, 1993. С. 594-595.
[154][1] Общая теория государства и права. Академический курс. С. 119.
[155][2] См.: Чистяков О.И. Введение в историко-правовые науки // Вестник МГУ. Серия 11. Право. 1996. № 4. С. 6.
[156][3] См.: Тойнби А. Дж. Постижение истории М., 1996. С. 35.
[157][4] Тойнби А. Дж. Указ. соч. С. 64.
[158][5] Тойнби А. Дж. Указ. соч. С. 67.
[159][6] Тойнби А. Дж. Указ. соч. С. 78.
[160][1] См.: Тойнби А Дж. Постижение истории. С. 532
[161][1] См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV– XVIII вв. М., 1992, Шемякин Я.Г. Проблема цивилизации в советской научной литературе 60-80-х годов//История СССР. 1991 №5 С 84-101.
[162][2] Юдин Ю.А. Политические системы независимых стран Тропической Африки. (Государство и политические партии) М., 1975 С 4.
[163][3] Ориу М. Основы публичного права. М., 1929. С. 723.
[164][4] Там же. С. 723-724.
[165][5] Грановский Т.Н. Лекции по истории средневековья. М., 1986. С. 315.
[166][6] Мощелков Е.Н. Переходные процессы в России. М., 1996. С. 4.
[167][7] Там же. С. 4-5.
[168][8] История государства и права зарубежных стран. Ч. II / Отв. ред. О.А. Жидков, Н А. Крашенинникова. М., 1991. С 3-4.
[169][9] Справедливости ради следует сказать, что понятие «глубинности» революций не всеми авторами разделяется. Так, известный русский философ и публицист В. Розанов, живший на рубеже XIX-XX вв., писал, что революция имеет только два измерения – «длину и ширину, но не имеет третьего измерения – глубины». И вот по этому качеству, заключал автор, «она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не завершится» (Розанов В.В. Границы закона // Сумерки просвещения. Сборник. М., 1990. С. 106)
[170][10] См.: История государства и права зарубежных стран. Ч. II. С. 14-15.
[171][11] Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. М., 1993. С. 118–126.
[172][12] Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. Сборник М., 1995. С. 39.
[173][13] Там же. С. 40.
[174][14] Тойнби А. Указ соч. С. 40
[175][15] Тойнби А. Указ соч. С. 40
[176][16] Status of Economic Reforms in Cooperation Partner Countries in mid – 1990; Opportunities, Constrains, Secunty Implications. Colloque, 28-30 June, 1995. Bruxelles, 1995. P. 275.
[177][17] См.: Шатобриан Ф. Замогильные записки. М, 1995. С 579.
[178][18] См.: Шатобриан Ф. Замогильные записки. М, 1995. С 579.
[179][19] См.: Шатобриан Ф. Замогильные записки. М, 1995. С 582.
[180][20] См.: Шатобриан Ф. Замогильные записки. М, 1995. С 582.
[181][21] Шатобриан Ф. Указ. соч. С. 582
[182][22] Шатобриан Ф. Указ. соч. С. 582
[183][23] Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран/Под. Ред. З.М. Черниловского М., 1984, С. 247.
[184][24] См.: История государства и права зарубежных стран Ч. 2 / Под. ред. О.А. Жидкова и Н.А. Крашенинниковой. С 65-66.
[185][1] Aslund A. The Role of the State in the Transition to Capitalism // Moore J. (ed.). Legacies of the Collapse of Marxism. L, 1994. P. 181.
[186][2] Бентам И. Принципы законодательства // Зарубежная политическая мысль: истоки и эволюция. Т. I. M., 1997. С. 556.
[187][3] Бентам И. Принципы законодательства // Зарубежная политическая мысль: истоки и эволюция. Т. I. M., 1997. С. 556.
[188][4] Бентам И. Указ. Соч. С. 556
[189][5] Aslund A. Op. cit P. 181
[190][6] Бентам И. Указ. Соч. С. 557
[191][7] Бентам И. Указ. Соч. С. 557
[192][8] Gligorov V. The Great Transformation Revisited // Balkan Forum. Vol. 4. 1996. № 4. P. 25, 29.
[193][9] См.: Харитонова О. Г. Генезис демократии. Попытка реконструкции логики тран-зитологических моделей // Космополис. Альманах. М., 1997. С. 36–69.
[194][10] См.: Там же С. 40.
[195][11] Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы М., 1997. С. 282.
[196][12] The New Russia. Troubled Transformation / Ed. by G. Lapidas. Oxford, 1996. P. 152.
[197][13] См.: Lane D. The Rise and Fall of State Socialism. Oxford, 1996. P. 152.
[198][1] См.: Лассаль Ф. О сущности конституции // Конституционное право. Общая часть. Хрестоматия / Авт. вступ. ст. и сост. Н.А Богданова. М., 1996 С. 44
[199][2] Лассаль. Указ. соч. С. 41.
[200][3] Лассаль. Указ. соч. С. 45.
[201][4] Лассаль. Указ. соч. С. 45.
[202][5] Лассаль. Указ. соч. С. 45.
[203][6] Лассаль. Указ. соч. С. 46.
[204][7] Лассаль Ф. Указ. соч. С. 46.
[205][8] См.: Конституции и декларации о государственном суверенитете государств – участников СНГ и стран Балтии. М., 1994.
[206][9] Мельвиль А.Ю. Демократический транзит в России – сущностная неопределенность процесса и его результата // Космополис. Альманах М., 1997. С. 66.
[207][10] Мельвиль А.Ю. Демократический транзит в России – сущностная неопределенность процесса и его результата // Космополис. Альманах М., 1997. С. 66.
[208][11] См.: Комментарий к Конституции Российской Федерации. М, 1994. С. 6-9.
[209][12] Общая теория прав человека / Отв. ред. Е.А. Лукашева. М., 1996. С. 3.
[210][13] Общая теория прав человека / Отв. ред. Е.А. Лукашева. М., 1996. С. 3.
[211][14] См.: Новые конституции стран Восточной Европы и Азии (1989-1992). Сборник конституций / Под ред. Д.Л. Златопольского М., 1992. С. 34.
[212][15] Международное право / Отв. ред. Г.И. Тункин. М., 1994. С 128–129.
[213][1] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 234.
[214][2] См.: Глебов А.П. О деятельностном подходе в исследовании государства //Актуальные проблемы теории и практики государственной деятельности: Межвуз. сб. науч. трудов Воронеж, 1990. С. 9
[215][3] Кузьмин Э.Л. Демократия: некоторые вопросы теории, методологии и практики. М., 1986. С. 151.
[216][4] Гегель Г.В.Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 70
[217][5] Марксистско-ленинская диалектика: В 8-ми кн. Кн. 1. Материалистическая диалектика как научная система/ Под ред. А П. Шептулина. М., 1983. С. 241.
[218][6] См.. Удачина Л.В. Структура и функции как выражение сущности // Взаимосвязь категорий: Сб. статей. Свердловск, 1970.
[219][7] Общая теория права / Под ред. А.С. Пиголкина. М., 1995. С 55.
[220][8] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 67.
[221][9] Философский словарь / Под ред. М.М. Розенталя, П.Ф. Юдина. М., 1968. С. 389.
[222][10] Старилов Ю.Н. Государственная служба в Российской Федерации. Воронеж, 1996. С. 46.
[223][11] Лубенченко К Д., Матюхин А.А. О функциональном подходе к исследованию социалистического права // Методологические проблемы юридической науки: Сб. науч. трудов / Под ред. М.Н. Марченко. М., 1985. С. 7.
[224][12] Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26, Ч. III, С. 143
[225][13] Аристотель. Метафизика. М – Л., 1934. С. 188
[226][1] Байтин М.И. Сущность и основные функции социалистического государства. Саратов, 1979. С. 193.
[227][2] Там же. С. 196-197.
[228][3] Байтин М.И. Указ. соч. С. 197.
[229][4] Черноголовкин Н.В. Функциональная характеристика социалистического государства // Советское государство и право. 1973. № 7. С. 17.
[230][5] Тюленев В.Г. Правовые формы осуществления хозяйственно-организаторской функции советского государства на современном этапе. Автореф. дисс. канд. юрид. наук. М, 1983. С. 9.
[231][6] Вопросы философии. 1985. № 5. С.
[232][7] Теория государства и права. Ч. 1. Теория государства / Под ред. А.Б. Венгерова. М., 1995. С. 142-143.
[233][8] См.: Загайнов Л.И. Экономические функции советского государства. М., 1968. С. 91, 95.
[234][1] Гумплович Л. Общее учение о государстве СПб., 1910. С. 221.
[235][2] Котляревский С.А. Власть и право. Проблемы правового государства. М., 1915. С. 18.
[236][3] Кистяковский Ф. Лекции по общему государственному праву. М., 1912. С. 190.
[237][4] Кистяковский Ф. Лекции по общему государственному праву. М., 1912. С. 190.
[238][5] Кистяковский Ф. Лекции по общему государственному праву. М., 1912. С. 192.
[239][1] Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1898. С. 255.
[240][2] Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 256.
[241][3] Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 256.
[242][4] Коркунов Н.М. Указ. соч.
[243][5] Коркунов Н.М. Указ. соч.
[244][6] См.: Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 257.
[245][7] Там же. С. 257-258.
[246][8] Кистяковский Ф. Лекции по общему государственному праву М, 1912. С. 298.
[247][9] См. там же. С. 287.
[248][10] Коркунов Н.М. Указ. соч.
[249][11] Там же. С. 258.
[250][12] Там же. С. 258.
[251][13] Кистяковский Ф. Указ. соч. С. 290.
[252][14] См.: Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 259.
[253][15] Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 493.
[254][1] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 411.
[255][2] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 251-252.
[256][1] См.: Кистяковский Ф. Лекции по общему государственному праву. С. 297.
[257][2] Там же.
[258][3] Там же. С. 302.
[259][4] См.: Чиркин В.В. Модели современного федерализма: сравнительный анализ // Советское государство и право. 1994. № 8–9. С. 150.
[260][5] См.: Modern Concept of Confederation. Santorini, 22-25 September. 1994 // Council of Europe Publishing. 1995. P. 55.
[261][6] D. Elazar (ed.) Federal Systems of the World: A Handbook of Federal, Confederal and Autonomy Arrangements. Longman Press, 1991; L. Brown-John (ed.). Centralizing and Decentralizing Trends in Federal Systems. N.Y., 1988; Duchacek. I. Comparative Federalizm: The Territorial Demension of Politics. Wash., 1970; Engdahl D. Constitutional Federalizm. N.Y., 1993.
[262][7] См.: The Modern Concept of Confederation. Santorini, 22-25 September. 1994 // Council of Europe Publishing. 1995.
[263][8] См.: Чистяков O.Г. Становление Российской Федерации. М., 1966; Златопольский Д.Л. СССР –федеративное государство. М.,1967; Абдуллатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России М., 1992; Крылов Б.С., Ильинский И.П., Михалева Н.А., Авдриченко Л.В., Сукало А.Е. Проблемы суверенитета в Российской Федерации. М., 1994.
[264][9] Федерация в зарубежных странах / Отв. ред. Д.А. Ковачев. М., 1993. С. 7.
