Учение о причинах преступности более всего известно под данным ему Колаянни и Ван Гамелем названием этиологии преступления (Kriminal-Ätiologie), но наряду с этим именем существует и другое, предложенное Листом, «криминологии». Лист, различая в криминологии, как указано выше, криминальную биологию или криминальную антропологию и криминальную социологию, относит к предмету содержания первой—изучение индивидуальных факторов преступности, a второй—исследование преступления, как явления общественной жизни[1].
Из этих двух названий более правильным является первое, данное Ван Гамелем, так как оно более соответствует содержанию этой части науки уголовного права, заключающейся, как показывает уже само название в изучении именно причин преступности. Листовское же название «криминология»[2] (crimen — преступление) дает понятие более широкое, чем сам отдел учения о причинах преступления.
Итак, под именем криминальной этиологии понимается учение о причинах преступности. Но что мы должны считать причиной вообще и в частности причиной преступления? Понятие причины в настоящее время установлено в том виде, в каком дал его Джон Стюарт Милль, отбросивший метафизические теории о причине как особом деятельном начале и определивший причину на почве опыта и наблюдения как совокупность предшествующих, за которыми явление безусловно следует, следовало и будет следовать, пока будет существовать то же положение вещей[3]. Принимая это определение причины Милля мы должны, следовательно, считать причинами преступности те явления или факты, за которыми она неизменно проявляется. Наблюдение показало, что эти факты и явления—-причины преступности—могут быть весьма разнообразны. A такое разнообразие их вызывает необходимость их классификации.
Первые попытки классификации мы встречаем уже у известнейшего итальянского криминалиста классического направления Romagnosi, неоднократно обращавшегося к выяснению причин преступности. Он делит факторы преступности на четыре группы: «наиболее общие и упорные причины преступлений, говорит он, сводятся к следующим четырем группам: 1) к недостатку средств существования, 2) к недостаточности воспитания, 3) к недостаточности предусмотрительности и 4) к недостаткам юстиции. Первая группа причин экономического свойства, вторая — морального, a третья и четвертая политического»[4]. Но так как вопрос о причинах преступности не интересовал ни современников Romagnosi, ни ближайших его по времени последователей, то и вопрос о классификации факторов преступности не мог получить должного освещения. Лишь с развитием новых учений в науке уголовного права, когда с конца семидесятых годов центр внимания был перенесен с преступления и наказания на преступника и предупреждение преступления, такая классификация сделалась необходимой. Так, уже с первых годов своего существования уголовно-антропологическая школа обращается в лице Ферри к делению причин преступности. Данная проф. Ферри классификация известна под именем трехчленной и является в настоящее время почти общепринятою.
Трехчленная классификация Ферри была дана им еще в одной из его первых работ «о преступности во Франции» (напечатана впервые в 1881 г.)[5]. Считая преступление, как и всякое другое человеческое действие, продуктом многих причин, он разделил последние на три группы и отнес в первую категорию индивидуальные или антропологические причины, во вторую физические и в третью социальные. Антропологические факторы те, которые лежат в самой личности преступника и составляют по учению Ферри первое условие преступления; они разделяются в свою очередь на три группы сообразно трем точкам зрения, с которых может рассматриваться преступник: на органические, психические и общественные. Органическая конституция преступника охватывает аномалии чувства и интеллекта, особенности языка и литературы преступников; понятие личного характера преступника заключает в себе как чисто биологические условия (раса, возраст, пол), так биосоциальные условия «например, гражданское состояние, образование, воспитание, место жительства, общественный класс, профессия».
Ферри не дает определения физических и социальных факторов преступности, примерное же перечисление тех и других обнаруживает отсутствие у него определенного выбранного наперед принципа классификации. Так в группу физических причин были отнесены им в первом издании упомянутой выше работы на ряду с климатом, природой, почвой и пр. также сельскохозяйственное производство (la produzione agricola), но в то же время la produzione industriale промышленное производство было занесено в рубрику социальных факторов. Позднее оба эти производства—сельскохозяйственное и промышленное — были отнесены автором в одну группу социальных факторов. Но и в настоящее время мы находим в классификации Ферри отнесение одних и тех же факторов одновременно и в разные группы: так, образование и воспитание занесены автором в число антропологических и социальных факторов. Определение Ферри антропологических факторов слишком широко (les facteurs anthropologiques inherants a la personne[6] и, дает ему возможность относить в этот же разряд несомненно такие не антропологические причины, как общественный класс преступника, его профессию и местожительство.
Примеру Ферри лишь обозначать категории причин, не давая их определения, последовали многие другие криминалисты, впавшие в такие же, как и он, ошибки. Они не всегда были между собою согласны и в вопросе об разнесении причин по тем или другим группам, но такое несогласие было неизбежным следствием отсутствия точного масштаба классификации: так образование, отнесенное Ферри в две категории антропологических и социальных причин, было зачислено большинством в разряд общественных факторов, некоторыми в число антропологических причин; алкоголизм, относящийся по Ферри к социальным факторам, был отнесен некоторыми к группе антропологических причин и т. д.
Мы считаем необходимым, прежде чем изложить другие попытки классификации факторов преступности, дать определение каждой из трех намеченных Ферри категорий.
Какие факторы могут быть названы антропологическими? Определение антропологии должно считаться в настоящее время установившимся. Антропологией называется наука, имеющая предметом своего изучения человека.
«Слово антропология, говорит Topinard, обозначает науку о человеке или о людях и несомненно в нее может входить все, что касается человека. Ho y этого бесконечно широкого определения есть граница, рядом с теоретическим определением или вернее этимологическим, существует практическая необходимость в точном ограничении»... «В стремлении исследовать слишком много, антропология кончила бы тем, что ничего не исследовала бы: антропология для нас зоология человека—la Zoologie de l'homme. Антропология изучает человека с животной физической точки зрения. Она описывает его естественные разновидности, называемые расами, она его сравнивает с другими животными, определяет его место в классификации и пытается установить его происхождение и генеалогию. Если Quatrefages и Вrоса делают экскурсии в области социальную, психическую и физиологическую, то единственно с тем, чтобы отыскать его отличительный характер и достичь конечной цели: познание животного—la connaissance de l'animal»[7].
При этом определении антропологии, единственно правильным понятием антропологических факторов преступности будет такое, в котором слову «антропологический» будет дано указанное выше содержание. Поэтому антропологическими причинами преступности нужно назвать те, которые лежат в свойствах самой природы человека, как одного из представителей животного царства, в его соматической и психической организации. Вне всякого сомнения именно к этой группе причин относятся те аномалии черепа и организации преступника, какими он наделен по учению Ломброзо и его последователей. Сюда же относятся пол, возраст, раса, без чего мы не можем представить человека, но никоим образом нельзя отнести сюда профессию, общественный класс, воспитание или образование, как это делает Ферри, или гражданское состояние и законнорожденность, как это делает Colajanni[8]. Та или другая профессия, принадлежность к тому или другому классу, происхождение от незаконных родителей, воспитание человека и его образование отнюдь не свойства его природы, a потому согласно нашему определению, не могут быть названы антропологическими условиями.
Во вторую группу Ферри отнес физические факторы преступности; такое название должно быть дано силам внешней окружающей человека природы, вызывающей его к действиям. Они могут быть весьма разнообразны, но как скоро рассматриваемая сила не является проявлением самою природою ее свойств и мощи, она не может называться физическою. Так Ферри в своей Sociologie criminelle относит к числу физических причин земледельческое производство la production agricole и к социальным, как было указано выше, промышленное производство. Автор не сообщает оснований, по которым он отнес земледельческое производство к группе физических причин. Если он руководился при этом ролью природы в произрастании злаков, то в труде земледельческом и фабричном, в какой бы стадии развития не находилась та и другая промышленность и как бы они не были организованы, одинаково необходимыми являются при производстве и силы природы и труд человека.
В последнюю категорию социальных факторов должны быть отнесены влияния на преступность той общественной среды, в которой живет преступник. Под общественною средою понимается не только тот круг людей или та часть общества, в которой вращается человек, но также и те социальные институты и весь государственный политический строй, в соприкосновение с которыми человек, живущий в государстве и обществе, неизбежно входит[9]. Так в понятие социальных условий входят влияние семейной обстановки, классовое устройство, организация труда, распределение богатств, общественное мнение, жизнь в городах и селах, образование, воспитание, религия, политическое устройство, войны и мн. др.
Из этого примерного перечня уже видно, что социальные факторы чрезвычайно разнообразны по своему содержанию. Были попытки разбить их в свою очередь на несколько категорий. Так Van Kan и Colajanni делят их на социальные в узком смысле и на экономические. В группу экономических выделяются ими те феномены, которые относятся в жизни общества, a косвенно и в жизни индивида, к материальному благосостоянию[10]. При таком разделении относительно весьма многих причин трудно решить какого они свойства: чисто ли социальные или экономические? Таковы, например, безработица, эмиграция и мн. др., которые приходится Van Kan'y называть экономически-социальными и ввести т. о. третью подгруппу; точно также и Colajanni, различающий между социальными факторами группу экономических, делит последние на две подгруппы: на экономические факторы прямого воздействия и посредственного, каковы, например, проституция[11].
В виду этой невозможности провести резкую грань между устанавливаемыми Ван Каном и Колаянни подгруппами социальных факторов с одной стороны, a с другой стороны вследствие того, что такая дробность классификации не вызывается необходимостью, мы полагали бы принять трехчленное деление факторов преступности на физические, антропологические и социальные. Но в самое последнее время раздались возражения и против этой классификации и требования заменить ее двухчленной. Предложение исходит от проф. Листа и сделано им в его блестящем докладе последнему международному конгрессу криминалистов в С.-Петербурге.
По мнению Листа выделение физических факторов в особую, самостоятельную группу влечет за собою крайнюю неопределенность. В виде примера Лист указывает на увеличение в летние месяцы преступлений против нравственности: решающее значение здесь, по мнению автора, принадлежит антропологическому фактору на том основании, что различные люди совершенно различно реагируют на действие жары. Точно также, увеличение краж в зимние месяцы объясняется не непосредственным воздействием холода, но невозможностью некоторых по своей бедности укрыться от холода, т. е. здесь мы имеем дело с социальным фактором преступности[12].
Нам эти доводы представляются недостаточными для возможности выключения физических факторов из числа трех групп указанных выше причин преступности. Возьмем пример указываемый самим Листом: увеличение преступлений против собственности в холодное время. Если мы стали бы вместе с Листом утверждать, что в данном случае действует лишь бедность, не имеющая возможности укрыться от холода, то нас могли бы упрекнуть что мы отрицаем всякое значение холода и тепла для нашего организма. Мы можем допустить, что увеличение преступлений против собственности не последовало бы, если бы не было бедности. Но мы с таким же правом можем утверждать, что этого увеличения не последовало бы и в том случае, если бы наш организм был так устроен, что оставался нечувствительным к холоду, или если бы не было холода. Таким образом, в данном случае возможно предполагать действие причин: антропологической (чувствительность к холоду), социальной (бедность) и физической (холод) и нет оснований утверждать, что физические факторы—лишняя в классификации группа.
[1] «Этиология есть учение о причинах, a потому криминальная этиология есть учение о причинах преступности» (345, 347 s.s. Kriminal-Ätiologie von prof. Van Hamel Zeit. f. d. g. Str. 21 B. 1900). Colajanni: La sociologia criminalе I v. 1889. 40 p.
[2] Kausale, naturwissenschaftliche Lehre vom Verbrechen kann mit dem Ausdrurk «Kriminologie» bezeichnet werden (v. Liszt: Lehrb. d. Deut. Str. 13 Aufl. 70 s.).
[3] Д. С. Милль: Система логики силлогистической и индуктивной. Перев. под ред. В. И. Ивановского М. 1899 стр. 266.
Г. Колоколов: О соучастии в преступлении. М. 1881 см. «Введение».
[4] Romagnosi: Genesi del diritto penale. Firenze. Quinta edizione. 1834, § 1021 «le cause piu communi e costanti dei delitti si ridukono alle quatro segenti: I) Al difetto di susistenza; II) al difetto di educazione; III) al difetto di vigilanza; IV) al difetto di giustizia.
[5] Ferri: Studi sulla criminalita in Francia; автор ограничивается здесь перечислением факторов различных категорий; из них антропологические факторы: возраст, пол, гражданское состояние, профессия, жилище, общественные массы, степень образования и воспитания, органическая и физическая конституция преступника; физические: раса, климат, строение почвы и степень ее плодородия, денное и ночное время, времена года, годовая температура, социальные факторы: увеличение и уменьшение народонаселения, эмиграция, общественное мнение, обычаи и религия, семейный строй, положение политическое, финансовое, коммерческое, производство промышленное и земледельческое, административное устройство, общественная безопасность, общественное образование и воспитание, общественная благотворительность; законодательство (р. 18 Studi sulla criminalita ed altri saggi 1901).
[6] Ferri: 1a sociologie criminelle 1893 г. 150.
[7] Topinard: Criminologie. et anthropologie. 490—491 p.p.
[8] Colajanni: La sociologia criminale II,v. § 80.
[9] Таково же определение проф. Фойницкого, называющего социальными причинами общественные влияния, лежащие в организации общественного строя и в отношении его к личности, воздействии, оказываемом обществом и государством на личность путем разнообразных мер и учреждений, споспешествующих ее нормальному существованию или затрудняющих его. (Фойницкий: «Факторы преступности» Север. Вест. 1893 г. кн. 10 стр. 112).
[10] Van Kan: Les causes economiques de la criminalite 1903 p. 12. Colajanni: La sociologia criminale. Catania 1889 II v. 34—43 p.p. 461 p.
[11] Massenet [Quelques causes sociales du crime, Lyon. 1893. These doctor.], принимая три указанные группы факторов, делит социальные причины на четыре группы: 1) факторы интеллектуального порядка (философия, религия, внушение), 2) факторы эстетического порядка (искусства, литература); 3) факторы промышленного порядка (экономического): нищета, алкоголизм, воспитание и пр.; 4) факторы морального порядка: наказуемость (цитировано по ук. соч. Van Kan'a стр. 168). Недостатки этой классификации очевидны: так, воспитание не может быть названо фактором промышленного порядка; непонятно также, почему наказуемость – фактор морального порядка, а религия – интеллектуального.
[12] См. Revue Penitent. № 4—1003. Bernard: Les facteurs sociaux de la criminalite. Лист: Обществ. факторы преступности. Перев. с нем. Журн. Мин. Юст. № 2—1903г.
ГЛАВА I. Метод и содержание науки уголовного права.
Томас Морус. – Кампанелла. – Меслье. – Монтскье. – Руссо. Беккария. – Бентам. – Бриссо де-Варвилль. – Годвин. – Марат. – Оуен. –Ванделер. – С.Симон. - Фурье. – Кабэ. – Прудон. – Дюкнетьо. – Кетле. – Герри. – Романьози. – Ломброзо. – Ферри. – Горофало. – Росси.
Сторонники социологической школы науки уголовного права, занявшейся исследованием социальных факторов преступности, видят своих предшественников[1] в лице первых представителей моральной статистики Кетле и Герри. Таково, например мнение Лакассаня[2], также думает и Принс, хотя и добавляет, что указания на влияние социальной среды встречаются и ранее Кетле—у Монтескье и позднее у Тэна[3]. Но если говорить об указаниях на зависимость между социальной средой и преступностью, то мы найдем их много ранее Монтескье и полнее, чем у него. Нам кажется, что известный профессор политической экономии в свободном Брюссельском университете и депутат социалист Hector Denis поступает вполне правильно, указывая в своем небольшом докладе уголовно-антропологическому конгрессу в Амстердаме, что предшественников социологической школы уголовного права надо искать среди первых представителей той доктрины, которой он держится в своей политической деятельности. Он указывает как на предшественников социологической школы на Godvin'a, Оwen'a, William Tompson'a, Fourier, Henri de Saint Simon'a и др.[4].
Несомненно, что социологическая школа науки уголовного права, видящая корень преступности в несправедливостях и неурядицах современных обществ, в несовершенствах социальный организации, иногда приближается этой стороной своего учения к доктрине названных выше авторов, как утопического, так и научного направления, подвергавших своей беспощадной критике общественные, политические и экономические условия жизни государств. Сказать, что у первых представителей этой доктрины мы находим только одни указания на социальное происхождение преступлений и на влияние среды было бы неверно; у многих из них вопрос поставлен гораздо шире и на ряду с положением о зависимости между социальной средой и преступностью мы уже находим установление и развитие и другого основного положения социологической школы: о необходимости бороться с преступностью путем социальных реформ.
Выяснение этой стороны учения указанных выше предшественников социологической школы науки уголовного права представляется нам небезынтересным и небесполезным: оно познакомит нас с удивительным явлением как еще в кровавый XVI век знаменитый утопист Томас Морус высказал поразительные для его времени по своей гуманности и правильности взгляды о социальных причинах преступности и о средствах борьбы с нею. Правда, ни в «Утопии», ни в некоторых из других произведений, на которых мы будем останавливаться в настоящем очерке, мы не найдем научных доказательств социального происхождения преступления, но даже и бездоказательные утверждения этих авторов представляют для нас то значение, что покажут когда и как зародилась основная идея социологической школы о зависимости между средою и преступностью, как, постепенно развиваясь, она нашла себе блестящее подтверждение в трудах статистиков Кетле, Герри, Эттингена и других и, воспринятая в конце 70-х и начале 80-х годов криминалистами, внесла новую струю в науку уголовного права. Эта новая струя, вытекшая из такого чистого, светлого источника, каким были эти «мечтатели» и «друзья человечества» Томас Морус, Фурье, Оуен и др. смысла с науки уголовного права вековую покрывавшую ее пыль и дала ей начала новой жизни.
Hector Denis считает первым предшественником социологической школы науки уголовного права W. Gudvin'a, писателя конца XVIII века, и начала XIX века. Но более полное и подробное выяснение зависимости между социальной средой и преступностью мы встречаем много раньше Годуина, в самом начале XVI столетия, когда появилась в Англии знаменитая «Утопия» Томаса Моруса[5]. С первых же страниц своего труда автор с силой и страстью доказывает жестокость и бесполезность смертной казни за воровство. Как на главные причины воровства он указывает на существование класса богатых, окруженных многочисленной челядью, рядом с нищетой и безработицей; самое ужасное наказание, говорит Морус, не удержит человека от воровства, раз у него остается только это одно средство спасти себя от голодной смерти; поэтому смертная казнь за воровство столько же бесполезна, сколько и жестока. Пока существует класс благородных, питающихся от трудов работающих на них в поте лица своего бедняков, пока богачи окружены толпой слуг, которых они безжалостно рассчитывают, когда они состарятся или заболеют, до тех пор воровство не исчезнет. Чтобы никто не был поставлен в необходимость сначала красть, a затем умирать на плахе, надо обеспечить всем членам общества средство к существованию. Бросают многих, как бродяг, в тюрьмы, но в чем состоит их преступление? Ни в чем другом, как в том, что они не могут найти никого, кто дал бы им работу. Вылечите Англию, говорит Морус устами путешественника и рассказчика об Утопии, от этих язв, обуздайте алчный эгоизм богачей, отнимите у них право накопления и монополий, изгоните праздность и дайте всем средства к существованию. Обращаясь к вопросу о значении воспитания, как средства борьбы с преступностью, Морус сравнивает юстицию Англии и других стран с дурным учителем, который охотнее бьет своих учеников нежели их воспитывает. Своим воспитанием вы, говорит Морус, развращаете детей, и когда они потом совершают преступление, подготовленное вашим воспитанием, вы их наказываете. «Что вы делаете? Воров вы делаете, чтобы их наказывать»[6].
Возражения этого писателя XVI столетия против смертной казни за воровство повторяются теперь как доводы вообще против наказания смертью. В своей карательной системе он выступил противником абсолютных теорий. На оправдание смертной казни сторонниками этого наказания требованиями справедливости, он отвечал, что такое право Summum jus-summa injuria[7].
В наши цели не входит останавливаться на общественном и государственном строе Утопии. Для нас важно лишь отметить, что по мысли Томаса Моруса в этой стране без богатых и бедных, где золото и серебро можно видеть лишь на оковах рабов, при общей трудовой жизни и отсутствии праздных, не только преступления, но и гражданские тяжбы являются являются редкими исключениями.
Через сто лет после выхода в свет Утопии Моруса, появляется в 1620 году другая знаменитая утопия «Город Солнца» Томаса Кампанеллы, крайнего коммуниста по своему направлению[8]. По его мнению корень всякого зла—иметь собственное жилище, собственную жену, собственных детей... В «Городе Солнца» вычеркнута любовь к себе, остается только любовь к общине. Результатом такого общественного и политического строя является полное отсутствие гражданских тяжб и уменьшение преступности. Но так как преступления не исчезли вполне и в этой чудесной стране, то остались и наказания преимущественно исправительного характера роеnае medicinales, ходя на ряду с ними и смертная казнь и членовредительные наказания.
Мысль Моруса и Кампанеллы о значении права частной собственности в развитии преступлений повторил во Франции Jean Meslier (родился в 1664 г. или 1675 г. и умер в 1733 г.)[9]. В праве частной собственности он видит причину как несчастий так и всех преступлений вообще, a в особенности причину «обманов, мошенничеств, плутней, грабежей, воровства, убийств, разбойничества»[10]. Meslier считает верхом несправедливости то, что одни богаты, другие бедны, одни пресыщены, другие умирают с голоду и верит, что в его идеальном строе ни у кого и мысли не будет о воровстве, грабеже и убийстве, чтобы завладеть кошельком другого и водворится спокойная и счастливая жизнь, совершенно непохожая на внешнюю с ее прокурорами, адвокатами, нотариусами, приставами и другими «les gens de l'injastice»[11].
С половины ХVIII века вопросы уголовного права привлекают к себе особенное внимание многих выдающихся писателей. Главные свои усилия эти писатели направляли на борьбу с жестокими наказаниями своего века, но они также останавливались и на необходимости предупреждения преступления путем воздействия на причины, вызывающие преступность. Мы можем указать здесь Монтескье, Руссо, Беккарию, Бентама и др.
Montesquieu развивал положение, высказанное еще до него, а после него много раз повторенное: «лучше предупреждать преступления, нежели их наказывать». Но что бы предупреждать преступления, необходимо знать их причины. Монтескье сделал попытку объяснить некоторые преступления влиянием на человека особых социальных условий. Так, например, он считал социальными причинами противоестественных преступлений дурное воспитание, многоженство одних и неимение жен другими, причиною государственных преступлений — стеснение свободы и пр.[12]
Руссо в неравенстве людей, в подчиненности одних другим, видел причину «плутовства, завистничества, изменничества». Нападая на современный ему общественный строй Руссо говорит: «Я знаю, что все это не раз было сказано философами, но все это они только возглашали, я же это доказываю; они только указывали на зло, я же обнаружил его причины и раскрыл очень утешительную и полезную истину, a именно, что все эти пороки не присущи человеку, как таковому, a человеку извращенному дурным правительством». «Прежде чем были придуманы эти страшные слова, научившие людей отличать мое от твоего, прежде чем существовала та порода грубых и жестоких людей, которых называют господами и другая порода подлых трусов и лжецов, которых называют рабами, прежде чем народились те презренные люди, у которых хватает духу жить в изобилии благ земных, между тем как другие умирают с голоду, прежде чем взаимная зависимость сделала их плутами, завистниками и изменниками, прежде чем накопилось все это зло, я желал бы знать, в чем могли заключаться те пороки, те преступления, которые с таким пафосом приписывают людям». Таким образом Руссо причины всех преступлений и пороков видел в несовершенстве общественной жизни и противополагал ей естественное состояние и такой союз или государство, где все люди были бы свободны и равны и подчинены закону, но не людям[13].
У Беккарии мы также находим несколько замечаний, из которых видно, что он признавал связь между социальною средою и преступностью[14]. Так, в главе «о краже» он говорит о значении для этого преступления <ужасного и, быть может, ненужного права собственности»: «преступления этого рода совершаются большею частью бедными, несчастными и отчаянными людьми, которым право собственности (ужасное и может быть ненужное право) оставило только голое существование»[15]. Причину преступления мужеложства Беккария видел также в социальной среде: «оно (мужеложство) берет свою силу не столько в пресыщении удовольствиями, сколько в воспитании, имеющем целью сделать человека ненужным самому себе и полезным только для других, в этих заведениях, где замыкают буйствующую молодежь, где нет никакой возможности иметь других более правильных между людьми отношений и где вся сила развивающейся природы гибнет без всякой пользы для человечества и даже ускоряет приближение старости»[16]. В социальной же среде лежит и причина детоубийства: позор незаконного рождения и нищета чаще всего бывают причинами этого преступления: «я вовсе не хочу уменьшать справедливый ужас, возбуждаемый этими преступлениями, но указывая их источники, считаю себя вправе извлечь из них следующий общий вывод: нельзя назвать справедливым (т. е. необходимым) наказание преступлений до того времени, пока закон не установит для их предупреждений лучших и притом возможных в исполнении средств в данных обстоятельствах государства»[17].
Мысли названных выше авторов о необходимости предупреждения преступлений мы встречаем и у Бентама, разработавшего этот вопрос подробно и широко. Он говорил вообще о значении предупредительных мер в борьбе со всею преступностью и о различных специальных мерах для предупреждения отдельных преступлений, например, детоубийства, нищенства, воровства, насилования и пр.[18].
Современник Бентама Brissot de Warville написал специальный трактат по вопросу о соотношении между правом частной собственности и воровством «Recherches philopsophiques sur le droit de propriete et sur le vol, consideres dans la nature et dans la Societe (1782). Имя Brissot de Warville, как криминалиста, издателя очень интересной «Bibliotheque philosophique»[19] по вопросам уголовного права мало известно, a между тем его взгляды, его научное направление представляют большой интерес. Особое внимание он уделял вопросам предупреждения преступления путем организации различных мер общественного характера. В указанной же выше работе о частной собственности и воровстве он ставит вопрос еще шире. Он различает два вида собственности: 1) собственность естественную, границы которой определяются потребностями индивида и 2) собственность, установленную властью в обществе, для защиты которой существуют уголовные законы. «Мы далеко ушли от природы; в естественном состоянии богач-вор, т.е. тот вор, у кого имущества более, чем требуют его потребности, a в обществе вор тот, кто крадет у этого богача». Далее, в главе, названной «следует ли наказывать смертью или налагать другое бесчестящее наказание на того, кого нужда приводит к воровству» автор высказывает те мысли, которые после повторил Прудон: «Не голодный бедняк заслуживает наказания, но богач, отказывающий бессердечно в удовлетворении потребностей своего ближнего; Се riche est le seul voleur»[20]. Он называет жестокими судей, не перестающих нарушать естественные законы и наказывать несчастных, которых голод заставляет бросаться на пищу других, a она должна принадлежать имеющим в ней нужду. Необходимо вырвать зло с корнем: справедливым распределением богатств уничтожить нищету и тогда не будет больше воровства[21].
