Право на самоопределение и государственное обособление народов

Прежде всего, полагаю необходимым предупредить читателя, что слово «демократический» в названии статьи никак не сопрягается с реалиями современной российской политики. В сегодняшней России самоназвания большинства акторов политического процесса, как давно замечено, не совпадают с их действительной сущностью: «коммунисты» у нас совсем не коммунисты, «патриоты» – совсем не патриоты, «демократы» – совсем не демократы. Поэтому ниже в статье эти самоназвания неизменно будут писаться в кавычках. Это, увы, неизбежно, поскольку речь идет не о партиях, а о крупных секторах политического спектра (с партиями было бы легче – скажем, вместо «либеральные демократы» всегда можно написать «жириновцы», что, по меньшей мере, не создает терминологических недоразумений). В названии же слово «демократический» употребляется в его исходном политолого-типологическом и отчасти апофатическом значении: то есть не монархический, не аристократический, не олигархический.

В нашем недавнем прошлом, при советской власти, право наций на самоопределение в отечественной политической мысли публично никогда не подвергалось сомнению. При том, что во внутренней политике СССР право наций на самоопределение было редуцировано до декларативного, а во внешней – сужено (брежневской доктриной «ограниченного суверенитета»), отказаться от самого принципа, несмотря на привлекательность такого шага (с точки зрения «усиления государственности»), не посмел даже Сталин. Максимум, на что он рискнул пойти, – это подменить в тексте конституции право наций на самоопределение правом союзных республик на самоопределение.

В период «перестройки», когда на общественной арене оказался представлен довольно широкий круг мнений, право наций на самоопределение отвергалось лишь немногочисленными маргинальными экстремистскими кругами (праворадикалами, «патриотами» и монархистами).

Напротив, антигорбачевская коалиция («демократы») активно использовала принцип права наций на самоопределение в борьбе за власть – под лозунгом «борьбы с советской империей». «Демократы» прекрасно понимали, что их противник – союзное руководство во главе с Горбачевым – не может позволить себе открыто выступить против права наций на самоопределение и, следовательно, будет вынуждено медленно, но неуклонно отступать под натиском «сепаратизма».

У «команды Горбачева» действительно были связаны руки – так как отказ от признания права наций на самоопределение, во-первых, явился бы серьезным покушением на свод «марксистско-ленинского наследия» (что делегитимизировало бы руководство КПСС), во-вторых, дал бы сильнейший козырь всем критикам Горбачева (и справа, и слева) и одновременно подхлестнул бы центробежные процессы в СССР и, в-третьих, привел бы к изоляции СССР на международной арене и резкому обострению отношений с Западом (что означало бы крах всей международной политики Горбачева).

После развала СССР, падения Горбачева и прихода к власти в России «демократического» правительства Ельцина отношение к принципу права наций на самоопределение стало быстро меняться – в том числе и в верхних эшелонах власти.

Если до лета 1992 г. открытое неприятие этого принципа было присуще почти исключительно ультраправым маргинальным политическим кругам, то со второй половины 1992 г. такого рода идеи стали публично высказывать известные политики, представлявшие по сути весь российский политический спектр (от В. Жириновского до Г. Попова – причем и тот, и другой выступили с парламентской трибуны).

Это объяснялось, безусловно, объективными причинами. Те силы, которые использовали лозунг «самоопределение наций» в борьбе на политическую власть, – эту власть получили. Теперь лозунг «самоопределение наций» начинал работать уже против них. Точно так же, как «сепаратизм» союзных республик подрывал стабильное положение союзного руководства и союзной политической элиты вообще, так и «сепаратизм» автономий подрывал теперь уже стабильное положение российского руководства и «демократической» российской политической элиты.

Разумеется, все это ни в коем случае не было специфически российским явлением. Пришедший к власти под «демократическими» лозунгами «второй эшелон» советской партгосхозноменклатуры во всех бывших союзных республиках сразу продемонстрировал резкое неприятие права наций на самоопределение, как только это право поставило под угрозу экономические и политические интересы новой элиты. Достаточно вспомнить отношение нового грузинского руководства к Абхазии и Южной Осетии, нового молдавского руководства к Приднестровью (где классическим методом «тигеля наций» сложилась новая нация – приднестровцы), нового украинского руководства к крымским татарам, крымским русским и крымской автономии вообще.

Однако в деле обоснования отказа от принципа самоопределения наций новая политическая элита столкнулась с определенными трудностями. Оказалось невозможным просто заимствовать идею «державности» у своих политических противников – шовинистов. Попытки С. Станкевича и С. Шахрая пойти по такому «легкому» пути продемонстрировали его тупиковость: выяснилось, что идея «державности» у оппонентов российской «демократической» политической элиты не выступала в качестве самостоятельной идеологемы, а была неразрывно связана со всеми остальными элементами их идеологии.

В эклектичную популистскую «идеологию» Жириновского идею «державности» еще можно было встроить, но «демократическая» элита нуждалась в самостоятельном – «демократическом» – обосновании идеи неприятия принципа самоопределения наций.

Кроме того, обоснование такого неприятия внутри страны надо было как-то увязать с признанием его в сфере внешней политики – тем более, что право наций на самоопределение является принципом международного права.

Между тем, «демократическая» публицистика все предшествующие годы занималась как раз образным: разработкой, пропагандой и насаждением в массовом сознании аргументов в пользу права наций на самоопределение. Таким образом, хотя и сформировался социальный заказ на обоснование отказа от права наций на самоопределение (во внутриполитической жизни), он не мог быть быстро и эффективно удовлетворен.

Неудивительно, что первые призывы отвергнуть самоопределение наций (в 1992 г.) не были никак подтверждены теоретически, а ряде случаев (например, Гавриилом Поповым) прямо выводились из политической целесообразности – и даже не столько из политической целесообразности, сколько из сиюминутной политической выгоды. Однако непонимание такого подхода в «демократической» среде и резкий отпор даже среди союзников побудил российскую властвующую элиту со второй половины 1992 г. пойти по пути поиска таких теоретических «обоснований» возможности отказа от права наций на самоопределение, которые не покушались бы на «демократический» имидж новой власти.

Четырьмя моими коллегами по Центру новой социологии и изучения практической политики «Феникс» под руководством Екатерины Милиевской с 1992 по 1998 г. проводился мониторинг таких публичных выступлений против принципа права наций на самоопределение, в которых содержалась какая-либо аргументация против этого принципа. Разумеется, нельзя было отследить все выступления подобного рода, но для целей выявления динамики (в частности, по годам) результаты мониторинга вполне репрезентативны.

Итак, в 1992 г. группой Милиевской было зафиксировано всего 49 таких выступлений (еще раз обращаю внимание на то, что речь идет только о таких выступлениях против принципа права наций на самоопределение, под которые подводилась хоть какая-то теоретическая база), из которых лишь 15 принадлежало «демократам». В 1993 г. общее число зафиксированных случаев увеличилось уже до 226, при том, что «демократы» дали почти половину – 120 случаев. В 1994 г. группа зафиксировала уже 561 случай, причем на «демократов» пришлось уже 302 случая, то есть несколько больше половины. В 1995 г. было зафиксировано, соответственно, 816 и 427 случаев, в 1997 г. – 1224 и 640, а в 1998 г. – 3688 и 1672 случая. В 1999 г. мониторинг был прекращен, поскольку даже данные предыдущего года удалось обработать лишь к лету 1999 г. и, таким образом, стала очевидной физическая невозможность далее отслеживать выступления подобного рода. Говоря иначе, на публичной политической арене всего за 6 лет право наций на самоопределение превратилось в объект постоянной критики, шельмования, а его противники превратились из маргиналов в «мейнстрим».

Изучение данных мониторинга позволило установить также, что с 1992 по 1994 г. аргументация противников права наций на самоопределение из «демократического» лагеря не претерпевала никакого обогащения, а с 1995 по 1998 г. эта аргументация во все возрастающих объемах подвергалась расширению за счет инкорпорирования «патриотических», шовинистических, националистических и ксенофобских идеологем. В 1998 г., по данным мониторинга группы Е. Милиевской, было уже практически невозможно отличить выступление против права наций на самоопределение, сделанное номенклатурным «демократом» от аналогичного, сделанного номенклатурным «патриотом». Сама группа проводила такое разделение исключительно по формальному признаку партийной и/или идеологической принадлежности, специально оговаривая условность такого разделения.

Мониторинг показал также, что все собственно «демократические» «обоснования» отказа от права наций на самоопределение, сформулированные и выдвинутые еще в 1992 г., сводятся к шести постулатам.

Интересно, что все шесть эти постулата можно найти в одной из первых отмеченных мониторингом попыток создать «демократическое» теоретическое обоснование отказа от права наций на самоопределение. Речь идет о статье Александра Александрова «Самоопределение нации и российская конституция», опубликованной в газете «Экспресс-Хроника» (№ 10 за 1992 г.). С тех пор сформулированные в этой статье шесть принципов лишь уточнялись и совершенствовались в формулировках, но сам список их так и не подвергся расширению.

Итак, собственно «демократическая» аргументация против принципа права наций на самоопределение сводится к шести основным постулатам:

1)право наций на самоопределение – это «выдумка большевиков» («порождение марксистской идеологии») и уже на этом основании должно быть отброшено;

2)принцип права наций на самоопределение исходит из ложной посылки, будто нация является верховным носителем суверенитета; на самом деле верховным носителем суверенитета является народ (совокупность всего населения данного государства без разделения по национальному признаку), который и обладает правом на самоопределение;

3)верховным носителем суверенитета является не нация, а государство; а демократическим методом решения государством внутренних политических проблем является принцип разделения властей;

4)права личности выше прав нации, следовательно, верховным носителем суверенитета является личность, следовательно, понятие права нации на самоопределение должно быть заменено понятием самоопределения личности.

5)принцип права наций на самоопределение «устарел»; это эмпирически доказано тем, что он «преодолен» во всех развитых западных государствах, как унитарных (европейских), так и федеративных (США, Германия) – и именно это «преодоление» является основой их стабильности и процветания;

6)самоопределение наций не является методом решения национальных проблем цивилизованным путем, цивилизованным способом решения национальных проблем является национально-культурная автономия. Рассмотрим вышеприведенные шесть аргументов подробнее.

Итак, первый тезис – о «большевистском», «марксистском» (и оттого, дескать, ложном) происхождении принципа права наций на самоопределение. Не вдаваясь даже в обсуждение вопроса о том, может ли сама принадлежность той или иной идеологемы к марксизму рассматриваться в качестве обоснования «неистинности», укажу на грубо пропагандистский, ненаучный характер этого «аргумента». Он способен действовать только на изначально антикоммунистически настроенную и/или политически безграмотную аудиторию. Любому человеку, обладающему минимальными познаниями в области истории политических учений, известно, что принцип права наций на самоопределение был сформулирован буржуазной политической мыслью задолго до Маркса (и уж тем более до большевиков) в процессе выработки теоретического оружия против принципов феодального государственного права, в частности, принципа, провозглашавшего монарха носителем суверенитета, и принципа «коронного владения». Право наций самим решать свою судьбу ясно изложено уже в Декларации независимости США (1776) и в Декларации прав человека и гражданина (1789), а развернутая теория «национального государства» изложена Фихте в «Речах к немецкой нации» (1808), в то время как Маркс родился в 1818 г. Можно, конечно, имея желание, попытаться записать, скажем, Томаса Джефферсона (как основного автора Декларации независимости) или Иоганна Готлиба Фихте в «марксисты», но для этого потребуется представить какие-то экстраординарные, даже сенсационные доказательства.

Очевидно, таким образом, что данный аргумент является если не прямо демагогическим, то как минимум невежественным или некорректным.

Другое дело, что в программе РСДРП действительно присутствовал пункт о «праве наций на самоопределение», и Ленин отчаянно отстаивал этот принцип в полемике со сторонниками национально-культурной автономии. Такое внимание к национальному вопросу было вполне естественно для оппозиционной партии в многонациональной стране, какой являлась Российская империя, особенно если учесть, что с правами наций в царской России, мягко говоря, не очень-то считались (вспомним хотя бы отказ признавать само существование украинской и белорусской наций или 650 дискриминационных законов в отношении еврейского населения). Но, во-первых, пункт о «праве наций на самоопределение» не был специфически большевистским и даже специфически марксистским (сторонники национально-культурной автономии, с которыми полемизировал Ленин, тоже были марксистами и иногда даже большевиками), а во-вторых, как раз марксистская доктрина требовала последовательного классового подхода ко всем социальным вопросам, включая и национальный. Поэтому Ленин, как известно, в конце концов высказался за использование в вопросе о праве наций на самоопределение классового и диалектического подхода (в соответствии с марксистским требованием анализа конкретной ситуации в конкретном месте и времени) – то есть заявил о поддержке самоопределения наций там и тогда, где и когда это ведет к объединению трудящихся, и против такого самоопределения там и тогда, где и когда это ведет к их разъединению. Строго говоря, Ленин вел себя как сугубый прагматик (что вообще ему было присуще в политике). Бухарин же шел еще дальше в проведении классового принципа и прямо писал, что нужно говорить не о праве наций на самоопределение, а о «праве трудящихся классов». Под «трудящимися классами» Бухарин имел в виду «пролетарские и полупролетарские массы» и утверждал: «Мы говорим не о праве наций на самоопределение, а о праве на отделение трудящихся классов каждой нации».

На практике большевики, надо признать, отступали от чисто классового подхода, что выразилось в таких известных фактах, как признание права Финляндии, Украины, Польши, Белоруссии, прибалтийских республик и т.д. на самоопределение. Впрочем, нельзя не учитывать и того, что большевики (как центральная российская власть) осознавали, что вынуждены выплачивать своего рода «контрибуцию» за предыдущую царскую политику национального угнетения, во-первых, и были ориентированы на мировую революцию, во-вторых. А «с точки зрения мировой революции», непринципиально, возьмет ли власть восставший пролетариат в независимой Финляндии или в Финляндии, входящей составной частью в Российскую Федерацию.

Прагматизму и трезвому подходу большевиков в национальном вопросе в досталинский период можно иногда позавидовать. Во-первых, большевики справедливо полагали, что народы, испытывавшие национальное угнетение в царской России, являются потенциальными союзниками революции, – и применяли принцип права наций на самоопределение как мощное оружие в деле легитимизации новой власти (речь в данном случае идет о социологическойлегитимизации, то есть о создании такого положения, когда население не отвергает существующую власть и не борется с нею). В частности, можно указать на такие малоизвестные (в отличие от финляндского) примеры применения принципа самоопределения на практике, как референдумы по вопросу о национальном самоопределении в тех или иных районах Поволжья в годы Гражданской войны. Например, по соглашению между правительством РСФСР и правительством Башкирской АССР от 23 марта 1919 г. был проведен опрос населения 6 волостей Златоустовского уезда и 4 волостей Уфимского уезда, в соответствии с результатами которого и было произведено определение границ и национально-территориальное размежевание между РСФСР и Башкирской АССР. Или, например, 27 мая 1920 г. декретом ВЦИК и СНК было установлено, что впредь до свободного волеизъявления граждан, проживающих на территории Белебеевского и Бирского уездов, вопрос о вхождении их в состав Татарской АССР должен временно оставаться открытым. Хотя, напоминаю, шла Гражданская война, и, естественно, существовал большой соблазн решить все вопросы административным путем. (Кстати, по результатам проведенных референдумов Бирский и Белебеевский уезды так и не вошли в состав Татарской АССР, а по сию пору входят в состав Башкирии.)

Можно, впрочем, привести и обратный пример: Нагорный Карабах. Первоначально – в декабре 1920 г. – и Советская Россия, и Рабоче-крестьянское правительство Азербайджана безоговорочно признали Нагорный Карабах, Зангезур и Нахичевань «составной частью Армянской Социалистической Республики». Такая позиция объяснялась тем, что отношение местного населения к вопросу о самоопределении было выражено еще в 1918 г. – и вплоть до советизации в 1920-м армянское население успешно отбивало все попытки мусаватистов и турецкой армии установить контроль над этими территориями.

Однако в июле 1921 г., после ультиматума СНК Азербайджанской ССР, угрожавшего отставкой правительства, Кавказское бюро ЦК РКП(б) при участии наркомнаца Сталина приняло решение (правда, лишь со второй попытки) о включении Нагорного Карабаха и Нахичевани в состав Азербайджанской ССР – при полном игнорировании мнения населения Нагорного Карабаха и Нахичевани. Опять-таки большевики в 1921 г. могли считать это решение непринципиальным в свете мировой революции, которая должна была случиться, по их мнению, в ближайшем будущем. Но последствия этого решения мир наблюдал уже в конце 80-х – начале 90-х гг. XX в.

Сталин, который, как известно, был «специалистом по национальному вопросу», никогда не забывал примата классового подхода в решении национальных вопросов – и когда ему понадобилось ограничить право наций на самоопределение, он изящно подвел под это ограничение «классовую базу»: «Кроме права народов на самоопределение, – сказал т. Сталин, – есть еще право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим, высшим правом, – правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти. В таких случаях, – это нужно сказать прямо, – право на самоопределение не может и не должно служить преградой делу осуществления права рабочего класса на свою диктатуру. Первое должно отступить перед вторым».

Конечно, никакой «власти рабочего класса» в СССР при Сталине не было, но «марксистский декорум» был соблюден.