— Правда? — ее глаза округлились. — Ты никогда не был в Сигиле?
— Да, мадам, — с трудом выговорил парень, — я тут новенький.
— Рад, что мы прояснили этот момент, — сказал я. — Я надеялся, Лил, что ты сможешь оказать мне услугу, показав Иезекии кое-какие достопримечательности Дворца.
Ее глаза распахнулись еще шире.
— Он желает посмотреть на достопримечательности?
— Да, мадам, — заверил Иезекия, — мне просто не терпится на них посмотреть.
— Может, ты проводишь его и все покажешь? — предложил я Лилиан.
Глаза девушки расширились больше прежнего. Невероятно, но ее глаза имели дар расширяться до бесконечности.
— Ты правда хочешь, чтобы я тебя проводила? — спросила она у Иезекии.
— Я буду очень рад, если вы меня проводите, — ответил он.
— Ну, вот и договорились, — закончил я, отводя Лилиан в сторону. — Сегодня днем Иезекия пережил ужасные события, и ему следует забыть о них ненадолго, — шепнул я ей. — Ты сможешь сделать так, чтобы он не вспоминал о них какое-то время? Просто не давай ему рассказывать об этом ни тебе, ни кому-либо другому. Попробуй его чем-нибудь отвлечь.
— Думаю, я смогу его чем-нибудь отвлечь, — пообещала Лил, не сводя с меня своих замечательных глаз. Обернувшись, она пристроилась к Иезекии и обняла его за талию.
— С чего начнем? — спросила она. — Мы с тобой можем столько всего успеть.
Стараясь не засмеяться, я направился к апартаментам госпожи Ирин. Иезекия даже не подозревал, во что он ввязался.
* * *
Апартаменты фактола размещались в самой труднодоступной части Дворца и охранялись одним из тех раздражительных стариков, которые знают все обо всем, никогда нигде не бывая. Типичный пример — трактирщик, что не высовывает носа дальше своего винного погреба. Если вы, скажем, станете свидетелем уличной драки и поспешите о ней рассказать, он к тому времени уже будет знать все подробности: кто затеял ссору и даже какой прогноз вынес лекарь относительно пострадавших.
Управляющий госпожи Ирин, Ти-Морган, был как раз таким типом. Он был бариавром и внешне походил на кентавра, у которого нижняя часть больше смахивает на баранью, чем на лошадиную, а изо лба растет пара крутых бараньих рогов.
— Так-так, — произнес он, едва завидев меня. — Значит, ты был в самом центре событий в Городском Суде. Вместе с этим желторотым мальцом. Избавился от него или как?
— Лилиан взяла его под свое крылышко, — ответил я. — У тебя есть чего-нибудь пожевать? Я с утра ничего не ел.
— Хм, — буркнул он, — а я-то думал, что если Сенсат хочет познать в этой жизни все, голод будет стоять первым в его списке.
— Я воздерживался от еды полтора месяца, когда мне исполнилось двадцать пять, — заметил я.
— Кстати, картины, что ты тогда написал, на них хоть можно смотреть, — парировал старик. — А то эти твои портреты, пейзажи и натюрморты… куда подевалась старая добрая абстракция? Рисовать то, что ты чувствуешь, а не то, что видишь — вот это я называю искусство. К чему изображать виноград на тарелке, который выглядит простым виноградом? Но преврати каждую виноградину в искаженное криком лицо, и сразу появляется некий замысел.
— Я бы от винограда сейчас не отказался, — согласился я.
— Ты давай не увиливай. Взять твой портрет фактола Сэрина, который висит в Городских Казармах — там же все ясно даже моему четырехлетку. И ты называешь это искусством?
— Я называю это работой. Заказчики платят мне за картины, которые выглядят как картины, Ти-Морган. Им не нужен "замысел", им подавай виноград, в котором они узнают виноград. Судя по количеству золота, которое они предлагают, результат их вполне устраивает.
— Золото! — воскликнул бариавр. — Но ведь ты Сенсат, Кэвендиш, у тебя же должен быть вкус, а не банальная тяга к презренному металлу. Что подумал бы твой отец, узнав, что его сын согласен прослыть посредственностью?
Я задержал дыхание, отгоняя накатившую волну гнева. Мы с Ти-Морганом часто ломаем копья в спорах о высоком искусстве, но с упоминанием моего отца он зашел слишком далеко. Один взгляд на мое лицо должен был сказать ему, что он переступил границы дозволенного. Старый бариавр отвернулся и хрипло кашлянул.
— Ладно, забудь, — сказал он. — Посмотрим, чего там у нас в кладовой осталось.
Он процокал в дальнюю комнату, оставив меня наедине с мыслями об отце.
Мой отец, Найлз Кэвендиш, был героем: искусный фехтовальщик, отважный путешественник, защитник угнетенных. Сигил никогда не страдал от нехватки героев; каждую ночь, в любой из таверн вы услышите, как очередной пень хвастает тем, как поверг Пятиглавое Чудовище Незнамо-Что или отыскал Золотой Талисман Незнамо-Чего. Но Найлз Кэвендиш был настоящим героем, известным своими подвигами по всей мультивселенной, он был готов броситься в саму Бездну, чтобы вызволить похищенную принцессу, или нырнуть в воды реки Стикс ради спасения тонущего щенка.
Двенадцать лет минуло с того дня, как он исчез, и до сих пор, когда я вспоминаю о нем, мои руки непроизвольно сжимаются в кулаки.
Ти-Морган высунул голову из двери кладовой.
— Есть немного холодного мяса, которое осталось с ужина, и новый деликатес, свиноягоды. Будешь?
— Мясо — да, ягоды — нет.
— И он еще называет себя Сенсатом, — проворчал Ти-Морган и потопал прочь за тарелкой.
* * *
Госпожа Ирин вернулась под утро, когда часы пробили шесть. Я слегка задремал в ее кабинете на одном из причудливых диванов, который, по моим догадкам, был обит кожей василиска.
— Не вставай, — сказала она, войдя в кабинет и бросив на стол пачку каких-то бумаг. — Я скажу лишь пару слов, после чего можешь спать дальше. Ты должен как следует отдохнуть.
— Могу я спросить, для чего, моя госпожа?
— Специальное задание на благо фракции, — ответила она. — Мне удалось убедить остальных фактолов в том, что кто-то совершает систематические нападения на наши резиденции. Конечно, наивно предполагать, что мы объединимся против общего врага… — Она печально посмотрела назад, в ту сторону, в которой должна была находиться Палата Заседаний. — Однако, кое-какие совместные усилия все же были предприняты.
— Каждая фракция, — продолжила госпожа Ирин, — будет защищать свою резиденцию так, как может или считает нужным. Нам во Дворце придется купить услуги наемников, а это вряд ли поможет разрядить обстановку. Но это не твоя забота. Совет также согласился создать сборные команды наблюдателей, которые будут находиться за пределами резиденций, но не в качестве сил защиты, а в качестве тех, кому поручено следить за всякой подозрительной активностью. В случае нападения им запрещено принимать участие в обороне, поскольку мы не хотим, чтобы они были обмануты отвлекающими действиями, как это случилось в последний раз. Команды наблюдателей должны оставаться на своих местах и отмечать каждую мелочь. Например, гит'янки и гитзерая, выбегающих через черный ход.
— Я полагаю, вы хотите, чтобы я вошел в одну из таких команд? — поинтересовался я.
— Совершенно верно, — кивнула она. — У тебя острый глаз и ты знаешь воров в лицо. Этим преимуществом я не вправе пренебрегать. Кроме того, я знаю, что ты сможешь постоять за себя, если дело дойдет до схватки, не так ли?
Госпожа Ирин улыбнулась, как будто это было шуткой, словно мы оба знали, что сын Найлза Кэвендиша опасный боец, ведь, само собой разумеется, отец научил меня всем известным ему воинским премудростям.
Но это было не так. Он не научил меня ничему.
Месяцы, а иногда и годы, легендарный путешественник проводил вдали от дома, странствуя по просторам мультивселенной, бросив нас с матерью одних. Потом он, конечно, возвращался, с карманами, полными золота, но после раздачи подарков, отец тратил все оставшиеся деньги на снаряжение для следующего похода, вновь оставляя нас ни с чем на произвол судьбы. Да, я выучился обращаться с рапирой, но вовсе не у отца. Для того мне пришлось нанять учителей, потратив на них большие деньги. Поначалу я думал, что смогу произвести впечатление на отца, соизволь он обратить на это внимание, а потом слишком уж много молодых наглецов считали, будто смогут сделать себе имя, бросив вызов сыну самого Кэвендиша.
В канун моего двадцатилетия оставшиеся в живых участники последней отцовской экспедиции вернули мне его рапиру, сообщив, что он пропал без вести — не убит, а просто пропал… Исчез без следа ночью во Внешних Землях. Догадываясь, что он наверняка погиб, мы с матерью не оставляли надежды, что в один прекрасный день он появится в дверях, как всегда неотразимый, улыбающийся и с ворохом удивительных историй. Год за годом мы жили этой надеждой, но спустя двенадцать лет она почти угасла, изредка возвращаясь, когда чей-нибудь голос или походка пробуждали мучительные воспоминания о неповторимом Найлзе Кэвендише.
Пропасть без вести во много раз хуже, чем погибнуть. Но отцовская рапира теперь со мной, и я знаю, как за себя постоять.
— Я знаю, как за себя постоять, — сказал я госпоже Ирин, — если дело дойдет до этого.
— Надеюсь, что нет, — вздохнула она. — Если снова заметишь этих воров, не вздумай геройствовать. Проследи их до того места, куда они направятся. Когда мы выясним, где они прячутся… на их счету есть жертвы из четырех разных фракций, так что проблем с желающими порвать их на части у нас не будет.
— Что известно остальным фракциям? — спросил я. — Вы рассказали им, что нападения на резиденции служили прикрытием для воров?
Госпожа Ирин покачала головой.
— Я не хотела говорить об этом на открытом совещании. Не думаю, что за происходящим стоит кто-либо из фактолов, однако кое-кто из этих пней имеет слишком длинный язык. Они договорились, что команды наблюдения должны выследить подозреваемых, и не более того. Мы позаботимся о том, чтобы в каждую команду вошли Сенсат, Законник или страж Гармониума, которым будет известна вся песня и которые присмотрят за тем, что нужно.
— Выходит, в командах не будет по представителю от каждой фракции?
— Упаси небеса! — невесело рассмеялась она. — Я рассчитываю на группы из пяти-шести наблюдателей. Из-за недоверия, с которым фракции относятся друг к другу, будет непросто сделать так, чтобы они действовали заодно, не опасаясь, что не возникнут ссоры; а уж представить каждую фракцию — дело практически невозможное. Я знаю, о чем говорю. Я только что была на совете всех пятнадцати. — Она печально усмехнулась.
— Значит, эти команды должны… — начал я. — То есть вы хотите, чтобы мы вели наблюдение круглые сутки?
Она кивнула.
— Каждая фракция установит для вас место наблюдения так, что оно будет находиться в непосредственной близости от их резиденций. Гонцы будут регулярно приносить еду, разумеется, скрытно, чтобы не выдать ваше местоположение врагам. Между собой вы решите, кто и когда будет отдыхать, но как минимум двое всегда должны быть начеку.
— И мы будем вести наблюдение, пока что-нибудь не произойдет?
— Вы продолжаете наблюдение, пока будет необходимость. — Госпожа Ирин обошла вокруг стола и устало опустилась в мягкое кресло. — Совместных усилий фракций никогда не хватает надолго. Маленькие различия приводят к большим неприятностям, споры превращаются в ссоры, а там уж дело доходит до драк и дуэлей, после чего многие оказываются в Книге Мертвых. Фактолы пообещали выбрать самых терпимых и выдержанных, но все же я боюсь, что у нас есть всего три дня, после чего наша затея затрещит по швам. Даже если в одной команде начнутся раздоры, все усилия сохранить операцию в тайне пойдут прахом, и враг разгадает наш замысел. Таким образом, — закончила она, — вы продолжаете наблюдение, пока ваша или одна из других команд не выдаст себя. После этого все станет бесполезно.
Три дня. Целых три дня, выбивающих меня из графика, тогда как крайний срок по заказу Законника Хэшкара все ближе и ближе. С учетом того, что моя первая картина сгорела, мне придется начать заново, хотя если Хэшкар пожелает, чтобы я изобразил главный зал Суда в его нынешнем состоянии, я могу просто размазать черную краску по всему холсту — вот вам и замысел.
Как бы то ни было, у меня не остается выбора. Никто не вправе отказываться от специального поручения своего фактола. Утром я попрошу госпожу Ирин послать Законнику Хэшкару письмо, в котором будет написано, что я сожалею, но ему придется искать другой свадебный подарок для кузена своей жены.
Однако было еще одно дело, которое следовало завершить этой ночью.
— А как быть с Иезекией? — спросил я. — Мы не можем разрешить ему трепаться, если собираемся держать наше дело в тайне.
— Я думала над этим, — кивнула госпожа Ирин, — и пришла к выводу, что настало время позволить Непосвященным играть более активную роль в политической жизни города. По данным последней переписи они превысили численность самой крупной из учрежденных фракций, включая даже Хаоситов, каждый из которых ухитрился заполнить по пять бланков. Такое количество народа заслуживает того, чтобы иметь своего рода представителей. Полагаю, что первым шагом в этом направлении станет включение Иезекии в одну из команд.
— И в какую же? — вздрогнул я.
Фактол загадочно улыбнулась.
Три дня с мертвецами
Уже начинало светать, когда я добрался до Кэвендиш Кейса, двухэтажного каменного здания, стоявшего всего в двух кварталах от Праздничного Дворца. Мой отец купил его в тот день, когда я появился на свет, о чем он неустанно любил мне напоминать. Это была одна из немногих тем, которая не сводила наши с ним нечастые разговоры к неловкому молчанию.
Я собирался неслышно войти, собрать кое-какие вещи, которые могут понадобиться в ближайшие пару дней, и так же тихо удалиться. Я рассчитывал оставить матери записку о том, что меня не будет какое-то время и, разумеется, не мог рассказать ей всю правду. Я написал бы что-нибудь вроде: "Срочный заказ от посла Модронов. Останусь в посольстве Механуса, пока не закончу с делами". Этого будет достаточно, и мне не придется говорить ей неправду в лицо…
…если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что, закрыв за собой дверь, я застал ее прямо в прихожей.
— Похоже, этой ночью мы завели знакомство? — ласково спросила она.
— Нет, мама.
— Бритлин, — сказала она, — для джентльмена единственным объяснением отсутствия дома ночью может быть только ночь, проведенная в обществе леди. Прочие варианты не могут считаться культурными.
— Да, мама.
Она одарила меня мягкой улыбкой, убедив себя в том, что этой ночью я, должно быть, записал на свой счет очередную любовную победу. Это было довольно далеко от истины: да, у меня было несколько побед (и одна или две из них оказались на удивление приятными!), но я вовсе не входил в разряд тех, кто каждое утро встречает на незнакомой подушке. Некоторые Сенсаты ставят количество перед качеством, я же предпочитаю наоборот.
— Что нового сегодня слышно на улицах? — спросила мама; этот вопрос она задавала мне каждое утро. Я выложил несколько свежих пикантных историй о власть имущих: кто с кем спит, кто обанкротился в результате недавнего финансового скандала; рассказал пару слухов о том, чьи души этой ночью собрали баатезу при помощи обязательств по своим контрактам; припомнил сплетни, поведанные мне Ти-Морганом во время завтрака во Дворце. Мама никогда не встречала тех, о ком я рассказывал, но понимающе качала головой всякий раз, когда слышала о чьих-либо ошибках или неудачах. Имена не имели никакого значения, ей просто нравилось слушать об этом.
А еще она любила об этом петь. Моя мать, Анна, в общем-то, не была бардом и никогда не пела кому-либо, кроме членов нашей семьи. Тем не менее, она писала короткие остроумные песенки, которые покупали у нее начинающие барды со всех концов Сигила. Мама не могла знать о том, что те всегда объявляли эти песни "народными" и "написанными в стародавние времена", хотя делали они в основном для того, чтобы объяснить утонченность их слога. В своих песнях, как и в жизни, она благовоспитанно избегала уличного жаргона.
Странное занятие для женщины, родившейся дочерью герцога. Однако прошло уже много лет, как она отказалась от своего имени и наследства к огромному для себя облегчению. Ее отец, Урбин, герцог Аквилуна с одного из незначительных миров Прайма был человеком крайне жестоким. Будучи тираном, до смерти забившим свою жену, он со временем принялся за родную дочь. От его рук Анна претерпела невыразимые муки, о которых она так никому и не рассказала, но, тем не менее, спустя многие годы я по крупицам узнал, что Урбин не раз ее насиловал, закладывал своим друзьям и унижал всякими немыслимыми способами. Все это началось с тех пор, как ей стало восемь лет и продолжалось вплоть до шестнадцатилетия.
В тот самый день, когда Анне исполнилось шестнадцать, в замок герцога прибыл молодой мечник по имени Найлз Кэвендиш. Невзирая на все мои обиды из-за того, что отец практически не бывал дома, я не вправе винить его в этом, потому что первый в своей героической карьере подвиг он совершил, избавив Анну от ужасной судьбы. Ребенком я представлял себе, как отец убивает в поединке моего злого деда, но в те дни Найлз Кэвендиш еще не был тем легендарным воином, что способен в одиночку зарубить хорошо охраняемого герцога в самом сердце его замка. Найлз спас Анну, женившись на ней и увезя в свой родной город Сигил. Добился ли он этого, держа рапиру у горла старого мерзавца, родители уже не расскажут.
Как могла женщина, пережившая столь чудовищное детство, стать автором шуточных песен? Все случилось в один прекрасный день. Отчасти это произошло оттого, что я родился вскоре, как она приехала в Сигил. Забота о ребенке занимала все ее время, и ей некогда было предаваться неприятным воспоминаниям. Отец был в постоянных разъездах, и она могла сосредоточить все внимание на сыне, не отвлекаясь на мужа. Иногда, чтобы успокоить меня, она играла на клавесине — свадебном подарке моего отца — и со временем стала сочинять короткие песенки, чтобы встречать ими его возвращение… Песенки, которые мой отец уговорил ее записывать на бумаге, и которые он показывал своим знакомым бардам, сказавшим, что они могут стоить денег…
Кто-то скажет: счастливый конец… Кто-то, кто не видел шрама на щеке моей матери, который появился, когда ее пьяный дядя решил проверить свой новый кинжал. Кто не видел ее пустую глазницу, о которой она не желает говорить ни слова. Кто не знает, что за тридцать два года, проведенные Анной в Сигиле, она ни разу не ступила за порог дома и не говорила ни с кем, кроме меня и моего отца. До того, как я стал достаточно взрослым, чтобы ходить за покупками, мальчишки доставляли нам еду, кладя ее в специальный лоток и получая деньги через щель в двери. И даже когда мама начала продавать песни, она не могла выносить необходимости встречаться со своими клиентами; один из друзей отца действовал в качестве ее агента, подбирая листы, оставленные на крыльце, и просовывая выручку под дверь.
Мама могла смеяться, шутить, пленять своим очарованием… но даже я не мог к ней приблизится, не вызвав у нее невольную дрожь.
Мы обменялись с ней чередой воздушных поцелуев.
— Я должен сказать тебе, — начал я, закончив с новостями. — Мне придется отлучиться на несколько дней. Может быть даже на неделю.
— Вот и славно, Бритлин! — просияла она. — С кем бы ты ни провел эту ночь, твоя избранница оказалась ненасытной особой.
— Дело не в женщине, мама…
— Значит мужчина? Что ж, я женщина широких взглядов. А он привлекательный?
— Это… это заказ. Заказ на картину.
— Ну, конечно. На картину. — Она произнесла это, лукаво подмигнув, будто знала, что мои слова не могут быть правдой.
Иногда я вынужден признаться: я рад, что мама никогда не выходит из дома. В противном случае она бы давно привела в него женщину, что встречала бы меня каждую ночь с неизменным, всепоглощающим обожанием, чего она безнадежно пыталась добиться для своего сына. Я был ее продолжением, и вместо нее должен был обрести те недоступные ей страсти и чувства, о которых она всегда мечтала: не животная похоть герцога Урбина, не жалость и сострадание моего отца, но "всеобъемлющая любовь и забота, что делает слабые сердца отважными".
Это последняя строчка одной из ее песен.
— Мне нужно собрать кое-какие вещи, — сказал я.
— Настоящий джентльмен, — намекнула она, — должен быть готов к любой ситуации.
Я рассмеялся и покачал головой. Иногда моя мать неуклонно сводит все к одному и тому же. Я уже поднимался наверх, когда она добавила:
— Дорогой, надень коричневую куртку и те замечательные черные бриджи. В них ты выглядишь неотразимо — твоя дама просто сорвет с тебя одежду зубами.
* * *
Когда я вернулся во Дворец, отцовская рапира снова была со мной; вдобавок я захватил альбом, чтобы было чем заняться в предстоящие дни. На входе я столкнулся с фактотумом, который вручил мне записку от Лилиан (каждое слово своим цветом!), сообщавшую, что Иезекию можно найти в таверне под названием "Поющая о небе". Это место стояло в переулке Кристальной Росы и славилось своей неплохой репутацией — таверна подороже прочих, где можно заночевать, не опасаясь грабителей. Надо будет при встрече отблагодарить Лилиан за заботу о парне.
К тому времени, как я вошел в таверну, Иезекия уже был на ногах и сидел за столом, расправляясь со стопкой внешнеземских блинов высотой с трубу у Большой Литейной. Я подумал, что за едой он мог сболтнуть посетителям лишнего, но многострадальная женщина, готовившая блины, заверила меня, что за столом он не говорил ни о чем другом, кроме как о Лилиан и Праздничном Дворце.
Все утро он говорил лишь об одном: Лилиан сделала то, Лилиан сказала это, и бывал ли я когда-либо на Прогулке по Мирам? (Иезекия, да ведь это я создал одну из ее частей — помещение, представляющее Пелион, один из слоев Арбореи. Для этого задания мне пришлось провести целых три месяца на Пелионе, изнывая в его безбрежных белых песках и повторяя день ото дня: "Как, во имя Госпожи, я должен сделать небольшое романтическое местечко посреди голой пустыни?" Однако, здесь — сфинкс, там — пирамида… плюс несколько плывущих в полумраке руин — и дело готово. Кроме того, помогла идея с табличками "ПОЖАЛУЙСТА, СНИМИТЕ ОБУВЬ". Лишь немногие из влюбленных, что прогуливаются босиком по мягкому теплому песку, могут удержаться от желания уединиться за ближайшей дюной.
Тем временем, пока Иезекия без умолку восторгался моей работой, мы выбрались за порог таверны и оказались на улице. Денек выдался непогожий, моросил надоедливый дождик — такой, на который не обращаешь внимания, пока не промокнешь до нитки. Многие на улице вооружились зонтиками, но угрюмые лица прохожих говорили о том, что они уже не надеются, что дождь когда-нибудь кончится. Тем не менее, я, как и другие Сенсаты, подставил лицо падающим каплям, чувствуя, как струится по щекам вода. Восхитительное ощущение: капелька воды сбегает вниз по твоей спине; она такая холодная, что хочется извиваться, пытаясь ее стряхнуть. Видимо, только Сенсаты способны оценить такие мгновения.
Несмотря на то, что цель нашей прогулки по городу лежала в диаметрально противоположной части Сигила, мы добрались туда всего за один час — все благодаря неиссякаемому запасу золота в карманах Иезекии. Он решил нанять экипаж гиппогрифов, чтобы тот доставил нас на другую сторону кольца. В кои-то веки парень проявил здравомыслие — весь полет мы провели, высунув головы из окон экипажа под бурые потоки дождя, наслаждаясь видами города и гадая, как далеко мы оторвались от кольца. Всякий раз, когда один из нас вскрикивал: "Смотри, смотри вон туда!", гиппогрифы как один издавали резкий орлиный клекот, который, наверное, означал: "Не правда ли это чудесно?". Хотя, быть может, они, таким образом, восклицали: "Да заткнитесь же вы, наконец, болваны".
Пойди пойми этих гиппогрифов.
* * *
Экипаж высадил нас неподалеку от Площади Оборванцев, в непосредственной близости от нашей цели — Мортуария, резиденции Упокоенных. Историки утверждают, что пять веков назад Мортуарий представлял собой громадное гранитное здание с куполом в форме улья. Но за минувшие столетия Упокоенные расширили и украсили его, пристроив башенки и разные здания, а заодно покрыв купол каким-то безумным орнаментом. Вокруг верхушки восседали горгульи с кожистыми крыльями, а по стенам вились заросли бритвенного плюща. По обе стороны от главного входа можно было увидеть гигантские фрески с изображениями всех Мертвых Богов мультивселенной. Вход венчал огромный, в два этажа высотой и пятидесяти футов шириной витраж, каждое стеклышко которого имело свой, едва отличимый оттенок черного цвета.
— Ух ты! — воскликнул Иезекия. — Какое классное место! Готов поспорить, что по ночам здесь страшновато. А тут проводят экскурсии?
— Нет, — ответил я, — тут проводят похороны.
Несмотря на то, что еще не было пика, у главного входа образовалась очередь из нескольких погребальных процессий — дюжины ритуальных помещений внутри уже были заняты. Интересно, сколько из этих мертвецов, выстроившихся для отправки в последний путь, стали жертвами вчерашнего инцидента в Суде. Кто знает? Все трупы занесут внутрь, приготовят в соответствии с ритуалами, указанными родней, и отправят через порталы на другие планы мультивселенной: кого в рай, а кого в преисподнюю, смотря к чему склонялся при жизни покойный, а может и сразу на Стихийный план Огня для мгновенной кремации.
— Прошу прощения, уважаемый сир, — произнес рядом чей-то тихий голос. — Имеете ли вы честь быть Бритлином Кэвендишем?
Я повернулся и увидел гнома, согнувшегося в поклоне в опасной близости от моих лодыжек. У него было землистого цвета лицо, а одежда представляла собой серую бесформенную мантию, скроенную, скорее всего, для человека невысокого роста — гном в ней практически утопал. Ворот мантии украшал маленький череп, вышитый в приглушенных желтых и оранжевых тонах Упокоенных.
— Да, — ответил я, — Бритлин Кэвендиш это я. А это мой… в общем, это Иезекия Добродетельный.
— Очень приятно, очень приятно, — пробормотал гном, заключив в свои ладони руку Иезекии и несколько раз пожав ее. — Можете называть меня Уизл, меня все так зовут. Если у меня и было когда-то другое имя, я его уже позабыл.
Он издал короткий смешок, как будто это было шуткой. Я улыбнулся ради приличия, хотя его слова меня не обманули. Гномы Сигила придают именам большое значение, и многие из них при знакомстве любят с гордостью называться во всей его генеалогической красе с массой малопонятных титулов: "Имею честь представиться, Куандо-Мастер Спуррит Веллошин Леграннер, старший сын Янса-Лидера Веллошин Леграннера, бывший член Ордена Полевки, ныне приближенный Дома Пузырьков". Если вы встретите гнома, который называет себя простой кличкой, то это либо преступник, скрывающийся от правосудия, либо маг, чье настоящее имя может быть использовано ему во вред.
— Чем мы можем помочь вам, Уизл? — поинтересовался я.
— О нет, уважаемый Кэвендиш, это я должен помочь вам, — ответил гном. — Начальство проинструктировало меня проследить за вашим прибытием и препроводить вас в… в одно место неподалеку.
— Место, откуда мы сможем наблюдать за входом в Мортуарий, не так ли?
— Совершенно верно. Пройдемте — это сюда.
Гном указал на многоэтажный дом, что стоял через дорогу, хотя называть его домом было бы слишком лестно. Он больше смахивал на деревянную развалюху, сооруженную бесталанным студентом-архитектором, который явно нуждался в уроках плотницкого ремесла. Единственной причиной, по которой строение до сих пор не рухнуло, как карточный домик, были дома, подпиравшие его с боков. Архитектурную завершенность зданию придавали заросли бритвенного плюща, опутавшие его сплошной колючей стеной.
— Вы хотите, чтобы мы вошли туда? — спросил я.
— Это отличное место, — ответил Уизл, как ни в чем не бывало. — Как видите, его высота обеспечивает превосходный обзор. С седьмого этажа можно наблюдать за главным входом в Мортуарий и тем, что творится с другой стороны. А кроме того, в здании нет ни одного жильца.
— Это потому, что оно может рухнуть в любую секунду!
— Фактол Скалл гарантирует, что здание в целом незыблемо, — сказал Уизл. — Во всяком случае, на ближайшую пару дней.
— А по мне так ничего, — выпалил Иезекия и вбежал внутрь. — Пойдем, Бритлин, там должно быть здорово.
Вопреки здравому смыслу, я последовал за ним. Древесина, из которой было построено незыблемое здание, оказалась трухлявой и могла вспыхнуть как солома с первым же огненным шаром наших огнеопасных врагов. Я мысленно воззвал к Госпоже Боли, моля, чтобы дождик не прекращался, и дерево успело как следует отсыреть.
* * *
Планировка здания была простой: пара однокомнатных квартир на каждом из семи этажей с лестничным пролетом посередине. Судя по запаху на площадке, можно было предположить, что в каждой из комнат когда-то обитало не меньше пяти кошек, страдавших недержанием.
Двери у квартир первого этажа отсутствовали. Так же, впрочем, как и рамы в окнах. Дождь попадал внутрь, и вода, благодаря кривому полу, скапливалась лужами по углам. Я поймал себя на мысли, что уже предвкушаю те дни, что нам придется здесь провести — мне еще не доводилось жить в таком ветхом доме.
Если повезет, тут найдутся еще и крысы.
Лестница немилосердно заскрипела, когда мы начали свое восхождение на седьмой этаж. Уизл попытался представить это в выгодном свете:
