Если теперь относительно происхождения элементов содержания сновидения я привлеку на помощь собственный опыт, то прежде всего должен буду выставить утверждение, что в каждом сновидении можно найти связь с переживаниями предыдущего дня. Какое бы сновидение я ни брал – свое собственное или чужое – всякий раз мое мнение находит себе подтверждение. Принимая во внимание это обстоятельство, я могу начинать толкование сновидения с исследования переживаний предыдущего дня, вызвавших это сновидение; для многих случаев это – даже наикратчайший путь. В обоих сновидениях, подвергнутых нами подробному анализу в предыдущей главе (об инъекции Ирме и о моем дяде с рыжей бородой), связь с дневными впечатлениями настолько очевидна, что она не требует дальнейшего пояснения. Чтобы показать, однако, насколько постоянно такое взаимоотношение, я приведу несколько примеров из своих собственных сновидений. Я сообщаю здесь свои сновидения лишь постольку, поскольку это необходимо для раскрытия источников их.
1. Я прихожу в дом, меня с трудом впускают туда и так далее; на улице меня ждет какая-то женщина.
Источник: Вечером разговор с одной родственницей, которую приходится ждать, пока она приобретет то, что ей нужно и так далее
2. Я написал монографию о каком-то растении.
Источник: Утром в окне одного книжного магазина я видел монографию о цикламене.
3. Я вижу на улице двух женщин, мать и дочь, из которых последняя у меня лечится.
Источник: Одна моя пациентка накануне вечером сообщила мне, что ее мать противится продолжению ее лечения у меня.
4. В книжном магазине С. и Р. я подписываюсь на периодическое издание, стоящее 20 р. в год.
Источник: Моя жена накануне напомнила мне, что я ей должен 20 р. из числа денег на ежемесячные расходы.
5. Я получаю циркуляр от социал-демократического комитета, из которого я вижу, что меня считают членом этой партии.
Источник: Я. получил циркуляр от либерального избирательного комитета и от президиума гуманитарного союза, членом которого я действительно состою.
6. Я вижу человека на крутой скале посреди моря. Ландшафт напоминает мне картину Беклина.
Источник: Дрейфус на Чёртовом острове, известие, полученное мною в то же время от моих родственников из Англии и т. п.
Возникает вопрос: связано ли всегда сновидение с событиями предыдущего дня, или же оно простирается на впечатления более значительного промежутка последнего времени. Вопрос этот не имеет, конечно, особого принципиального значения, но все же мне бы хотелось высказаться за преимущественную роль дня, предшествующего сновидению. Всякий раз, когда мне представляется, будто источником сновидения было впечатление, воспринятое два-три дня назад, я при ближайшем рассмотрении убеждаюсь, что это впечатление снова повторилось накануне и что, таким образом, между днем восприятия его и сновидением имеется его очевидная репродукция, имевшая место в предыдущий день; кроме того, всякий раз мне удается установить новый повод, послуживший причиной воспоминания о более раннем впечатлении. Несмотря на все мое желание, мне не пришлось констатировать, что между сновызьгвающим впечатлением и воспроизведением его в сновидении протекает постоянно интервал, имеющий биологическое значение. (Первым интервалом такого рода Свобода считает 18 часов).
Г. Свобода, как я уже упоминал в первой главе, придает большое значение открытым Флиссом биологическим интервалам в двадцать три и в двадцать восемь дней в сфере душевной деятельности и утверждает, что эти периоды играют решающую роль относительно наличности в сновидении тех или иных элементов. Толкование сновидений, правда, отнюдь не изменилось бы при правильности такого утверждения, но для происхождения материала сновидений открылся бы новый источник. Я произвел недавно исследование собственных сновидений, желая проверить применимость «теории периодов» к материалу сновидений и избрал для этого особенно отчетливый элемент содержания последних, время появления которых в жизни может быть с точностью констатировано.
I. Сновидение 1/2 октября 1910 года.
Отрывок… Я где-то в Италии. Три моих дочери показывают мне редкости и садятся ко мне на колени. Я рассматриваю редкости и, видя одну из них, говорю: Ведь эту я вам подарил. Я вижу ясно небольшой барельеф и узнаю лицо Савонаролы.
Когда я в последний раз видел портрет Савонаролы? По данным моей записной книжки, я был 4 и 5 сентября во Флоренции, там мне захотелось показать моему спутнику барельеф с чертами лица фанатичного монаха на Пиацце Синьории на том месте, где он был сожжен. С этого впечатления до воспроизведения его в сновидении прошло 27+1 дней – «женский период», по утверждению Флисса; к сожалению, однако, я должен упомянуть, что накануне самого сновидения у меня был один коллега (в первый раз после моего возвращения), которого я уже много лет в шутку называю «рабби Савонарола». Он привез ко мне одного больного, искалеченного во время крушения на железной дороге, на той самой, по которой я ехал неделю назад, возвращаясь из Италии. Наличность элемента «Савонарола» в сновидении объясняется посещением, коллеги и 28-дневный интервал теряет свое преимущественное значение.
II. Сновидение 10/11 октября.
Я занимаюсь химией в университетской лаборатории. Гофрат П. предлагает мне пойти с ним куда-то и идет вперед по коридору держа перед собой в поднятой руке лампу или еще что-то, у него странная поза, он вытянул вперед шею. Мы проходим по большой площади… (Остальное забыто).
В этом сновидении больше всего бросается в глаза то, каким образом Гофрат П. держит лампу (или лупу) и испытующе смотрит в пространство. П. я не видел уже много лет, но понимаю, что он лишь замещает собою нечто другое: статую Архимеда в Сиракузах, стоящую именно в такой позе с лупой и со взглядом, устремленным на осадное войско римлян. Когда я в первый (или в последний) раз увидел эту статую? Я был в Сиракузах, согласно моим записям, 17 сентября вечером и, таким образом, до сновидения прошло действительно 13+10 дня – «мужской период» по Флиссу.
К сожалению, толкование этого сновидения умаляет обязательность этой связи. Поводом к сновидению послужило известие, полученное мною накануне, что клиника, в аудитории которой я читаю свои лекции, переводится в другое место. Новое помещение мне очень не нравилось, и я подумал, что это все равно, что не иметь никакой аудитории; отсюда мои мысли устремились, очевидно, к началу моей профессорской деятельности, когда у меня действительно не было аудитории и мои старания раздобыть таковую рушились о нелюбезность достопочтенных гофратов и профессоров. Я отправился тогда к П., который занимал в то время должность декана и которого я считаю к себе расположенным. Он обещал помочь мне, но не сдержал своего обещания. В сновидении же он – Архимед, который дает мне ясгоотю и ведет меня действительно в другое помещение. Что мыслям, содержащимся в сновидении, не чужда ни месть, ни сознание собственного достоинства, показывает любое толкование. Я должен, однако, сказать, что без этого повода мне едва ли приснился бы в ту ночь Архимед; я не знаю, не проявлялись ли и через другой промежуток времени сильные и еще свежие впечатления о Сиракузской статуе.
III. Сновидение 2/3 октября 1910 года.
(Отрывок)… Мне снится что-то о профессоре Озере; он сам составляет меню для меня, что действует на меня успокаивающе… (Остальное забыто).
Сновидение является реакцией на расстройство пищеварения в этот день, заставившее меня подумать, не обратиться ли мне относительно установления диеты к одному из моих коллег. То, что я во сне приписываю эту роль умершему летом Озеру, связывается с недавнею (1 октября) смертью другого высокочтимого мною профессора. Когда же, однако, умер Озер и когда я узнал об его смерти? По газетным сообщениям он умер 22-го августа: так как я все время был в Голландии, куда мне регулярно посылались венские газеты, то я прочел известие о его смерти лишь 24 или 25 августа. Промежуток этот уже не соответствует никакому периоду, он равняется 7+30+29 или даже 40 дням. Я не припомню, чтобы я за все это время говорил или даже думал об Озере.
Такие различные по своей продолжительности периоды, не могущие быть использованными без дальнейшей обработки для учения о периодах, встречаются в моих сновидениях несравненно чаще, нежели связь между сновидениями и впечатлениями предыдущего дня.
Точно так же и Г. Эллис, уделивший внимание этому вопросу, указывает, что он не мог найти такой периодичности репродукции в своих сновидениях, «несмотря на то, что он учитывал ее». Он рассказывает одно сновидение следующего содержания: он находится в Испании и хочет поехать в: Дараус, Вараус или Цараус. По пробуждении он не мог вспомнить о таком наименовании местности и отложил сновидение в сторону. Несколько месяцев спустя он действительно нашел наименование Цараус: это было наименование станции между Сан-Себастьяном». Бильбоа, мимо которой он проезжал поездом за 250 дней до сновидения (с. 227).
Таким образом, я полагаю, что для каждого сновидения существует возбудитель сновидения, принадлежащий к числу тех переживаний, «с момента возникновения которых не прошло еще ни единой ночи».
Впечатление недавнего прошлого (за исключением дня предшествующего сновидению, не имеют, таким образом, иного отношения к содержанию сновидения, чем другие впечатления из любого далекого периода. Сновидение может избирать материал из всякого периода жизни лишь постольку, поскольку от впечатлений предыдущего дня («свежие» впечатления) может быть протянута мысленная нить этим более ранним.
Чем же объясняется эта преимущественная роль свежих впечатлений? Мы придем к некоторым предположениям по этому поводу, если подвергнем детальному анализу одно из вышеупомянутых сновидений. Возьмем хотя бы сновидение о монографии.
Содержание сновидения: Я написал монографию об одном растении. Книга лежит передо мною, я рассматриваю содержащиеся в ней таблицы в красках. К книге приложены засушенные экземпляры, растений, как в гербарии.
Анализ: Утром в витрине одного книжного магазина я видел новую книгу с заглавием: «Цикламен». По всей вероятности, это была монография об этом растении.
Цикламен – любимый цветок моей жены. Я упрекаю себя, что очень редко дарю ей цветы, которые она так любит. При мысли «дарить цветы» я вспоминаю об этом эпизоде, рассказанном мною недавно в кругу друзей в виде доказательства моего утверждения, что забывание очень часто является осуществлением бессознательного намерения и во всяком случае дает возможность предполагать о скрытом намерении забывающего. Одна молодая женщина, которая привыкла, чтобы в день ее рождений муж дарил ей цветы, в этом году не нашла их на столе и расплакалась. Пришел ее муж и не смог понять причины ее слез, пока она ему не сказала: «Сегодня день моего рождения». Он ударяет себя по лбу и восклицает: «Прости, я совершенно забыл», – и хочет пойти купить ей цветы, но она не утешается этим, потому что в забывчивости мужа она видит доказательство того, что в его мыслях она не играет уже такой роли, как прежде. – Эту госпожу П. встретила на днях моя жена, она ей сообщила, что чувствует себя хорошо и осведомилась о моем здоровье. Несколько лет тому назад она у меня лечилась.
Новый поток мыслей: я действительно когда-то написал нечто в роде монографии об одном растении – исследование свойств растения «кока», обратившее на себя внимание К. Киллера, который заинтересовался анестезирующим свойством кокаина. Я упомянул об этом свойстве алкалоида в своей работе, но не подверг его детальному исследованию. Мне вспоминается, что утром после сновидения (к толкованию его я приступил лишь вечером) я думал о кокаине в своего рода сновидении наяву. Если бы, думал я, у меня сделалась глаукома, я бы отправился в Берлин к своему другу и дал бы себя оперировать, не называя, однако, своего имени врачу, рекомендованному мне моим другом. Врач, который бы не знал, кому он делает операцию, стал, наверное, говорить о том, как легки теперь эти операции благодаря введению кокаина; я не подал бы и виду, что сам причастен к этому открытию. К этой фантазии примыкают мысли о том, как все же неловко врачу обращаться за помощью к своим коллегам. Берлинскому офтальмологу, который меня не знает, я бы, конечно, сумел заплатить. После того как мне пришло в голову это сновидение наяву, я замечаю, что позади него скрывается воспоминание об одном моем переживании. Вскоре после открытия Киллера мой отец заболел глаукомой, его друг офтальмолог, д-р Кенигштейн, сделал ему операцию; д-р Киллер впрыснул ему кокаин и заметил при этом, что в этой операции принимают участие все лица, которым медицина обязана открытием анестезирующего свойства кокаина.
Мои мысли направляются теперь далее на то, чтобы узнать, когда я в последний раз вспомнил об этой истории с кокаином. Это было несколько дней тому назад, когда мне в руки попался коллективный труд, выпущенный благодарными учениками к юбилею их учителя и заведующего лабораторией. В перечислении заслуг этой лаборатории я нашел, что именно в ней Киллер и открыл анестезирующие свойства кокаина. Я понимаю неожиданно, что мое сновидение находится в связи с одним из переживаний предыдущего вечера. Я провожал домой д-ра Кенигштейна и завязал с ним разговор по поводу одного вопроса, который живо интересует меня всегда, когда я затрагиваю его; дойдя с ним до его двери, мы встретили проф. Гертнера (G?rtner в переводе значит садовник) с его молодой женой. Я не мог удержаться, чтобы не высказать комплимента: какой у них обоих цветущий, вид. Проф. Гертнер – один из авторов коллективного труда, о котором я только что упоминал; он, по-видимому, и напомнил мне о нем. Госпожа П., о неприятном разочаровании которой в день ее рождения я сообщал выше, была также упомянута в моем разговоре с д-ром Кенигштейном, – правда, по другому поводу.
Я попытаюсь истолковать и другие элементы моего сновидения. К монографии приложены засушенные экземпляры, растений, точно это гербарий. С гербарием у меня связано одно гимназическое воспоминание. Директор нашей гимназии поручил однажды ученикам старших классов просмотреть и почистить гербарий нашего ботанического кабинета. В нем оказались маленькие черви – книжные черви. Ко мне он не питал, по-видимому, особого доверия, и дал мне поэтому всего лишь несколько страниц. Я сейчас еще помню, что это был как раз отдел крестоцветных. К ботанике я никогда не питал особой любви. На экзамене по этому предмету мне пришлось тоже определять как раз крестоцветные, и я их не узнал. Я, наверно, провалился бы, если бы меня не выручили мои теоретические познания. – От крестоцветных я перехожу к сложноцветным. В сущности, ведь и артишоки – сложноцветные, а артишоки – мои любимые овощи. Будучи более благородной, чем я, моя жена часто покупает их мне на базаре.
Я вижу перед собой монографию, написанную мною самим. – Это тоже имеет свое основание. Один мой друг написал мне вчера из Берлина: «Твоя книга о сновидениях страшно интересует меня, я уже вижу ее перед собой, мне кажется, что я даже перелистываю ее». Как я завидовал этому его ясновидению! Если бы я уже мог видеть эту книгу в готовом виде перед собой!
Сложенные таблицы в красках. Будучи студентом, я постоянно старался изучать медицину не по учебникам, а по отдельным монографиям, у меня в то время, несмотря на мои ограниченные средства, было много медицинских атласов, и я постоянно восторгался таблицами в красках. Я гордился своим стремлением к основательному изучению. Когда я затем сам стал писать, мне пришлось самому рисовать таблицы, и я помню, что одна из них вышла настолько плохо, что один мой коллега от души смеялся надо мной. Сюда же присоединяется – я не знаю точно, каким образом, – и еще одно раннее воспоминание детства. Мой отец шутки ради отдал мне и моей старшей сестре книгу с таблицами в красках (описание путешествия в Персию) и велел нам ее разорвать. С педагогической точки зрения это едва ли было разумно. Мне в то время было пять лет, а сестре три года, и этот эпизод, когда мы, дети, с радостью распотрошили книгу (я должен сказать, точно артишоки, лист за листом), почти единственный, который запечатлелся пластически в моей памяти из этого периода жизни. Когда я затем стал студентом, у меня появилась страсть к собиранию книг (аналогично склонности изучать по монографии это – увеличение, проявляющееся уже в мыслях сновидения относительно цикламена и артишоков). Я стал книжным червем (ср. гербарий). Эту свою первую страсть в жизни с тех пор, как я себя помню, я всегда сводил к этому детскому впечатлению или, скорее, признавал, что эта детская сцена послужила «прикрывающим воспоминанием» моей последующей библиофилии. (Ср. мою статью «?ber Deckerinnerungen» Monatschrift f?r Psychiatrie und Neurologle, 1899). Мне пришлось, конечно, рано убедиться в том, что все эти увлечения имеют и свои неприятные стороны. Мне было 17 лет, я настолько задолжал книгопродавцу, что не мог заплатить, и отец мой не счел даже извинительным то, что я тратил деньги на книги, а не на что-либо другое. Воспоминание об этом юношеском эпизоде приводит меня тотчас же к разговору с моим другом, д-ром Кенигштейном. Разговор с ним накануне сновидения касался именно тех же упреков в моих частых увлечениях.
По причинам, сюда не относящимся, я не буду продолжать толкование этого сновидения, а лишь намечу тот путь, по которому оно пойдет. Во время толкования я вспомнил о разговоре с д-ром Кенигшпгейном не по одному только поводу. Когда я вспоминаю, о чем мы говорили с ним, смысл сновидения становится мне понятным. Все вышеупомянутые элементы: увлечения моей жены и мои собственные, кокаин, неудобство лечиться у коллег, увлечения монографиями и мое пренебрежительное отношение к некоторым отраслям науки, как, например, к ботанике, – все это получает свое продолжение и объединяется в одно целое. Сновидение получает снова характер оправдания, защищает мое право, как равно и первое сновидение об инъекции Ирме; даже больше, – оно продолжает начатую этим сновидением тему и иллюстрирует ее новым материалом, который был воспринят мною в промежутке между двумя этими сновидениями. Даже, по-видимому, безразличная форма выражения сновидения получает свой смысл: я все же человек, который написал довольно ценное исследование (о кокаине), подобно тому как раньше я привел в свое оправдание следующий довод: я все же способный и прилежный студент; следовательно, я в обоих случаях утверждаю: я умею право позволить себе это. Я могу отказаться здесь от дальнейшего толкования этого сновидения, так как к сообщению его меня побудило лишь желание показать на примере взаимоотношение сновидения и вызвавшего его переживания предыдущего дня. До тех пор как я знал лишь явное содержание этого сновидения, сновидение было связано, по-видимому, лишь с одним впечатлением; после же анализа нашелся и другой его источник в другом переживании того же дня. Первое впечатление, с которым связано сновидение, играет второстепенную роль. Я вижу в витрине книгу, читаю ее заглавие, но содержание ее едва ли интересует меня. Второе же переживание имело высокую психическую ценность. Я почти целый час беседовал с моим другом-офтальмологом, дал ему чрезвычайно важное разъяснение по одному вопросу, в связи с которым в моей памяти всплыло давно забытое воспоминание. Разговор этот был прерван, потому что мы встретили знакомых. В каком же взаимоотношении находятся оба эти впечатления с моим сновидением?
В содержании сновидения я нахожу намек на безразличное впечатление и поэтому могу утверждать, что сновидение преимущественно заключает в свое содержание второстепенные впечатления. В толковании же сновидения все указывает на важные и значительные переживания. Если я определю смысл сновидения по скрытому его содержанию, обнаруженному лишь при помощи анализа, то приду к новому чрезвычайно важному выводу. Разрешается загадка, будто сновидение занимается лишь ничтожными обломками бодрственной жизни; я должен восстать также против утверждения, будто душевная жизнь в бодрственном состоянии не продолжается в сновидении и что сновидение тратит психическую деятельность на ничтожный материал.
Я утверждаю наоборот: то, что занимает нас днем, владеет нашим мышлением и в сновидении, и мы видим во сне лишь такие вещи, которые дали нам днем повод к размышлению.
То же обстоятельство, что мне снится безразличное впечатление, между тем как само сновидение вызвано гораздо более значительным и важным переживанием, объясняется, по всей вероятности, тем, что здесь перед нами снова искажающая деятельность сновидения, которую мы приписали особой психической силе, играющей роль цензуры. Воспоминание о монографии, виденной мной в витрине, имеет лишь то значение, что она играет роль намека на разговор с коллегой, – все равно как в сновидении о неудавшемся ужине мысль о подруге замещается представлением о «копченой лососине». Спрашивается только, при помощи каких посредствующих звеньев представление о монографии связуется с разговором с коллегой: их взаимоотношение довольно туманно. В примере о неудавшемся ужине соотношение более ясно; «копченая лососина» как любимое кушанье подруги, относится непосредственно к кругу впечатлений, вызванных личностью подруги у сновидящей. В нашем новом примере речь идет о двух отдаленных впечатлениях, которые имеют между собой лишь то общее, что они восприняты оба в один и тот же день. Ответ, даваемый на это анализом, гласит следующее: это соотношение обоих впечатлений, не существующее вначале, возникает лишь впоследствии между содержанием первого и содержанием второго. Я упоминал об интересующих вас посредствующих звеньях уже при самом изложении анализа. С представлением о монографии, виденной мною утром, я без всякого влияния извне связал бы лишь ту мысль, что цикламен – любимый цветок моей жены, и разве еще воспоминание о разочаровании, постигшем госпожу П. Не думаю, однако, что этих мыслей было бы достаточно для образования сновидения.
«Не стоит призраку вставать из гроба, чтоб это нам поведать», – читаем мы в «Гамлете» (перевод М. Лозинского). Но неожиданно в анализе я припоминаю о том, что фамилия человека, нарушившего наш разговор, Гертнер и что я заметил цветущий вид его жены; сейчас я вспоминаю еще, что мы в разговоре коснулись одной из моих пациенток, носящей красивое имя Флора. Не подлежит никакому сомнению, что я при помощи этих посредствующих звеньев, относящихся к ботаническому кругу представлений, связал оба переживания дня, безразличное и значительное. К этому присоединяется и другое взаимоотношение – представление о кокаине, которое, несомненно, связывает мысль о д-ре Кенигштейне и о ботанической монографии, написанной мною, и соединяет воедино оба круга представлений, потому что один элемент первого переживания может стать теперь средством намека на второе.
Я готов к тому, что это объяснение будет названо произвольным или даже искусственным. Что было бы, если бы к нам не подошел проф. Гертнер со своей цветущей супругой и если бы мою пациентку звали не Флорой, а Анной? Ответить на это нетрудно. Если бы не было этих посредствующих звеньев, то сновидение избрало бы другие. Такого рода взаимоотношения создать очень легко, как это доказывают шуточные вопросы и загадки, которыми мы часто забавляемся. Сфера остроумия безгранична. Я иду дальше: если бы между обоими впечатлениями дня не было достаточно посредствующих звеньев, то и сновидение вылилось бы в другую форму: другие безразличные впечатления дня, которых всегда бывает целое множество и которые мы всегда забываем, заняли бы в сновидении место «монографии», соединились бы с содержанием разговора и заступили бы его место в сновидении. Так как ни одно другое впечатление не разделило участи «монографии», то она была, по-видимому, наиболее подходящей для сновидения. Не следует удивляться подобно Иванушке-дурачку у Лессинга тому, «что большая часть денег на этом свете принадлежит богатым».
Психологический процесс, посредством которого, по нашему мнению, безразличное впечатление связуется с психически ценным и как бы покрывает его, должен казаться нам все же довольно странным и непонятным. Впоследствии мы постараемся разъяснить особенности этой, по-видимому, нелогичной операции. Здесь же нас интересует лишь результат процесса, к допущению которого нас побуждают многочисленные, постоянно повторяющиеся наблюдения и анализы сновидений. Процесс же этот похож на то, будто совершается смещение, – мы скажем, психического акцента – при помощи вышеупомянутых звеньев: слабо заряженные вначале интенсивностью представления благодаря заряжению их со стороны первоначально более интенсивных достигают силы, которая дает им возможность получить доступ в сознание. Эти передвигания отнюдь не удивляют нас, когда речь идет о смещении аффектов или же вообще о моторных действиях. Нас нисколько не удивляет, например, когда старая дева обращает свое нежное чувство на животных, когда старый холостяк становится страстным коллекционером, когда солдат кровью своею защищает кусок пестрой материи, называемой знаменем, или когда Отелло приходит в ярость при виде найденного носового платка, – все это примеры психического смещения. То, что, однако, тем же путем и по тем же законам решается вопрос, что имеет право дойти до нашего сознания и что должно оставаться за его пределами, – это производит на нас впечатление чего-то болезненного: в бодрственной жизни мы назвали бы это ошибкой мышления. Скажем же, что, как мы увидим впоследствии, психический процесс, проявляющийся в смещении, представляет собой хотя и не болезненное явление, но все же отклоняется от нормальной душевной деятельности, будучи процессом более близким к первичному.
Мы истолковываем то обстоятельство, что сновидение содержит в себе остатки второстепенных переживаний, как проявление искажающей деятельности сновидения (путем смещения); вспомним, что искажающая деятельность сновидения была приписана нами воздействию психической цензуры. Мы ожидаем при этом, что анализ сновидений должен открывать нам постоянно действительный психически ценный источник последнего, воспоминание о котором передвинуло его значение на более безразличное воспоминание. Это воззрение приводит нас в полное противоречие с теорией Роберта. Факт, который хочет объяснить Роберт, в действительности не существует, допущение его покоится на недоразумении» на нежелании мнимое содержание сновидения заменить его истинным смыслом. Теории Роберта можно возразить еще следующее: если сновидение действительно имеет своей задачей освобождать вашу память при помощи особой психической работы от «отбросов» дневных воспоминаний, то сон должен был быть гораздо мучительнее и мы должны были бы выполнять во время его более утомительную работу, чем та, которой мы занимаемся, в бодрственном состоянии.[48]Количество безразличных воспоминаний дня, от которых мы предохраняем нашу память, зачастую невероятно велико, целой ночи было бы мало, чтобы преодолеть их все. Гораздо более вероятно, что забывание безразличных впечатлений происходит без активного вмешательства душевных сил.
Тем не менее мы не можем все же так легко расстаться с теорией Роберта. Мы оставили невыясненным тот факт, что одно из безразличных впечатлений дня – и именно последнего дня – постоянно привходит в содержание сновидения. Взаимоотношение этого впечатления и истинного источника сновидения в бессознательном не всегда налицо с самого начала; как мы уже видели, они проявляются лишь впоследствии во время самого сновидения, словно в целях предстоящего смещения. Таким образом, имеется, по всей вероятности, необходимость устанавливать связь именно в направлении свежего, хотя и безразличного впечатления; последнее должно обладать особою пригодностью для этого благодаря какому-либо своему свойству. Иначе мысли в сновидении легко могли бы переносить свой акцент на какую-либо несущественную составную часть своего собственного круга представлений.
Следующие наблюдения помогут нам найти желаемый путь. Если мы в течение дня испытали два или больше переживаний, способных вызвать сновидение, то последнее объединяет их в одно целое; оно повинуется при этом какой-то необходимости создать из них одно целое, например: однажды вечером я сел в купе, в котором встретил двух знакомых, друг друга, однако, не знающих. Один из них был мой влиятельный коллега, другой же – член видной семьи, в которой я состоял домашним врачом. Я познакомил их друг с другом, но разговор все время вращался через мое посредство. Коллегу своего я попросил оказать содействие одному нашему общему знакомому, только что начавшему практиковать. Мой коллега ответил, что хотя он и убежден в знаниях моего юного друга, но при его невзрачной внешности ему будет трудно попасть в хорошие дома. Я возразил: «именно поэтому-то он и нуждается в вашем содействии». У другого своего спутника я осведомилея о здоровье его тетки – матери одной из моих пациенток, – которая в то время была тяжело больна. Ночью; в том же купе мне приснилось, что мой молодой друг, для которого я просил о содействии, находится в элегантном салоне и посреди избранного общества произносит речь в память (в сновидении уже умершей) старухи – тетки второго моего спутника. (Я признаюсь откровенно, что я был с этой дамой в плохих отношениях.) Сновидение же нашло, таким образом, связь между обоими впечатлениями дня и объединило их в одно целое.
На основании многочисленных подобных же наблюдений я должен выставить положение, что работа сновидения повинуется необходимости соединить в одно целое все источники сновидения. Склонность сновидения соединять в одном изложении одновременно все то, что представляет для нас интерес, была уже подмечена многими авторами, напр. Делажем (с. 41), Дельбефом: rapprochement force (с. 236), см. прекрасные примеры этого у Э. Гавелок. (с. 35 и сл.) и у др. Мы изучим эту необходимость в следующей главе (о работе сновидения), как часть сгущения, являющегося другим первичным психическим процессом.
Сейчас же я хочу подвергнуть рассмотрению вопрос, должен ли сновызьгвающий источник, к которому нас приводит анализ, всегда быть в связи со сведшими (и значительными) впечатлениями или же наши дневные переживания, иначе говоря, воспоминания о психически ценном явлении могут взять на себя роль возбудителя сновидений. Наши многочисленные анализы разрешают этот вопрос в пользу последнего предположения. Возбудителем сновидения может быть внутренний процесс, который как бы при помощи дневного мышления несколько освежается. Тут как раз уместно сопоставить друг с другом различные условия, раскрывающие перед нами источники сновидений в виде схемы.
Источником сновидения может быть:
а) свежее и психически ценное переживание, непосредственно передаваемое в сновидении. Сновидение об инъекции Ирме; сновидение о коллеге, который является моим дядей.
б) несколько свежих значительных переживаний, соединенных сновидением в одно целое. (Сновидение о похоронной речи молодого врача).
в) одно или несколько свежих значительных переживаний, заступаемых в сновидении одновременным, но зато безразличным переживанием. (Сновидение о ботанической монографии)
г) внутреннее значительное переживание (впечатление, мысль), которое затем замещается постоянно в сновидении свежим, но безразличным сновидением (Таково большинство сновидений моих пациентов во время анализа).
Условием всякого толкования сновидений, как явствует отсюда, является то, что свежее впечатление предыдущего дня всегда повторяется в содержании сновидения. Этот элемент всегда может относиться либо к кругу представлений действительного возбудителя сновидений – он может быть существенной иди несущественной его частью, – либо же он проистекает из области индифферентного впечатления, которое каким-либо образом связано с областью возбудителя сновидения. Мнимая многочисленность условий зависит исключительно от альтернативы: происходит ли смещение или не происходит, мы замечаем, что эта альтернатива дает ту же возможность с легкостью разъяснить контрасты сновидения, какую дает медицинским теориям сновидения шкала от частичного вплоть до полного бодрствования мозговых клеток.
Отсюда явствует далее, что психически ценный, но не «свежий» элемент (ход мыслей, воспоминание) может быть в целях образования сновидения заменен свежим, но психологически индифферентным элементом, если только при этом выполнены оба условия: 1. что содержание сновидения связано с только что пережитым и 2. что возбудитель сновидения остается психически ценным переживанием. В одном лишь случае (а) оба условия выполняются одним и тем же впечатлением. Если принять во внимание, что те же безразличные впечатления, которые используются для сновидения, покуда они еще «свежи», теряют это свое свойство, как только становятся днем (или в крайнем случае несколькими днями) старше, то отсюда можно заключить, что свежесть впечатления сообщает последнему некоторую психическую ценность для образования сновидений; впоследствии мы покажем, чем обосновывается эта ценность свежих впечатлений для образования сновидений (Ср. в главе VII о «перенесении»).
Между прочим, наше внимание обращается здесь на то, что ночью незаметно для нашего сознания весь материал воспоминаний и представлений может претерпевать значительные изменения. Частое стремление откладывать решение какого-либо вопроса до утра, выражающееся в пословице «утро вечера мудренее», безусловно, имеет за собою известное значение. Мы замечаем, однако, что сейчас из психологии сновидения мы переходим в психологию сна, что, однако, будет случаться нередко еще и впоследствии. Важные указания относительно роли свежего материала для образования материала дает О. Пэтцлъ в одной чрезвычайно богатой мыслями работе (Experimentell erregte Traumbilder in ihren Bezi-ehungen zum indirekten Seven. Zeitschr. f. die ges. Neurologie und Psychiatric, XXXVU, 1917). Пэтцль предлагал различным испытуемым лицам зарисовать все то, что они сознательно воспринимали из картины в тахистоскопе. Он интересовался затем сновидением испытуемого лица в следующую ночь и предлагал ему точно так же зарисовать по возможности отдельные части этого сновидения. При этом выяснилось с несомненностью, что невоспринятьге испытуемым лицом детали выставленной в тахистоскопе картины дали материал для образования сновидения, в то время как сознательно воспринятые и зафиксированные в первом рисунке детали картины не появлялись вновь в явном содержании сновидения. Материал, воспринятый работой сновидения, перерабатывается ею в известном «произвольном», или, правильнее говоря, самодержавном духе с целью приспособления его к снообразующим тенденциям. Вопросы, затронутые исследованием Пэтцля, выходят далеко за пределы толкования сновидений в том виде, в каком оно изложено в настоящей книге. Следует вкратце указать еще на то, как резко отличается этот новый способ изучения образования сновидений от прежней грубой техники, которая заключалась в том, что в содержание сновидения привносились раздражения, нарушавшие сон.
Есть одно возражение, которое грозит опровергнуть наше последнее утверждение. Если индифферентные впечатления могут попасть в содержание сновидения, лишь покуда они свежи, то почему же в сновидении встречаются элементы и из прошлых жизненных периодов, которые во время своей свежести, – выражаясь словами Штрюмпеля, – не имели никакой психической ценности и должны были быть давно забыты, иначе говоря, элементы, которые не отличаются ни свежестью, ни какой-либо психической ценностью?
Возражение это может быть полностью опровергнуто, если обратиться к рассмотрению результатов психоанализа у невротиков. Разрешение вопроса заключается в том, что передвигание, замещающее психически ценный материал индифферентным (как для сновидения, так и для мышления), происходит здесь в тот же ранний период и с тех пор запечатлевается в памяти. Эти первоначально индифферентные элементы теперь уже не индифферентны с тех пор, как они, благодаря смещению, приобрели ценность психически важного материала. То, что действительно оказалось индифферентным, не может быть никогда воспроизведено в сновидении.
Из предшествующего изложения можно не без основания заключить, что я выставляю утверждение, будто индифферентных возбудителей сновидения, а вместе с тем и невинных (в смысле ничтожности значения) сновидений не существует. Это действительно мое категорическое утверждение – я исключаю, разумеется, сновидения детей и сновидения, имеющие своими причинами ночные ощущения. То, что снится человеку, либо имеет очевидную психическую ценность, либо же представляется нам в искаженном виде и подлежит поэтому толкованию, которое и раскрывает психическое значение содержания сновидения. Сновидение никогда не занимается пустяками; мы не позволяем, чтобы мелочи тревожили нас во сне. Г. Эллис, самый благосклонный критик «Толкования сновидений», пишет: «Это – пункт, начиная с которого многие из нас не смогут последовать дальше за Фрейдом» (с. 169). Однако Эллис не предпринял ни единого анализа сновидения и не хочет подумать о том, как неправильно существующее суждение о явном содержании сновидения. Мнимо невинные сновидения оказываются серьезными после их толкования; у них, если можно так выразиться, имеется «камень за пазухой». Так как это опять-таки пункт, в котором я могу встретить возражение, и так как я вообще считаю нужным иллюстрировать на примере искажающую деятельность сновидения и ее работу, то я подвергну здесь анализу несколько таких «невинных» сновидений.
I. Одна очень неглупая интеллигентная молодая дама, относящаяся к типу сдержанных людей, – нечто вроде «тихого омута» – рассказывает: «Мне снится, что я прихожу на базар слишком поздно и ничего не могу достать ни у мясника, ни у женщины, торгующей овощами. Конечно, это невинное сновидение, но таким сновидение не бывает. Я предлагаю ей рассказать мне это сновидение более подробно.
Тогда она сообщает мне следующее:
Она идет на базар со своей кухаркой, которая несет корзину. Она требует что-то у мясника, который говорит ей: «Этого больше нет», и хочет дать ей что-то другое, замечая: «Это тоже хорошо». Она отклоняет его предложение и идет к женщине, торгующей овощами. Та хочет продать ей странный плод, связанный в пучок, черного цвета. Она говорит: «Я не знаю, что это, я не беру его».
Связь сновидения с дневными переживаниями довольно проста. Она действительно пошла очень поздно на базар и ничего не могла купить. Мясная лавка была уже закрыта, в таком виде напрашивается описание этого переживания. Но разве это не обычный оборот речи, который – или, вернее говоря, противоположность которого – употребляется для указания на неряшливость в одежде мужчины?[49]Впрочем, сновидящая не употребляла этих слов, может быть, она избегала их; поищем толкования в деталях, содержащихся в сновидении.
То, что в сновидении имеет характер разговора, следовательно, то, что человек говорит или слышит, а не только думает (а это можно в большинстве случаев с уверенностью отличить), это проистекает из разговоров в бодрственной жизни, которые обрабатываются как сырой материал, раздробляются, слегка изменяются, н (прежде всего вырываются из той связи, в которой она находились. Ср. о разговорах в сновидении главу о работе сновидения. По-видимому, один только автор распознал происхождение разговоров в сновидении: это – Дельбеф (с. 226), который сравнивает их с «cliches». При толковании можно исходить из таких разговоров. Откуда, следовательно, проистекает разговор мясника: «Этого больше нет?» От меня самого; за несколько дней до этого я объяснил ей, что самых ранних детских переживаний, как таковых больше нет. но что они заменяются в анализе «перенесениями» и сновидениями. Следовательно, я – мясник, и она отклоняет эти перенесения старых образов мышления и ощущения на настоящее. – Откуда проистекает разговор в сновидении: «Я не знаю, что это, я не беру его». Для анализа эту фразу нужно расчленить. «Я не знаю, что это», – сказала она сама за день до сновидения своей кухарке, с которой она спорила, и тогда же она прибавила: «Ведите себя прилично». Здесь можно заметить передвигание; из двух предложений, которые она сказала своей кухарке, она воспроизвела в сновидении то из них, которое не имеет никакого значения; подавленное же предложение «Ведите себя прилично» согласуется с остальным содержанием сновидения. Так можно было бы сказать каждому, кто заявляет непристойные требования и кто «забывает закрыть свою мясную лавку». Созвучность с намеками, содержащимися в приключении с торговкой овощами, указывает на то, что мы действительно напали на след толкования. Плод, продающийся в пучках (продолговатый, как она дополнительно сообщила), нечто другое: это может быть как спаржа и черная редиска (Rettig), объединенные в сновидении. Элемент «спаржа» (Spargel) настолько ясен, что я не считаю нужным толковать его, но и другой плод – в виде возгласа: «Schwarzer, rett'dich!» «Rettig» – редиска, «rett'dich» – спасайся: отсюда и непереводимая игра слов. Я. К. – указывает, как мне кажется, на ту же самую сексуальную тему, которую мы обнаружили с самого начала, когда мы хотели приложить к рассказу сновидения выражение: мясная лавка закрыта. Речь идет здесь не о том, чтобы полностью понять смысл этого сновидения; мы в достаточной мере установили, что оно остроумно и отнюдь не невинно. Для интересующихся я сообщаю, что за сновидением скрывается фантазия о непристойном, возбуждающем сексуальность поведении с моей стороны и об отказе со стороны дамы. Тем, кому это толкование кажется неслыханным, я напоминаю о многочисленных случаях, где к врачам предъявлялись подобные обвинения со стороны истеричек, когда те же самые фантазии проявлялись не в искаженном виде и не в виде сновидения, а в сознательном незамаскированном и бредовом виде. – Психоаналитическое лечение пациентки началось с этого сновидения. Я лишь впоследствии понял, что она повторила сновидением первоначальную травму, из которой происходил ее невроз, и с тех пор я находил то же поведение у других лиц, которые в детстве были жертвой сексуальных посягательств и как бы хотели повторения их в сновидении.
II. Вот другое невинное сновидение той же пациентки, которое является в некотором отношении противоположностью первому: Ее муж спрашивает: «Не отдать ли настроить рояль7» – Она отвечает: «Не стоит, все равно его нужно заново исправить». Сновидение представляет собою опять-таки происшествие предыдущего дня. Муж действительно спрашивал ее об этом, и она ему приблизительно так же ответила. Но сновидение имеет все же скрытое значение. Она хотя и рассказывает о рояле, что это отвратительный ящик, который дает скверный тон (рояль этот был у мужа до свадьбы) и так далее, но ключ к толкованию находится все же не в этом, а в ее словах: «Не стоит». (Замена противоположностью, как выяснилось после толкования). Слова ее объясняются ее вчерашним визитом к подруге. Там ее попросили снять жакет, но она отказалась и сказала: «Не стоит, мне все равно нужно сейчас уйти». При этом рассказе я вспоминаю, что она вчера во время аналитической работы неожиданно схватилась за жакет, у которого расстегнулась пуговица; этим она как будто хотела сказать: «Пожалуйста, не смотрите, не стоит». Таким образом ящик (Kasten) превращается в грудную клетку (Brustkasten), и толкование сновидения ведет непосредственно к периоду ее физического развития, когда она начала быть недовольной формами своего тела. Это сновидение приводит нас также к прошлому, если мы обратим внимание на элементы «отвратительный» и «плохой тон» и вспомним о том, как часто маленькие полушария женского тела занимают место больших полушарий – как их противоположность и как замещающий их элемент – в намеке и в сновидении.
III. Я прерываю ряд сновидений этой пациентки и привожу короткое невинное сновидение одного молодого человека. Ему снилось, что он снова надевает свой зимний сюртук, хотя ему это и кажется странным. Поводом к этому сновидению якобы послужили неожиданно наступившие морозы. При более подробном рассмотрении сновидения мы замечаем, что обе части его не гармонируют друг с другом. Ибо, что может быть особенно «страшного» в том, что человек зимой надевает теплый сюртук? Невинность сновидения разрушается первой же мыслью, появившейся при анализе, воспоминанием о том, что накануне одна дама откровенно рассказала ему, что ее последний ребенок обязан своим появлением на свет лопнувшему кондому. Он воспроизводит ряд мыслей, возникших у него при этом сообщении: тонкий кондом опасен, толстый же – плох. Кондом же аналогичен сюртуку, его «натягивают»; то же говорится и о сюртуке. Происшествие, подобное тому, о каком сообщала эта дама, было для него, холостого, действительно «страшно». – А теперь вернемся опять к нашей пациентке, видящей невинные сновидения.
IV. Она ставит свечу в подсвечник, свеча, однако, сломана и плохо стоит. Подруги в школе говорят, что она очень неловкая, гувернантка находит, что это вина не ее.
Реальный повод имеется и здесь, она действительно вставляла вчера в подсвечник свечу, но свеча эта вовсе не была сломана. Здесь перед нами чрезвычайно прозрачная символика. Свеча – предмет, способный раздражать женские половые органы; если она сломана и не держится хорошо, то это означает импотенцию мужа («это вина не ее»). Знакомо ли, однако, такое назначение свечи этой хорошо воспитанной, чуждой всему отвратительному, молодой женщине. Случайно она может установить, благодаря какому переживанию она это знает. Катаясь на лодке по Рейну, она встретила другую лодку, в которой сидели студенты и пели вульгарную песню: «Когда шведская королева за закрытой ставней со свечой Аполлона…» Последнего слова она не расслышала или не поняла. Ее муж должен был дать ей требуемое объяснение. Эта песня заменилась в сновидении невинным воспоминанием о поручении, которое она выполнила однажды в пансионе очень неловко; дело происходило как раз при закрытых ставнях. Связь темы об онанизме с импотенцией достаточно ясна. «Аполлон» в скрытом содержании сновидения связывает это сновидение с прежним сновидением, в котором была речь о девственной Палладе. Ясно, таким образом, что о невинном характере и этого сновидения не может быть и речи.
V. Для того чтобы взаимоотношения сновидений и действительных переживаний спящего не показались чересчур прозрачными, я приведу здесь еще одно сновидение, которое тоже кажется на первый взгляд невинным. Мне снилось, рассказывает она, что я наложила в сундук столько книг, что не могу закрыть его, и это мне приснилось точно так, как это произошло со мной в действительности. Здесь пациентка сама обращает внимание на совпадение сновидения с действительностью. Все такие суждения о сновидении, замечая по поводу сновидения, хотя они созданы бодрственным мышлением, относятся тем не менее к открытому содержанию сновидения, как нам покажут и все дальнейшие примеры. Итак, нам говорят, что то, что человеку снилось, действительно произошло с ним днем (См. примечание на с. 22 и сл). Было бы слишком долго сообщать о том, каким путем мы пришли к ряду свободно возникающих мыслей, в которых на помощь толкованию пришел английский язык. Достаточно сказать, что здесь речь идет опять-таки о маленьком ящике (box) (сравни сновидение о мертвом ребенке в коробке), который так заполнен, что туда больше ничего не входит. По крайней мере, на этот раз в сновидении нет ничего дурного.
Во всех этих «невинных» сновидениях бросается в глаза сексуальный момент в качестве мотива цензуры. Но это вопрос принципиального значения, который мы, однако, оставим в стороне.
