Cлово 4.
О блаженном и приснопамятном послушании
1. По порядку слова прилично нам предложить теперь о подвижниках и страдальцах Христовых; ибо как всякий плод предваряется цветом, так всякому послушанию предшествует уклонение от мира, телом или волею. Двумя сими добродетелями (т.е. уклонением от мира и отвержением своей воли) преподобное послушание, как златыми крылами, безленостно входит на небо: и, может быть, о сих-то крылах некоторый духоносец воспел: кто даст ми крил яко голубине, и полещу деянием, и почию (Пс. 54, 7) в видении и смирении.
2. Не преминем, если угодно, изъяснить в этом слове и самый образ воинствования сих мужественных ратников: как они держат щит веры к Богу и своему наставнику, отвращая им, так сказать, всякий помысл неверия и перехождение (в другое место); и всегда вознося меч духовный, убивают им всякую собственную волю, приближающуюся к ним, и будучи одеты в железную броню кротости и терпения, отражают ею всякое оскорбление, уязвление и всякие стрелы; имеют они и шлем спасения, - молитвенный покров своего наставника; ногами же своими не стоят совокупленно, но одну простирают на служение, а другую имеют неподвижно на молитве.
3. Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое; или наоборот, послушание есть умервщление членов телесных при живом уме. Послушание есть действие без испытания, добровольная смерть, жизнь чуждая любопытства, беспечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих. Послушание есть гроб собственной воли и воскресение смирения… Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо худом; ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертвил душу его
[19]. Послушание есть отложение рассуждения и при богатстве рассуждения.
4. Начало умервщления и душевной воли и членов тела, бывает прискорбно; средина иногда бывает с прискорбием, иногда без прискорбия, а конец уже без всякого ощущения и возбуждения скорби. Тогда в скорби и болезни сердечной бывает сей блаженый и живой мертвец, когда увидит, что исполняет свою волю; ибо страшит его бремя собственного осуждения.
5. О, вы, которые решились вступить на поприще сего мысленного исповедничества; вы, которые хотите взять на выю свою иго Христово; вы, которые отселе желаете сложить бремя свое на выю другого; которые стремитесь добровольно продать себя в рабство, чтобы в замену оного получить истинную свободу; вы, которые преплываете великую сию пучину, будучи поддерживаемы руками других: знайте, что вы покусились идти путем кратким, хотя и жестоким, на котором одна только есть стезя, вводящая в заблуждение: она называется самочинием. Кто совершенно отвергся самочиния и в том, что он почитает добрым, духовным и богоугодным, тот уже достиг цели, прежде нежели вступил в подвиг, потому что послушание есть неверование себе самому во всем добром, даже до конца жизни своей.
6. Когда мы, в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа, и без сомнения вверить спасение наше иному: то, еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека, обладаемого страстьми, вместо пристани в пучину, и таким образом не найти готовой погибели. Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения. Если же не так, то сделавшись сами судиями, не получим никакой пользы от повиновения.
7. Желающим соблюдать всегда несомненную веру к наставникам необходимо нужно незабвенно и неизгладимо хранить в сердце своем их добродетели, с тем, чтобы воспоминанием об оных заградить уста бесам, когда они станут в нас всевать к ним неверие: ибо сколько вера цветет в сердце, столько и тело успевает в служении, а кто преткнулся о камень неверия, тот уже пал; ибо всячески, еже не от веры, грех есть (Рим. 14, 23). Когда помысл склоняет тебя испытать или осудить твоего наставника, как от блуда отскочи от оного; не давай сему змию никакого послабления, ни места, ни входа, ни приступа, но говори ему: „о, прелестник! не я над наставником, а он надо мною получил суд: не я его, а он мой судья”.
8. Отцы псалмопение называют оружием, молитву стеною, непорочные слезы умывальницею, а блаженное послушание назвали исповедничеством, без которого никто из страстных не узрит Господа.
9. Послушник сам на себя произносит суд; потому что, если он совершенно повинуется ради Господа, то хотя он и не думает, что совершенно послушен, но от суда своего (т.е. обличений совести) освобождается; если же он в чем-нибудь исполняет свою волю, то хотя ему и будет казаться, что он повинуется, однако сам несет свое бремя
[20]Впрочем хорошо бы было, если бы наставник не переставал обличать его; если же он умолкнет, то не знаю уже что и сказать об этом. В простоте повинующиеся ради Господа благополучно совершают путь свой, не навлекая на себя коварства бесов своими тонкими исследованиями.
10. Прежде всего исповедуем доброму судии нашему согрешения наши наедине; если же повелит, то и при всех, ибо язвы объявляемые не преуспевают на горшее, но исцелеют.
О разбойнике покаявшемся.
11. Пришедши в некоторое общежитие, видел я страшное судилище доброго судии и пастыря. В мою бытность там случилось, что один разбойник пришел, изъявляя желание вступить в монашество. Превосходный пастырь оный и врач повелел ему семь дней пользоваться совершенным покоем, и только рассматривать устроение обители. По прошествии седьмого дня, пастырь призывает его и спрашивает наедине: желает ли он остаться с ними жить? И увидев, что он со всею искренностию согласился, опять спрашивает его, что он сделал худого, живя в мире. Разбойник немедленно и со всем усердием исповедал ему все грехи свои. Тогда пастырь, искушая его, сказал: „хочу, чтобы ты объявил все это перед всем братством”. Он же, истинно возненавидевши грех свой и презревши весь стыд, не колеблясь обещался исполнить сие, говоря: „если хочешь, то сделаю это даже посреди Александрии”. Тогда пастырь собрал в церковь всех своих овец, которых было триста тридцать, и во время совершения Божественной литургии, (ибо день был воскресный), по прочтении Евангелия, повелел ввести сего непорочного осужденника. Некоторые из братии влекли его и слегка ударяли; руки были у него связаны назади, он был одет в волосяное вретище и голова его была посыпана пеплом, так что от одного этого зрелища все ужаснулись и воскликнули с плачем; ибо никто не знал, что все это значит. Потом, когда он был близь святых дверей, священный оный и человеколюбивый судия воззвал к нему громким голосом: „остановись, ибо ты недостоин войти сюда”. Пораженный исшедшим к нему из алтаря гласом пастыря (ибо, как он после с клятвою уверял нас, ему казалось, что он слышит гром, а не голос человеческий), разбойник пал на землю, трепеща и весь потрясен быв страхом. Когда он, таким образом повергшись на землю, омочил помост слезами, тогда сей чудный врач, который всеми мерами устроивал его спасение и всем подавал образ спасения и действительного смирения, повелел ему объявлять пред всеми, подробно, все сделанные им беззакония: и он с трепетом исповедал один за другим все возмутительные для слуха грехи свои, не только плотские, по естеству и против естества сделанные с людьми и животными, но и чародеяния, и убийства, и другие злодеяния, которые не следует ни слышать, ни придавать писанию. Тотчас после сей исповеди пастырь повелел его постричь и причислить к братии.
12. Удивляясь премудрости сего преподобного, я спросил его наедине, для чего он употребил столь странный образ покаяния? По двум причинам, отвечал сей истинный врач: во-первых для того, чтобы исповедавшегося настоящим посрамлением избавить от будущего; что и сбылось, ибо он, брате Иоанне, не прежде встал с помоста, как получивши прощение всех согрешений. И не сомневайся в этом: ибо один из братий, присутствовавших при сем, уверял меня, что он видел некоторого страшного мужа, державшего писанную бумагу и трость; и как только лежащий выговаривал какой-нибудь грех свой, то он тростию своею изглаждал его. Да и справедливо; ибо Давид говорит: рех исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс. 31. 5). Во-вторых, как в числе братий моих есть и такие, которые имеют согрешения неисповеданные, то я хотел сим примером побудить их к исповеданию, без которого никто не может получить прощения.
13. Видел я и другое многое достойное удивления и памяти у достославного оного пастыря и в пастве его; и большую часть из этого постараюсь вам сообщить; ибо я не малое время находился у них, рассматривая их образ жизни и весьма удивлялся, видя, как сии жители земли подражали небожителям.
14. Они были связаны друг с другом неразрывным союзом любви; и что еще удивительнее, при такой любви, они были чужды всякой вольности и празднословия; прежде же всего обучались тому, чтобы не уязвить чем-нибудь своего брата. Если же в ком обнаруживалась ненависть к брату, то пастырь отсылал такого, как преступника, в особенный монастырь. Некогда один брат оклеветал пред ним ближнего: сей преподобный тотчас повелел его выгнать, говоря, что не должно допускать быть в обители двум диаволам, т.е. видимому и невидимому.
15. Видел я у сих преподобных отцов дела поистине полезные и удивительные: братство собранное и связанное о Господе, имевшее чудесное деяние и видение, ибо они так упражняли сами себя и обучали божественным добродетелям, что почти не имели нужды в напоминании настоятеля, но добровольно возбуждали друг друга к божественной бдительности. У них были установлены и навыком утверждены некоторые преподобные и божественные обычаи. Например, если случалось, что кто-нибудь из них, в отсутствие предстоятеля, начинал укорять или осуждать кого-нибудь, или вообще празднословить: то другой брат неприметным мановением напоминал ему о бесчинии и удерживал его; если же тот не вразумлялся, тогда напоминавший, сделав поклон, удалялся. Когда нужно было беседовать, то память смерти и помышление о вечном суде были всегдашними предметами их разговоров.
16. Не премину сказать вам о преславнейшией добродетели тамошнего повара. Видя, что он, в своем служении, имеет непрестанное умиление и слезы, я просил его открыть мне, каким образом он сподобился сей благодати? Будучи убежден моею просьбою, он отвечал: „я никогда не помышлял, что служу людям, но Богу; я счел себя недостойным никакого безмолвия и, смотря на огонь сей, непрестанно вспоминаю о вечном пламени”.
17. Послушаем и о другой преславной добродетели тамошних отцов. Блаженные сии и во время трапезы не прекращали умного делания; но некоторыми, обычными у них, тайными знаками, напоминали друг другу о внутренней молитве; и делали это не только на трапезе, но и при всякой встрече друг с другом, и при всяком собрании.
18. Если же кому-нибудь из них случалось пасть в какой-нибудь проступок, то братия убедительно просили его сложить на них все попечение по сему случаю, и ответ пред пастырем, и наказание. Посему и великий сей муж, зная об этом делании своих учеников, назначал уже легчайшие наказания, будучи уверен, что наказываемый не виноват; даже он и не изыскивал, кто из них подлинно впал в проступок.
19. Как могло иметь у них место празднословие или кощунство? Если кто-нибудь из них начинал распрю с ближним, то другой брат, тут случившийся, делал поклон и тем укрощал их гнев. Когда же замечал в них памятозлобие, то объявлял о раздоре второму по настоятеле; и тот приводил их к примирению прежде захождения солнца. А если они упорствовали в ожесточении, то им или запрещалось вкушать пищу до примирения, или они были изгоняемы из обители.
20. Сия достохвальная предосторожность наблюдалась у них не напрасно, но приносила и оказывала обильный плод; ибо многие между сими преподобными просияли как деятельною жизнию, так и рассмотрительностию, рассуждением и смиренномудрием. У них можно было видеть чудное и ангелоподобное зрелище: украшенные сединами и священнолепные старцы, как дети, притекали к послушанию и имели величайшею похвалою - свое смирение. Там видел я мужей, пребывавших в послушании лет по пятидесяти, которых я просил сказать мне, какое утешение получили они от такого труда? Одни из них говорили, что низошли в бездну смиренномудрия, которым на век всякую брань отразили, а другие сказывали, что достигли совершенного неощущения и безболезненности в укоризнах и досадах.
21. Видел я и других, между сими приснопамятными, украшенных белизною ангеловидною, которые пришли в состояние глубочайшего незлобия и простоты упремудренной, произвольной и Богоисправленной. Ибо как лукавый человек есть нечто двойственное, один по наружности, а другой по сердечному расположению; так простой - не двойственен, но есть нечто единое. Простота же оных отцов была не безрассудная и несмысленная, по примеру старых людей в мире, которых называют выжившими из ума. По наружности они всегда были кротки, приветливы, веселы; и слова и нрав их были непритворны, непринужденны и искренни, что не во многих можно найти; внутри же, в душе, они, как незлобивые младенцы, дышали Богом и наставником своим и на бесов и на страсти взирали твердым и строгим оком ума.
22. Времени жизни моей не достанет мне, о, священный пастырь и боголюбивое собрание, на описание добродетелей и небоподражательного жития сих блаженных отцов. Однако слово наше к вам лучше украсить повествованием об их подвигах и тем возбудить вас к Богоугодной ревности, нежели наполнять оное собственными моими наставлениями, ибо без всякого прекословия худшее украшается лучшим. Только не думайте, прошу вас, чтобы мы написали здесь что-нибудь вымышленное; ибо от неверия обыкновенно всякая польза теряется. Но возвратимся к продолжению нашего слова.
Об Исидоре.
23. Некоторый муж, по имени Исидор, из князей города Александрии, за несколько лет перед сим отрекшись мира, удалился в сию обитель. Всепреподобный пастырь оный, приняв его, заметил, что он весьма коварен, суров, зол и горд; посему премудрейший сий отец покушается человеческим вымыслом преодолеть бесовское коварство и говорит Исидору: „если ты истинно решился взять на себя иго Христово, то хочу, чтобы ты прежде всего обучался послушанию”. Исидор отвечал ему: „ как железо кузнецу, предаю себя тебе, святейший отче, в повиновение”. Тогда великий отец, утешенный сим уподоблением, немедленно назначает обучительный подвиг сему железному Исидору
[21], и говорит: „хочу, чтобы ты, истинный брат, стоял у ворот обители и всякому входящему и исходящему человеку кланялся до земли, говоря: помолись обо мне, отче, я одержим злым духом”. Исидор так послушался своего отца, как Ангел Господа. Когда же провел семь лет в этом подвиге и пришел в глубочайшее смирение и умиление; тогда приснопамятный отец, после семилетнего законного искуса и беспримерного Исидорова терпения, пожелал его, как достойнейшего, причислить к братии и сподобить рукоположения. Но он много умолял пастыря, как через других, так и чрез меня, немощного, чтобы ему позволили там же и тем же образом оканчивать подвиг, не ясно намекая сими словами на то, что кончина его приближается, и что Господь призывает его к Себе; что и сбылось. Ибо когда учитель оный оставил его в том же состоянии, он, по прошествии десяти дней, чрез бесславие свое со славою отошел ко Господу; а в седьмый день после успения своего взял ко Господу и привратника оной обители. Блаженный говорил ему при жизни: „если я получу дерзновение ко Господу. То ты вскоре и там не разлучен со мною будешь”. Так и случилось, в достовершнейшее доказательство непостыдного сего послушания и Богоподражательного смирения.
24. Спросил я великого сего Исидора, когда он еще был в живых: какое, во время пребывания его у ворот, ум его имел делание? Достопамятный сей, желая оказать мне пользу, не скрыл от меня этого. „Вначале, говорил он, я помышлял, что продал сам себя в рабство за грехи мои и потому со всякою горестию, самонасилием и кровавым понуждением делал поклоны. По прошествии же года сердце мое уже не ощущало скорби, ожидая от самого Господа награды за терпение. Когда минул еще один год, я уже в чувстве сердца стал считать себя недостойным и пребывания в обители, и видения отцов, и зрения на лица их, и причащения Св. Таин и поникши очами долу, а мыслию еще ниже, уже искренно просил входящих и исходящих помолиться обо мне”.
О Лаврентии.
25. Когда я однажды сидел за трапезою с великим сим настоятелем, он приклонил святые уста свои к моему уху, и сказал: „хочешь ли я покажу тебе в глубочайшей седине Божественное мудрование?” Я просил его об этом, и преподобный отец позвал от второй трапезы инока, по имени Лаврентия, который около сорока осьми лет жил в той обители, и был вторым соборным пресвитером. Он пришел и, поклонившись игумену до земли, принял от него благословение. Но когда встал, то игумен ничего не сказал ему, а оставил его стоять перед трапезою не евши; обед же только начинался. Так он стоял с час, или два, и мне стало уже стыдно взглянуть на лицо сего делателя; ибо он был совершенно седой, имея уже осьмидесятый год от роду. Он стоял таким образом, без привета и ответа, пока обед не кончился; а когда встали, то преподобный послал его к вышеупомянутому великому Исидору сказать ему начало тридцать девятого псалма
[22].
26. Я же, как лукавейший, не упустил случая испытать сего старца и спросил его, о чем он помышлял, стоя перед трапезою. Он отвечал: „представляя себе пастыря во образе Христа, я никогда не помышлял, что получаю повеления от него, но от Бога; посему и стоял я, отче Иоанне, не как перед трапезою человеческою, но как перед жертвенником Божиим и молился Богу; и по вере и любви моей к пастырю я не имел против него никакого лукавого помышления. Ибо некто сказал: любы не мыслит зла. Впрочем и то знай, отче, что если кто предал себя простоте и добровольному незлобию, в том лукавый уже не находит себе места ни на мгновение.
Об экономе.
27. Каков был, помощию Божиею, тот пастырь словесных овец, такого и эконома послал ему в обитель праведный Господь, ибо он был целомудр, как никто другой, и кроток, как весьма немногие. Однажды великий старец, для пользы прочих, притворно на него разгневался и приказал выслать его из церкви раньше времени. Зная, что он невинен в том, в чем пастырь обличал его, я, будучи наедине с сим великим, оправдывал перед ним эконома. Но премудрый муж отвечал мне: „и я знаю, отче, что он не виноват; но как несправедливо и жалко было бы вырвать хлеб из уст голодного младенца, так и наставник душ делает вред и себе и подвижнику, если не подает ему случаев к приобретению венцов, какие он, по его примечанию, может на всякий час заслуживать перенесением досад, бесчестий, уничижений и поруганий. От этого происходит троякий и весьма важный вред: во-первых, что сам настоятель лишается награды, которую получил бы за благонамеренные выговоры и наказания; во-вторых, что мог бы добродетелию одного доставить пользу другим, но этого не сделал; третий же и самый тяжкий вред состоит в том, что часто и сии самые кажущиеся мужественными и терпеливыми, бывши оставлены на время, и как утвердившиеся в добродетели, не получая уже от настоятеля ни обличений, ни поношений, лишаются снисканной кротости и терпения. Ибо хотя земля сия и добра, и тучна, и плодоносна, но при недостатке воды бесчестия, она дичает и производит терние кичения, блуда и бесстрашия. Зная сие, великий Апостол писал к Тимофею: настой, обличи, запрети им благовременне и безвременне (2 Тим. 4, 2).
28. Когда же я противоречил, представляя истинному оному наставнику немощь рода нашего, и то, что, может быть, многие по причине напрасного, или и не напрасного взыскания могут отторнуться от паствы; тогда сей. Исполненный премудрости, муж сказал: „душа, привязавшаяся ради Христа любовию и верою к пастырю, не отступает от него даже до крови: особенно же, если она получила через него исцеление своих язв, памятуя сказавшего: ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Христовой (Рим. 8, 38). Если же душа не привязалась таким образом, не утвердилась, не прилепилась: то удивляюсь, если таковой человек не тщетно пребывает на сем месте, будучи соединен с пастырем притворным и ложным повиновением”. И, действительно, сей великий муж не обманулся в своем мнении. Но и удержал овец в своей пастве, и наставил, и привел к совершенству, и принес Христу, как непорочные жертвы.
Об Аввакире.
29. Послушаем еще и подивимся премудрости Божией, обретающейся в скудельных сосудах. Находясь в той же обители, я удивлялся вере и терпению некоторых новоначальных, и тому, как они с неутомимою твердостию переносили от настоятеля выговоры и укоризны, а иногда и отгнания, и терпели это не только от настоятеля, но и от других меньших. Для душевного назидания спросил я одного из братий, уже пятнадцать лет жившего в той обители, по имени Аввакира, которого, как я видел, почти все обижали: а служители едва не каждый день выгоняли из трапезы, потому что сей брат от природы был несколько невоздержан на язык. „Брат Аввакир”, сказал я ему, „за что тебя всякий день выгоняют из трапезы, и я часто вижу, что ты идешь спать без ужина?” Он отвечал: „поверь, отче, сии отцы мои искушают меня, точно ли я монах? И как они делают сие не вправду: то и я, зная намерение их и великого отца, терплю все без отягощения; и вот уже пятнадцать лет живу, имея сию мысль; как и сами они, при вступлении моем в обитель, говорили, что до тридцати лет искушают отрицающихся от мира. И справедливо, отче Иоанне, ибо не искушенное золото не бывает чисто”.
30. Сей доблестный Аввакир, пребыв в том монастыре, по моем пришествии туда, два года, отошел ко Господу, и когда был при смерти, сказал отцам: „благодарю, благодарю Господа и вас; ибо за то, что вы меня, на спасение мое, искушали. И я семнадцать лет был свободен от искушений бесовских”. Правосудный пастырь повелел положить его, как исповедника, по справедливости со святыми, почивающими в том месте.
Об архидиаконе Македонии.
31. Обижу я всех ревнителей добра, если погребу во гробе молчания добродетель
[23]и подвиг Македония, первого из тамошних диаконов. Сей, усердно работавший Господу муж, однажды, когда приближался праздник св. Богоявления, за два дня до него испросил у пастыря позволение сходит в Александрию, по некоторой своей надобности, обещаясь скоро возвратиться из города, по случаю наступающего праздника и приготовлений к оному. Но диавол, ненавидящий доброе, воспрепятствовал сему архидиакону, и он отпущенный не поспел в обитель к святого празднику в назначенный срок, а пришел на другой день. Пастырь отлучил его за это от священнослужения, и низводит в чин последних между новоначальными. Но сей добрый диакон терпения и архидиакон твердости так беспечально принял сие определение отца своего, как бы не он, но кто другой кто-нибудь подвергся запрещению. Когда же он сорок дней провел в сем состоянии, премудрый пастырь опять возвел его на степень диаконства; но по прошествии одного дня, Македоний умолял авву оставить его в запрещении и прежнем бесчестии, говоря, что он сделал в городе непростительный грех. Преподобный знал, что архидиакон говорит неправду, и ищут сего только ради смирения, но уступил доброму желанию сего подвижника. Удивительное было тогда зрелище! Старец, почтенный сединою, пребывал в чине новоначальных и усердно просил всех, чтобы об нем помолились; ибо я, говорил он, впал в блуд преслушания. Мне же, смиренному, сей великий Македоний сказал за тайну, почему он добровольно прибегнул к пребыванию в таком уничижении. „Никогда, говорил он, не чувствовал я в себе такого облегчения от всякой внутренней брани и такой сладости Божественного света, как теперь. Ангелам, продолжал он, свойственно не падать, и даже, как некоторые говорят, совсем невозможно пасть; людям же свойственно падать, и скоро восстав от падения, сколько бы раз это ни случилось; а только бесам свойственно, падши, никогда не восставать”.
32. Эконом оной обители открыл мне о себе следующее: „Когда я был еще молод, говорил он, и ходил за скотом, я пал однажды весьма тяжким душевным падением. Но как я привык никогда не таить змия в недре сердца, то и сего змия, схватив за хвост (под чем разумею я конец или оставление дела), показал врачу; он же с веселым лицем, тихо ударив меня по щеке, сказал: „поди, чадо, продолжай, как прежде, службу твою и отнюдь ничего не бойся”. Приняв сие с горячею верою, я, по прошествии немногих дней, удостоверился в моем исцелении и радуяся, а вместе и трепеща, продолжал путь свой”.
33. Во всяком роде сотворенных существ, как говорят некоторые, есть многие различия: так и в том соборе братий были различия преуспеяний и произволений. Посему оный врач, когда примечал, что некоторые из братий любили выказывать себя во время пришествия мирских людей в обитель, то в присутствии тех же мирских осыпал из крайними досадами и отсылал в бесчестнейшие службы, так что после они сами поспешно убегали, как только видели мирян, приходящих в обитель. Удивительное тогда представлялось зрелище: тщеславие гнало само себя и скрывалось от людей.
О преподобном Мине.
34. Господь, не хотя лишить меня молитвы одного преподобного отца в той же обители, за неделю до моего удаления из того святого места, взял его к себе. Это был чудный муж, по имени Мина, второй правитель после настоятеля, пятьдесят девять лет пребывавший в том общежитии и прошедший все послушания. В третий день по кончине его, когда мы совершали обычное молитвословие о упокоении сего преподобного, внезапно наполнилось благоуханием все то место, где лежал преподобный. Тогда великий отец повелел нам открыть раку, в которой положено было честное его тело; мы исполнили повеление и увидели все, что из честных стоп его, как два источника истекает благовонное миро. Тогда учитель оный сказал ко всем: „видите ли, вот болезни ног и поты трудов его принесли Богу миро. И справедливо!”. Отцы же того места, кроме многих других добродетелей
[24]сего преп. Мины, рассказывали и следующее. Однажды настоятель захотел искусить Богодарованное его терпение, и когда он пришел в игуменствую келлию и, положив вечерний поклон перед игуменом, по обыкновению, просил дать предание
[25]: то игумен оставил его лежать таким образом на земле даже до времени утреннего правила, и тогда уже благословив его, а вместе с тем и укорив как человека, любящего выказываться и нетерпеливого, восставил его. Преподобный знал, что он перенесет сие мужественно, и потому сделал это, в назидание всем. Ученик же преп. Мины, утверждая истину сего происшествия, сказывал: „я прилежно допытывался у него, не напал ли на него сон, когда он был оставлен игуменом в таком положении? Преподобный отец открыл мне, что лежа на земле, он прочитал наизусть всю псалтирь”.
35. Не премину украсить венец сего моего слова и настоящим смарагдом. Однажды завел я с некоторыми из мужественнейших старцев той обители разговор о безмолвии; они же, с веселым видом, радушно и ласково отвечали мне: „мы, отче Иоанне, будучи вещественны (плотяны), проходим и житие вещественное, рассудив наперед, что нам должно вступать в брань соразмерную нашей немощи, и признав за лучшее бороться с человеками, которые иногда бывают свирепы, а иногда и каются, нежели с бесами, которые всегда неистовы и всегда вооружаются на нас.
36. Некто из приснопамятных оных мужей, имея великую ко мне любовь по Богу и дерзновение, сказал мне однажды с искренним расположением: „Если ты, мудрый, в чувстве души имеешь силу того, который сказал: вся могу о укрепляющем мя Христе (Фил. 4, 13); если Дух Святый росою чистоты нашел на тебя, как на святую Деву; если сила Вышняго, сила терпения осенила тебя: то препояшь, как муж (Христос Бог), чресла твоя лентием послушания, и восстав с вечери безмолвия, умывай ноги братий в сокрушенном духе, или, лучше сказать, повергни себя под ноги братства мыслями самоуничижения. В дверях сердца твоего поставь стражей строгих и неусыпных, держи неудержимый ум в теле, находящемся в молве; при действии и движении членов телесных, обучайся умному безмолвию, что всего достославнее; будь неустрашим душею среди молвы; связывай язык твой, неистово стремящийся на прекословия, и семьдесят крат седмерицею в день сражайся с сим мучителем. На душевном кресте утверди ум, как утверждают наковальню в дереве, чтобы он, будучи поражаем частыми ударами молотов поругания, укорения, осмеяния и обид, пребывал нисколько не разсслабляем и не сокрушаем, на весь гладок и недвижим. Совлекись собственной воли, как срамной одежды, и обнажась от оной, вступи на поприще, что редко и не легко обретается; облекись же в броню веры, неверием к подвигоположнику не сокрушаемую и не прободаемую. Бесстыдно стремящееся осязание укрощай уздою целомудрия. Размышлением о смерти удерживай глаза свои, которые ежечасно хотят любопытно смотреть на телесную красоту и великолепие. Любопытство ума обуздывай попечением о самом себе; не позволяй ему осуждать брата в нерадении и нелестно изъявляй всякую любовь и милосердие к ближнему. О сем уразумеют вси, любезнейший отче, яко Христовы ученицы есмы, аще во дружине любовь имамы между собою (Иоан. 13, 35). Гряди, гряди, говорил сей добрый друг, гряди сюда, водворись с нами и пей на всякий час поруганий как воду живую. Давид, испытавши все прекрасное и все сладостное под небом, после всего, как бы в недоумении сказал: се что добро, или что красно? не что иное, как еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1). Если же мы еще не сподобились сего блага, т.е. такого терпения и послушания, то хорошо для нас, по крайней мере, познавши немощь свою, пребывая в уединении, и далеко отстоя от подвижнического поприща, ублажать подвизающихся и молиться, чтобы Бог даровал им терпение”. Побежден я был добрым сим отцом и превосходным учителем, который евангельски и пророчески, лучше же сказать, дружелюбно поборол нас; и мы, без сомнения, согласились дать преимущество блаженному послушанию.
37. Воспомянувши еще об одной душеполезной добродетели сих блаженных отцов, и как бы вышедши из рая, предложу вам опять неприятное и неполезное мое тернословие. Неоднократно, когда мы, стояли на соборной молитве, блаженный пастырь оный замечал, что некоторые из братий беседовали между собою, и таковых ставил на всю седмицу перед церковию, повелевая, чтобы они кланялись всем входящим и исходящим. И что еще удивительнее он наказывал таким образом и самих клириков, т.е. священнослужителей.
38. Видел я, что один из братий с большим, нежели многие, чувством сердца предстоит на псалмопении, и особенно в начале песней по некоторым движениям и выражению лица его было заметно, как бы он беседует с кем-нибудь; посему я просил его, чтобы он открыл мне значение сего блаженного обычая своего. Он же, привыкши не утаивать того, что может быть полезно ближнему, отвечал: „я привык, отче Иоанне, в начале песней собирать помыслы и ум с душою, и созывая их, взывать к ним: приидите поклонимся и припадем к самому Христу, Цареви и Богу нашему!”
39. Наблюдая прилежно за действиями трапезного, я увидел, что он носит при поясе небольшую книжку и допросившись о сем, я узнал, что он ежедневно записывает свои помыслы, и все это пересказывает пастырю. И не только он, но и другие весьма многие из тамошних братий делали это. Было же установлено это, как я слышал, заповедию великого оного пастыря.
40. Один из братий был некогда им изгнан из монастыря за то, что оклеветал пред ним ближнего, назвав его пустословом и многоречивым. Изгнанный стоял семь дней у ворот обители, упрашивая, чтоб его простили и позволили ему войти в монастырь. Когда душелюбивый отец услышал об этом, и прилежно разведав, узнал, что изгнанный в продолжении шести дней ничего не ел, то объявил ему: „если ты непременно хочешь жить в сей обители, то я помещу тебя в число кающихся”. И как кающийся принял сие с радостию, то пастырь и повелел его отвести в особенную обитель оплакивающих свои грехопадения, что тогда же и было исполнено. Но как мы теперь упомянули о сей обители, то скажем о ней вкратце.
41. В расстоянии одного поприща от великой обители было место, называвшееся Темницею, лишенное всякого утешения. Там никогда нельзя было видеть ни дыма, ни вина, ни елея и никакой другой пищи кроме хлеба и небольшого количества огородных растений. В этом месте игумен заключал безвыходно тех, которые впадали в значительные грехи после вступления в иночество: и помещал их не всех вместе, но каждого в особой келлии, или по два в одной, но не более; и держал их в сем заточении, пока не получал от Бога извещения о каждом из них. Он поставил над ними и наместника, мужа великого, по имени Исаака, который от порученных ему требовал почти непрестанной молитвы; а на отгнание уныния было у них множество ветвей для плетения корзин. Такого было житие их, таково устроение, таково пребывание истинно ищущих лице Бога Иаковля (Пс. 23, 6).
42. Удивляться трудам сих святых дело похвальное; ревновать им спасительно; а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное и невозможное.
43. Будучи уязвляемы обличениями, будем вспоминать грехи свои, пока Господь, видя нужду нас, понуждающихся Его ради, не соблаговолит изгладить грехи наши, и скорби, угрызающие сердце наше, претворит в радость, как говорит о том псалмопевец: по множеству болезней моих в сердце моем, в такой же мере утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93, 19) в свое время. Не забудем и сих слов которыми он вопиет ко Господу: елики явил ми еси скорби многи и злы, и обращася оживотворил мя еси, и от бездн земли, по падении моем, паки возвел мя еси (Пс. 70, 20).
44. Блажен, кто, будучи ежедневно укоряем и уничижаем Бога ради, понуждает себя к терпении; он будет ликовать с мучениками, дерзновенно беседовать и с Ангелами. Блажен монах, который каждочасно почитает себя достойным всякого бесчестия и уничижения. Блажен, кто волю свою умертвил совершенно и все попечение о себе предал своему учителю о Господу: он будет стоять одесную Иисуса Распятого. Если кто отвергает от себя праведное, или неправедное обличение, тот отвергается своего спасения: а кто принимает оное со скорбию, или без скорби, тот скоро получит прощение согрешений.
45. Веру и искреннюю любовь твою к отцу мысленно возмещая Богу: и Бог, неведомым образом, известит его о твоей к нему любви, и равным образом расположит его к тебе и сделает благосклонным.
46. Объявляющий всякого змия своему наставнику показывает истинную к нему веру; а кто скрывает что-нибудь, тот еще блуждает по беспутиям.
47. Тогда всякий из нас познает, что в нем есть братолюбие, и истинная к ближнему любовь, когда увидит, что плачет о согрешениях брата и радуется о его преуспеянии и дарованиях.
48. Кто в беседе упорно желает настоять на своем мнении, хотя бы оно было и справедливо, тот да знает, что он одержим диавольским недугом и если он так поступает в беседе с равными, то может быть обличение старших и исцелит его; если же обращается так с большими себя и мудрейшими, тот этот недуг от людей неисцелим.
49. Неповинующийся словом, без сомнения, не повинуется и делом; ибо кто в слове неверен, тот непреклонен и в деле. Таковый напрасно трудится, и от святого повиновения ничего не получает, кроме своего осуждения.
50. Кто в повиновении отцу своему приобрел совершенно чистую совесть, тот уже не боится смерти, но ожидает ее ежедневно как сна, или лучше сказать как жизни, достоверно зная, что во время исхода души не от него, но от наставника потребуется ответ.
51. Если кто о Господе, без убеждения отца своего, принял какое-нибудь служение, и нечаянно подвергся в нем преткновению, то должен в сем случае не тому приписывать вину, кто вручил ему оружие, но себе самому, принявшему оное, ибо он получил оружие для сражения с врагом, а вместо того обратил оное в свое сердце. Если же он понудил себя принять служение ради Господа, и поручающему предварительно возвестил свою немощь, то пусть благодушествует; ибо хотя он и пал, но не умер.
52. Забыл я, возлюбленные, предложить вам еще один сладкий хлеб добродетели. Видел я в той обители послушников о Господе, которые сами себя укоряли и бесчестили по Богу, для того, чтобы быть готовыми к принятию уничижений со стороны, заранее приучившись не бояться бесчестий.
53. Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений, как бы уздою; ибо грехи, которых не исповедуем отцу, делаем уже как во тьме и без страха. Когда мы во время отсутствия наставника, воображая лицо его, думаем, что он перед нами стоит, и отвращаемся от всего того, что по мнению нашему, было бы ему противно: разговора ли, или слова, или снеди, или сна, или чего бы то ни было, тогда мы истинно познали искреннее послушание, ибо не истинные ученики почитают отшествие учителя случаем радостным, а истинные сыны потерею.
54. Однажды просил я одного из искуснейших старцев вразумить меня, каким образом послушание имеет смирение? Он отвечал: благоразумный послушник, если и мертвых будет воскрешать, и дарование след получит, и избавления от браней достигнет, всячески думает, что это совершает молитва отца его духовного и пребывает чужд и далек от суетного возношения; да и сам может ли он превозноситься тем, что как сам сознает, сделал помощию другого, а не собственным старанием?
55. Безмолвник же не имеет этой смиренной мысли в подобных случаях, потому что возношение имеет перед ним оправдание, внушая ему, будто он своим тщанием совершает сии исправления.
56. Находящийся в повиновении, когда победит следующие два обольщения врагов, пребывает уже рабом Христовым и вечным послушником.
О первом обольщении.
57. Диавол старается находящихся в повиновении иногда осквернять телесными нечистотами, делает их окаменелыми сердцем и сверх обычая тревожными; иногда наводит на них некоторую сухость и бесплодие, леность в молитве, сонливость и омрачение, чтобы внушить им, будто они не только никакой пользы не получили от своего повиновения, но еще и вспять идут, и таким образом, отторгнуть от подвига послушания. Ибо он не попускает им разуметь, что часто промыслительное отнятие мнимых наших духовных благ бывает для нас причиною глубочайшего смиренномудрия.
58. Однако некоторые многократно отражали сего обольстителя терпением; но когда он еще не перестал говорить, другой вестник лжи, представь, другим образом покушается нас обольстить.
О втором обольщении.
Видел я послушников, исполненных сердечного умиления, кротких, воздержанных, усердных, свободных от браней, страстей и ревностных к деланию, которые сделались таковыми через покров отца своего. Бесы, приступивши к ним, тайно вложили в них мысль, будто они уже сильны к безмолвию и могут достигнуть через него совершенства и бесстрастия. Обольщенные сим, они пустились из пристани в море, но когда буря постигла их, они, не имея кормчего, потерпели бедственное крушение в этом скверном и соленом море.
59. Необходимо, чтобы море сие поколебалось, возмутилось и рассвирепело, дабы посредством сего волнения извергнуть на землю хворост, сено и все гнилое, что только руки страстей внесли в него. Рассмотрим внимательно, и мы найдем, что после бури на море бывает глубокая тишина.
60. Кто иногда слушается, а иногда не слушается отца, тот подобен человеку, который к больному своему глазу в одно время прикладывает целебную мазь, а в другое известь. Ибо писание говорит: един созидаяй, а другой разоряяй, что успеет более, токмо труд. (Сир. 34, 23).
61. О, сын и послушник Господень! Не прельщайся духом возношения, и возвещая учителю твоему согрешения свои не так, как от иного лица; потому что бес самопосрамления невозможно избавиться от вечного стыда. Обнажай струп твой врачу сему, и не стыдись сказать ему: „отче, моя язва сия, моя рана сия; она произошла не от иного кого-нибудь, но от моей собственной лености; никто не виноват в ней, ни человек, ни злой дух, ни плоть, ни другое что-либо, но только мое нерадение”.
62. Во время исповеди будь, как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслию, как осужденный преступник, поникши лицем на землю; и если можно, то омочай слезами ноги судии и врача твоего, как ноги самого Христа.
63. Бесы имеют обычай часто внушать нам, или совсем не исповедывать согрешений отцу, или исповедывать, но как бы от лица иного, или складывать вину своего греха на других.
64. Если все зависит от навыка и за оным следует, то тем более добродетель, как имеющая великого содейственника Бога.
65. Не будешь, сын мой, много лет трудиться для приобретения блаженного покоя в душе, если сначала от всей души предашь себя терпению бесчестия.
66. Не думай, что неприлично исповедывать грехи твои отцу, споспешнику твоего спасения, как Богу, падши пред ним на землю. Видал я, что осужденные преступники жалобным и печальным видом своим, искренним признанием и убедительными просьбами смягчали жестокость судии и гнев его преклоняли на милосердие. Посему Иоанн Предтеча от приходивших к нему прежде крещения требовал исповеди, не сам нуждаясь в ней, но ища спасения приходивших.
67. Мы не должны удивляться, если и после исповеди бываем боримы; ибо лучше бороться с нечистотами
[26], нежели с возношением.
68. Не восхищайся и не увлекайся повествованиями о безмолвствующих отцах и отшельниках, и не увлекайся в след их: ибо ты подвизаешься в воинстве первомученика Стефана. Даже падая, не отступай от сего поприща: ибо в то время наиболее нужен нам врач. Кто и с помощию путеводителя преткнул ногу, тот не только преткнулся бы, но без сомнения и до смерти разбился бы, если бы ходил без помощи.
69. Когда мы бываем низвержены искушением, тогда бесы немедленно приступают, воспользовавшись сим, как благословным, или лучше сказать, безрассудным предлогом, советуют нам идти на безмолвие; намерение же врагов наших состоит в том, чтобы к падению нашему прибавить еще рану.
70. Когда духовный врач наш признает себя недостаточным для исцеления нас, тогда должно идти к другому; ибо редкие исцеляются без врача. Кто будет противоречить нам, когда утверждаем, что если корабль, имея искусного кормчего, не избежал крушения, то без кормчего он должен был совершенно погибнуть?
71. От послушания рождается смирение, от смирения же бесстрастие, ибо во смирении нашем помяну ны Господь и избавил ны есть от врагов наших (Пс. 135, 23, 24), как говорит псалмопевец. Посему ничто не возбраняет сказать, что от послушания рождается бесстрастие, которым совершается смирение. Ибо начало бесстрастия есть смирение, как Моисей - начало закона; а бесстрастие, которое есть дщерь смирения, совершает матерь свою, как Мария сонм Иудейский.
72. Всякого наказания достойны перед Богом те больные, которые, испытавши искусство врача и получивши от него пользу, из предпочтения к другому оставляют его прежде совершенного исцеления. Не избегай из рук того, который привел тебя ко Господу; ибо во всю жизнь твою, ни перед кем не должен ты иметь такого почительного благоговения, как перед ним.
73. Не безопасно для неопытного воина отделяться от полка своего и выходить на единоборство; опасно и для монаха, прежде искуса и многого обучения в борьбе с душевными страстями, отходить на безмолвие; ибо первый обыкновенно подвергается телесному бедствию, а последний душевному. Блази, говорит писание, два паче единого (Еккл. 5, 9), т.е. благо сыну с духовным отцем, при содействии Св. Духа, бороться против прежних пристрастий
[27]. Кто отнимает путеводителя у слепца, пастыря у паствы, проводника у заблудившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля: ото всех их подвергает опасности погибнуть; а кто без помощи наставника вступает в борьбу с духами злобы, тот бывает ими умерщвлен.
74. Вновь пришедшие в больницу да объявляют свои болезни; а вступившие в повиновение да показуют свое смирение. Для первых несомненный признак из оздравления откроется в облегчении их болезней, а для вторых в приумножении зазирания самих себя (т.е. сознании своей худости и немощи), как ни в чем ином.
75. Совесть да будет тебе зеркалом твоего повиновения; и сего для тебя довольно.
76. Повинующиеся отцу в пустынном безмолвии имеют только бесов сопротивниками, а находящиеся в общежитии борются вместе и с бесами, и с людьми. Первые, будучи всегда пред глазами отца своего, с большою точностию сохраняют его заповеди; последние же, по причине отсутствия учителя, часто и нарушают оные несколько: впрочем те из них, которые тщательны и трудолюбивы, с изобилием пополняют этот недостаток терпением достаждений и получают сугубые венцы.
77. Живя в братстве, всяцем хранением будем блюсти себя (Прит. 4, 25); ибо в пристани наполненной кораблями, сии последние легко могут сокрушаться друг о друга; в особенности те из них, которые тайнопроточены гневливостью, как бы червием.
78. В присутствии наставника будем обучать себя крайному молчанию и неведению; ибо молчаливый муж есть сын любомудрия, который всегда приобретает многий разум.
79. Видел я одного послушника, который, прервав беседу наставника своего, сам продолжал оную, и я отчаялся пользы от его послушания, ибо видел, что он приобретает от него не смирение, но гордость.
80. Со всякою внимательностию, осторожностию и трезвенностью должны мы рассматривать, когда и как внешнее служение следует предпочитать молитве; ибо отнюдь не всегда должно это делать.
81. Находясь в общежитии, внимай себе, и отнюдь не старайся в чем-нибудь показываться праведнее других братий. Иначе ты сделаешь два зла: братию уязвишь своею ложною и притворною ревностию, и себе дашь повод к высокоумию.
82. Будь ревностен, но в душе своей, нисколько не выказывая сего во внешнем обращении, ни видом, ни словом каким-либо, ни гадательным знаком. В сокровенной даже ревности последуй не иначе, как если ты уже перестал уничижать ближнего. Если же ты на это не воздержан, то будь подобен братиям твоим и самомнением не отличайся от них (г).
83. Видел я неискусного ученика, который, в присутствии некоторых людей, хвалился добродетелями своего учителя, и думая снискать себе славу от чужой пшеницы приобрел вместо того одно бесчестие, когда все сказали ему: „как же доброе дерево произвело бесплодную ветвь?”
84. Не тогда можем мы называться терпеливыми, когда мужественно переносим поругание от отца, но когда от всякого человека и презрения и уязвления переносим с терпением, ибо от отца мы все сносим из почтения, стыдясь, и по долгу нашему.
85. Усердно пей поругание, как воду жизни, от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очищающим от блудной похоти; ибо тогда глубокая чистота воссияет в душе твоей и свет Божий не оскудеет в сердце твоем.
86. Кто видит, что собор братии чрез него успокоеваем, тот пусть не хвалится этим в уме своем, ибо воры кругом. Начертай глубоко в памяти твоей сие слово Христово: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключити есмы: яко еже должны бехом сотворити, сотворихом (Лук. 17, 10). Праведный суд о трудах наших познаем во время исхода из сей жизни.
87. Общежитие есть земное небо; итак понудим себя иметь такое же сердечное расположение, как служащие Господу Ангелы. Пребывающие на сем земном небе иногда бывают как бы каменисты сердцем, а иногда напротив, бывают утешаемы умилением, чтобы им и возношения избегать, и услаждать труды слезами.
88. Небольшой огонь смягчает много воска: часто и малое бесчестие, нанесенное нам, вдруг смягчает, услаждает и истребляет всю свирепость, бесчувствие и ожесточение сердца.
89. Видел я однажды двух человек, которые скрывшись в тайном месте. Наблюдали труды подвижников и подслушивали их воздыхания; но один делал это для того, чтобы подражать им; а другой для того, чтобы, при случае, объявить это с поношением и подвижника Божия отторгнуть от доброго делания.
90. Не будь безрассудно молчалив, что бы не причинить другим смущения и огорчения; и когда повелели тебе поспешать, не будь медлен в действии и в хождении; иначе ты будешь хуже мятежливых и бешеных. Видех сицевая, как говорит Иов (Гл. 16, ст. 2), что некоторые души недуговали медлительностию по свойству нрава, а другие по ухищрению
[28], и удивился, как разнообразна злоба страстей!
91. Пребывающий в общежитии не столько может получить пользы от псалмопения, сколько от молитвы, ибо смущением расстраивается псалмопение.
92. непрестанно борись с парением твоих мыслей, и когда ум рассеялся, собирай его к себе, ибо от новоначальных послушников Бог не ищет молитвы без парения. Поэтому не скорби, будучи расхищаем мыслями, но благодушествуй и непрестанно воззывай ум ко вниманию; ибо никогда не быть расхищаему мыслями свойственно одному Ангелу.
93. Кто положил в тайне сердца своего завет с самим собою, не оставлять спасительного подвига до последнего издыхания, и до тысячи смертей тела и души не уступать врагу: тот не впадет легко ни в то, ни в другое из этих бедствий; преткновения и беды сии происходят всегда от сомнения сердца и от недоверия к местам. Удобопреклонные к переходу с места на место неискусны во всем: ибо ничто так не делает душу бесплодною, как нетерпеливость.
94. Если ты пришел к неизвестному врачу и в неведомую врачебницу: то будь в ней как бы мимоходом, а между тем тайно рассматривай жизнь и духовную опытность там живущих. Когда же от сих духовных художников и служителей почувствуешь пользу в твоих недугах, а наиболее, если найдешь между ними то, чего и должно искать, т.е. врачевство против душевной надменности: тогда уже и приступи к ним, и продайся на злате смирения, на хартии послушания, на рукописании служения, и при свидетелях Ангелах, раздери пред ними, раздери хартию своей воли. Ибо если будешь только скитаться туда и сюда, то потеряешь искупление, которым Христос тебя искупил. Место или обитель, в которую ты поступил, да будет тебе гробом прежде гроба: никто не исходит из гроба прежде общего воскресения; а если некоторые и вышли, то знай, что они умерли. Будем молиться Господу, чтоб и нам сего не пострадать.
95. Ленивые, когда видят, что им назначают тяжкие дела, тогда покушаются предпочитать им молитву; а если дела служения легки, то отбегают молитвы, как от огня.
96. Бывает, что проходящий некоторое служение по просьбе другого брата, предоставляет оное ему с тем, чтобы его успокоить; другой оставляет свое служение по лености. Иной опять не оставляет его по тщеславию, другой же по усердию.
97. Если ты дал обещание жить в какой-нибудь обители, или вместе с некоторыми братиями, и видишь, что в этой жизни не получаешь душевной пользы, то не отрекайся разлучиться. Впрочем, искусный везде искусен, и наоборот. Укоризны производят многие несогласия и разлучения в мире, а чревообъядение есть причина всех падений и отвержений своих обетов в иноческих общежитиях. Если ты победишь сию госпожу, то всякое место будет тебе способствовать к приобретению бесстрастия; если же она тобою будет обладать, то до самого гроба везде будешь бедствовать.
98. Господь, умудряющий слепцов, просвещает очи послушников видеть добродетели их учителя, и отемняет их не видеть недостатков его; а ненавистник добра делает противное сему.
99. Ртуть может служить для нас, о други, превосходным образцом повиновения: она спускается ниже всякой жидкости, и никогда не смешивается ни с какою нечистотою.
100. Ревностные наиболее должны внимать себе, чтобы за осуждение ленивых не подвергнуться самим еще большему осуждению. И Лот, как я думаю, потому оправдался, что живя посреди таких людей, никогда их не осуждал.
101. Всегда, а наиболее присоборном псалмопении, должно соблюдать безмолвность и безмятежность; ибо то и намерение у бесов, чтобы смущением и развлечением губить молитву.
102. Послушник есть тот, кто телом предстоит людям, а умом ударяет в небеса молитвою.
103. Досады, уничижения и все подобные случаи в душе послушника уподобляются полынной горечи; а похвалы, честь и одобрения, как мед рождают в сладострастных всякую сладость. Но рассмотрим, какое свойство того и другого: полынь очищает всякую внутреннюю нечистоту, а мед обыкновенно умножает желчь.
104. Тем, которые взяли на себя о Господе попечение об нас, должны мы веровать без всякого собственного попечения, хотя бы повеления их и несогласны были с нашим мнением, и казались противными нашему спасению; ибо тогда-то вера наша к ним искушается как бы в горниле смирения. Признак истинной веры в том и состоит, чтобы без сомнения покоряться повелевающим, даже тога, когда мы видим, что повеления их противны нашим ожиданиям.
105. От послушания рождается смирение, как мы и выше сказали; от смирения же рассуждение, как и великий Кассиан прекрасно и весьма высоко любомудрствует о сем в своем слове о рассуждении (д); от рассуждения - рассмотрение, а от сего - прозрение. Кто же не пожелает идти добрым путем послушания, вида, что от него проистекают такие блага? О сей-то великой добродетели и добрый певец сказал: уготовл если благостию Твоею, Боже, нищему послушнику, пришествие твое в сердце его (Пс. 67, 11).
106. Во всю жизнь твою не забывай того великого подвижника, который в продолжении целых восемнадцати лет телесными ушами не слыхал от наставника своего сего привета: „спасайся”; но внутренними ежедневно слышал от самого Господа не слово „спасайся”, которое выражает одно желание и еще неизвестность, но „ты спасен”, что уже определительно и несомненно.
107. Не знают себя и своей пользы те послушники, которые, заметив благосклонность и снисходительность своего наставника, просят его назначить им служения по их желаниям. Пусть они знают, что, получивши их, они совершенно лишаются исповеднического венца, потому что послушание есть отвержение лицемерия и собственного желания.
108. Иной, получив повеление и понимая притом мысль повелевшего, что исполнение приказания не будет ему угодно, оставил оное: а другой, хотя и понимал это, но исполнил приказание без сомнения. Должно испытать, кто из них благочестивее поступил? (е).
109. Невозможное дело, чтобы диавол стал сопротивляться своей воле; да уверят тебя в этом те, которые живут в нерадении, но постоянно пребывают в одном безмолвном месте, или в одном и том же общежитии. Когда мы, живя в каком-нибудь месте, бываем боримы к переходу на другое, то брань эта да будет для нас указанием нашего благоугождения Богу на том месте; ибо когда бываем боримы, то это значит, что мы противоборствуем.
О преподобном Акакии.
110. Не хочу неправедно скрывать и лихоимствовать бесчеловечно, не хочу умолчать пред вами о том, о чем молчать не должно. Великий Иоанн Савваит сообщил мне вещи, достойные слышания; а ты сам, преподобный отче, по опыту знаешь, что сей муж бесстрастен и чист от всякой лжи, от всякого лукавого дела и слова. Он рассказал мне следующее. „В обители моей в Азии (ибо оттуда пришел сей преподобный), в которой я находился, прежде нежели пришел сюда, был один старец весьма нерадивой жизни и дерзкого нрава; говорю сие, не судя его, а дабы показать, что я говорю правду. Не знаю каким образом приобрел он себе ученика, юношу, именем Акакия, простого нрава, но мудрого смыслом, который столько жестокостей перенес от сего старца, что для многих это покажется невероятным; ибо старец мучил его ежедневно не только укоризнами и ругательствами но и побоями; терпение же послушника было не безрассудное. Видя, что он, как купленный раб, ежедневно крайне страдает, я часто говаривал ему, при встрече с ним: „что, брат Акакий, каково сегодня?” В ответ на это он тотчас показывал мне иногда синее пятно под глазом, иногда уязвленную шею или голову; а как я знал, что он делатель, то говаривал ему: „хорошо, хорошо, потерпи и получишь пользу”. Прожив у своего немилосердного старца девять лет, Акакий отошел ко Господу, и погребен в усыпальнице отцев. Спустя пять дней после этого наставник его пошел к одному, пребывавшему там, великому старцу, и говорит ему: „отче, брат Акакий умер”. Но старец услышав это, сказал ему: „поверь мне, старче, я сомневаюсь в этом”. „Поди и посмотри”, отвечал тот. Немедленно встав, старец приходит в усыпальницу с наставником блаженного оного подвижника, и взывает к нему, как бы к живому (ибо поистине он был жив и после смерти), и говорит: „Брат Акакий, умер ли ты?” Сей же благоразумный послушник, оказывая послушание и после смерти, отвечал великому: „отче, как можно умереть делателю послушания?” Тогда старец, который был прежде наставником Акакия, пораженный страхом, пал со слезами на землю; и потом, испросив у игумена лавры (ж) келлию близ гроба Акакиева, провел там остаток жизни уже добродетельно, говоря всегда прочим отцам: „я сделал убийство”. Мне кажется, отче Иоанне, что великий старец, говоривший с умершим, был сам сей Иоанн Савваит; ибо он рассказывал мне еще одну повесть, как бы о другом подвижнике; а я после достоверно узнал, что этот подвижник был он сам.
Об Иоанне Савваите или Антиохе.
111. В той же, говорил он, азиатской обители был некто послушником о одного кроткого, тихого и безмолвного монаха: но видя, что старец как бы почитает и покоит его, он рассудил, что такое обхождение для многих бывает бедственно, потому и упросил старца отпустить его; а как старец тот имел еще другого ученика, то удаление первого не слишком было ему тягостно. Отшедши таким образом, послушник этот, при помощи письма от своего настоятеля, поместился в одном из общежитий, находящихся в Понте. В первую ночь, по вступлении своем в сию обитель, он видит во сне, что некоторые истязывают его за долг, и будто, по окончании сего страшного истязания, он остался должен сто литр золота. Пробудившись от сна он рассуждал о виденном, и говорил сам себе: смиренный Антиох, (это было имя его), поистине еще много остается на тебе долгу. „Прожил я, говорил он, в этом общежитии три года, беспрекословно исполняя всякие послушания, и будучи всеми уничижаем и оскорбляем как пришлец, (ибо кроме меня там не было другого чужестранного монаха). Тогда опять вижу во сне, будто некто дал мне свидетельство в уплате десяти литр моего долга. Пробудившись я понял видение, и сказал себе: еще десять только? когда же я все выплачу? Бедный Антиох! тебе нужен больший труд, и большее бесчестие! С того времени начал я притворяться лишенным рассудка, впрочем не оставлял служения; немилостивые же тамошние отцы, видя меня в таком положении и в прежнем усердии, возлагали на меня все тяжкие дела в обители. Прожив тринадцать лет в таком подвиге, я снова увидел во сне являвшихся мне прежде, будто они пришли, и дали мне рукописание, которое совершенно освобождало меня от попечения о моем долге. И так, когда отцы той обители в чем-нибудь меня оскорбляли, я вспоминал мой долг и терпел мужественно”. Премудрый Иоанн рассказывал мне это, отче Иоанне, как о другом человеке, для того и Антиохом себя назвал; а в самом деле он был тот подвижник, который терпением разодрал рукописание своих согрешений.
112. Но услышим, какой дар рассуждения преподобный сей приобрел крайним своим послушанием. Во время его пребывания в обители св. Саввы, пришли к нему три юных инока, желая быть его учениками. Приняв их с радостию, он тотчас угостил их и старался упокоить после трудов путешествия. По прошествии трех дней, сей старец сказал им: „братия, я блудник по естеству, и не могу кого-либо из вас принять к себе”. Но они сим не соблазнились, потому что знали высокую жизнь старца. Когда же, всячески умоляя его, не могли его убедить, тогда поверглись к ногам его, и просили, чтобы он по крайней мере дал им наставление, как и где им проходить монашескую жизнь. Старец согласился на это, и видя, что они со смирением и послушанием примут слова его, сказал одному из них: „Господь хочет, сын мой, чтобы ты пребывал в безмолвном месте в повиновении у духовного отца”. Второму сказал: „иди, предай волю твою и предай ее Богу, возьми крест твой и терпи в общежитии братий; поистине будешь иметь сокровище на небесах”. Наконец говорит и третьему: „непрестанно помни сие слово Господа: претерпевый до конца, той спасется. Иди, и если возможно избери себе наставника о Господе из всех людей суровейшего и строжайшего, и укрепившись терпением, ежедневно пей от него поругание и уничижение, как мед и молоко”. Брат же сей сказал великому Иоанну: „отче, а если он пребывает в нерадении, то что мне делать?” Старец отвечал: „если бы ты даже увидел, что он блуд творит, не оставляй его, но говори сам себе: друже, зачем ты сюда пришел? Тогда увидишь, что возношение истребится в тебе, и похоть плотская в тебе увянет”.
113. Все, желающие стяжать страх Божий, должны всею силою подвизаться, чтобы в сем училище добродетели вместо добродетели не приобрести лукавства и злобы, хитрости и коварства, пронырливости и гнева; ибо это случается, и не должно этому удивляться. Пока человек остается простолюдином, работником на корабле, или земледельцем, против него не столь сильно и враги царя вооружаются. Когда же видят, что он взял печать царскую и щит, меч, оружие и лук, и оделся в воинскую одежду (з): тогда скрежещут на него зубами, и всячески покушаются убить его. Итак дремать не должно.
114. Видел я, что незлобивые и прекрасные отроки пришли в училище для научения премудрости, для образования и получения пользы, но, по причине сообщества с другими, ничему там не выучились, кроме грубости и порока. Кто имеет разум, тот может понять сказанное.
115. Невозможно, чтобы прилежно обучающиеся какому-либо художеству ежедневно не успевали в нем: но одни познают это преуспеяние, а другие не примечают его, по особенному распоряжению Промысла Божия. Хороший купец на всякий вечер непременно считает дневную прибыль или убыток; но сего он не может ясно узнать, если ежечасно не будет всего записывать в счетную книгу, потому что ежечасное самоиспытание ежедневно просвещает душу.
116. Безрассудный, когда его укоряют или осуждают, оскорбляется и старается противоречить, или немедленно просит прощения у своего обличителя, не по смирению, но только, чтобы прекратить выговор. Когда бьют тебя выговорами и укоризнами, молчи, и принимай душевные прижигания. Или лучше сказать, светильники чистоты. Когда же духовный врач твой перестанет тебя обличать, тогда кайся пред ним: ибо в самом действии гнева он, может быть, и не примет твоего покаяния.
117. Пребывающие в общежитии, хотя и против всех страстей на всякий час должны подвизаться, но в особенности против двух: против чревонеистовства и вспыльчивости; потому что во множестве братий бывает и много поводов для сих страстей.
118. Пребывающим в послушании диавол влагает желание добродетелей невозможных для них; подобным образом и живущим в безмолвии он советует несвойственное им. Раскрой ум неискусных послушников, и найдешь там погрешительную мысль: желание безмолвия, крайнейшего поста, неразвлекаемой молитвы, совершенного нетщеславия, незабвенного памятования смерти, всегдашнего умиления, всесовершенного безгневия, глубокого молчания, чистоты превосходной. По особенному Промыслу Божию, не имея сих добродетелей в начале, они безрассудно перескакивают чрез предлежащие им степени, будучи обольщены врагом, который побуждает их искать сих совершенств прежде времени, с тем, чтобы они, не устояв в терпении, не получили их и в свое время. Напротив того, сей обольститель ублажает перед безмолвниками страннолюбие послушников, их служения, братолюбие и утешительное сопребывание в обществе, их служения больным. Намерение же льстеца сего состоит в том, чтобы и сих подобно первым с
