Мнение о клятве апостолов и отцов церкви

Слова Иисуса — не клянись вовсе — породили множество толкований в первые века христианства.

Апостол Иаков в соборном послании своем, говорит: Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас! «да, да» и «нет, нет», дабы вам не подпасть осуждению (Иак. 5, 12).

Апостол Павел сам прибегал к клятве, как это видно из посланий Его: а) в послании к Римлянам он писал: Свидетель мне Бог, Которому служу духом моим в благовествовании Сына Его, что непрестанно воспоминаю о вас (Рим. 1, 9); б) во втором послании к Коринфянам: Бога призываю во Свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2 Кор 1, 23); в) в послании к Филиппийцам: Бог — свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа (Флп. 1, 8).

Святой Иустин Философ в своей первой Апологии, излагая учение Иисуса Христа, говорит: «О том, чтобы совсем не клясться, а говорить истину, Он так заповедал: вовсе не клянитесь! Но да будет слово ваше: "да, да" и "нет, нет". А что сверх этого, то от лукавого».

Святой Ириней в четвертой книге своей против ересей (13), доказывая, что Иисус не отменил заповеди закона, говорит: «И что Господь заповеди закона, которыми человек оправдывается, не разрушил, но распространил и восполнил, это открывается из Его слов. Сказано древним, говорит Он: не прелюбодействуй; а Я говорю вам... И — сказано: не преступай клятвы; а Я говорю вам: не клянитесь вовсе, но да будет у вас слово: "да, да", "?нет, нет"».

Тертуллиан, по-видимому, не отвергал клятвы вообще, но не допускал возможности клясться демонами, как то делали язычники. Так, в Апологии своей (32) он говорит: «Что же касается до гениев или демонов, то мы и заклинаем, дабы изгнать их из тел человеческих. Мы не клянемся и не божимся ими, чтобы не воздать им чести, принадлежащей Единому Богу».

Святитель Василий Великий, уговаривая сборщиков податей не принуждать плательщиков к клятвам и повторяя то же в письме к правителю области (81, 85), выразился так: «Как скоро люди научаются нарушать клятву, то думают, что клятва изобретена для них в орудие обмана» (Творения. Т. 6). Он же, в правиле 29-м (Т. 7): «Кто связал себя клятвой на злое дело, тот пусть принесет покаяние за опрометчивость в клятве, но да не поддерживает своего лукавства под видом благоговения. Сохранение клятвы не принесло пользы Ироду, который, чтоб не нарушить клятвы, сделался убийцей Пророка. Клятва вообще запрещается, тем более достойна осуждения клятва, данная в злом деле» (Свт. Василий Великий. Творения. Т. 7).

Святитель Григорий Богослов в разговоре «На тех, которые часто клянутся» (Творения. Ч. 5) говорит: «Что хуже клятвы? Я рассуждаю, что ничего нет хуже... Если бы не было опасности от ложной клятвы, то клятва была бы делом благочестия... Ложная клятва, как давно уже доказано, есть отречение от Бога... Благонравным менее нужды в клятве; что говорю: менее? Им вовсе не нужна клятва. За них порукою добрые нравы...» Допуская затем клятву, когда представляется необходимость избавить других от опасности или себя от обвинений в гнусном преступлении, Григорий Богослов продолжает: «Я утверждаю, что должно избегать клятв наиболее ужасных, короче сказать, тех, в которых упоминается Божие Имя. Желал бы никакой клятвы не дозволять, а в противном случае пусть будет какая-нибудь другая клятва... Множество клятв есть уже признак, что нет к тебе доверия; поэтому или вовсе не клянись, или клянись как можно реже. Иной скажет, что множеству клятв лучше поверят; но разве из многого невероятного может составиться вероятное?.. Не находим ли, что и Бог иногда клянется? Так говорит Писание. Но что совершеннее Бога? Конечно, не найдешь ничего совершеннее. А если ничего нет совершеннее, то, значит, что Бог и клясться не может. Как же в Писании говорится, что Бог клянется Самим Собой? Как скоро Бог говорит что-нибудь, это уже есть клятва Божия, и Он перестал бы быть Богом, если бы сказал ложь... А что Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной, то тогда и убивать было законно, ныне же не позволено даже ударить; тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка, ныне же осуждается самое первое движение ко греху. А потому целомудренный и не клянется».

Святитель Иоанн Златоуст в знаменитых «Беседах о статуях», произнесенных в Антиохии после народного мятежа и ниспровержения императорских статуй, восстает против привычки антиохийцев клясться: «Сколько раз мы, в раздражении и гневе, клялись не примиряться с оскорбившими нас; потом, когда гнев угасал и раздражение утихало, мы и хотели бы мириться, но, будучи удерживаемы клятвами, скорбели, как захваченные какой-либо сетью и связанные неразрешимыми узами. Поэтому и дьявол, зная, что гнев есть огонь и легко погасает, а по угашении гнева бывает примирение и дружба, зная это и желая, чтобы огонь этот оставался неугасимым, нередко связывает нас клятвой, дабы, если и прекратится гнев, то остающийся еще за нами долг клятвы поддержал в нас пламя и произошло одно из двух: или, примирившись, мы нарушили бы клятву, или, не примирившись, подвергли бы себя осуждению за злопамятство. Зная это, будем избегать клятв» (Беседа 8). «Подлинно, тяжек этот грех, и весьма тяжек: он весьма тяжек потому, что не кажется тяжким; потому я и боюсь его, что никто не боится его. Потому-то я и веду продолжительную речь об этом, что хочу исторгнуть глубокий корень и уничтожить долговременное зло. Но такой-то, скажешь, человек хороший, имеющий сан священника, живет весьма целомудренно и благочестиво, однако клянется? Не говори мне об этом хорошем, воздержанном, благочестивом и имеющем сан священства; но, если хочешь, -пусть это будет Петр или Павел, или ангел, нисшедший с неба, я и тогда не посмотрю на достоинство лица, потому что я читаю закон о клятве не рабский, но царский; а когда читается царский указ, тогда должно умолкнуть всякое достоинство рабов. Если ты можешь утверждать, что Христос повелел клясться или что Христос не наказывает за это, докажи, и я покорюсь. Если же Он с такой ревностью запрещает это и оказывает такую попечительность об этом предмете, что ставит клянущегося наравне с лукавым (а что сверх этого, то есть «да» или «нет», то от лукавого), то для чего ты представляешь мне такого-то и такого-то? Бог произнес приговор над тобой, основываясь не на небрежности подобных тебе рабов, а на предписании Своих законов. Я повелел, скажет Он, и нужно было повиноваться, а не ссылаться на такого-то и не заниматься чужими грехами. Если и великий Давид впал в тяжкий грех, то, скажи мне, неужели поэтому для нас безопасно грешить?» (Слова огласительные. 1-е слово. Т. 2). «Но как же быть, скажешь ты, если кто-нибудь требует клятвы и даже принуждает к тому? Страх к Богу да будет сильнее всякого принуждения! Если ты станешь представлять такие предлоги, то не сохранишь ни одной заповеди. Тогда ты и о жене скажешь: что, если она буйна и расточительна? Скажешь и о любострастном взгляде: уже ли мне нельзя и смотреть? Равно можешь сказать и о гневе на брата: что, если я вспыльчив и не могу удержать своего языка? Таким образом тебе не трудно будет попрать все вышесказанные заповеди. Между тем, касательно законов человеческих ты никогда не смеешь представлять подобные предлоги, но волей или неволей, а непременно повинуешься предписанию. Притом, что касается рассматриваемой заповеди, то тебе может не представиться и необходимости когда-либо клясться. Кто внял учению о вышесказанных блаженствах и устроил себя так, как повелел Христос, того всякий будет считать достойным почтения и уважения, и никто не станет принуждать к клятве» (Беседы на Евангелие от Матфея. 17). Уговаривая не принуждать никого к клятве, Златоуст говорит: «Но если ты не стыдишься ничего другого, так постыдись этой самой книги, которую подаешь для клятвы: раскрой Евангелие, держа в руках которое ты заставляешь другого клясться, и, услышав, что Христос говорит там о клятвах, вострепещи и удержись! Что же Он говорит там о клятвах? А Я говорю вам: не клянись вовсе (Мф. 5, 34)» А ты этот закон, запрещающий клятву, делаешь клятвой? О, дерзость! О, безумие! Ты делаешь то же, как если бы кто самого законодателя, воспрещающего убийство, заставил быть помощником в убийстве. На счет денег ты сомневаешься, скажи мне, и убиваешь душу? Приобретешь ли ты столько, сколько делаешь вреда душе и своей, и ближнего? Если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательство клятвы; а если знаешь, что он лжив, не заставляй его совершить клятвопреступление» (Беседы о статуях. 15).

Блаженный Августин говорит: «Пусть тебя не соблазняет то, что Господь клялся, потому что Один только Бог клянется безопасно, ибо не может ошибаться». Чувствуя, однако, что нельзя безусловно отвергать клятву и что призывание Бога во свидетельство истины, как исповедание веры правосудного Бога, не может быть само по себе грешным, блаженный Августин сам подтверждал иногда слова свои призыванием во Свидетели всевидящего Бога и, по собственному его признанию, делал это с благоговейным страхом, и нравственное чувство его говорило ему, что тут не было греха (Тренч. Нагорная проповедь).

На четвертом (Халкидонском) Вселенском Соборе, между прочим, постановлено потребовать от египетских епископов, чтобы они дали клятвенное обещание разъяснить, почему они медлят подписать послание Льва к Флавиану.

Вот мнения Апостолов и Отцов Церкви о клятве и присяге. К сожалению, мнения эти не только не согласуются между собой, но даже явно противоречат друг другу. Как же тут быть? Каким мнением руководствоваться, когда от нас будут требовать клятвы или присяги?

Конечно, мы должны в этом отношении следовать указаниям Православной Церкви, допускающей присягу по требованию государственной власти. Но так как это допущение не согласуется с буквальным смыслом заповеди о клятве, то попытаемся объяснить, на чем оно основано.

Если бы Господь не в Нагорной проповеди Своей, а просто на вопрос, например, фарисеев, — позволительно ли клясться, — сказал — не клянитесь вовсе, — то такая заповедь Его имела бы безусловно обязательную силу и не допускала бы никаких исключений. Но мы знаем, что эта заповедь дана Им в Нагорной проповеди и притом тогда, когда Он уже высказал, как грешные люди должны перевоспитывать себя, чтобы исполнение новых заповедей не показалось им трудным. В так называемых девяти заповедях блаженства Господь научил нас, какие усилия мы должны употребить над собой, чтобы подготовить себя к исполнению Его заповедей. Он говорил, что мы должны сознать свое нравственное ничтожество в сравнении с Образцом доступного нам совершенства; что, дойдя до такого сознания, мы захотим исправиться, изменить образ своей жизни, отстать от своих греховных привычек, победить свои страсти; — будем оплакивать прошлую, безумно прожитую, жизнь; дадим себе слово жить не так, как хочется, а как Бог велит, то есть по правде Божией; будем винить во всем самих себя, будем строги к себе и снисходительны к другим, и потому не будем гневаться ни на кого, не будем раздражаться, словом, станем кроткими, милостивыми; — будем считать грехом не только поступки свои, противные воле Божией, но даже и помыслы, и через это достигнем той степени совершенства, какая называется чистотой сердца; кроткие, милостивые и чистые сердцем, мы будем вносить с собой мир всюду, где только покажемся, будем мирить враждующих; и тогда мы настолько свыкнемся с новой, обновленной жизнью, что уже не захотим вернуться к прежней греховной и готовы будем перенести всякие гонения за правду и за Вестника этой правды, Христа.

Вот к такому-то обновленному, возрожденному к новой жизни человеку и обращается Господь со Своими заповедями: «Не гневайся ни на кого! Мирись скорее с тем, кто имеет что-либо против тебя! Не нарушай святости брака даже мысленной готовностью изменить жене или мужу! Будь правдивым всегда и во всем, чтобы тебе верили все без особых с твоей стороны подтверждений истинности твоих слов!» И когда ты достигнешь этой степени совершенства, то все, зная твою правдивость, будут верить тебе без всяких клятв; и потому не клянись вовсе.

Итак, следует признать, что требование не клянись вовсе есть лишь необходимое следствие одной из основных заповедей Господних «о правдивости», которую можно выразить словами «будь правдив». Разница между основной и зависимой заповедью заключается в том, что требования основной заповеди не допускают никаких отступлений; в исполнении этого требования заповеди зависимой могут быть сделаны исключения. Это доказал нам Сам Христос. Когда на суде синедриона первосвященник Каиафа спросил Его: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? (Мф. 26, 63), то Господь ответил ему: Ты сказал (по сказанию же Евангелиста Марка, Господь ответил: Я). Вопрос Каиафы был облечен в обычную форму клятвы, и если Господь дал на него ответ, то, значит, Он подтвердил этот ответ клятвой, хотя и не Им произнесенной. Следовательно, Господь в данном случае отступил от данной Им заповеди и тем самым как бы разрешил клятву в исключительных случаях. Обсуждая ответ Господа Каиафе, мы прекрасно понимаем, почему Христос вынужден был отступить от Своей заповеди. На протяжении более трех лет Своего служения Он много раз говорил книжникам и фарисеям о Своем равенстве Отцу, о том, что Он в Отце и Отец в Нем, — словом, о Своем Божестве, о том, что Он — Сын Божий. Но то были частные разговоры с представителями враждебной Ему партии, и от них они могли впоследствии отречься и утверждать, что о божественном происхождении Иисуса ничего не знали. Вот почему надлежало Иисусу официально, перед судом иудейским, объявить Себя Христом, Сыном Божиим. Поэтому, в таком исключительном случае Он и отступил от Своей заповеди. И отступил Он не для Своей выгоды; нет, Он знал, что после такого именно признания с Его стороны Ему будет немедленно объявлен смертный приговор.