(Благодарит за письмо, присланное со Страгием, и за продолжение прежней любви; объясняет, почему не может быть в общении с Евстафием. (Писано в 376 г.))
Хотя поздно получил я ответы на прежние письма, однако же получил от возлюбннейшего Стратигия и возблагодарил Господа, что ты остаешься таким же в любви ко мне. А что и теперь соблаговолил написать ты о том же предмете, это служит доказательством доброго твоего произволения, потому что и сам держишься надлежащего образа мыслей, и мне советуешь полезное. Но поелику опять вижу, что выйдет у меня весьма длинное слово, если порознь буду отвечать на все то, что писано твоим благоразумием, то скажу только, что если благо мира заключается в одном имени мира, то смешно, выбирая того и другого, им толь ко позволять участвовать в мире, а тысячи других исключать из общения в сем благе. Если же согласие с людьми вредными вступающих в оное заставляет под видом мира поступать враждебно, то смотри, каковы те, с которыми вступили в единение возненавидевшие меня несправедливою ненавистию, — не принадлежат ли они к числу не имеющих со мною общения, потому что не имею нужды упоминать теперь о них поименно. Они–то вызваны ими в Севастию, овладели Церковию, священнодействовали на жертвеннике, преподавали хлеб свой всему народу, будучи провозглашены епископами от тамошнего клира, и сопровождены ими по всей стране как святые и состоящие с ними в общении. Если их сторону принять надобно, то смешно начать с ногтей, а не обратиться к самим главам их. Если никого не должно почитать во всем еретиком и бегать, то скажи мне, для чего же сам отделяешь себя и избегаешь общения с некоторыми? Если же должно удаляться некоторых на основании точного исполнения правил, то пусть скажут мне точные во всем исполнители, к какой стороне принадлежат вызванные ими из Галатии? Если все это кажется тебе достойным скорби, то виновником сего вмени мое отделение. Если же признаешь сие безразличным, то извини меня, не соглашающегося приобщиться закваски учащих инаково. По чему, если заблагорассудишь, оставив все оные благовидные слова, обличай со всем дерзновением не ходящих право по евангельской истине.
К Максиму Схоластику
(Услышав от Феотекна, что Максим, происходивший от знатного рода, вступил в жизнь евангельскую и упражняется в добродетели, доказывает ему, что это есть единственно вожделенное благо, потому что оно постоянно; все же прочее, что люди признают за благо, обманчивее сонной грезы. (Писано под конец жизни св. Василия))
Прекрасный и добрый Феотекн пересказал мне о твоей честности и возбудил во мне желание свидеться с тобою, ясно живописав словом облик души твоей, и такую воспламенил во мне любовь к тебе, что если бы не бременила меня старость, не держала возросшая со мною болезнь, то ничто не удержало бы меня, чтобы самому быть у тебя. И действительно, немалое приобретение, из великого и знатного рода перейдя к жизни евангельской, обуздать юность рассудком, плотские страсти поработить уму и водиться смиренномудрием, к какому обязан христианин, который рассуждает о себе, как и должно, откуда он и куда идет; потому что разумение природы сокращает надменность души, изгоняет из нее всякую гордость и кичливость, одним словом, делает учеником Господа, сказавшего: «научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Ибо действительно, любезнейший сын, одно постоянное благо вожделенно и похвально. А это — честь у Бога. Человеческое же — неосязаемее тени, обманчивее сонных грез. Ибо юность проходит скорее весенних цветов и красота телесная увядает или от болезни, или от времени; богатство неверно, слава непостоянна; самые занятия искусствами имеют успех только на время настоящей жизни. И что для всех наиболее вожделенно, искусство в слове, имеет приятность только для слуха.
Упражнение же в добродетели — драгоценное достояние для того, кто имеет, и самое приятное зрелище для того, кто видит. Позаботившись об этом, сделаешь себя достойным благ, по обетованиям, уготованным Господом. А каким образом достигать тебе к уразумению прекрасного и как сохранять приобретенное, говорить об этом нужно было бы долее, нежели сколько позволяет цель настоящего слова. И теперь сказанное пришло мне на мысль вымолвить тебе потому только, что услышал я от брата Феотекна, которому желаю всегда говорить правду, особенно же когда речь идет о тебе, чтобы более прославился Господь в тебе, от чуждого корня приносящем многоценные плоды благочестия.
К Тимофею, хорепископу
(Тимофея, который прежде проводил подвижническую жизнь, а потом стал заниматься мирскими делами, увещевает возвратиться к прежнему роду жизни. (Писано во время епископства))
И написать все, что думаю, нахожу как несоответственным мере письма, так и по другим отношениям неприличным для послания приветственного, но и пройти сие молчанием почти для меня невозможно, потому что сердце мое воспламенено против тебя справедливым гневом. Поэтому избираю середину: об одном пишу, а о другом умалчиваю. Ибо намереваюсь побранить тебя, если позволительно, с дружескою свободою.
Ужели ты, тот Тимофей, который, как известно нам, с детства показывал столько усердия к строгой и подвижнической жизни, что в этом отношении винили тебя даже в неумеренности, потеряв из виду, чтобы все меры прилагать о том, что надобно делать приближающимся к Богу, смотришь на то, что думает о тебе такой–то, отдаешь жизнь свою в зависимость приговору других и не подумаешь, что и друзьям ты бесполезен, и врагам смешон, боишься стыда перед людьми, как беды какой, а не представишь себе, что пока останавливаешься на этом, сам того не замечая, нерадишь о прежней жизни? Невозможно в одно время иметь Успех в том и в другом — ив делах мира сего, и в жизни по Богу. И Божественные Писания, которым научены мы, и сама природа полны подобных примеров. И в умственной деятельности совершенно невозможно в то же время обдумывать двух мыслей. И в принятии чувственных впечатлении нельзя в то же время принять и различить двух голосов, вместе достигающих слуха, хотя отверсты у нас два слуховые прохода. И глаза, если не будут оба устремлены на один видимый предмет, не могут в точности исполнить своего дела. И это показывает нам природа А пересказывать тебе места из Писаний не меньше смешно, как по пословице, показывать сову афинянам. Поэтому для чего соединять нам несоединенное — волнения в общественной жизни и упражнение в благочестии? Не лучше ли, удалясь от сих волнений и от того, чтобы и самим иметь, и другим доставлять дело, оставаться самим собою и, какую давно предположили себе цель благоговейной жизни, утвердить ее самим делом и желающим осмеять нас показать, что не в их силе огорчать нас, когда хотят? Это же будет, когда покажем себя свободными от всего, что подает повод к осмеянию. И о сем довольно. Но хорошо нам сойтись когда–нибудь вместе и обстоятельнее посоветоваться о том, что полезно для душ наших, чтобы при наступлении необходимого для нас исшествия не быть нам застигнутыми в заботах о суетном.
Я с удовольствием принял присланное твоею любовию, оно и само по себе весьма приятно, но во много крат большую приятность дает сему приславший. Приими благосклонно, когда и я пришлю тебе понтийских произведений — восковых свеч и крепительных врачевств; а теперь у меня их не было.
К Палладию
(После свидания с супругою Палладия изъявляет желание видеться с ним самим и просит его сохранить в чистоте ризу нетления, в которую облекся он, недавно приняв Святое Крещение)
Половину желания моего исполнил Святый Бог, подав мне случай к свиданию с благоговейнейшею сестрою нашею, твоею сожительницею. Но Он силен даровать и остальное, чтобы, увидев и твое благородство, воздал я полное благодарение Богу. Ибо весьма желательно мне сие, особенно теперь, когда услышал я, что почтен ты великою честию, бессмертною ризою, которая, облекши наше человечество, уничтожила смерть во плоти, и смертное стало поглощено ризою нетления. Итак, поелику Господь Своею благодатию присвоил тебя Себе, освободил тебя от всякого греха, отверз тебе Царство Небесное и указал пути, ведущие к тамошнему блаженству, то прошу тебя, как человека, в такой мере превосходящего прочих благоразумием, разумно приими благодать и будь верным стражем сокровища, со всем тщанием соблюдая Царский залог, чтобы, сохранив печать неповрежденной, предстал ты Господу, сияя во светлости святых, на чистой ризе нетления не положив никакой скверны или порока, но соблюдая во всех членах святыню как облекшийся во Христа. Ибо сказано: «елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. 3:27). Поэтому да будут у тебя все члены святы, чтобы прилично им было облечься в святое и светлое одеяние.
К Юлиану
(Желает знать, начал ли Юлиан владеть рукою; рассуждает о твердости и постоянстве мыслей; просит Юлиана чаще писать к нему)
Каково было телесное твое состояние в продолжение этого времени? Совершенно ли возвратилось у тебя владение рукою? Как идут прочие дела в жизни? Все ли исполняется по мысли твоей, как желаю тебе и как должно быть по твоему изволению? Ибо у кого ум склонен к переменам, то нимало не странно, если у них и жизнь не упорядочена. А у кого мнение твердо, всегда постоянно и одинаково, тем следует проводить жизнь свою согласно со своим произволением. Правда, что кормчему не дано производить тишины, когда хочет; но нам сделать жизнь свою неволнуемой весьма удобно, если заставим умолкнуть восстающие внутри нас мятежи страстей и станем духом выше всего приражающегося совне. Ибо ни утраты, ни болезни, ни прочие неприятности в жизни не коснутся человека рачительного, пока ум его пребывает в Боге, проникает в будущее, легко и без труда преодолевает бурю, восстающую с земли; тогда как люди, сильно предавшиеся житейским попечениям, подобно откормленным птицам, понапрасну имея у себя крылья, влачатся по земле вместе со скотами.
Дела мои столько же позволяли мне видеть тебя, сколько можно видеть друг друга встречающимся на море. Однако же поелику по когтям можно узнать целого льва, то думаю, что и я достаточно узнал тебя и по кратковременному опыту. А поэтому–то высоко ценю, что имеешь некоторое внимание к делам моим и не отдаляешь меня от мысли своей, но непрестанно содержишь в памяти. А доказательством твоего памятования — письма, которые, чем чаще будешь присылать их, тем большее доставят мне удовольствие.
К Фисту и Магну
(Изъявляет сильное свое желание, чтобы благочестие, насажденное св. Василием еще в юных душах их, возросло до совершенства, и доказывает пользу учения, изложенного письменно, потому что оно приносит пользу и отсутствующим, и потомству)
Приличны и отцам промыслительность о собственных своих детях, и земледельцам попечительность о растениях или семенах, и наставникам заботливость об учениках, особенно когда по дарованиям своим подают они о себе прекрасные надежды. И земледелец рад трудам, когда созревают колосья и подрастают деревья; веселят и ученики учителей, и дети отцов, преуспевая одни доблестию, а другие возрастом. А у меня тем большая о вас забота и тем лучшая на вас надежда, чем дороже всякого искусства и всякого рода животных и плодов то благочестие, которое было укоренено и воспитано мною еще в нежных и чистых душах ваших и которое желаю видеть достигшим совершенной зрелости и приносящим спелые плоды при соответствии моим желаниям вашего любоведения. Ибо известно вам, что и мое к вам благорасположение, и Божие содействие зависят от вашей воли; как скоро приимет она должное направление, и Бог — ваш помощник, призовете Его или нет, и всякий боголюбивый человек сам вызовется учить вас; потому что усердие в людях, способных научить чему–нибудь полезному, бывает непреодолимо, когда души учеников чисты от всякого упорства. Поэтому не препятствует сему и телесное отдаление; потому что Создатель, по преизбытку премудрости и человеколюбия, ни мысли нашей не ограничил телами, ни силы слова — языком, но способным доставлять пользу и в отношении к самому времени дал какое–то преимущество, так что могут они передавать учение не только отдаленным по месту, но и самым поздним потомкам. И эту мысль подтверждает нам опыт, потому что за много лет до нас жившие наставляют современных нам учением, сохраняющимся в письменах. И я, столько удаленный от вас телом, всегда неразлучен мыслию и удобно беседую с вами; и учения не остановят ни суша, ни море, ежели только есть в вас сколько–нибудь заботливости о собственных душах своих.
К монашествующим
(Убеждает их ввести у себя общежитие и остерегаться, чтобы не поколебал их кто в вере отцов)
Думаю, что по благодати Божией не имеете вы нужды ни в каком другом убеждении после тех бесед какие лично имел я с вами, убеждая всех вас принять совокупное житие в подражание апостольскому образу жизни, что и приняли вы как доброе наставление и возблагодарили за сие Господа. Итак, поелику сказанное мною не одни только слова, но такие уроки, которые должны быть приведены в действие, к пользе для вас самих, которые их приняли, к успокоению для меня, предложившего этот совет, к славе и похвале имени Христова, которое призвано на вас, то по сему самому послал я к вам возлюбленного брата нашего, чтобы он и усердных узнал, и ленивых возбудил, и противящихся привел для меня в известность; потому что велико мое желание и видеть вас соединенными вкупе, и слышать о вас, что любите вы не жизнь, никем не свидетельствуемую, но соглашаетесь лучше все быть друг для друга и охранителями строгого исполнения правил, и свидетелями успехов. Таким образом, каждый из вас и сам за себя, и за преспеяние брата получит совершенную награду, к приобретению которой должны вы и словом, и делом все споспешествовать друг другу в непрестанных собеседованиях и убеждениях. Паче же всего убеждаю вас соблюдать в памяти веру отцов и не приходить в колебание по внушениям старающихся совратить вас в вашем безмолвии; ибо знаете, что и строгость жития, не просвещаемая верою в Бога, не полезна сама по себе, и правая вера без добрых дел не в состоянии поставить нас пред Господом, но что должно быть то и другое вместе, «да совершенен будет Божий человек» (ср.: 2 Тим. 3:17) и да не храмлет жизнь наша от недостатка в чем–либо; потому что спасает нас вера, — как говорит Апостол, — «любовию поспешествуема» (Гал. 5:6).
К одной вдове
(Извиняется, что долго продержал у себя лошаков ее, и дает ей и дочери ее полезные наставления)
Гадая о твоем ко мне расположении и зная усердие, какое имеешь к делу Господню, в последнее время понадеялся я на тебя, как на дочь свою, и долгое время имел в своем употреблении твоих лошаков; пользовался, правда, ими бережливо, как собственными своими, но вместе и продлил время их служения. О сем надлежало написать к твоей степенности, чтобы в сделанном увидела ты доказательство благорасположения.
Но вместе напоминаю письмом сим твоему благолепию памятовать Господа и, всегда имея пред очами исшествие из мира сего, так устроять жизнь свою, чтобы дать ответ непогрешительному Судии и за добрые дела свои иметь дерзновение пред Тем, Кто в день посещения Своего откроет тайны сердец наших.
Приветствую чрез тебя благороднейшую дочь твою и прошу ее проводить время в поучении словесам Господним, чтобы душа ее питалась добрым учением, чтобы ум ее возрастал и увеличивался более, нежели сколько возрастает по природе тело.
К одной вдове
(Поощряет ее к благочестивой жизни и поручает ее попечительству женщину, доставившую письмо сие)
И по старости лет, и по искренности духовного расположения, признавая себя весьма обязанным посещать твое несравненное благородство во время личного твоего присутствия и не оставлять отсутствующую, но недостаток свидания восполнять письмами, поелику нашел эту женщину, которая может доставить письмо твоей честности, то приветствую тебя чрез нее, паче всего поощряя к делу Господню, чтобы Святый Бог, досточестно продолжая дни твоего пресельничества «во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2:2), соделал тебя достойною и будущих благ. Потом поручаю тебе и упомянутую выше дочь мою: приими ее, как мою дочь и свою сестру, и в чем потребует совета у твоей благолепной и чистой души, не оставь своим участием и помоги ей, во–первых, в ожидании себе награды от Господа, а во–вторых, в успокоение мне, восполняющему меру любви к тебе по благоутробию Христову.
