Посвящаю Кононивским полям

Действующие лица:

Моя усталость

Нивы в июле

Солнце

Три белых овчарки

Кукушка

Жаворонки

Железная рука города

Человеческое горе

Осталось только упаковать вещи.. Это было одно из тех безчисленных «надо»,которые так меня утомили и которые не давали мне спать. Было совсем неважно насколько большим или маленьки было это «надо»- имело значение только то, что каждый раз оно требует от тебя внимания, что не я им, а оно управляет мною. Фактически ты становишься заложником этого многоликого зверя. Хочеться освободиться, забыть, отдохнуть хотя бы час. Я устал.

Ибо жизнь неумолимо настигает меня и накрывает, как волна котящаяся к берегу. Не только своя жизнь но и чужая. Хотя.. разве я знаю где заканчивается собственная жизнь и где начинается чужая?

Я чувствую как чужое существование проникает в мое, как воздух проникает сквозь окна и двери,как воды ручьев впадают в речку. Я не могу пройти мимо человека. Я не могу быть одиноким. Признаюсь- я завидую планетам: у каждой есть своя орбита и ничто не мешает им следовать своей дороге. Тогда как на своем пути я всегда и везде встречаю человека.

Да, ты стоишь на моем пути и считаешь, что имеешь на это право. Ты везде. Это ты облек землю в камень и железо, это ты через окна домов- через тысячи черных ртов- вечно дышишь смрадом. Ты мучаешь святую тишину земли шумом фабрик, громом колес, пускаешь клубы дыма и пыли, ревешь от боли, от радости и злости. Всюду я встречаю твой взгляд; твои глаза цепкие,жадные влазят в меня и сам ты- в разнообразии цветов и форм застреешь в моей зенице. Я не могу разминуться с тобой. Я не могу быть одиноким. Ты не только идешь со мной рука об руку, ты влазишь всередину меня. Ты кидаешься ко мне в сердце ища там убежища, прячешь свои страдания и боль, свои разбитые надежды и свою безысходность. Свою жестокость, свои звериные инстинкты. Весь ужас, всю грязь своего существования. Тебе ведь все равно что ты меня мучишь? Ты хочешь быть моим господиным, хочешь взять меня..мои руки,мою волю и мое сердце... Ты хочешь высосать всего меня,всю мою кровь, как вампир. И ты это делаешь. Я живу не так как хочу, а так как ты мне приказываешь своими многочисленными «надо» и бесконечными «должен».

Я устал.

Меня утомили люди. Мне надоело быть проездом там, где вечно толкутся эти создания, кричат, ругаются и мусорят. Открыть окна! Проветрить дом! Выкинуть вместе с мусором тех, кто мусорит. Пусть войдут в дом чистота и покой. Кто даст мне возможность быть одиноким? Смерть? Сон?

Я ждал их обоих.

А когда приходил прекрасный брат смерти и брал меня к себе - люди и там подстерегали меня. Они сплетали свое существование с моим в причудливую сеть, пытались заполнить мои ушы и сердце тем, чем сами были полны до краев.. Слушай! Послушай! Ты и тут несешь ко мне свои страдания? Свою мерзость? Мое сердце не может все вместить. Оно полное до краев. Оставьте меня в покое..

Так было по ночам.

А днем я вздрагивал, когда видел человеческую тень, и с отвращением слушал шумные потоки человеческой жизни, что мчались навстречу как лошади, со всех городских улиц.

Поезд летел полный человеческого шума. Казалось, город тянет за мной свою железную руку и не пускает. Меня раздражало чувство неуверенности, которое дражало внутри: разожмет ли рука свои железные пальцы, пустит ли меня? Неужели я освобожусь от этого шума и войду в безлюдные зеленые просторы? И они сомкнуться надо мной, и зря будет клацать костями железная рука? И будет вокруг и во мне тишина? А когда все это случилось, так просто и незаметно, я не услышал тишины: ее заглушили чужие голоса, мелкие, ненужные слова, как опилки и солома на весенних потоках...

У одной знакомой дамы пятнадцать лет болело сердце.. трах-тарах-тах...
трах-тарах;тах..Дивизия наша стояла тогда.. трах-тарах-тах...вы куда едете? Прошу билеты.. трах-тарах-тах...

Какой-то зеленый хаос крутился вокруг меня и хватал бричку за все колеса, а неба тут было так много, что глаза тонули в нем, как в море, и искали за что бы им ухватиться. И были беззащитны.

Наконец мы дома. Белые стены дома возвращают меня к жизни. Как только бричка выкотилась на широкий зеленый двор- куковала кукушка. Тогда я внезапно услышал огромную тишину. Она наполняла весь двор, таилась в кронах деревьев, залегла в глубоких голубых просторах. Так было тихо, что мне стало стыдно за биение своего сердца.

Десять черных комнат, залитые тьмой по самые края. Они окружили мою комнату. Я закрываю двери, и боюсь, что свет лампы вытечет сквозь все щели. Вот я и один. Вокруг ни души. Тихо и безлюдно, но я все равно что-то там слышу, за своей стеной. Оно мне мешает. Что там?

Я слышу твердость и форму мебели затопленных на дне этой тьмы, и скрип помоста под их весом. Ну что же, стойте себе на месте, отдыхайте спокойно. Я не хочу о вас думать. Я лучше лягу. Потушу лампу и сам утону в черной тьме. Может и я превращусь тогда в бездушный предмет,который ничего не чувствует, в «ничто». Так хорошо было бы стать «ничем»- безгласным, нерушимым покоем. Однако там, за моей стеной что-то есть. Я знаю, что если бы войти в темные комнаты и чиркнуть спичкой, то все бы внезапно вскочило на свое место- стулья,диваны,окна и даже карнизы.

Кто знает, может быть я увидел бы образы бледных,призрачных людей словно сошедших с гобеленов, всех тех кто оставили свои лица в зеркалах, свои голоса в щелях и закромах, формы- в мягких матрасах мебели, а тени- на стенах. Кто знает,что делается там, где человек не может видеть..ну вот! Какие глупости. Ты хотел тишины – вот она. Качаешь головой! Не веришь, что вокруг никого нет?

Разве я знаю? Разве я знаю.. разве я могу быть уверенным, что не приоткроются двери..вот так немного, с легким скрипом, и из неизвестной тьмы,такой глубокой и бесконечной не начнут выходить люди..все те,которые складывали в мое сердце,как в свою шкатулку, свои надежды, гнев и страдания или кровавую жестокость зверя. Все те, мимо которых я не могу пройти, те, что утомили меня. Что же удивительного в том, что они еще раз прийдут?

Вот я уже их вижу. Ба! Как вас много..Это вы, с которых вытекла кровь сквозь маленькую дырочку от солдатской пули, а это вы..сухие препараты; вас завивали в белые мешки, качали на веревках, а потом складывали в плохо прикрытые ямы, откуда вас выкапывали собаки..вы смотрите на меня с укоризной- и вы правы. Знаете, я раз читал, как повесили целых двенадцать..целых двенадцать..и зевнул. А второй раз новость про ряд белых мешков заел спелой сливой. Так взял,знаете в руки прекрасную сочную сливу..и почувствовал во рту приятный сладкий вкус.. Вы видете я даже не краснею, лицо мое белое, как и у вас, потому что ужас высосал из меня всю кровь. У меня нет даже капли горячей крови и для тех живых мертвецов, среди которых вы ходите,словно кровавое марево.

Проходите! Я устал.

А люди идут. За одним другой, третий, и так без конца. Враги и друзья, близкие и чужие- и все кричат в мои уши криком своей жизни или своей смерти, и все оставляют в моей душе след от своих подошв. Закрою уши, закрою душу и буду кричать: тут не свободный вход!

Открываю глаза и вижу в окнах глубокое небо и ветки берез. Кует кукушка. Бьет молоточком в большой хрустальный колокол-ку-ку!- и сеет тишину по траве. Представляю зеленый двор- он уже поглотил мою комнату,- я вскакиваю с постели и кричу в окно кукушке: «Ку-ку..ку..Добрый день!»

Ах,как всего много:неба,солнца, веселой зелени. Бегу во двор. А там брязчат железные цепи и гавкают собаки. Большые белые овчарки, как медведи, скачут на задних лапах, и скачет на них густая шерсть. Подхожу ближе. Ну, ты чего, собака..как тебя звать? Ну полно, Оверко.. Не слышит, не видит. Скачут красные глаза,скачет широкий лоб. Рвется и не может выскочить зубастый гнев с глубокой пасти и только подскакивает шерсть. Ну чего ты,Оверко? Почему горят твои красные глаза и тонут в огне вместе и страх и ненависть? Я тебе не враг и тебя не боюсь. Ты можешь выдрать кусок моего тела или укусить за ногу..Ах, какая это мелочь. Какая это мелочь, если бы ты знал. Тихо,собака,тихо. Правда, я понимаю,цепь. Ты на нее больше сердит чем на меня..из-за нее твои передние лапы болтаются в воздухе, это она душит за горло и загоняет назад твою огненную злость. Подожди немного. Сейчас будешь на свободе. Что тогда ты мне сделаешь? Ну стой же спокойно, не шевелись, пока не снимут цепь..а тепер вперед! Ну куда же ты, куда? Ха-ха! Вот глупая собака. Глаза закрыла, голова набок, вместе с ногами- и это все без памяти мчиться. Рвет когтями траву, отбрасывает ее от себя, и летят вдогонку за ней збитые комки ее шерсти. Ну, а я? Как же я?

Забыла? Теперь- круг, по кругу, еще раз. У, благородная порода- тебя воля дороже злости.

Тем временем мне рекомендуют Паву, степенную матрону, и ее второго сына. Это страшный Трепов. В то время как Оверко чистый сангвиник и на все бросается не глядя, как-будто у него перед глазами туман,- Трепов солидный, вальяжный. Он совсем солидно, как-будто обдумано, перекусит вам горло, и в его сильных ногах, которые станут на вашу грудь,будет много самоуважения. Даже когда он спокойно лежит и выискивает блох на своем животе, его подрезанные уши все контролируют, его широкий лоб мыслит и так солидно свисает мокрый язык с зубастой пасти.

Мои дни проходят среди степи, долины налитой зеленым хлебом. Бесконечные тропы, скрытые, интимные, как-будто только для самых близких, водят меня по нивах, а нивы катят и катят зеленые волны и хлюпают ними аж до самых краев неба. У меня теперь есть отдельный мир, он как жемчужная оправа: две половины соединились- одна голубая,вторая зеленая, и замкнули в себе солнце - жемчужину. А я там хожу и ищу покой. Иду. Меня преследует тучка маленьких мушек. Можно подумать, что я планета, которая передвигается вместе со спутниками. Вижу как синие небо разкроили надвое чорные крылья вороны. И от этого- синее небо, чернее крылья.

На небе солнце- среди нив я. Больше никого. Иду. Глажу рукой соболиную шерсть ячменя, шелк колосистой волны. Ветер набивает мне уши кусками смешавшегося шума. Такой он горячий, такой нетерпеливый, что аж кипит серебрянный овес. Иду дальше-кипит. Тихо плывет голубыми реками лен. Так тихо,спокойно в зеленых берегах, что хочется сесть в лодку и поплыть. А там ячмень склонился и течет..течет с тонких усиков лучи солнца. Иду дальше. Все течет. Волнует солнце. Тропинки причудливо извиваються, невидимые глазу, но знакомые путнику наощупь. Васильки смотрят в небо. Они так хотели быть на него похожими, что стали им.

Теперь пошла пшеница. Твердый колос бьет по руках, а стебель ложится под ноги. Иду дальше- все пшеница и пшеница. Когда же она закончится? Бежит по ветру, как табун лисиц и блистят на солнце хребты волн. А я все иду, одинокий на земле,как солнце в небе, и так мне хорошо, что нет меж нами тени чужака. Прибой колосистого моря проходит сквозь меня и течет в неизвестность. Наконец останавливаюсь. Меня останавливает белая пена гречки, пахучая,легкая, как-будто взбитая крыльями пчел. Просто под ноги ложится певучая арфа и гудит всеми струнами. Стою и слушаю.

Полные уши этого дивного шума поля, этого шелеста шелка, этого текучего как вода пересыпания зерна. И полные глаза сияния солнца, ибо каждый стебель передает его блеск.

Вдруг все гаснет,умирает. Вздрагиваю. Что случилось? Откуда? Тень? Неужели кто-то третий? Нет, всего лишь туча. Одна минута темного горя – и мгновенно улыбнулось золотое поле, махнуло крыльями аж до краев синего неба. Как- будто хотело взлететь. Только тогда передо мной открылась вся его безграничность, теплая,живая, непобедимая мощь. Овес,пшеница, ячмень- все это слилось в одну могущественную волну; она все затопила, забрала в плен. Молодая сила дрожит и прорывается сквозь каждую прожилку стебля; клокочет надежда и ожидание.

Я только теперь увидел село- небольшую кучку соломенных крыш. Оно едва заметно. Его обняли зеленые руки, которые протянулись к домам. Село запуталось в ниве, как в паутине мушка. Что значат для такой силы эти домики? Ничего. Сольються с ними зеленые волны и поглотят. что значит для них человек? Ничего. Вышла в поле белая точка и утонула в нем. Она кричит? Поет? Двигается? Немая свобода просторов все проглотила. И снова ничего. Даже следы человека стерты и скрыты: поле спрятало тропы и дороги. Оно всего лишь катит и катит зеленые волны и хлюпает аж до самого неба.

Всем эти правит ритмичный, сдержанный шум, спокойный, уверенный в себе, словно маятник вечности. Как крылья мельниц, которые чернеют надо полем: безразлично и безостановочно очерчивачя круг в воздухе, как- будто говоря: так будет вечно. Так будет вечно.. іn saecula saeculorum... іn saecula saeculorum

Поздно я возвращался домой. Пришел освеженный духом полей, пахучий как дикий цветок. В складках моей одежды я принес запах полей, словно старозаветный Исай. Спокойный, одинокий, присел на крыльцо пустого дома и смотрел, как строилась ночь. Как она возводила легкие колоны, заплетала их сетью теней, сдвигала легкие,дрожащие стены, а когда стемнело увенчала свое творение огромным звездным куполом. Теперь я могу спокойно спать, твои крепкие стены отгородят меня от мира. Спокойной ночи вам,нивы. И тебе кукушка. Я знаю, завтра с утренним солнцем ко мне вдом влетит твое контральто: «Ку-Ку! Ку-ку!» и сразу же передаст свое возвышенное настроение.

Трепов!Оверко! Пава! Четыре пальца в рот- и дикий степной свист. Бегут. Словно трое белых медведя. Может они раздерут меня на куски, а может примут приглашение прогуляться в поле. Хо-хо! Оверко не может без выходок! Прыгает словно глупый телок, и искоса поглядывает на меня. Трепов гордо несет свою густую шерсть и его ноги упираются в землю,словно огромные белые колоны. Пава же ступает важно, лениво, меланхолично помахивая хвостом. Я иду за ними, и любуюсь тремя широкими, поросшими густой шерстью сильными звериными спинами. Им немного не нравится погода, сильно печет солнце, но я рад ему. И не дай Бог повернуться к солнцу спиной! Какая неблагодарность! Я счастлив, что могу встретиться с ним здесь, среди этих просторных полей, где никто не сможет закрыть его лик, я обращаюсь к солнцу: Солнце, я тебе так благодарен! Ты сеешь золотые зерна,которые проростают в моей душе. Я пью тебя, солнце, твой целющий бальзам, пью как ребенок пьет молоко с материнской груди, теплой и родной. Даже когда ты немилосердно жжешь- я вливаю в себя огненный напиток и пьянею от него. Я тебя люблю. Ибо..слушай:

С тьмы неизвестного появился я на свет, и первый вдох, и первое мое движение- в темноте материнского лона. И до сих пор тот мрак одолевает меня- каждую ночь моей жизни он стоит меж мной и тобой. Его слуги-тучи, горы, темницы- закрывают тебя от меня- и мы втроем знаем, что настанет тот час,когда я неумолимо растворюсь в нем навеки. Ты только гость в жизни моей,солнце,желанный гость,- и когда ты уходишь я пытаюсь тебя удержать. Ловлю последний луч среди туч, ищу искру твоей жизни в огне, в лампе,феерверке, собираю ее с цветов, со смеха ребенка, с глаз любимой. Когда же ты гаснешь и скрываешься – я создаю «идеал» по твоему подобию и надежно прячу в сердце, и он мне светит. Смотри же на меня, солнце, и укрепи мою душу, так как ты укрепило мое тело. (Ловлю себя на мысли, что обращаюсь к солнцу, как к живому сеществу. Неужели мне не хватает человеческого общества?) Мы идем полем. Три овчарки и я. Тихий шепот дыхания молодых колосков плывет над нами. Где-то в траве шелестит перепел, брынчит серебрянная струна кузнечика. Воздух дрожит от жары, и в этом прозрачном тумане танцуют тополя вдалеке. Широко, спокойно. Собаком жарко. Притаились у обочины словно три стога шерстянного сена свесив уныло языки. Я присел рядом. Тяжело дышим. Тихо. Неужели время остановилось? Или может наоборот летит? Пора ли нам идти?

Мы встали, и лениво остчитывая каждый сделанный шаг, пытаемся принести дмомой долгожданное спокойствие. Идем сквозь черный пар. Это тепло дыхнула на нас вспаханная черная земля, полная покоя и надежды. Отдыхай тихо под солнцем, ты так же устала, как и я. Я пропустил сквозь душу черный пар...

Никогда я не чувствувол более так связи с землей как здесь. В городах земля закована в камень и железо- и недоступна. Здесь я стал к ней ближе. Сутра я будил сонную воду колодца. Когда пустое ведро плескалось и гудело об его стены, он гулко ухал, а вода дрожала и переливалась на солнце. Я пил ее свежую,холодную,еще переполненную снами и торопливо умывался ею.

После того пил молоко. Белый пахучий напиток пенился в стакане, и поднося его к губам, я знал, что меня наполняет мягкая как детские кучери трава, на которой еще недавно роями сидели бабочки. Я пью чистый экстракт поляны.

Или тот черный хлеб, который пахнет по-сельски духмяно. Он мне как родной ребенок, растущий на глазах. Он бежит полями, словно дикий огненный зверь. А у нивы стоят мельницы поджидающие его, словно ловушки, и готовы схватить зверя, что бы перемолоть зерно в муку. Я все вижу, и простая, по-дестки искренняя моя любовь к земле.

Я богат,хоть у меня ничего и нет. Ибо независимо от партий и програм, земля принадлежит мне. Она моя. Всю ее-большую, роскошную- всю я помещаю в себе. Там я ее создаю заново, и тогда я имею на нее право вдвойне.

Когда лежишь лицом к небу и вслушиваешься в тишину полей, то замечаешь, что в ней есть что-то небесное. Как-будто что-то сверлит небо, тешет метал, а вниз падают маленькие, едва слышные отзвуки. Нивы шумят и мешают. Прогоняю шум нив, слушаю небесные голоса. Тогда узнаю. Это жаворонки. Это они невидимые, кидают с небес свою песню. Громкую,железную и капризную, такую необычную. Может поют,может смеются или плачут..

Не лучше ли сесть и просто закрыть глаза? Так и делаю. Сажусь. Вокруг меня темно. Мерцают поодинокие, острые отзвуки и мелко сыпется смех на металическую доску. Хочу поймать, запомнить- и не выходит. Вот-вот, кажется...Тью-и,тью-и..ти-и.. нет, совсем не так. И не похоже совсем. Хотелось бы знать как они это делают? Бьют клювами по железной поверхности солнца? Играют на его лучах, как на струнах? Сеют песню сквозь мелкое сито?

Открываю глаза. Теперь я уверен, что с этого посева взошли целые бороны серебристого овса, долгоусого ячменя,и золотой пшеницы. А с неба все падает и падает...Кроме этой песни ничего и слышать не хочеться. Она ядовита. Пробуждает жадность: чем больше слышишь, тем больше хочется услышать снова. Чем больше ловишь, тем трудней поймать.

Теперь я бегаю в поле и часами слушаю, как в небе играет оркестр и поет хор.

Ночью просыпаюсь, сажусь на краю кровати и напряженно вслушиваюсь, как что-то упорно сверлит мой мозг, щекочет сердце и дрожит возле уха чем-то неуловимым. Тью-и,тью-и..ти-и.. нет, совсем не так. Хотелось бы знать как они это делают? Наконец-то подсмотрел. Серая маленькая птичка, словно комок земли, низко весела над полем. Трепещали крылья, снова и снова упорно и тяжело натягивала вверх струну от земли к небу. Струна дрожала и гудела. Потом падала вниз, соединяла небо с землей в одну арфу и играла симфонию поля. Это было прекрасно.

 

Так проходили дни моего intermezzо среди тишины и чистоты, и благославен я был меж золотым солнцем и зеленой землей. Благословен покой моей души. Из под старой страницы жизни выглядывала новая и чистая, и я хотел бы знать что там будет написано. Только бы я не испугался тени человека и не думал о том,что человеческое горе притаилось и ждет меня. Когда случится такое чудо, то это будет ваша заслуга, зеленые нивы с шелковым шумом,и твоя,кукушка. Твое печальное «ку-ку» смывало мою усталость, словно слезы плакучей березы.

Мы таки встретились на ниве- и молча стояли минуту- я и человек. То был обыкновенный мужик. Не знаю кем я ему показался, но сквозь него я внезапно увидел кучу черных соломенных крыш, затертых нивами, девушек в облаке пыли, которые возращались с чужой работы, грязных,некрасивых, с костлявыми спинами бледных женщин склонившихся над коноплями, несчастных детей с голодными псами..Все на что я смотрел и чего не видел. Он был для меня словно палочка дирижера, что вызвала вихрь новых отзвуков с мертвой тишины.

Я не убегал;наоборот, мы даже разговорились, как-будто давно знакомы.

Он говорил так просто и спокойно о вещах,полных ужаса для меня, как жаворонок бросал на поле песню, а я стоял и слушал, и что-то дрожало внутри меня.

Ага, человеческое горе ты-таки ловишь меня? Я не убегаю! Уже натянулись ослабленные струны, уже чужое горе играет на них!

Говори,говори..

Что говорить? В этом зеленом море, его всего одна капля. К кому пришла горячка и задушила детей, тому еще легче. А другого пусть господь бог защитит. А у него аж пятеро ртов, как мельниц, которым нужно что-то бросить в жорна.

«пятеро детей голодных почему-то не забрала горячка»

Говори,говори...

Люди хотели землю взять, а теперь копают ее в Сибире..Ему еще ничего: год сидел в тюрьме, а теперь раз в неделю пристав бьет его по лицу.

«Раз в неделю человека бьют по лицу»

Говори,говори!

Как только воскресенье- люди в церковь, а он на «явку» к приставу. А все-таки не так обидно,когда бьет свой. А сейчас боишься слово сказать. Был тебе приятель, а теперь продает тебя украдкой. Оторвешь слово как кусок сердца, а он кинет его собакам.

«Близкие готовы продать»

Говори,говори!

Ходишь среди людей словно среди волков. Только и знай- будь на чеку. Везде внимательные уши, протянутые руки. Бедный у нищего воруют рубашку, сосед у соседа, отец у сына.

«Среди людей как среди волков»

Говори, говори..

Людей сьедает нужда,водка, а те в темноте жрут друг друга. Как нам еще солнце светит? И не гаснет? Как мы можем жить?

Говори,говори..

Разкали совим гневом железную баню, покрой ее тучами своего горя, чтобы был гром и молния. Освежи землю и небо. Погаси солнце и зажги другое в небе.. Говори,говори..

Город снова протянул свою железную руку на зеленые нивы. Покорно дал я себя забрать, и пока железо тряслось и трещало, я еще раз, в последний раз, вбирал в себя спокойствие долины, синюю дрему далеких просторов. Прощайте, нивы. Катите себе свой шум на позолоченных солнцем хребтах. Может кому-то он пригодится как и мне. И ты кукушка, с верхушки березы. Ты тоже строила струны моей души. Они ослабли, а теперь натягиваются снова. Слышите? Вот они даже зазвучали... Прощайте. Иду в люди. Душа готова, струны тугие, настроенные, она уже играет.

Сентябрь 1908 г.