Порнография в виде Зимнего Музея

Секс, половой акт, половые сношения да и все что угодно из этих слов, действий, явлений я непременно представляю себе как Зимний Музей.

Зимний Музей

Разумеется, чтобы добраться от секса до Зимнего Музея, необходимо преодолеть некоторое расстояние. Также потребуются определенные усилия: сделать несколько пересадок в метро, пройти через подземелье зданий, где‑то перезимовать… Но эта суета – лишь по первости. Достаточно единственный раз выучить маршрут схемы сознания, и до Зимнего Музея доберется кто угодно в мгновенье ока.

И это не ложь. Я серьезно.

Когда секс становится в городе темой для разговоров, когда сексуальные волны переполняют мрак, я всегда стою у входа в Зимний Музей. Вешаю пальто на крючок, кладу шапку на полку, складываю перчатки на край стола, затем вспоминаю о шарфе, обмотанном вокруг шеи, снимаю его и вешаю поверх пальто.

Зимний Музей совсем небольшой. Всё – экспонаты, их жанры, стратегия управления, всё от начала и до конца – частный музей. Как минимум здесь отсутствует общая концепция. Есть скульптура египетского собачьего бога, секстант Наполеона III, старинный колокол, найденный в пещере Мертвого моря, но и только. Сами экспонаты никак между собой не связаны. Словно измученные холодом и голодом сироты ютятся они на корточках с закрытыми глазами в своих футлярах.

Внутри музея очень тихо. До открытия еще есть некоторое время. Я достаю из выдвижного ящика стола слесарный инструмент, похожий на бабочку, завожу пружину напольных часов и выставляю точное время. Я – если только не ошибаюсь – работаю в этом музее.

В самой атмосфере музея господствуют, подобно тому, как обычно распускается миндаль», тихие утренние лучи и слабое предчувствие полового акта.

Я обхожу музей, распахиваю шторы, запускаю на полную мощность паровое отопление. Затем отбираю и складываю стопками на столе возле входа платные буклеты. Включаю нужное освещение. В смысле – как в Версале: нажимаешь на схеме музея кнопку А‑6, и загорается свет в покоях короля. Также я проверяю состояние водяного кондиционера. Чучело европейского волка задвигаю чуть глубже, чтобы дети не достали руками. Добавляю жидкое мыло в туалете. О порядке этих действий можно не задумываться – тело сделает все само. Я, что ни говори, хотя толком выразить и не смогу, – это я сам.

Потом я иду на маленькую кухню, чищу там зубы, достаю из холодильника молоко, наливаю его в кастрюльку и разогреваю на электроплите. Электроплитка, холодильник, зубная щетка – вещи незнатные, приобретены в окрестных магазинах. Но в стенах этого здания даже они выглядят музейно. Молоко – и то кажется древним молоком, выдоенным из доисторической коровы. Иногда я сам перестаю понимать – это музей подтачивает действительность или действительность поглощает музей.

Молоко разогрелось, я сажусь за стол, пью его и разбираю накопившуюся корреспонденцию, которую можно разделить на три категории. Первая – счет за водопровод, вестник археологического кружка, извещение об изменении телефонного номера греческого консульства и прочие канцелярские документы. Вторая – всевозможные впечатления, жалобы, похвалы и предложения посетителей музея. Чего только не приходит людям в голову! Причем – не обязательно на исторические темы. Например: «Рядом с гробницей в Месопотамии нашли винную бутылку периода позднего Хань [10]. Какие неприятности она могла им принести?» Перестанет музей заниматься такими проблемами – куда же тогда обращаться людям?

Я хладнокровно отправляю корреспонденцию первых двух категорий по местам, достаю из выдвижного ящика жестяную банку с печеньем, съедаю три, запивая остатками молока. И в заключение вскрываю последнее письмо – от хозяина музея. В нем все просто: на дизайнерском листе бумаги яичного цвета черными чернилами выведены указания.

1 Кувшин № 36 упаковать и отнести в хранилище.

2 Вместо него на место Q21 выставить пьедестал А/52 (без скульптуры).

3 Над местом 76 заменить лампочку на новую.

4 Вывесить на входе объявление о выходных днях на следующий месяц.

Я, разумеется, следую этим указаниям. Оборачиваю в холст и убираю кувшин № 36, вместо него исступленно выволакиваю тяжеленный пьедестал А/52. Встаю на стул и заменяю над местом 76 лампочку. Пьедестал тяжелый и неброский, кувшин № 36 у посетителей был популярен, лампочка почти новая, но кого интересует мое мнение. Я делаю как велено, затем убираю молочную кружку и печенье. Приближается время открытия музея.

Я причесываюсь перед зеркалом в туалете, поправляю узел галстука, проверяю, стоит ли пенис. Все в порядке.

* кувшин № 36

* пьедестал А/52

* лампочка

* эрекция

Секс, будто морское течение, рвется в двери музея. Стрелки напольных часов отмеряют острый угол одиннадцати. Зимний свет из окна стелется по полу, словно лижет его, прямо до середины зала. Я неспешно пересекаю помещение, отодвигаю засовы, распахиваю двери. В тот миг, когда двери открываются, все изменяется. Загорается свет в покоях Людовика XIV, молочная кастрюлька перестает терять свое тепло, кувшин № 36 незаметно погружается в желеобразный сон. Над моей головой слышится топот нескольких суетливых мужчин.

Я перестаю кого‑либо понимать.

Видно, что у входа кто‑то стоит, но мне все равно. Какое мне дело до входа. Почему? Думая о сексе, я всегда оказываюсь в Зимнем Музее. И мы все там, скрючившись как сироты, ищем тепла. Кастрюля находится на кухне, коробка с печеньем – в выдвижном ящике, а я – в Зимнем Музее.