Специфика эмоциональной сферы человека в старости во многом определяется итогом кризиса, переживаемого им, как правило, в период окончания трудовой деятельности. Наличие данного кризиса подтверждается большинством исследователей старости. Однако наиболее точно, на наш взгляд, он рассмотрен в работе М. В. Ермолаевой. Итак, согласно ее теории во время данного кризиса человек осознанно или неосознанно осуществляет выбор своей стратегии старения. Первая стратегия предполагает возможность дальнейшего прогрессивного развития личности человека. Она осуществляется при тенденции человека как к сохранению старых, так и к формированию новых сфер социальных связей, дающих ему возможность ощущать свою общественную пользу. Вторая — стремление человека прежде всего сохранить себя как индивида, т. е. осуществить переход к деятельности, направленной на «выживание» его как индивида на фоне постепенного угасания психофизиологических функций. Понятно, что возможность развития при такой стратегии ограниченна. Однако большинство работ по психологии старости посвящено только второй стратегии старения. Авторы отмечают, что, к сожалению, многие исследования старости основываются на изучении ее через болезни и фиксируют только явления инволюции, оставляя без внимания эволюционные процессы. Есть тенденция механического перенесения данных таких исследований на всех пожилых людей. Однако это недопустимо. Выделенные стратегии старения слишком различны и обеспечивают разное качество и удовлетворенность жизнью.
Интересно, что в традиционном русском фольклоре тоже отражаются два полярных представления о старости. Так, первому варианту старения соответствуют пословицы типа: «Голова седая, да душа молодая», «Учат добру не дураки, а старики», «Стар дуб, да корень свеж», «Седина бобра не портит», «Стар козел, да крепки рога», «Борода сивая, да душа красивая», «Старое дерево скрипит, да не ломается», «Старое вино меха рвет», «Старый кот, а масло любит», «Старый конь борозды не портит», «Старого воробья на мякине не проведешь», второму — деструктивному варианту старения — «Молодость — пташка, а старость — черепашка», «Старость — не радость, а умирать не хочется», «Молодость — не грех, старость — не смех», «Молодому — все дороги, старому — одна тропа».
Но вернемся к обсуждению выбора стратегии старения. Следует оговорить, что, безусловно, во многом истоки этого выбора лежат в более ранних возрастах. Так, Б. Ливехуд считал, что такой выбор осуществляется в период кризиса середины жизни. А Э. Эриксон полагал, что на исход кризиса старости влияет характер прохождения предшествующих жизненных этапов. Однако, признавая правомерность позиций Б. Ливехуда и Э. Эриксона, мы все-таки утверждаем, что кризис старости предоставляет человеку еще одну возможность выбора. Но в реальной действительности эта возможность может человеком не замечаться. В разговоре на эту тему он назовет много объективных жизненных обстоятельств, делающих невозможным желаемый выбор. Кроме того, выбор деструктивной стратегии старения является, по мнению самого человека, нормальным, поскольку так стареет большинство. Но отсутствие выбора, полагают многие авторы, — это иллюзия. Как писал Д. Чопра, «нормальное» старение на самом деле — сочетание симптомов, порожденных ненормальными убеждениями [70]. М. В. Ермолаева отмечала, что практически любое жизненное событие человек может оценить как в деструктивной, так и в конструктивной форме, т.е. человек свободен в оценке события [64]. Другое дело, что свободный выбор заставляет человека принимать ответственность за него на себя, тем самым во многом может лишить его различных преимуществ положения, в котором выбора нет. Например, «выбирая» болезнь, человек может получать больше любви и внимания близких.
Перейдем к обсуждению психологического содержания выбора. За выбором стратегий старения стоит поиск смысла и цели последующей жизни. Старость с ее уменьшением жизненной перспективы, резким изменением социальной ситуации как бы испытывает на прочность имеющуюся у человека структуру смысла жизни. Под структурой смысла жизни, согласно В.Э. Чудновскому, будем понимать имеющуюся у человека структурную иерархию различных жизненных смыслов. При этом функционирование смысла жизни определяется как содержанием главного смысла, так и характером его взаимоотношений с другими жизненными смыслами.
И тогда первой — конструктивной — стратегии старения будет соответствовать сохранение структуры смысла жизни, хотя главный, ведущий смысл иерархии может измениться. Это происходит тогда, когда структура смысла жизни является иерархией гармонического взаимодействия больших и малых смыслов жизни человека. Важно отметить, что главный компонент этой иерархии, хотя и является ведущим, но тем не менее лишь элемент иерархии, испытывающий влияние других смыслов.
Вторая — деструктивная — стратегия старения будет характеризоваться так называемой распадающейся структурой смысла жизни, когда структурная иерархия во многом перестает существовать. А главный смысл распадается на ряд малых смыслов. В этом случае субъективно ситуация может восприниматься как потеря смысла жизни вообще.
Встает вопрос: насколько осознанно решается проблема поиска и выбора смысла жизни, в старости? По-видимому, не всегда осознанно. Пользуясь типологией удовлетворенности человека жизнью Д.А. Леонтьева, можно заключить, что конструктивной стратегии старения соответствует два варианта. Первый — это неосознанная удовлетворенность. Этот вариант предполагает невключенность рефлексии, отсутствие размышлений о смысле жизни. Но при этом присутствует ощущение наполненности жизни, удовлетворенность ею. Второй — осознанная удовлетворенность. Здесь человек в состоянии дать себе отчет о смысле жизни, и нахождение смысла при этом может стать результатом серьезной внутренней работы.
«Очень многие мои сверстницы — бывшие подруги и приятельницы — не смогли принять происшедших с ними перемен, своей беспомощности. Ведь по сравнению с тем, чем мы были 10 лет назад, мы выглядим просто дряхлыми развалинами. Некоторые погрязли в семейных делах детей и внуков и полностью зависят от них не только материально. Другие не вынесли одиночества. Наследники выросли и оставили их наедине со старостью, болезнями, проблемами.
А мне вовсе не одиноко — сложно быть одинокой в окружении семьи из 16 человек (кошек). А что касается пенсии и дождика, то бывало и похуже. Ты ведь читала Вольтера? Так вот у Вольтера был чудесный персонаж — метафизик и философ Панглос, который основным принципом своей жизни называл фразу: "Нельзя говорить, что все хорошо. Следует говорить, что все к лучшему". Вот про "все к лучшему" я обычно и стараюсь думать в печальные моменты.
Но если бы ты знала, чего мне стоил этот так называемый оптимизм. Сколько понадобилось сил для того, чтобы переосмыслить свою жизнь и спокойно принимать свою старость.
Моя старость, я поняла, — это просто новое для меня время, новый этап в жизни. В нем есть свои трудности, конечно. И Господь распорядился так, что обычно этих трудностей гораздо больше, чем в других возрастах. Они тяжелее переносятся. Но как раз теперь очень важно понять и определить для себя смысл дальнейшей жизни. Благодаря воле Божьей у меня получается не заблудиться в потемках». Ж., 68 лет.
Деструктивной стратегии старения может соответствовать осознанная или неосознанная неудовлетворенность жизнью. В ситуации осознанной неудовлетворенности человек испытывает чувство отсутствия смысла жизни. Неосознанная неудовлетворенность сопровождается чувством пустоты, неудовлетворенностью жизнью без осознавания причин.
«Я стала старая. Нет интереса к жизни, нет желания разговаривать с кем-либо. А вообще все время думаю. Что осталась одна, не с кем поговорить. Плакать все время хочется. Не знаю почему, но хочется». Ж., 73 года.
Необходимо особо остановиться на факторе, который может существенно осложнить процесс выбора стратегии старения — это негативный общественный стереотип восприятия старости. Негативный стереотип старого человека характеризует его как склонного к болезням, консервативного, ворчливого и недовольного жизнью, т.е. в целом абсолютно несчастного. Как отмечала Б. М. Пухальская, стереотипные утверждения, касающиеся старости, являются показателем, отражающим господствующую в обществе концепцию человека [71]. Наше время обычно описывается как эпоха культа молодости, когда ценность человека определяется умением быстро действовать, постоянно приспосабливаться к изменяющимся технологиям и орудиям труда. Снижение престижа старости началось с развитием индустрии. И сегодня старость представляется большинству людей обесцененным периодом жизни.
Следующий вопрос, который может встать, в особенности у молодых людей: а в чем же может найти смысл жизни пожилой человек? По мнению Д.А. Леонтьева, придавать жизни смысл могут как настоящий момент (чувство полноты и насыщенности жизни), так и удовлетворенность итогами прожитого и наличие некоторой временной перспективы [71].
«Счастливы, что послали вам посылку. Видимо, посылка действует на меня как омолаживающее средство, что доказывается сегодня приснившимся сном. Во сне я была школьницей и притом выдвинутой на участие в конкурсе молодых исполнителей (фортепиано). Что-то не ладилось с оформлением бумаг и я, увы, проснулась, так и не успев сыграть сонату Грига» (из письма Ж., 85 лет).
Итак, из рассмотрения кризиса встречи со старостью становится понятным, что дальнейшая специфика эмоциональных переживаний будет определяться выбранной в процессе кризиса стратегией старения. К сожалению, в литературе мало описаны переживания, сопровождающие конструктивную стратегию. Можно только в целом сказать, что и пожилой человек испытывает радость жизни. Сохраняется или впервые появляется ощущение счастья. При этом они могут быть различными. Согласно Ш. Бюлер, для ощущения счастья человеку необходимы удовлетворение потребностей, адаптированность к ситуации, творческая активность и сохранение внутренней гармонии [71]. Действительно, счастливые пожилые люди в основном удовлетворены своим материальным благосостоянием. Принимают собственный возраст, внутренне уравновешены. Имеют возможность реализовать себя через различные аспекты творчества и общения в широких смыслах. Творчество может проявляться не только в создании научных или художественных ценностей, но и в работе на дачном участке, приготовлении пищи и т. п. Также и общение в широком смысле предполагает не только взаимодействие с родными и друзьями, но и общение с живой и неживой природой: животными, растениями, уголками природы в целом. При этом необходимо заметить, что хорошее здоровье, которому общественный стереотип старения придает главное внимание, не является обязательным как для переживания счастья, так и для нормального функционирования в старости.
«Трудности моего возраста? А их вроде бы и нет. Пенсию недавно прибавили. Дети помогают. А вообще семья очень дружная. Все друг друга уважают и любят. Мы все выходные вместе проводим, на дачу ездим. Дети меня очень любят и уважают, поэтому трудностей и не возникает. Представляете, я даже по дому почти ничего не делаю. Только готовлю и с внучкой сижу. Единственная трудность — здоровье. Ну ничего, и хуже бывает.
А молодость у меня была очень трудная. Жила в деревне очень бедно, денег не хватало. На дворе держали и коров, и кур, и поросят. А заколоть не могли — все отдавали в колхоз. Я сама то рожь молотила, то дрова колола. А в войну мне было 25 лет — траншеи копала. Когда появились дети, самая главная проблема была их накормить. Но, несмотря ни на что, я считаю, что жизнь удалась. У меня золотые дети и любящие внуки. Муж был очень хорошим. Очень меня любил. Вообще я считаю себя очень счастливой и мне в жизни очень повезло». Ж., 74 года.
«Смотрю я на розы, и глаз радуется. Думаю, не зря мой труд пропал. А они как чувствуют, будто бы еще краше становятся. Ой, а ночью у меня было такое горе. Две розы сломались. Я чуть не плакала. Многие не понимают меня, но ведь они — цветы — живые. Поэтому когда им больно, то и мне больно и плохо. А вообще земля и цветы дают мне силы». Ж., 75 лет.
«В прошлом году дочь уговорила пожить у нее в городе. Зять у меня хороший, обходительный. К внучатам привязался. Прожил я зиму у них. К весне дело пошло. Солнышко стало припекать. Красота в городе, а у меня на сердце тоска — хочу домой и все тут. И вот сижу как-то на лавочке вечером возле дома, беседую с соседями. Вдруг, мать честная, веришь ли, прямо над городом летят журавли. Да так низко, будто место ищут. Замер я весь. Сердце зашлось: ведь они ко мне на Чены путь держат! Что же я-то здесь делаю? Что я тут кукую? Еще не скрылись за горизонтом, а я уже бегом в дом. Шапку в охапку, деньги в карман, на вопросы не знаю, что отвечал, и бегом на станцию. Тут и поезд подоспел на счастье. Только в вагоне отошел малость. Видишь, как с родных мест-то уезжать». М., 68 лет.
Любопытную точку зрения на успешность адаптации к старости представила известный детский психоаналитик М. Кляйн. Она утверждала, что подоплекой психического здоровья, основой внутренних ресурсов и жизнерадостности является отсутствие зависти к другими людям. Пожилым, по ее мнению, такое отношение к жизни позволяет примириться со знанием, что молодость не вернется, и испытывать интерес к жизни молодых. Такая способность к смирению без чрезмерной горечи и сохранению умения радоваться, как говорила М. Кляйн, берет свое начало в младенчестве и зависит от того, насколько ребенок был способен получать удовольствие от материнской груди [72]. Таким образом, счастье, пережитое в младенчестве, и Любовь к хорошему объекту, обогащающая личность, позволяют чувствовать их по-прежнему и в старости. Как нам представляется, взаимосвязь первых и последних лет жизни, описываемая М. Кляйн, действительно существует, хотя, возможно, она и не настолько фатальна. Но тот факт, что ранние взаимоотношения с родителями сохраняют свою значимость в глубокой старости, необходимо признать достоверным. И. Кемпер, анализирующий итоги групповой психоаналитической терапии пожилых, высказывал свое удивление по поводу того, что «после длительных занятий групповой психотерапией у женщин как центральный пункт неосознанных переживаний возникал непреодоленный материнский конфликт» [73].
Деструктивная стратегия старения, как мы уже говорили, в литературе описана наиболее полно, поэтому эмоциональные особенности людей, выбравших эту стратегию, обсудим подробнее. Прежде всего нужно отметить, что данная стратегия, направленная на сохранение человека как индивида, отличается необходимостью сбережения эмоциональных ресурсов. Для этого у человека формируются специфические защитные механизмы. Заметим, что конструктивная стратегия предполагает, наоборот, возможность траты эмоциональных ресурсов.
Одним из наиболее распространенных переживаний является старческая озабоченность (беспокойство). По мнению М. В. Ермолаевой, хроническая озабоченность играет роль своеобразной готовности к фрустрации, поэтому помогает избежать сильных эмоциональных всплесков в действительно критических ситуациях.
Кроме того, переживание озабоченности придает остроту субъективной картине настоящего (помогает избежать скуки), является одним из способов структурирования времени. В связи с этим легко объяснить такое явление, как слишком сильные, казалось бы, неадекватные переживания пожилых людей. Имеется в виду то, что острые эмоциональные реакции у них вызывают довольно слабые раздражители. Это необходимо им для преодоления социального или эмоционального голода в ситуации сенсорной изоляции.
В качестве защитного механизма можно рассматривать также эмоциональное отстранение, внешне проявляемое как безразличие. О таком человеке родные говорят: он слышит и видит только то, что хочет. Но эмоциональное отстранение помогает избежать глубоких страданий, которыми особенно насыщена старость, таких, как уход из жизни супруга, братьев и сестер и т. п.
Интересно сравнить эмоциональное отстранение в старости с образованием «слепых пятен восприятия» в зрелости. Можно увидеть большое сходство в их действии. А обратившись к анализу других защитных механизмов, действующих в старости, можно наблюдать следующее. Те защитные механизмы, которые в молодости относились к неадекватным, в старости служат действительному сохранению человека как индивида. Нам кажется, что такая инверсия функций защитных механизмов требует дальнейших размышлений.
Помимо активного использования тех или иных защитных механизмов типичным для данной стратегии старения является возрастно-ситуационная депрессия. Это равномерное и стойкое понижение настроения, впервые возникшее в старости. Субъективно оно переживается как чувство пустоты, ненужности, не интересности всего происходящего, остро негативного восприятия собственного будущего. Все чаще человек пребывает в подавленном, грустном настроении без наличия для этого объективных оснований. Возрастают обидчивость и тревожная мнительность, а отрицательные эмоциональные реакции на те или иные неприятности становятся довольно затяжными.
«Настроение чаще у меня подавленное. Это из-за волнения, боязни чего-то страшного, к чему я не готова и вряд ли смогу вынести». Ж., 62 года.
При этом самому пожилому человеку это состояние кажется нормальным, поэтому всякая помощь отвергается. К примеру, на вопрос «Ну как ваше настроение?» пожилой человек может отвечать: «Нормальное, как всегда. Особо хорошего у меня никогда не бывает».
Содержанием возрастно-ситуационной депрессии является непринятие собственного старения. А основным травмирующим фактором — собственный возраст.
Н.Ф. Шахматов выделяет три основных варианта проявления депрессии [74].
Первый — это ипохондрическая фиксация на болезненных ощущениях. Человек постоянно прислушивается к болезненным симптомам, живо обсуждает их с окружающими. Возможно сверхценное отношение к медицинским препаратам и способам лечения. При этом выбранному способу оздоровления может отводиться основное содержание психической жизни. В какой-то степени это тоже является защитным механизмом, поскольку позволяет человеку, рассматривая болезнь, не видеть собственную старость. Действительно, описывая свое состояние, люди стремятся всячески подчеркнуть несхожесть своих симптомов со старческими проявлениями. Ведь болезнь может иметь обратное течение, т.е. подразумевает выздоровление. (Соответственно воспринимая признаки старости как симптомы болезни, человек отрицает собственное старение.
«У вас-то, молодых, здоровье хорошее. А она (врач) стариков не уважает. Выслушает и лекарства пропишет. Ни тебе сердце послушать, ни давление померить. Здоровье уже совсем никакое. А они нас совсем не лечат». М., 73 года.
Второй вариант депрессии — это наличие у человека ярких идей о притеснении. Отношение окружающих представляется несправедливым. Ему кажется, что все вокруг его притесняют морально и физически. Основное чувство — это обида, а мысль — «от меня все хотят избавиться». Как правило, доказать рациональным путем отсутствие притеснений невозможно из-за сниженной критичности человека.
«Я думаю, что будет лучше, если я скорее умру. Вы у меня уже все забрали. А тебе еще комната моя нужна? Ты меня со свету сжить хочешь. Вы все хотите от меня избавиться. Хорошо. Я все сделаю, как вы хотите!» Ж., 76 лет.
Третий вариант — это наличие у человека тенденции к вымыслам, свидетельствующим о его особой значимости. Здесь пожилой человек стремится рассказывать действительные эпизоды из своей жизни с преувеличением значимости своего в них участия или целиком выдумывает их.
«Вот, помню, я работал в редакции. Мои фотографии нарасхват были. Даже, бывало, номер задерживали, если я с фотографией не поспевал. Не знаю, некоторые говорили, что из-за фотографий моих и газета так хорошо читалась». М., 76 лет.
Если старческое беспокойство, эмоциональное отстранение и в какой-то степени депрессия выполняют своеобразные защитные функции, то чувство ненужности способствует как психологическому, так и биологическому увяданию. Ему часто сопутствует чувство незащищенности. К сожалению, эти чувства типичны для современных пожилых людей. Но при этом следует отметить, что часто они не соответствуют реальной жизненной ситуации человека. Он может иметь вполне заботливых родственников или даже жить с ними, приносить им ту или иную реальную пользу, но все равно остро испытывать чувство ненужности.
«Совсем не нужна я стала. У них своих забот много, зачем им про бабушку думать. Всю свою жизнь дочери отдала. А она что? Они все только и ждут, пока я помру. На похороны мои-то от радости точно приедут». Ж., 67 лет.
Мы предполагаем, что возможны два источника этого чувства. Первый — когда человек перестает быть нужным самому себе и проецирует ненужность самому себе на окружение. Второй — это слабость Я человека. Ему необходимо постоянное подтверждение своей нужности, чтобы ощущать свое существование: «Я нужен — значит я существую». С выходом на пенсию уменьшается количество способов быть нужным из-за снижения материального достатка, физических сил, и это может восприниматься как угроза целостности Я человека. Как можно заметить, оба источника взаимосвязаны.
Обсудим специфику страхов в старости. По данным Б. М. Пухальской [71], в целом уровень страхов повышается, поскольку, с одной стороны, они накапливаются в течение жизни, с другой — угрозу представляет приближение конца. Понятно, что основным является страх смерти, который может принимать различные формы: одиночества, болезни, будущего и даже ирреальных страхов (например, перед преследователями).
«Ой, страшно смерти-то. Хоть я вся в болячках, а все равно жить хочется. Новости смотришь — все взрывают, бандюги. Иногда думаю, вот проеду я часика два и взорвут меня, даже вскрикнуть не успею». Ж., 63 года.
Страх смерти может проецироваться на окружение, которое в этом случае видится в негативном контексте.
«Мне хотеть — года уже не те. Здоровья бы. Конечно, посмотреть, как Машенька замуж выйдет. Да не доживу, умру уж, наверное. Умру, участок продадут. Все чужим людям достанется. Из соседей наших мало кто остался, да скоро уж и мой черед... И молодые теперь просто бессовестные. Управы на них нет. Никому ничего не надо. Все пьют, воруют. Мы такими не были. Нет, что с этим миром делается. Пора мне уже, пора. Зажилась я уже». Ж., 72 года.
При этом вербальные указания на желание смерти типа «зажилась уже» свидетельствуют не об отсутствии страха, а как раз об обратном.
«Вот возьму лягу и помру. И всем хорошо будет. Помру, они меня с сыном рядом положат и раз в год ромашки будут на могилу приносить. Они только говорят, что меня любят. Ждут не дождутся когда я отстану, наконец. Вот сегодня их мечта и сбудется. Лягу да помру». Ж., 61 год.
Как известно, проблема страха смерти достаточно трудна для обсуждения. Хочется согласиться с мнением, высказанным по этому поводу Ф. Розенцвейгом. Не освободиться от страха смерти должен человек, а жить, оставаясь живым. Внешне это может выглядеть как свободное обсуждение проблем собственного ухода, возможной жизни родных без него. Причем это обсуждение в основном будет носить характер заботы об остающихся ближних.
«Не боюсь умирать — знаю, что все благополучно сложится у моих ребят, что они — мои частички, мои кровиночки. Но не хочу! Максимку нужно на ноги поставить. А там уж можно на покой. Пока же не чувствую усталости. Здоровье, правда, плохое. Но это ничего». Ж., 72 года.
Обсуждая проблему страхов, необходимо оговорить, что старые люди, как и другие возрастные группы, отличаются по степени выраженности страхов, их истоков и способов преодоления.
Некоторые исследователи полагают, что многие формы поведения, традиционно приписываемые старым людям: резкие реакции, склонность к размышлениям, замкнутость, критика окружения, — можно трактовать как способы собственной борьбы со страхами и беспокойством.
Следующая важная проблема, которая тесно взаимосвязана с эмоциональным состоянием человека, — проблема психосоматики или психосоматических заболеваний. Современная психосоматика основывается на экспериментально доказанном факте, согласно которому эмоции могут решающим образом влиять на функции органов. Поэтому напряжения, возникающие между человеком и окружающим миром, действуют в качестве болезнетворных факторов и вызывают те или иные заболевания. К психосоматическим болезням в узком смысле этого слова относят бронхиальную астму, язвенный колит, эссенциальную гипертонию, нейродермит, ревматоидный артрит, язву двенадцатиперстной кишки и др. Обычно выделяют личностные предпосылки психосоматических заболеваний. Но по мнению Б. Любан-Плоцца, В. Пель-дингер, Ф. Крегер, К. Ледерах-Хофман, можно также говорить о тенденции учащения психосоматических заболеваний в старости. Это происходит по разным причинам. С одной стороны, в старости увеличивается психическая нагрузка с одновременным снижением способности компенсировать внутренний стресс повышением продуктивности и другими формами защиты. С другой — пожилые более склонны к тому, чтобы вместо невротических симптомов или функциональных синдромов манифестировать психосоматические заболевания. Действительно, пожилые люди чаще всего уже имеют обусловленную износом организма ту или иную соматическую патологию, через которую может проявляться и психическая проблематика.
У пожилых наблюдается рост дерматозов, хронического гастрита, спастического колита, запоров. Довольно часты боли в области головы и позвоночника. В особенности характерным является вовлечение верхнего психосоматического отдела позвоночника. Мужчины часто страдают от функциональных сердечных заболеваний.
Кроме того, исследователи отмечают, что эмоциональные реакции на окончание профессиональной деятельности часто вызывают всплеск психосоматики, особенно у мужчин. Это относится к людям, которые отождествляют себя с работой и имеют сильное профессиональное Я или же компенсируют фрустрации и депрессивные реакции с помощью социального успеха и работы. Лишение работы в этом случае может повлечь психосоматическую смерть через 1 — 2 года по окончании профессиональной деятельности.
Следующий распространенный источник психосоматики — это неудовлетворенность пожилым человеком прожитой жизнью. Многим пожилым людям слишком больно обращаться к своему прошлому, поскольку это показывает, что человек не управлял своей жизнью, что не удалось полностью реализовать свои способности. Поэтому они избегают диалога с прожитой жизнью, вытесняют чувства и мысли, которые приносят боль. Это происходит в форме отчаяния, апатии или же бесцельной суетливости.
Важнейшим источником психосоматики также можно назвать трудности пожилых людей в осознании и проявлении чувства гнева. Понятно, что объективных и субъективных причин для появления гнева у пожилого человека достаточно много. Гнев может возникать в отношении близких, окружающих людей (врачей, соседей) или же правительства страны. Однако гнев является наименее социально одобряемой реакцией. Поэтому часть пожилых прибегают к ретрофлексии гнева: делают с собой то, что хотели бы сделать другим, т. е. прибегают к саморазрушению. Другие пожилые дефлексируют гнев, т.е. никак не выражают это чувство, даже забывают о нем. Но при наличии подходящего момента вдруг выражают его столь резко, что вызывают удивление у окружающих. Некоторые пожилые проецируют свой гнев на других, представляя, что все остальные гневаются на них, а не они сами. Но и те, и другие, и третьи способы защиты пожилого от осознания чувства гнева могут привести к возникновению психосоматических заболеваний. К примеру, многие авторы отмечают, что гипертония и ревматическая патология у пожилых обусловлены во многом направленной вовнутрь агрессией.
Подвести итоги обсуждения проблемы психосоматики в старости можно следующими словами: «Если больной не в состоянии интегрировать старость в свою жизнь, его тело даст ему знать об этом. Если больной пытается ускользнуть от страдания, причиняемого ему старостью, отрицает или вытесняет его, тем самым он будет страдать телом» [75].
Помимо психосоматических проявлений реакцией на непринятие собственной старости может стать суицид. Э. Гроллман приводил такие данные. У людей старше 65 лет наблюдается 25 % всех самоубийств, несмотря на то, что они составляют только 11% всего населения. Но, по его мнению, истинная частота суицидов в этом возрасте (значительно выше. «Пожилые люди маскируют свои суицидальные намерения тем, что могут буквально заморить себя голодом, передозировать, перепутать или не принять вовремя лекарство» [25]. Ситуация осложняется и тем, что многие из черт, свидетельствующих о суицидальности, сходны с признаками депрессии. Теряется возможность получения удовольствия от того, что раньше приносило счастье. Человеком овладевают безнадежность, вина, самоосуждение и раздражительность. Люди ощущают свою нежеланность, бесполезность, в силу чего приходят к заключению, что жизнь не имеет смысла. Как уже говорилось ранее, пожилые люди особенно восприимчивы к депрессии, а наше столетие в целом называют веком депрессии. Поэтому проблема распознания состояния депрессии у пожилых и оказания им своевременной поддержки сегодня достаточно остра.
«Да, весна наступает. Но солнышко давно не выглядывало. Да, наверное, в субботу опять заморозки будут. Опять перепад давления. Опять целый день надо будет таблетками отпаиваться». Ж., 68 лет.
«Мы теперь не такие молодые, чтобы весне и солнцу радоваться. Да и вообще. Пенсия маленькая, болячки одни. В поликлинике очередь не высидеть. Да и время сейчас такое, нечего особенно радоваться». Ж., 65 лет.
В целом же можно сделать вывод, что действительно для большей части современных стариков свойственно понижение общего фона настроения в старости и преобладание так называемых негативных эмоциональных состояний: тревоги, печали, страха, гнева, обиды. Интересное мнение по этому поводу высказывал И.Л. Андреев, исследовавший взаимоотношения в африканских семьях. Он утверждал, что в современной цивилизации дети слишком рано становятся умными старичками, а старики на закате резко удлинившейся жизни впадают в детство из-за нарушения законов гармоничного общения с природой. Сегодня правое полушарие человека вследствие принятых условий обучения и воспитания гораздо позже левого формируется и существенно раньше выходит из строя, что противоречит естественной логике эволюции органического мира и является своего рода «антропологическим мечом Немезиды». Другая ситуация наблюдается в африканских семьях. Там ребенок танцует и напевает, еще не умея стоять на ногах. Танцы и музыка — обязательная составная часть африканца любого возраста, так как играют большую роль в традиционной обрядовой системе. Возможно, именно это является важнейшей ценностью традиционного образа жизни, выходящей напрямую на возможность ее использования для оказания психологической поддержки пожилым людям [76].
Итак, подводя итоги обсуждению эмоциональной сферы в старости, можно еще раз сказать следующее. Вопреки общепринятому мнению старость не всегда сопровождается негативными эмоциями. Часто пожилой человек переживает такое счастье, какое трудно испытать в молодости, чувствует радость и удовольствие от жизни.
«Мне бы не хотелось менять свое прошлое. Тогда было полное романтики и любви время. Сейчас тоже все замечательно. Да, я абсолютно счастливый человек. Но ведь всегда нужно быть счастливым в любой ситуации. Нужно радоваться каждому дню. Я просыпаюсь и думаю: "А вдруг этот день последний?". Значит, его надо так прожить, чтобы стыдно не было». Ж., 82 года.
«Да. Я счастливый человек. Я много видел в жизни, я испытал много счастливых моментов. Я счастлив, что встретил твою бабушку. У нас была счастливая жизнь. Мы родили двух прекрасных дочерей. Я люблю свою работу. И я честно, не кривя душой и с гордостью могу сказать: в своей области я много сделал. Твой дед, между прочим, плотину построил...» М., 62 года.
«Нужно сохранять молодость души. Нельзя ныть, постоянно находиться в плохом настроении. Нельзя говорить постоянно о болезнях. Нужно откидывать все это. Думать о хорошем. Читать книги и смотреть фильмы, которые отвечают интересам молодых. Тогда душа как-то не стареет». Ж., 64 года.
«Тревожно и грустно, так как тяжело болеет Елена Степановна. А тут еще дурно ведет себя погода. Не знаю как, но на этом фоне сумела увидеть очень мирный, ласковый музыкальный сон. Иду сквозь полонез. Вокруг вальсируют молодежные пары. Пробираюсь между ними. И сама при этом пританцовываю, раскачиваюсь в такт музыке... И проснулась с чувством радостного покоя». Ж., 85 лет.
