Вюрцбургская школа, получившая свое название от Вюрцбургского психологического института (г. Вюрцбург, Бавария, Германия), возникла на рубеже XIX и XX вв. Ее создателем был Освальд Кюльпе (1862-1915), бывший учеником В. Вундта и “одним из первых психологов, сформировавшихся на базе своей собственной дисциплины” (Фресс, 1966, с.36). Эта школа, в которой кроме Кюльпе работали Карл Марбе, Генрих Ватт, Нарцисс Ах, Август Мессер, Карл Бюлер, Клифтон Тейлор и др., внесла существенный вклад и в разработку метода интроспекции, и в изучение мышления. Можно сказать, что психологи из Вюрцбурга были пионерами экспериментального изучения мышления. На этой стороне их исследовательской деятельности мы остановимся в следующем разделе. А сейчас обсудим модификации интроспективного метода в Вюрцбургской школе.
Л.И. Анцыферова отмечала, что “в опытах Вюрцбургской школы интроспективный метод достиг своего апогея” (Анцыферова, 1966, с.61). Это безусловно верно: возможности самоотчета испытуемого использовались максимально полно, интроспекция как таковая дополнялась ретроспекцией. Нарцисс Ах, например, настаивал на том, что самонаблюдение должно носить преимущественно ретроспективный характер, т.к. интроспекция не просто искажает наблюдаемое явление, но меняет его содержание.
Вундтовская психология как наука о непосредственном опыте полагала, что она четко определила свой предмет. Испытуемый должен описывать структуру непосредственного опыта, по возможности, расчленяя на составные элементы. Как справедливо отмечалось в психологической литературе, экспериментальные данные, полученные в опытах физиологических психологов, “содержали совершенно разнородные сведения, состоявшие частично из интроспективных отчетов, а частью из отчетов испытуемых о том, что именно они воспринимают в окружающем мире, и, наконец, из показателей о зависимости двигательных реакций от тех или иных изменений раздражителей” (Анцыферова, 1966, с.59-60). В физиологической психологии оба вида словесного отчета считались интроспекцией.
В Вюрцбургской школе интроспекция получила более четкие границы: поскольку изучалось в основном мышление, то, естественно, испытуемые должны были описывать не качества раздражителей и не сами раздражители, а собственно мыслительные процессы. По мнению самого Аха, основное отличие вюрцбургской интроспекции заключалось в том, что “опытах Вюрцбургской школы интроспекция применялась в строго контролируемых стандартных условиях” (Анцыферова, 1966, с.61). Особая роль отводилась изменениям внешних условий: систематическое экспериментальное наблюдение немногого стоит, если “не удается благодаря изменению внешних условий эксперимента и инструкции вызвать соответствующее изменение внутренних переживаний и, таким образом, благодаря вариации внешних обстоятельств, осуществить контроль за данными самонаблюдениями” (Анцыферова, 1966, с.61). Как резюмирует сам Н. Ах: “Метод систематического экспериментального самонаблюдения состоит в том, чтобы в следующий за опытом промежуток времени подвергать полному описанию и анализу переживания испытуемого, стимулированные внешними средствами” (Ach, 1905, s.8). Лидер школы подчеркивал именно систематический характер самонаблюдения в Вюрцбургской школе: “Ранее в психологических исследованиях не старались добиваться после каждого опыта сведения о всех соответствующих переживаниях, удовлетворялись случайными показаниями испытуемого по поводу явлений, особенно бросающихся в глаза или отклоняющихся от нормы и разве только после целого ряда совокупных исследований выспрашивали главное на основании сохранившихся у испытуемого воспоминаний. Таким путем освещались только наиболее характерные душевные явления. Близкое знакомство наблюдателей с традиционным кругом понятий об ощущениях, чувствах и представлениях не позволяло им заметить и назвать то, что не было ни ощущением, ни чувством, ни представлением. Лишь только опытные испытуемые на основании самонаблюдения над переживаниями во время исследования начали сообщать непосредственно после опыта полные и беспристрастные данные о течении душевных процессов, тотчас же обнаружилась необходимость расширения прежних понятий и определений. Было обнаружено существование таких явлений, состояний, направлений, актов, которые не подходили под схему старой психологии” (Кюльпе, 1914, с.50). В этом фрагменте из обобщающей статьи Освальда Кюльпе хотелось бы обратить внимание на два момента. Первый: фактическая констатация обусловленности самонаблюдения теоретическими взглядами наблюдателя. Второй: разумеется, “расширение прежних понятий” было вызвано не “опытностью” испытуемых (хотя она вне подозрений: испытуемые Кюльпе, Бюлер, Мессер и др. были и опытны и квалифицированны), а тем, что объектом интроспекции стала деятельность мышления, что привело к появлению в отчетах данных о “несенсорных” элементах. Их, как известно, обнаружили и Бине (Binet, 1922, 1969), и Вудвортс (Boring, 1950, Berline, 1965), не использовавшие систематического экспериментального самонаблюдения в вюрцбургском варианте. Но стремление к систематичности выразилось, в частности, в том, что изучаемое явление для удобства описания делилось на этапы и каждый этап описывался отдельно.
Метод интроспекции, как уже упоминалось, достиг в Вюрцбургской школе своего апогея. Это выразилось, в частности, в том, что в этой школе предъявлялись максимальные требования к испытуемым. Это одно из немногих направлений в психологии, где с гордостью указывали фамилию испытуемого (проф. Кюльпе, проф. Мессер и др. – заметим, что доценты в качестве испытуемых встречаются не так часто). По точной характеристике Л.И. Анцыферовой, в Вюрцбургской школе “грань между экспериментатором и испытуемым по существу стиралась: каждый испытуемый являлся одновременно экспериментатором, наблюдающим сущность своего мышления. Почти ко всему циклу проведенных вюрцбуржцами экспериментов относятся слова Бюлера, высказанные им по поводу работы Мессера. В ходе проведения опытов, пишет Бюлер, Мессер чувствовал себя в некоторой степени лишь редактором того, что высказывали его испытуемые Кюльпе и Дюрр” (Анцыферова, 1966, с.62). Проанализируем метод в Вюрцбургской школе более подробно. Обратим внимание на то, что исследования мышления начинались с классической схемы, приложенной к новому объекту – мышлению. Мышление понимается как в логике: исследуется суждение. Возьмем в качестве примера исследование К. Марбе. “Испытуемым предлагались различные вопросы, вызывавшие у них процессы суждения... Непосредственно после опыта испытуемый должен был описать, что было им пережито. Испытуемыми были проф. Кюльпе и проф. Реттекен. Предлагались, напр. вопросы: “На какой реке находится Берлин?” Ответ (Кюльпе): – “На Шпрее”. – При этом возник зрительный и слухо-двигательный образ этого слова. – Вопрос: “Сколько будет 6 раз 15?” – Ответ: “90”. – При этом возникли неясные двигательные образы 15 и 6” (Кюльпе, 1914, с.84-85). Усложнение заданий (т.е. при более сложных суждениях, особенно абстрактного характера) приводит к появлению Bewusstseinlagen – “положений сознания”.
Начинается интенсивная разработка новой области. Она была направлена на поиск элементов мышления. Программа анализа (структурного) непосредственного опыта, предложенная еще Вундтом, применяется на новом материале. Л.И. Анцыферова в своем исследовании, посвященном Вюрцбургской школе, отмечает: “Строя свои системы по типу других более развитых наук, Вундт и Титченер основными единицами психики считали ощущения, образы, (представления) и чувства. Опыты представителей Вюрцбургской школы обнаружили невозможность уложить все богатство психической жизни человека в эту метафизическую систему независимых друг от друга статических единиц. Оказалось, что человек осознает отношения и взаимосвязи между окружающими его предметами, экспериментальными действиями и собственными мыслями. Истолковывая эти данные с позиций психологии сознания, представители Вюрцбургской школы по существу все виды отношения свели к отношениям между мыслями и психическими состояниями, объявив “переживание отношений” основными элементами мышления, лишенными чувственнонаглядного компонента” (Анцыферова, 1966, с.64).
Исследования, ориентированные на поиски новых элементов, из которых состоит мышление (знание, знаемость, осознание, по Аху; мысли, по Мессеру и по Бюлеру) привели к усложнению заданий (некоторые задания требовали серьезного интеллектуального усилия). В этих условиях оказалось возможным изменить акцент в исследовании, внести изменения в инструкцию испытуемому и направить его внимание не на фиксацию содержаний (представлений или ненаглядных содержаний, отношений, мыслей), но на процессы, предшествующие появлению этих содержаний. Еще раз обратим внимание на то, что это стало возможным при достаточном усложнении заданий. При элементарных заданиях (подобных описанным выше, в которых Кюльпе должен был вспомнить, на какой реке стоит Берлин), где требуется лишь актуализация опыта, проследить процессы чрезвычайно трудно. Таким образом, в исследованиях вюрцбуржцев появляется схема процесса. Она становится “работающей” далеко не у всех. Примером может служить работа Карла Бюлера. “Характеристика мышления как процесса решения задачи уже используется Бюлером в качестве основы его исследований. Отказываясь дать сколько-нибудь полное определение мышления, Бюлер считает необходимым и достаточным для этого задать человеку вопрос, на который тот обязательно должен ответить. Вопрос вызывает возникновение в уме человека задачи, решение которой и составляет суть мышления. Но Бюлер отказывается исследовать, как он выражается, “диалектику мышления”, ограничивая свою задачу поисками ненаглядных элементов и их подробной характеристикой” (Анцыферова, 1966, с.75). Это очень важный момент: появление новой схемы не обязательно ведет к “переориентации” исследования, выражающейся в изменении методики. Об изменениях в методах, произошедших в Вюрцбургской школе, писал М.Г. Ярошевский: “Испытуемых просили сделать объектом самонаблюдения не результат, а процесс, описать, какие события происходят в их сознании при решении какой-либо экспериментальной задачи” (Ярошевский, 1985, с.316). В этом отношении важно подчеркнуть, что вюрцбуржцы не были изобретателями “схемы процесса”, они лишь распространили ее на новую область – мышление, когда оказалась “освоенной” структурная схема. Поясним это. Открытие Ваттом феномена задачи создало основу для использования процессуального анализа мышления. Н. Ах начал такой анализ, Бюлер, как мы видели, отказался, поскольку счел неисчерпанной структурную схему и предпочел выявлять виды “ненаглядных” содержаний в мышлении (Бюлером, напомню, было выделено три типа мыслей). В своей поздней статье О. Кюльпе подчеркивает тот факт, что обращение внимания исследователей на механизмы явлений произошло до вюрцбуржцев: “После того, как Вундт в своей книге “Основы физиологической психологии” (1874) значительно расширил цели новой науки и попытался привести ее в систему, открытие его психологического института для организации исследований в этой области имело значение новой научной эры. Однако, лишь психологические исследования звука Штумпфом и сочинения Эббингауза о памяти решительно придали экспериментальным работам чисто психологический характер. В этот последний период нашей науки для эксперимента стала доступна большая психическая жизнь, память, чувства и воля, интеллектуальные функции и психическая активность. Самые главные для Фехнера элементы – раздражители и вызываемые ими ощущения оттеснены в круг своих собственных интересов и проблем. Эволюцию такого рода легче всего иллюстрировать примером исследования Мюллером и Шуманом, начавшимся еще в конце 80-х годов. Уже Фехнер по этому вопросу провел круглым счетом 25000 экспериментов. Единственной целью, которую он при этом имел в виду, было подтверждение веберовского закона, который был для него необходим, как обоснование того отношения, которое он искал между телом и душой. Напротив, в работе Мюллера и Шумана этот вопрос совершенно устранен. Здесь говорится о веберовском законе, они его касаются лишь на немногих страницах, но о самом механизме сравнения, о проявлении моторных и сенсорных процессов, о мотивах, которые побуждают нас (курсив наш – В.М.) один вес считать тяжелее другого” (Кюльпе, 1914, с.47). О. Кюльпе подчеркивает, что с этой фазой развития экспериментальной психологии совпадает направление, исследующее процессы мышления, развившееся в Вюрцбургском психологическом институте.
Изменив исходную схему (т.е. приняв схему мышления как процесса), Н. Ах вынужден модифицировать и сам метод. Он настаивает на том, чтобы испытуемые как можно тщательнее описывали сам процесс. Но даже прерывание процесса для того, чтобы получить ретроспективный отчет по части процесса положения не спасает. Ватт установил, что в самом начале эксперимента испытуемый несколько раз повторял задачу про себя, но затем не только проговаривание исчезает, но испытуемый вообще перестает осознавать задачу. Тем не менее ее действие обнаруживается, в частности, в том, что испытуемый дает правильные ответы. Интроспекция, однако, не позволяет получить исчерпывающего описания мышления как процесса. И тогда происходит то, что, по-видимому, можно назвать революцией в психологическом экспериментировании.
Дело в том, что Ах производит вспомогательный эксперимент, который моделирует интересующее явление. Речь идет об экспериментах с использованием гипноза: “Так одному из загипнотизированных дается следующая инструкция: “Будут показаны две карточки с двумя цифрами. При предъявлении первой карточки вы должны назвать сумму чисел, после подачи второй – разность”. После того, как испытуемый проснулся, ему была показана карточка с числами 6/2. Взглянув на них испытуемый произнес “восемь”. Карточка с цифрами 4/2 вызвала у него ответ “два”. На вопрос, почему он произнес слово “восемь” испытуемый ответил, что он испытывал настоятельную потребность сказать именно это слово” (Анцыферова, 1966, с.77). И здесь необходимо подчеркнуть, что в этом эксперименте интроспекция выступает в весьма специфической роли. Интроспективные данные используются, но в качестве исходного материала. Так же как во фрейдовском анализе постгипнотического внушения, мы имеем дело с опосредованным исследованием: данные испытуемого являются очевидно лишь сырым материалом, адекватная интерпретация которого проводится (и вообще становится возможна) лишь исследователем, который этот эксперимент организовал и которому известно про факт внушения. Таким образом, Н. Ах в этом эксперименте продемонстрировал возможность интерпретации данных самонаблюдения совершенно определенным образом, а именно используя для интерпретации схему процесса: постгипнотическое внушение вызывает неосознаваемые процессы, которые своим результатом имеют интроспективные показания испытуемых. Такое использование дополнительного метода позволяет Аху сформулировать свою знаменитую концепцию детерминирующей тенденции.
Теперь можно дать новый вариант объяснения феномена, известного в психологии мышления как “беспорядки в изложении Аха” (Humphrey, 1951). Вот как характеризует этот феномен Л.И. Анцыферова: “...работа Аха производит странное впечатление на современного психолога. Выводы о механизмах мышления в ней излагаются вне связи с огромным количеством приводимых до этого протоколов, содержащих ретроспективный отчет о данных самонаблюдения. Это обстоятельство побуждает некоторых современных психологов говорить о некоторой неряшливости некоторых работ Вюрцбургской школы, о хаотичности изложения. Хамфри посвящает специальный раздел “беспорядкам в изложении Аха”. Он указывает, что вывод Аха о детерминирующих тенденциях как главном механизме мышления совершенно не подготовлен. В главе, носящей название “Детерминирующие тенденции. Осознавание”, содержится положение, что исследования, описанные в предыдущих параграфах, делают необходимым понятие детерминирующих тенденций. “Это утверждение, – пишет Хамфри, – неожиданно для читателя, потому что детерминирующие тенденции были упомянуты ранее лишь в одном месте и то почти случайно, в ходе высказывания о том, что действие воли не обязательно “должно быть дано как сознательный опыт... Фактически, следовательно, понятие детерминирующих тенденций не является необходимым для описания экспериментов”. Отмечая этот факт, Хамфри не вскрывает его причину, которая заключается в том, что Ах не мог непосредственно прочесть в отчетах самонаблюдения о механизмах мышления и вынужден был работать иным, непривычным методом, оставшимся за пределами изложения” (Анцыферова, 1966, с.75-76). Это очень точная оценка. К ней стоит добавить лишь то, что этот фрагмент в работе Н. Аха представляет собой поворотный пункт в истории психологии мышления. Психология познания перестает быть непосредственной наукой. В анализе, проведенном Ахом, можно увидеть, что психолог использует “теоретический” метод, основанный на схеме процесса. Конечно, это еще не в полном смысле теоретический метод, это “всего лишь” интерпретация. Но это, во-первых, не произвольная процедура (в чем радикальное отличие от философских рассуждений) и, во-вторых, это метод собственно психологический, сохранивший “родство” с интроспекцией как эмпирическим методом. (“Если бы испытуемый мог осознать свой мыслительный процесс, он дал бы такую ретроспекцию”). Использование теоретического метода, кроме того, означает, что психология становится по-настоящему теоретической наукой. Формула Вундта, согласно которой наука – это факты, обработанные по законам логики, становится очевидно несостоятельной. В науке появляется теория, которая есть нечто большее, чем обобщение фактов.
Использование метода интроспекции в Вюрцбургской школе критиковалось В. Вундтом. Процедура исследования в Вюрцбурге казалась настолько произвольной (по сравнению со строгостью лабораторного эксперимента в лаборатории в Лейпциге в стандартизованных условиях и многократного повторения), что Вундт искренне полагал, будто экспериментирование по-вюрцбуржски является шагом назад в научном отношении. В действительности все дело было в том, что очень сильно различались стоящие перед Вундтом и перед вюрцбуржцами задачи. Вюрцбургским психологам, желающим исследовать процесс мышления, вундтовские стандартные процедуры помочь уже ничем не могли. Даже прямой опрос испытуемого, фактически, диалог с ним не давал ответа на вопросы, которые их интересовали. Дело в том, что вундтовские процедуры были нацелены на описание элементов сознания.
Действительно, в Вюрцбургской школе метод интроспекции достиг апогея. Он многое дал. С другой стороны стала очевидна его ограниченность. Психология подошла к тому рубежу, за которым стало ясно, что психология как непосредственная наука о сколь-нибудь сложных явлениях невозможна. В этом убеждали факты, полученные психоанализом, утверждавшим, что непосредственный опыт может быть “защитным построением”, поэтому его достоверность попадает под сомнение. С другой стороны, интроспекция обнаружила удивительную зависимость от исходных посылок: в Лейпциге прекрасно описывались элементы непосредственного опыта, в Корнелле испытуемые редко допускали “ошибку стимула”... Взаимные обвинения не были конструктивными и ни к чему не вели. Скажем, Титченеру явно не нравилось, что в опытах вюрцбуржцев обнаружился несенсорный характер мысли. Был произведен целый ряд опытов, в которых изучались различные явления (например, ожидание) и обнаружилось, что наглядных образов, действительно, было немного, но зато все испытуемые указывали на мышечные ощущения, изменения дыхания и т.п. Поскольку характер заданий различался, аргументы эффекта не имели. Вундт также критиковал методику эксперимента в Вюрцбургской школе, считая, что она нарушает каноны физиологической психологии.
Метод интроспекции в чистом виде использовался только в Корнелльском университете Титченером. В других исследованиях он начал заменяться методом словесного отчета или феноменологическим (как в гештальтпсихологии) и т.д.
Использование метода систематического экспериментального самонаблюдения в Вюрцбургской школе стало поводом для многочисленных дискуссий о методе интроспекции. Стало очевидно, что метод интроспекции дает результаты, подтверждающие теоретические положения, разделяемые исследователями. Попытки ввести критерии надежности интроспекции, подобные предложениям Бюлера о “критерии имманентной непротиворечивости” (состоявшего в том, что накопление большого числа согласующихся показаний испытуемого в различных ситуациях повышает достоверность результатов), успеха не имели.
Об эволюции интроспекции
Декартовское представление о сознании, как было сказано, послужило основанием для возникновения эмпирической психологии. Философская интроспекция обосновывала возможность получения достоверных данных о душе, но не являлась специальным методом. Об интроспекции как специальном методе получения данных о сознании (душе) можно говорить в философской психологии. Эмпирическая психология допускала использование метода интроспекции для получения конкретных данных о сознании, хотя использование метода было бессистемным, хаотическим. Часто использование метода сводилось к проведению мысленного эксперимента, который должен был подтвердить справедливость рассуждений. Важно подчеркнуть, что логика рассуждения определялась принципами системы, из которой исходил автор.Соответственно, психология строилась или как естественная история, или по образцу механики, или по образцу химии (“ментальная химия”). Таким образом, интроспекция, хотя и провозглашается методом эмпирической психологии, реально эмпирическим методом не является, выступая, как уже говорилось, скорее средством контроля рассуждения. Отметим, что другие источники знания о душе были хорошо известны (объективное наблюдение, анализ произведений искусства, сравнительный метод и т.д.), но предпочтение имел метод интроспекции, т.к. предполагалось, что самонаблюдение способно давать достоверное знание.
Та интроспекция, которая использовалась в научной психологии, отличалась систематичностью и большей строгостью. В научной психологии самонаблюдение стало эмпирическим методом: предполагалось, что психология будет основана исключительно на данных опыта. Еще Д.С. Милль, отвечая на критику Контом интроспективного метода, отмечал, что в действительности интроспекция включает в себя элементы памяти, т.е. в действительности представляет собой ретроспекцию. Поскольку идея метода сохранялась, никто против такого расширения интроспекции в научной психологии сильно не возражал. Даже Титченер, который, как известно, был особенно непреклонен и настаивал на аналитическом характере процедуры. Э. Боринг замечает, что в интроспекции Титченера “налицо чересчур большая зависимость от ретроспекции. Порой требовалось двадцать минут на то, чтобы описать продолжавшееся 1,5 секунды состояние сознания, и в течение этого времени испытуемый ломал голову, силясь вспомнить, что же на самом деле случилось за более чем за 1000 секунд до этого, опираясь естественно, на предположения” (История психологии, 1992, с. 27). Увеличение “строгости” самонаблюдения означало, что оно в значительно большей степени, чем раньше, ставилось в контролируемые условия (например, физиологического эксперимента), либо указывался новый объект (описывать именно акты, а не содержания). Но для нашего анализа важно подчеркнуть, что в различных вариантах интроспективный метод выглядел существенно по-разному.
Вильгельм Вундт: интроспекция должна применяться в сочетании с физиологическим экспериментом. Стандартизованная процедура эксперимента позволит сделать интроспекцию более строгой, упорядоченной, приблизив тем самым, к идеалу строгого научного метода. Интроспекция должна направляться на постижение структуры сознания, описывать элементы, из которых построено сознание.
Франц Брентано: интроспекция должна быть направлена на фиксирование актов сознания. Брентано полагал, что задача психолога состоит в том, чтобы тщательно описывать не само по себе содержание, а связанные с ним акты. Последние должны описываться испытуемым целостно. С точки зрения Брентано, принятая в лабораториях В. Вундта интроспекция искажает реальные процессы сознания, которые следует тщательно наблюдать в их естественном течении и составе. По Брентано, интроспекция должна изучать сознание в его “целостности” и “доподлинности”.
Эдвар Титченер: интроспекция должна быть аналитической интроспекцией, направленной на изучение структуры сознания. Обычное самонаблюдение легко впадает в “ошибку стимула”, которая выражается в смешении психического процесса с наблюдаемым объектом. Научно-психологический анализ следует очистить от предметной направленности сознания. Для этого необходимо изгнать из языка интроспекции “значение” и говорить исключительно об элементах, из которых складывается опыт.
Вюрцбургская школа: интроспекция используется в форме систематического экспериментального самонаблюдения. Метод систематического экспериментального наблюдения, состоял в том, испытуемый должен был описать весь процесс умственной деятельности. Использовался метод перерыва, ретроспекция. Испытуемых просили сделать объектом самонаблюдения не результат, а процесс, включая подготовительные этапы.
Уильям Джемс: в интроспекции должны открываться не “элементы сознания”, не его “атомы”, а целостности – “поток сознания”.
За этим разнообразием вариантов одного метода скрывается важная проблема. В психологии конца XIX века ее называли проблемой интроспективного апперципирования. Обратим внимание на тот факт, что все научные психологи, использовавшие метод интроспекции настаивали на том, что испытуемый должен быть “тренированным”. Известно, что вундтовской лаборатории испытуемого, который выполнил менее 10000 интроспективно проконтролированных реакций, не считали подходящим источником информации (Boring, 1953). Зачем требовалось так много опытов? Затем, чтобы научиться описывать именно то, что представляет для этих психологов максимальный интерес. Стоит ли удивляться, что у Вундта в Лейпциге испытуемые прекрасно описывали элементы сознания, а у Титченера в Корнелле редко совершали “ошибку стимула”? Обсуждая этот вопрос, С.В. Кравков писал в книге “Самонаблюдение”: “С точки зрения психологической, интроспективное восприятие как акт опознавания представляет собою, аналогичную восприятию внешнему, деятельность внимания или апперцепцию, долженствующую сообщать ясность и отчетливость объекту, и связанную с более или менее полно формулированным обозначением (нотированием) его” (Кравков, 1922, с.41-42). Нельзя не согласиться с С.В. Кравковым в том, когда он утверждает, что в “интроспективно описательной психологии вопрос об осуществлении апперципирования наличных переживаний оказывается, мы сказали бы, центральным в ее методологии” (Кравков, 1922, с.42).
Действительно, идея метода одна: “воспринимание нами наших переживаний в их качественной окраске”, доставление “описательного материала для науки как системы” (Кравков, 1922, с.41). А реально описывается либо структура, либо функция, либо процесс. Сам характер заданий, получаемых испытуемыми, которые должны были заниматься интроспекцией, способствовал описанию именно того, что предполагалось изучать: элементарные задания практически исключают возможность изучения процесса, для этого нужны более или менее сложные задачи; изучение функции предполагает получение какого-то осмысленного результата и т.д. Инструкция, даваемая испытуемому, вопросы, которые ему задаются – все “работает” на то, чтобы создать у испытуемого установку на описание того, что соответствует “теоретическим” ожиданиям. Л.И. Анцыферова отмечала, характеризуя особенности исследовательской деятельности в Вюрцбургской школе: “В экспериментах при этом участвовали, как правило, психологи, работавшие в данном направлении. Во время предварительных опытов у них вырабатывалось умение осознавать именно то, что отвечало их теоретическим взглядам. Такая избирательная установка или “задача” самими испытуемыми не осознавалась (это было убедительно показано в опытах Вюрцбургской школы), но определяла результаты экспериментов” (Анцыферова, 1966, с.72). Об этой опасности предупреждал еще Г. Эббингауз, призывавший не доверять экспериментам, произведенным над самим собой для подтверждения собственной теории (Эббингауз, 1911, с.89). Он видел выход в том, чтобы организовать дело так, “как будто бы наблюдатель был посторонним человеком” (Эббингауз, 1911, с.89). Но этого оказывается недостаточно: как убедительно показал Мюнстерберг, выдержка из книги которого приводилась выше, в любом самонаблюдении присутствует «нагруженность». Там она была физиологической, здесь она психологическая. В вундтовской лаборатории она проявляется в нацеленности на описание структурного состава сознания, у Аха на описание процесса мышления. Субъективизм, противоречивость результатов и невозможность объективной проверки вызвали разочарование в возможностях интроспекции. На смену интроспекции как непосредственному методу пришел метод словесного отчета, где самонаблюдение давало материал, который интерпретировался с каких-то теоретических позиций. Впрочем, это уже новая глава в истории психологии, нас же интересовали первые шаги научной психологии.
Литература
Анцыферова Л.И. Интроспективный эксперимент и исследование мышления в Вюрцбургской школе // Основные направления исследований психологии мышления в капиталистических странах. М.: Наука, 1966, с. 59-81.
Вундт В. Основания физиологической психологии. М.: Типогр. М.Н. Лаврова и Ко., 1880. 1040 с.
Вундт В. Основы физиологической психологии. Естествознание и психология. Вып. 1. С.-Пб.: Типогр. П.П.Сойкина, б/г. 136 с.
Гартман Э. Современная психология. М.: Изд. Ефимова, 1902. 388 с.
Гельмгольц Г. Учение о слуховых ощущениях как физиологическая основа для теории музыки. С.-Петербург: Типогр. товарищ. “Общественная польза”, 1875. С. 596.
Джэмс У.( Джемс У.) Психология. Изд.5-е. С.-Пб.:Изд. К.Л. Риккера, 1905. 425 с.
Ждан А.Н. История психологии. М.: МГУ, 1990.367 с.
История психологии: период открытого кризиса: Тексты / Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н. Ждан. М.:МГУ, 1992. 364 с.
Кравков С.В. Самонаблюдение. М.: Русский книжник, 1922. 176 с.
Кюльпе О. Современная психология мышления // Новые идеи в философии. Сб. шестнадцатый: Психология мышления. СПб.: Образование, 1914, с. 43-83.
Ланге Н.Н. Психологические исследования: Закон перцепции. Теория волевого внимания. Одесса: Типография Шт. Одесского военного Округа, 1893. 297 с.
Ланге Н.Н. Психология // Итоги науки в теории и практике. Т.8. М.: Изд-во т-ва “Мир”, 1914. 312 с.
Локк Д. Избранные философские произведения в двух томах. Т.1. М.: Изд. соц.-экон. лит-ры, 1960. 734 с.
Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. Изд. второе. М.: Гос. уч.-пед. изд.-во мин. просв. РСФСР, 1946. 704 с.
Титченер Э.Б. Учебник психологии. Ч.1. Второе изд. М.: Изд. Т-ва "Мир", б/г. 264 с.
Фресс П. Развитие экспериментальной психологии // Экспериментальная психология / Ред. П. Фресс, Ж. Пиаже. Вып.1, 2. М.: Прогресс, 1966, с. 15-98.
Эббингауз Г. Основы психологии. Т.1.Вып.1. С.-Петербург: Изд. т-ва “Общественная польза”, 1911. С. 392.
Ярошевский М.Г. История психологии. 3-е изд., дораб. М.: Мысль, 1985. 575 с.
Ach N. Ueber die Willenstätigkeit und das Denken: Eine experimentelle Untersuchung mit einem Anhange: Ueber das Hippsche Chronoskop. Gцttingen: Vandenchoeck und Ruprecht, 1905. 294 S.
Berline D.E. Structure and Direction in Thinking. N.Y.: Wiley, 1965. 378 p.
Binet A. L'etude experimentale de l'intelligence. Paris: Alfred Costes, 1922. 307 p.
Binet A. The experimental Psychology of Alfred Binet: Selected Papers. N.Y.: Springer Publ., 1969. XIV, 235 p.
Boring E. A History of Introspection // Psychological Bulletin, v.50, 1953, p.169-189.
Boring E. A History of experimental Psychology. 2nd ed. N.Y.: Appleton-Century-Crofts, 1950. XXI, 777 p.
Brentano F. Psychologie vom empirische Standpunkte. Bd. 1. Leipzig: Duncker & Humblot, 1874. 278 S.
Brentano F. Psychologie vom empirische Standpunkte/Hrsg. von Oskar Kraus. Bd. 1. Leipzig: Meiner, 1924. XCVII, 278 S.
Brentano F. Psychologie vom empirische Standpunkte/Hrsg. von Oskar Kraus. Bd 2. Von der Klassifikation der psychischen Phдnomene. Leipzig: Meiner, 1925. XXIII, 337 S.
Brentano F. Psychologie vom empirische Standpunkte/Hrsg. von Oskar Kraus. Bd 3. Vom sinnlichen undnoetischen BewЬsstsein. Leipzig: Meiner, 1928. XLVIII, 191 S.
Ebbinghaus H. Ueber das Gedachtnis: Untersuchungen zur experimentellen Psychologie. Leipzig: Duncker & Humblot, 1885.IX, 169 S.
Ebbinghaus H. Grundzüge der Psychologie. Bd. 1. Leipzig: Veit, 1902. XIV, 694 S.
James W. The Principles of Psychology. London: Macmillan and Co, 1890. V.1. XII, 689 p; V.2. VI, 704 p.
Humphrey G. Thinking: An Introduction to its experimental Psychology. London: Methuen; N.Y.: Wiley, 1951. XI, 331 p.
Titchener E.B. Experimental Psychology: A Manuel of laboratory Practice. N.Y., London: Macmillan, 1901-1906.
Titchener E.B. Lectures on experimental Psychology of the Thought-processes. N.Y.: Macmillan Co, 1909. IX, 318 p.
Wollf Ch. Psychologia empirica, methodo scientifica pertractata qua ea, quae de anima humana indubia experietiae fide constant, continentur et ad solidam universae philosofiae practicae actheologicae naturalis tractationem via sternitur. Francofurti & Lipsiae: Libraria Rengeriana, 1732. 720 S.
Wundt W. Grundzüge der physiologischen Psychologie. Leipzig: Engelmann, 1874. XII, 870 S.
