Эта культура принципиально обращается только к элите, это культура "аристократического инстинкта", касты, но не демоса. Она не стремится к тому, чтобы быть понятой всеми: она замкнута, герметична, доступна лишь незаурядным людям. У массы излюбленным является такое искусство, в центре внимания которого находится человек и его страсти. Противопоставляя себя массе, стремясь создать искусство, ориентированное на элиту, его творцы сегодня нередко вступают на путь дегуманизации, последовательного отказа от изображения в искусстве "человеческого, слишком человеческого". И если способом восприятия прежнего искусства служило сопереживание, то подлинно эстетическое восприятие нового искусства предполагает чистое, холодное, бесстрастное созерцание, не замутненное чувством.
Долгое время особенности элитарной культуры рассматривались "от противного", точкой отсчета была массовая культура. Унифицированности и тривиальности последней элитарная культура противопоставляет оригинальность и индивидуальность в поисках новых художественных решений; простоте и доступности - закрытость и зашифрованность культурных кодов; минимуму изобразительных средств - самый широкий спектр средств выразительности и т.д.
Но главное отличие элитарной культуры от массовой состоит в том, что истинно творческой является культура элитарная: именно здесь создаются новые культурные формы и определяются пути дальнейшего развития. Знаменитый "Улисс" Дж.Джойса, произведения Г.Гессе и Х.Л.Борхеса, французский "новый роман"; картины П.Пикассо, К.Малевича, В.Кандинского; фильмы А.Тарковского, А.Сокурова, Дж.Джармуша, П.Гринуэя; музыка Дж.Кейджа и Э.Денисова являются тому примером.
В элитарной составляющей культуры происходит апробация того, что, спустя годы, станет общедоступной классикой, а возможно и перейдет в разряд тривиального искусства (к которому исследователи относят так называемую "поп-классику" - "Танец маленьких лебедей" П.Чайковского, "Времена года" А.Вивальди, например, или еще какое-нибудь чрезмерно растиражированное произведение искусства). Время стирает границы между массовой и элитарной культурами. То новое в искусстве, что сегодня является уделом немногих, через столетие будет понятно уже значительно большему числу реципиентов, а еще позже может стать в культуре общим местом.
Взаимосвязи между массовой и элитарной культурами
Я полагаю, что традиционное противопоставление народной и элитарной субкультур с точки зрения осмысления их социальных функций является совершенно неубедительным. Оппозицией народной (крестьянской) субкультуре представляется городская (буржуазная), а контркультурой по отношению к элитарной (культуре эталонов социального порядка) видится криминальная (культура социального беспорядка). Разумеется, невозможно население какой-либо страны полностью "расписать" по тем или иным социальным субкультурам. Определенный процент людей по разным причинам всегда находится в промежуточном состоянии либо социального роста (перехода из сельской субкультуры в городскую или из буржуазной в элитарную), либо социальной деградации ("опускаясь" из буржуазной или элитарной "на дно" в криминальную).
Влияние времени
Первый из них связан с течением времени. Джером Джером в своей книге “Трое в лодке, не считая собаки” писал: “Ведь все теперешние сокровища искусства три-четыре века тому назад были банальными предметами повседневного обихода. Я часто спрашиваю себя, действительно ли красивы старинные суповые тарелки, пивные кружки и щипцы для снимания нагара со свечей, которые мы так высоко ценим, или только ореол древности придает им прелесть в наших глазах. Старинные синие тарелки, украшающие теперь стены наших комнат, несколько столетий тому назад были самой обычной домашней утварью, а розовые пастушки и желтенькие пастушки, которыми с понимающим видом восторгаются все наши знакомые, в восемнадцатом веке скромно стояли на камине, никем не замечаемые, и матери давали их пососать своим плачущим младенцам”.
Заурядные произведения массовой литературы восемнадцатого века, вырванные из контекста, превращаются в произведения высокой культуры, будучи правильно введенными в контекст современного сознания. То же происходит и с вполне утилитарными произведениями советского авангарда двадцатых годов.
И второе: во многих школах “Преступление и наказание” подается как детектив — элитарная культура, вернее, ее образы легко превращаются в образы масс-культа, так происходит с героями классической литературы, становящимися героями самого народного жанра — анекдотов. Так происходит и с литературными сюжетами — например, с историей про то, “как один студент двух бабок замочил”.
Рубрика предполагает публикацию ряда статей, которым можно было бы дать общий заголовок — “Лексикон массовой культуры”, и начнем мы с понятия “лексикон”.
6.2. Лексикон или словарь
"Слов модных полный лексикон"
А. С. Пушкин
Лексикон, словарь — вот то, что объединяет людей и мнения. Более того, именно Лексикон определяет суть высказывания. Иногда даже понятие “дискурс”, то есть, по Ж.-К. Коке, “сцепление структур значения, обладающих собственными правилами комбинации и трансформации”*, используется не в качестве понятия “стиль”, а в качестве понятия “словарь”.
Один из самых успешных романов последнего времени называется “Хазарский словарь”. Он успешен не только потому, что Милорад Павич предложил новый метод чтения, не только потому, что роман набит под завязку парадоксальными метафорами и оснащен детективной интригой и мистикой. Он популярен еще и потому, что автор угадал тягу современного читателя к словарю.
Словарь есть пересказ окружающего мира, сведение беспорядка и разнообразия к алфавитному порядку. Словарь есть структурирование мира, формализация восприятия.
Именно массовая, но не элитарная культура стремится к формализации отражаемого, упрощению технологии высказывания.
Словарь, устаревшее название которого — Лексикон, создает идеальный способ чтения — постоянное (и бесконечное) перечитывание. Тот баланс между ожидаемым и новым, который приносит успех произведениям массовой культуры, в словаре присутствует по определению.
А сама актуальная культура создает собственный Лексикон. Обычные слова становятся архетипическими понятиями в разговоре о массовой культуре. Примеры: Шпион — совсем не то, что разведчик. Магическое сочетание “виртуальная реальность” объясняет все и в то же время ничего. Деньги в массовой литературе значат совсем не то, что в обыденной жизни. Они превращаются в символ, в двигатель сюжета и вместе с тем становятся все более и более абстрактными.
Круг замыкается. Надо создавать новый словарь
Авторство
Понятие Автора — одно из ключевых понятий культуры. Здесь оно означает нечто иное, чем, скажем, “писатель” в традиционном понимании. В силу того, что к массовому искусству причисляют литературу и кинематограф, драматург попадает в эту интуитивно создаваемую обойму, если по его пьесе ставится фильм, причем роль Автора от драматурга, превратившегося в сценариста, переходит к режиссеру. Мало кто знает сценаристов знаменитых “Титаника” и “Терминатора”. Зритель массового или — еще интереснее — массово-культового фильма запоминает актеров и режиссеров. Сценарист буквально остается за кадром.
В литературе ситуация упрощена. Существует Автор книги. Автор массовой книги — это тот, кем эта книга подписана, а вовсе не тот, кем эта книга написана. Еще во времена Дюма обсуждался институт литературных негров. Имена их безвестны. Имена их нанимателей сохранила история литературы.
Автор в массовой литературе — прежде всего торговая марка. Иногда это коллективный псевдоним, что случается сплошь и рядом, а иногда — организатор производства валовой печатной продукции.
Количество названий книг, выпущенных Барбарой Картленд,— несколько сотен, почти тысяча. Именно названий — то есть это разные книги. Другое дело, что это всегда любовные романы, часто с уклоном в историю, однотипные, предсказуемые, дающие читателю вполне предсказуемые ощущения. Но этот коммерческий процесс не может обслуживаться одним человеком, тут требуется аппарат: группа продвижения литературного товара на рынок — система литературных агентов, юристов и тому подобное.
Требуется и аппарат помощников — секретарей, внутренних редакторов, переписчиков, людей, собирающих информацию в библиотеках и поставляющих тот самый исторический колорит, который в любовных романах выглядит, как пакетик специй, вложенный в однотипные упаковки китайской вермишели. Именно этот пакетик и создает покупательский интерес, отличающий “вермишель с грибами” от “вермишели с курицей”.
Так Автор превращается в торговую марку. Потому что на рынок выходит не книга, содержащая на последней странице длинный кастинг (список) производителей, а книга, имеющая на обложке одно имя. В этом смысле “Братья Стругацкие” не два писателя, а один. Понятно, что сотрудники Автора могут не только собирать материалы, вычитывать текст и расшифровывать надиктованные Автором магнитофонные кассеты, но и сами писать фрагменты текста, а то и всю книгу. Этика коммерческих отношений уже снимает пленку унижения с понятия “литературный негр”, поденщина становится просто работой. Конечно, марки бывают разные. Если Автор отвечает за конечный результат — текст, если он относится к нему придирчиво, как Макдоналдс к своей майонезной и булочной продукции,— это одно. Если фабрика поставляет продукт некачественный, если ее руководителя не смущает, что к качественному мясу добавилась кошка, свалившаяся в мясорубку,— тут дело другое. То есть на современном литературном рынке присутствуют как “Запорожцы”, так и “Мерседесы”.
Но в жизни Автора есть и иное обстоятельство.
Происходит настоящая гибель Автора (именно “гибель автора”, а не “смерть автора” — не путать с известной статьей Барта шестьдесят восьмого). По Барту, смерть Автора заключается в том, что текст не имеет единственного автора, состоит из ссылок, а авторство коллективно. Действительно, настоящий Автор появился в литературе только в новое время (в средневековой литературе главным автором был Господь Бог), и вот теперь Автора вновь убивают — убивает технология массовой литературы.
Его смерть происходит в тот момент, когда эстетика серии начинает довлеть над коммерческой маркой Автора. В тот момент, когда покупатель, потребитель массовой литературы, делает свой выбор, основываясь на марке серии (издательства), а не Автора.
К примеру, в издательстве “Радуга” уже много лет издается так называемая “белая” (по цвету обложки) серия любовных романов. Она издается совместно с издательством “Арлекин”, одним из известнейших в мире. Это бесконечный свод стилистически выдержанных историй любовных отношений героинь англосаксонского типа с героями этнически близкими либо экзотических национальностей. Так вот, в этой серии для читателя абсолютно не важна фамилия Автора, проставленная на книжке, а важны логотип издательства и легко узнаваемый стандартный переплет. К тому же каждая книжка серии снабжена номером, и диалог у книжного развала происходит почти как в известном анекдоте об историях по номерам:
— Вам какой номер? Сто тридцать?
— Нет, сто тридцатый у меня уже есть... И сто тридцать первый. Сто тридцать второй, пожалуйста.
Это и есть не философское, а вполне реальное исчезновение Автора, поскольку имена авторов этой серии можно вполне поменять местами. Автором становится издательство.
Есть и следующее обстоятельство.
В массовой культуре псевдоним, как нигде, заменяет реальное имя Автора.
Поэтому Мэрилин Монро — навеки Мэрилин Монро, а не Норма Джин Бейкер Мортенсон, певица Мадонна так и остается для потребителя Мадонной, хотя бы он и знал, что ее зовут Мадонна Луиза Вероника Чиччоне.
В российской массовой литературе псевдоним часто брался Автором из-за того, что сам Автор и его круг воспринимали коммерческий заказ как нечто недостойное и дистанцировались от своего текста придуманным именем. Однако такая дистанцированность проявлялась не только во вторичном имени, но и во вторичном тексте, за который Автор не намеревался отвечать ни перед потомками, ни перед современниками. Самые известные псевдонимы времени, выбранные совершенно по другим причинам (причинам профессиональной корректности),— Александра Маринина (Алексеева) и Кир Булычев, а также Всеволодов (Можейко), примеры псевдонимов, превратившихся в нормальные марки.[12]
Но есть еще и пушечное мясо массовой литературы, сбившееся в однородную массу. Интересно, что это не ставит крест на качестве текста в целом. Нам не обязательно, чтобы на одноразовой зажигалке стояло клеймо “Картье”, в девяноста девяти случаях из ста важно только то, чтобы она без осечки произвела на свет огонек. Функция валовой, серийной литературы иная, нежели функция авторских марок. Впрочем, тема функциональности массовой литературы — уже совсем иная история.
Получается, что разговор об авторстве в кинематографе снимается сам собой,— создание фильма и продвижение его на рынок невозможно усилиями одного или нескольких человек. То же касается и шоу-бизнеса. Эту позицию можно оставить без комментариев. Как ни странно, шоу-бизнес — как раз самая хорошо описанная, освещенная прессой и индустриализованная отрасль массовой культуры, даже более, пожалуй, индустриализованная, чем кино.
