«Повесть временных лет» содержит следующее описание социальной организации одного из основных русских племен на заре их истории: «Поляне жили родами, каждый род контролировал находящуюся вокруг территорию» [210].
Этот известный фрагмент служил отправной точкой для создания так называемой теории «родового быта», которая преобладала в русской исторической мысли на протяжении девятнадцатого века. Эта теория может быть названа ведущим обобщением или наиболее популярной «рабочей гипотезой» этой стадии русской историографии, направленной на раскрытие истоков социального порядка на ранних ступенях русской истории.
Ее создателем был Д.П.Г. Эверс, выдающийся исследователь русской истории права, немец по рождению[211], а С.М. Соловьев сделал ее краеугольным камнем крупнейшего своего произведения «История России с древнейших времен»[212]. Юрист К.Д. Кавелин далее развил эту концепцию[213]. Согласно Эверсу, русское общество прошло от родовой стадии до государственного состояния почти без какого-либо переходного периода. Раннее Киевское государство было всего лишь комбинацией родов. По мнению Соловьева, сам факт того, что княжеской род Рюриковичей пользовался исключительной властью над государственной машиной в киевский период, является решающим аргументом в пользу теории Эверса.
Эта теория встретила сильное противоборство с самого начала со стороны славянофильского историка К. Аксакова. С его точки зрения, не род, а община, мир были основанием древнерусского социального и политического порядка[214]. Мнение Аксакова не было тогда принято в целом, но в основном из-за некоторой туманности его определения общины.
Для дальнейшего обсуждения проблемы обладает большой ценностью сравнительное изучение социальной организации различных ветвей славянства, равно как и других народов. Являясь блестящим исследователем в области сравнительной юриспруденции и экономической истории, M.M. Ковалевский собрал важные материалы, относящиеся к организации осетин и других кавказских племен; он также проанализировал проблему как целое в свете сравнительной этнологии[215]. Одновременно Ф.И. Леонтович изучил социальные институты славянских народов, подчеркивая некоторые параллельные направления в истории русских и южных славян, введя термин задруга в русскую историографию[216]. Среди имен младшего поколения русских историков, уделивших проблеме большое внимание, следует в любом случае упомянуть А.Е. Преснякова[217]. Недавно некоторые советские историки, в особенности Б. Д. Греков, рассмотрели проблему в целом, используя в качестве теоретической базы – и этого можно было ожидать – сочинения Фридриха Энгельса[218].
Каково же современное состояние проблемы? Кажется существует согласие в мнении ученых, что русские, равно как и большинство других народов, должны были пройти через стадию патриархально-родовой организации, но в киевский период эта стадия была давно преодолена. Непосредственная историческая связь между родом и государством не просматривается. Объединение родов привело к формированию племен, но племенная организация никогда не была сильна на русской почве; более того, в период переселения не только племена, но и сами роды подвергались ломке. В любом случае, составные части Киевской Руси – города-государства и удельные владения – лишь частично совпадали с прежним племенным делением, а в некоторых случаях и вовсе не совпадали. Итак, древнерусское государство не выросло прямо из русских племен, которые были просто промежуточным типом социальной и политической организации. В большинстве случаев племя политически являлось тупиковой единицей.
Но если род нельзя рассматривать как базовое социальное звено Древней Руси, что же было таковым? Разумеется, не семья в современном смысле слова. Это была слишком маленькая и слабая группа, для того чтобы справиться с трудностями первобытной экономики, в особенности в период миграций. И таким образом мы приходим к проблеме задруги, т. е. «большой семейной» общины – более или менее опосредующему социальному звену между родом и семьей, базировавшемуся на сотрудничестве трех или более поколений[219]. Термин взят из сербского языка и означает «дружбу», «соглашение», «гармонию». В Югославии община-задруга все еще существующий институт или был таковым до последней войны. Согласно кодексу законов княжества Сербского (1844 г.), задруга «является общиной для совместной жизни и владения имуществом, появившейся и утвердившейся в процессе кровных отношений и естественного размножения» [220].Средняя югославская задруга насчитывает от двадцати до шестидесяти членов (включая детей). Иногда количество членов может достичь восьмидесяти или даже ста.
Среди русских крестьян меньшее звено этого типа, известное просто как «семья», выжило почти до революции 1917 г. В рапорте волостного старшины Орловской губернии конца девяностых годов прошлого века этот институт описан следующим образом: "Крестьянская семья в нашем поселении состоит из многочисленных родственников, их жен и детей, в целом от пятнадцати до двадцати человек, живущих в одном доме. Старейшина обладает большой властью над семьей. Он содержит семью в мире и согласии; все члены подчинены ему. Он распределяет подлежащую выполнению работу для каждого члена семьи, распоряжается хозяйством и платит налоги. После его смерти власть переходит к его старшему сыну, и если ни один из его сыновей не является совершеннолетним, то к одному из его братьев. Если в семье не остается совершеннолетних мужчин, старшая вдова принимает его полномочия. Когда несколько братьев живут таким образом в одном доме, сохраняя семью в единстве и согласии, они рассматривают все, что у них есть, в качестве общей собственности семьи, за исключением одежды женщин, белья и холста. Это – не принадлежит общине. За исключением названного, всем остальным распоряжается старейшина – старейший мужчина в семье или любой другой член семьи, избранный по соглашению всех иных. Жена старейшины наблюдает за работой женщин; однако, если она не подходит для этой роли, для этого может быть избрана более молодая женщина. Вся работа распределяется между мужчинами и женщинами согласно силе и здоровью каждого" [221].
В «Русской Правде» нет упоминания о задруге. Вместо этого используется для определения местного поселения термин вервь. Это же самое слово также означает «веревку», «шнур». Возникло предположение, что вервь в смысле общины должна была подчеркивать кровные отношения, или скорее линию поколений. В данной связи можно упомянуть другое понятие: ужь, «шнур», с которым связано ужика, «родственник», «член семейной общины». Даже признавая, что слово вервь могло изначально обозначать большую семейную общину типа задруги, мы можем подчеркнуть, что в одиннадцатом и двенадцатом столетиях понятие уже изменило свое изначальное смысловое содержание. Из «Русской Правды» очевидно, что вервь в это время была схожа с англо-саксонской гильдией. Это была соседская община, связанная ответственностью своих членов платить штраф за убийство, совершенное в границах общины, в случае если убийца не может быть найден.Членство в общине было свободным. Люди могли вступить в гильдию или воздержаться от этого. В более поздний период русской истории гильдия сменилась сельской общиной, также именовавшейся мир. В «Русской Правде» понятие мир используется для обозначения более широкого сообщества – города с сельским районом вокруг него. Специфической формой русской земельной системы было совместное владение землей несколькими совладельцами (сябры). Подобно верви, ассоциация сябров должна была развиться из семейной общины. Сябр или себер - архаическое слово, изначальным значением которого кажется должно быть «член семьи, работающий с другими родственниками на семейной земле». В санскрите существуют параллельные термины: sabha, «родня», «деревенское сообщество»; и sabhyas, «член деревенского сообщества». Рассмотрим также готское sibja и немецкое sippe, «родственники» (коллективно)[222]. По своей структуре слово себер (отметим конечное "р") сходно с базовыми терминами родства в индо-европейских языках, подобно pater и mater в латыни; brother и sister в английском; брат и сестра в славянском. Более специфичное слово «себер» должно быть связано с рефлексивным местоимением «себе». Между прочим, по мнению некоторых современных филологов, славянское слово «свобода» происходит от того же корня[223].
Иные типы социальных объединений появились в древнерусском для поддержания торговли и промышленности. Там существовали кооперативные ассоциации ремесленников и рабочих, схожие с теми, которые позднее стали известны как артель (древнерусский термин дружина происходит от друг). Торговцы, как мы видели, составили различные самостоятельные компании или гильдии.
Социальное расслоение
Об обществе, состоящем лишь из семейных общин, можно думать как о гомогенном по своей основе. Все члены задруги имеют равную долю как в общем труде, так и в производственном продукте. Это «бесклассовое» общество в миниатюре.
С надломом задруги и эмансипацией семьи от рода, со схожим обособлением индивида от общества и формированием территориальных общин нового типа вся социальная структура нации становится более комплексной. Постепенно оформляются различные социальные классы.
Процесс социального расслоения начался среди восточных славян задолго до формирования Киевского государства. Мы знаем, что склавены и анты в шестом веке обращали военно-пленных – даже той же расовой принадлежности – в рабов. Мы также знаем, что среди антов была аристократическая группа и что некоторые из военных вождей владели большими богатствами[224]. Итак, мы имеем у восточных славян элементы по крайней мере трех существующих социальных групп уже в шестом столетии: аристократия, простонародье и рабы. Подчинение некоторых из восточнославянских племен зарубежным завоевателям могло также реализовываться в политической и социальной дифференциации различных племен. Мы знаем, что восточные славяне платили дань зерном и другими сельхозпродуктами аланам, готам и мадьярам, по мере того как каждый из этих народов поочередно устанавливал контроль над частью восточнославянских племен. В то время как некоторые из славянских групп в конце концов утверждали свою независимость или автономию, другие оставались под иноземным контролем на более длительный период. Крестьянские общины, изначально зависимые от зарубежных господ, позднее признали власть местных славянских князей, но их статус не изменился, и они продолжали платить прежние повинности. Итак, установилось различие в положении разных славянских групп. Некоторые из них были самоуправляемы, другие – зависимы от князей.
Учитывая этот неординарный социальный и исторический фон, мы и должны подходить к изучению русского общества в киевский период. Можно предположить, что общество было достаточно сложным, хотя в Киевской Руси не существовало таких высоких барьеров между индивидуальными социальными группами и классами, которые существовали в феодальной Европе того же периода. В целом следует сказать, что русское общество киевского периода состояло из двух крупных групп: свободных и рабов. Подобное суждение, однако, хотя и правильно, является слишком широким, для того чтобы адекватно охарактеризовать организацию киевского общества.
Следует отметить, что среди самих свободных были различные группы: в то время как некоторые были полноправными гражданами, правовой статус других был ограничен. Фактически положение некоторых свободных классов было столь ненадежным, вследствие правовых или экономических ограничений, что некоторые из них по собственной воле предпочитали переход в рабское состояние. Итак, можно обнаружить между свободными и рабами промежуточную группу, которую можно назвать полусвободными. Более того, некоторые группы собственно свободных были в лучшем экономическом положении и лучше защищены законом, нежели другие. Соответственно, можно говорить о существовании высокопоставленного класса и среднего класса свободных в киевском обществе.
Нашим главным правовым источником для этого периода является «Русская Правда», и к этому кодексу мы должны обратиться для получения правовой терминологии, характеризующей социальные классы. В варианте «Правды» одиннадцатого столетия – так называемом «Кратком варианте» – мы обнаруживаем следующие основополагающие понятия: мужи – для высшего слоя свободных, люди – для среднего класса, смерды - для ограниченно свободных, челядь - для рабов.
В глазах законодателя человек обладал различной ценностью, в зависимости от своей классовой принадлежности. Древнерусское уголовное право не знало смертной казни. Взамен ее была система денежных платежей, налагаемая на убийцу. Последний должен был платить компенсацию родственникам убитого (известную как bot в англо-саксонском варианте) и штраф князю («bloodwite»). Эта система была общей у славян, германцев иангло-саксов в раннее средневековье.
В наиболее раннем варианте «Правды» вергельд, или плата за жизнь свободного человека, достигал 40 гривен. В «Правде» сыновей Ярослава княжьи люди (мужи)были защищены двойным штрафом в 80 гривен, в то время как штраф за людина (множественное число – люди)оставался на изначальном уровне 40 гривен. Штраф, который надлежало выплатить князю за убийство смерда устанавливался в 5 гривен – одну восьмую от нормального вергельда. Рабы, являвшиеся несвободными, не имели вергельда.
С филологической точки зрения интересно, что все вышеперечисленные термины принадлежат древнему индоевропейскому основанию[225]. Славянское муж (можи) связано с санскритским manuh, manusah; готским manna; немецким mann и mench. В древнерусском «муж» имеет значение «мужчина благородного происхождения», «рыцарь» и кроме того означает «муж» в семейном плане. Люди означает сообщество человеческих существ, что можно сравнить с немецким leute. Оказывается, что корень слова является тем же, что и в греческом прилагательном eleutheros («свободный»)[226]. Смерд может быть рассмотрен в соотнесении с персидским mard, «человек»; по-армянски звучит также mard. Исчезновение изначального "s" в комбинации «sm» не является необычным в индоевропейских языках[227]. Согласно Мейе, mard подчеркивает смертность человека (по контрасту с «бессмертными», т. е. богами)[228]. С этой точки зрения, интересно сравнить персидское mard и славянское смерть (оба слова означают «кончину»).
В социальном развитии России каждый из вышеупомянутых терминов имеет свою собственную историю. Термин «смерд» приобрел уничижительное значение в связи с глаголом «смердети», «вонять». Термин «муж» в смысле специфической социальной категории постепенно исчез, и из мужей в конечном итоге развился класс бояр. В своей уменьшительной форме термин мужик («маленький человек») применялся к крестьянам, подчиненным боярской власти. Отсюда – мужик, «крестьянин». Термин людин (в единственном числе) также исчез, за исключением комбинации простолюдин.
Множественная форма люди до сих пор используется; ей соответствует в современном русском языке слово человек, используемое лишь в единственном числе. Первая часть этого слова (чел-) представляет тот же корень, что присутствует в древнерусском слове челядь («домашние рабы»). Изначальное значение корня – «род»: сравним гальское clann и литовское keltis[229].
Высшие классы
Высшие классы киевского общества имели гетерогенный источник. Их становой хребет состоял из выдающихся людей (мужей) основных славянских родов и племен. Как нам известно, даже в период антов существовала племенная аристократия – «старейшины антов» (αρχοντεσ'Αντων). Некоторые из этих старейшин, должно, быть имели аланское происхождение. С подъемом княжеской власти в Киеве окружение князя (дружина) стала основным катализатором для формирования новой аристократии – бояр. Дружина в киевский период была сама по себе плавильным тиглем[230]. При первых киевских князьях ее ядро состояло из шведов племени русь. Скандинавский элемент нарастал, когда князья нанимали новые варяжские отряды из Скандинавии. Однако княжеское окружение также вобрало в себя славянских мужей, равно как и разнородных искателей приключений иностранного происхождения. Осетины, косоги, мадьяры, тюрки и другие упоминаются в различных ситуациях как члены дружины. К одиннадцатому столетию она уже славянизировалась.
Социально она состояла из различных элементов. Некоторые из ее членов занимали высокое положение даже до присоединения к ней; другие находились внизу по рождению, а некоторые были даже рабами князя. Для этих служба в дружине не только открывала путь к доходному месту, но также давала возможность вскарабкаться до самого верха социальной лестницы.
Свита состояла из двух групп, которые могут быть названы старшей и младшей дружиной соответственно. Среди высших приближенных в одиннадцатом веке упоминаются судебный пристав (огнищанин), занимающийся конюшней (конющий), дворецкий (тиун) и адъютант (подъездной) [231].Все они первоначально были просто служащими князя в деле управления двором и имениями, но позднее также использовались в государственной администрации. Термин огнищанин производен от огнище, очаг. Итак, огнищанин – член княжеского «очага», т. е. хозяйства. Термин тиун – скандинавского происхождения; в старошведском тиун означает «слуга». В России он означал сначала дворецкого, но позднее начал в основном использоваться в значении «судья». Следует кстати упомянуть, что аналогичный процесс трансформации слуг князя в государственных чиновников имел место в Англии, Франции и Германии в раннее средневековье.
Младшие вассалы были коллективно обозначены как гридь, термин скандинавского происхождения, изначальным значением которого было «жилище», «дом». Отсюда древнерусское слово гридница, «дом» или «большое помещение». Сначала они являлись пажами князя и младшими служилыми людьми в доме, а также слугами дружинных офицеров. Член гриди иногда называется в источниках отроком, детским или пасынком, что видимо указывает на то, что их воспринимали как членов княжеской семьи, как оно и обстояло на самом деле. В Суздале в конце двенадцатого века появился новый термин для обозначения младших вассалов – дворянин, дословно «придворный», от «двор» в смысле княжеский (а также просто «двор»). В имперской России восемнадцатого и девятнадцатого столетий термин дворянин приобрел значение «человек благородного происхождения».
С 1072 г. старшие члены дружины князя были защищены двойным штрафом.
За оскорбление достоинства старшего вассала обидчик должен был платить князю штраф в четыре раза больший, нежели за ранение смерда. Квалифицированная защита за оскорбление вассалов князя существовала также и в немецком законодательстве этого периода.
Не весь русский высший класс служил в дружине. В Новгороде, где власть князя и длительность его пребывания на этом посту были ограничены условиями контракта, его вассалам открыто чинились препятствия для постоянного поселения на Новгородской земле. Итак, в дополнение к служилой аристократии в Киевской Руси существовала аристократия по праву. Ее члены называются по-разному в источниках раннего периода; например, «выдающиеся люди» (мужи нарочитые)или лучшие люди, также во многих случаях «городские старейшины» (старейшины градские).Некоторые из них были потомками племенной аристократии, другие, в особенности в Новгороде, стали выдающимися вследствие своего богатства, в большинстве случаев полученного от зарубежной торговли.
В конце концов княжеская и местная аристократии стали известны как боярство. Хотя некоторые из местных бояр должны были быть потомками торговцев, а княжеские бояре изначально создали свое богатство от содержания и наград, полученных от князя, и от своей доли в военной добыче, с течением времени все бояре стали землевладельцами, а сила и социальный престиж боярства как класса опирались на обширные земельные владения.
Можно добавить, что к началу тринадцатого века, вследствие расширения дома Рюрика, увеличилось количество князей, и владения каждого князя – за исключением правящих в больших городах – уменьшились до таких размеров, что меньшие князья этого периода более не отличались социально от бояр. Итак, князья к этому времени могут рассматриваться социально и экономически лишь как верхний слой класса бояр.
В действительности некоторые из крупных бояр наслаждались большим богатством и престижем в большей степени, нежели меньшие князья, и этот факт особенно очевиден, если мы увидим, что каждый из наиболее богатых бояр имел собственную свиту и некоторые старались подражать князьям, заводя собственные дворы. Уже в десятом веке полководец Игоря Свенельд имел собственных вассалов (отроки),а боярские вассалы упоминаются в источниках одиннадцатого и двенадцатого столетий многократно. Жизнь боярского тиуна (дворецкого или судьи) была защищена законом наряду с княжеским тиуном.
При всем выдающемся политическом и социальном положении боярства, оно не представляло в киевский период какой-либо особый слой с правовой точки зрения. Прежде всего, это не была исключительная группа, поскольку простолюдин мог войти в нее по каналу службы в свите князя. Во-вторых, она не имела каких-либо правовых привилегий как класс. В-третьих, в то время как бояре вместе с князьями являлись владельцами больших земельных угодий в силу своей исключительности, они не были единственными землевладельцами в этот период на Руси, поскольку земля могла продаваться и покупаться без запретов, и человек любой социальной группы мог ее приобрести. Более того, для боярина этого периода было обычным делом не порывать связи с городом. Каждый из крупных бояр княжеской свиты имел свой двор в городе, в котором правил князь. Все новгородские бояре не только были жителями Новгорода, но также принимали участие в собраниях городского органа управления.
Средние классы
Неразвитость средних классов обычно рассматривается как одна из основных черт русской социальной истории. Верно, что как в московский, так и в имперский периоды вплоть до девятнадцатого столетия пропорциональное соотношение людей, вовлеченных в производство товаров и торговлю, и жителей городов в целом в сравнении с крестьянством было низким. Однако даже применительно к этим периодам любое обобщающее утверждение об отсутствии в России средних классов требует оговорок. В любом случае, подобное обобщение не подойдет к киевскому периоду. Как мы видели (гл. V, разд. 3), пропорция городского населения ко всему населению должна была быть в Киевской Руси не ниже тринадцати процентов. Дабы оценить значение этой цифры, следует подойти к ней не с точки зрения социальной стратификации Нового времени, а по сравнению с современными условиями той поры в Центральной и Восточной Европе. Хотя не существует точных демографических данных относительно Европы этого периода, общепринятым является, что по крайней мере до четырнадцатого столетия пропорция городских жителей в Европе по отношению ко всему населению была очень низка.
Большинство городского населения России вне сомнения принадлежала к слою, который может быть обозначен как низшие классы; нет данных, которые дали бы нам возможность установить с достаточной точностью относительную пропорцию средних классов к целому населению. Однако, зная о распространении торгового класса Киевской Руси, мы можем быть уверены, что, по крайней мере в Новгороде и Смоленске, торговый люд как социальная группа был пропорционально более велик, нежели в городах Западной Европы этого времени.
В то время как в нашем мышлении термин «средние классы» обычно ассоциируется с городской буржуазией, можно также говорить о средних классах сельского общества. Процветающие хозяева, имеющие достаточно земли для удовлетворения своих потребностей могут быть охарактеризованы как составляющие сельский средний класс при сопоставлении с владельцами крупных поместий, с одной стороны, и безземельными и малоземельными крестьянами – с другой. Поэтому мы сталкиваемся с вопросом существования такого сельского среднего класса в России этого времени.
Нет оснований сомневаться в его наличии в докиевский и ранне-киевский периоды. Люди, организованные в гильдии (вервь), упомянутые в «Русской Правде», кажется составляют такого рода средний класс[232]. Важно, что вергельд людина, как и человека высших классов (мужа), равнялся сорока гривнам; в случае его принадлежности к свите князя штраф удваивался (восемьдесят гривен).
Хотя существование людей, организованных в классы, бесспорно, применительно к десятому и одиннадцатому векам, обычно утверждается, что в течение двенадцатого столетия старый социальный режим сельской Руси был опрокинут стремительным ростом больших поместий князей и бояр, с одной стороны, а также пролетаризацией и феодальным подчинением людей – с другой. Это утверждение справедливо лишь до определенной степени. Верно, что владения князей и бояр быстро расширялись в двенадцатом веке, но это было также результатом эксплуатации земли, до того не затронутой обработкой, а не только поглощением уже существовавших хозяйств.
В той же мере справедливо, что процесс пролетаризации малых землевладельцев шел с конца одиннадцатого века. В ходе ее до того формально независимые и свободные люди становились связанными договором работниками. И вновь, однако, возникает вопрос: можно ли эту часть рассуждения применять к нашему случаю без оговорок? В источниках нет свидетельств относительно того, из какой первоначальной социальной группы вышли связанные договором работники двенадцатого века. Некоторые могли быть бывшими членами группы людей, но, конечно, не все. Что же касается крестьян, более или менее связанных с крупными земельными поместьями, каковыми были смерды и изгои (см. разд. 8, ниже), кажется между ними и людьми есть весьма малая связь, если и вообще таковая присутствует. Уже в двенадцатом веке смерды существовали как отдельная группа, и, вероятно, даже еще раньше. Большинство изгоев были вольноотпущенниками.
Итак, нет прямых свидетельств предполагаемого полного исчезновения людей в течение двенадцатого столетия. Их число могло уменьшиться, в особенности в Южной Руси, по разным причинам. Значительное количество их, видимо, было разорено рейдами половцев и княжескими междоусобицами, после которых они без сомнения должны были или перебираться в города, или становиться сельскохозяйственными работниками, либо оставаясь лично свободными как наемные работники, либо принимая зависимость по договору. Во многих случаях также сельские гильдии должны были дезинтегрироваться. Мы знаем из условий «Русской Правды», что людину разрешалось на определенных условиях покинуть гильдию. Но даже в случаероспуска гильдии ее прежние члены могли по праву сохранять свое хозяйство или же создавать меньшие ассоциации по типу сябров.
В целом, без сомнения, люди пострадали, они могли потерять свою привычную форму социальной организации, но, конечно, значительное число их продолжало существовать как экономическая группа свободных землевладельцев, в особенности на севере. Вслед за завоеванием Новгорода московскими великими князьями в конце пятнадцатого века последовал приказ о переписи сельского населения на всех типах земель. Она выявила существование многочисленного класса так называемых своеземцев («обладателей земли по праву»). Ими должны были быть выходцы из класса людей.
Вновь обратившись к городам, мы обнаруживаем тот же термин люди как изначально применяемый к большинству городского населения[233]. Позднее в Новгороде можно было выделить две группы: житьи люди («состоятельные люди») и молодшие люди («младшие люди»), которые иногда называются в новгородских источниках черные люди. Житьи люди составляли значительную часть новгородского среднего класса. Шкала групповых отличий в новгородском обществе яснее всего видна по перечню штрафов за неуважение суда, содержащихся в одном из параграфов городской хартии. Согласно этому перечню, боярин должен заплатить 50 рублей, житьи – 25 рублей, молодший – 10. Эта новгородская хартия была принята в 1471 году, но для ее списка были частично использованы старые правила и регулятивы, а взаимосвязь указанных в ней классов предположительно представляет древнюю традицию. Купцы упоминаются в новгородских источниках как группа, отличная от житьи, но находящаяся на том же социальном уровне. Оказывается, что житьи не были купцами. Каков же был источник их доходов? Некоторые, возможно, владели земельными угодьями вне города. Другие могли быть владельцами разного типа промышленных предприятий, подобно плотницким мастерским, кузницам и т. д.
Состав средних классов в иных русских городах должен был быть схож с новгородским.
Низшие классы
Как мы только что видели, люди низших классов в русских городах киевского периода назывались «младшими людьми» (молодшие люди). Они были в основном рабочими и ремесленниками различного рода: плотниками, каменщиками, кузнецами, сукновалами, кожевниками, горшечниками и т. д. Люди одной и той же профессии обычно жили в одной части города, носившей соответствующее имя. Так, в Новгороде упоминаются Горшечный район и Плотницкий район; в Киеве – Кузнецкие Ворота и т. д.
