Скатерть-самооборонка и куриное заклятие 5 страница

- Хород-зе, я согласен. Только сюда нужно при-нед-зсти стол. И еще какой-нибудь д-зветок в горзд-ке. Мне нужно где-нибудь спрятать бумад-зку с моими вопрёсами, - томно сказал ведущий.

Дядя Герман поспешно закивал.

- Нинеличка, принеси, пожалуйста, два цветка!

Я свою бумажку с ответами тоже спрячу! - попросил он.

- Вот этого не надо! Все должно быть ед-зтественно! Вы же у себя дома! - запротестовал Шмыгликов.

Пока оператор, руководимый тетей Нинелью, перетаскивал стол и приносил цветы, знаменитый ведущий плюхнулся в кресло и надул щеки. Гример тотчас запорхал вокруг с кисточками и пудреницей.

Тем временем дядя Герман извлек откуда-то вазочку с ирисками и поставил ее на стол рядом с Таней.

- Попробуй только сболтнуть что-нибудь лишнее! Сиди и ешь конфеты! И не вздумай выпускать таксу! - вполголоса прошипел он.

- А они не отравленные? - не удержалась Таня.

- Я с тобой после поговорю, - дядя Герман слегка позеленел и заулыбался так ласково, что Тане просто стало жутко.

Вскоре началась съемка. Таня сидела с таксой на коленях и жевала ириски, как ей велели. Ириски были не отравленные, но зато такие липкие, что она и рта не могла открыть: зубы зацементировались насмерть. Так вот в чем состояло коварство дяди Германа!

- Д-зравствуйте, д-зорогие телед-зрители! - ослепительно улыбаясь, затараторил Шмыгликов. - Мы находимся в гостях у видного политика, прод-зцветающего бид-знесмена депутата Германа Никитича Дурнева и его д-замечательной семьи. Герман Никитич, не представите нам ваших домочад-зцев?

Дядя Герман начал многословно представлять Пипу и тетю Нинель. Таня особенно не вслушивалась в его слова, но вздрогнула, когда он неожиданно произнес ее имя.

- А это Таня Гроттер! Сиротка, которая живет у нас вот уже десять лет... Очень сложный ребенок! Нам подбросили ее, ха-ха, в футляре от контрабаса... - сказал дядя Герман.

Бородатый оператор мгновенно направил на Таню объектив своей камеры.

- Д-зя? Ее род-зители были муд-зыканты? - оживился Шмыгликов.

- Да где им! Наверняка нашли футляр на помойке! - фыркнула тетя Нинель, но тотчас, спохватившись, быстро добавила: - Но все равно мы любим эту девочку как родную. А с моей дочерью Пипой они вообще лучшие подруги.

Услышав такое, Пипа яростно чихнула. Таня же, чьи зубы все еще были склеены предательской ириской, смогла только протестующе замычать.

Ведущий осторожно выдвинул из-за цветка бумажку.

- Что это д-зя чудная сябака в руках у вашей водз-питанницы? - спросил он, благоразумно не пытаясь погладить таксу.

- Это Полтора Километра! - сказал дядя Герман.

- Какое оригинальное имя! - восхитился Шмыгликов. - Я внимательно ц-ледил за вашей предвыборной комп-янией. Это было так необыд-цно. А где сейчас ваши крёлики?

Дядя Герман замялся.

- Они за городом... Мы их часто навещаем! Герману очень тяжело без своих пушистиков, но он старается, - пришла ему на выручку тетя Нинель.

Внезапно такса, давно дожидавшаяся подходящего случая, ловко перескочила с Таниных колен на стол и схватила зубами страницы с вопросами ведущего. Это была ее любимая игра: держать что-нибудь в зубах и не отдавать.

- Мой текст! Она его вд-зяла! - жалобно воскликнул Шмыгликов.

- Это чужая бумажка! Нельзя ее брать! Отдай папочке! - приказал дядя Герман, энергично пытаясь отвоевать у таксы листки.

Это была уже серьезная ошибка. Если бы дядя Герман сделал вид, что бумажки никому не нужны, такса сама отпустила бы их через минуту. Теперь же Полтора Километра намертво сомкнула челюсти. Она собиралась сражаться до конца, и тетя Нинель это верно уловила.

- Герман! Лучше давай унесем собачку! - предупреждающе проворковала она, но самый добрый депутат уже вошел в раж.

- Отдай! - шипел он. - Ты, вермишель длинная! Чисто конкретно говорю! Ты на кого в натуре наехала?

Но не тут-то было. Рыча, такса уперлась лапами в стол и не отпускала. Вырывая листки, вспыливший Дурнев вскочил и стал раскручивать собаку над головой.

- Не надо! - взвизгнула Пипа, но было уже поздно.

Страницы с треском порвались, а Полтора Километра, загребая лапами, шлепнулась точно на голову ведущему.

- Мой парик! Выключай камеру! Она сорвет мой парик! - испугался Шмыгликов и, бестолково замахав руками, нечаянно толкнул стол.

Тяжелый стол ударил дядю Германа под коленки. Самый добрый депутат потерял равновесие и со всего маху плюхнулся на диван, просевший чуть ли не до пола.

А еще секунду спустя дядя Герман взвыл нечеловеческим голосом и подскочил к потолку.

- Я ранен! Ужасная боль! В меня стреляли снайперы! Хуже, я сел на иголку! - застонал он.

Тетя Нинель с Пипой кинулись к дяде Герману.

- Герман, не волнуйся! У тебя нет даже капельки крови! - осмотрев его, успокоила супруга тетя Нинель.

- В самом деле! А что же тогда меня укололо? - не поверил дядя Герман.

Но еще раньше, чем он это произнес, Таня вспомнила про золотую стрелу купидончика, спрятанную между диванными подушками. Если дядя Герман укололся этой стрелой, он непременно в кого-то влюбится, но вот в кого?

Тем временем с Дурневым определенно что-то происходило. Вначале он посинел, затем побагровел, затем перед глазами у него запрыгали пухлые красные сердечки, а в груди сладко закололо.

- Я умираю! Мне конец! - простонал он, сползая на пол.

- Снимай, снимай все, кроме меня! Это будет сенсация! - прикрывая ладонью лысину, крикнул Николай Шмыгликов бородатому оператору.

Такса Полтора Километра высунулась из-под стула и, выплюнув измусоленный парик ведущего, стала стаскивать с дяди Германа тапки. Она решила, что раз хозяин умер, тапки ему не нужны и в них можно теперь пустить слюни. Однако дядя Герман вдруг открыл один глаз и метко лягнул таксу ногой.

- Эй, помогите кто-нибудь подняться! - потребовал он у тети Нинели. - Мне что-то не умирается!

Оперевшись на руку жены, дядя Герман встал и недоуменно стал озираться по сторонам. Заметив в серванте свое отражение, самый добрый депутат сперва отпрянул, а потом смущенно заулыбался:

- Ух ты! Кто это такой хорошенький? Вон там! - обратился он к тете Нинели.

- Герман, что с тобой? Это же ты! - удивилась та.

- Я? В самом деле? - обрадовался Дурнев. - Как я рад! Какие у меня красивые глазки, какой правильный носик... А волевой подбородок? А ведь я еще наверняка и умный!

- Э-э... Ну да... - промямлила пораженная тетя Нинель.

Дядя Герман снисходительно потрепал ее по щеке.

- Я так и думал. Бедная толстушечка, уверен, ты без памяти в меня влюблена! В меня просто невозможно не влюбиться! Если хочешь, я немножко отойду, и ты будешь любоваться мной издали! Где-нибудь тут есть большое зеркало? - воскликнул дядя Герман и, размахивая ручками точно бабочка крылышками, упорхнул в коридор.

- Интересно, кто-нибудь сможет любить меня так сильно, как я сам себя люблю? - вопил он по пути.

За ним торопливо помчался оператор, Шмыгликов со всей свитой и Пипа с тетей Нинелью. В комнате осталась одна Таня. Она каталась по дивану от хохота, слушая, как дядю Германа пытаются оторвать от зеркала, а он восклицает:

- Тру-ля-ля! Идите смотреть, какой я красивый! А бровки? Бровок вы еще не видели! Эй, уберите этого лысого! Почему он бегает за мной с микрофоном? Кто-нибудь, дайте мне мухобойку! Этот тип мной плохо любуется!

Вслед за тем послышался громкий шлепок. Похоже, дядя Герман хлопнул ведущего ладонью по лысине. Николай Шмыгликов жалобно заверещал. Звукооператор и гример кинулись его защищать. В коридоре завязалась потасовка. На стороне дяди Германа сражались тетя Нинель и такса. Пипа в панике спряталась в шкаф и визжала.

Не прошло и минуты, как громкий топот ног по лестнице и торжествующее улюлюканье дяди Германа известили, что самый добрый депутат и его могучая супруга одержали нелегкую победу.

- Эй, девочка! - крикнул дядя Герман дочери. - Вылезай из шкафа! Ты видела, какой я сильный? Как я отважно дрался? И это все покажут по телевизору! Меня увидит вся страна! Кстати, где та страшная толстуха, которая тут всех расшвыряла? Так и быть, пусть мной полюбуется, хотя она и не в моем вкусе.

- Я здесь, Герман! - послышался низкий голос, и в дверях выросла тетя Нинель - красная как кумач и разъяренная как бык.

Расставив руки, она медленно надвигалась на супруга. Дядя Герман мгновенно оценил угрозу и трусцой помчался прятаться под кровать.

- Не поломай мне нос! С поломанным носом меня не возьмут в фотомодели! - в ужасе попискивал он.

Хохоча, Таня сползла с дивана на пол. Бывший кролик Сюсюкалка в очередной раз побил все рекорды! Интервью с ним точно будет незабываемым!

 

* * *

 

Оставшиеся до Нового года дни прошли довольно пресно - без каких-либо интересных событий. Дядя Герман казался совершенно нормальным, во всяком случае, пока у него не начинали отбирать зеркальце. Пару раз он даже съездил в Думу и был ужасно возмущен, что им там плохо любовались. Скандальная передача прошла по телевидению, но шуму, вопреки ожиданиям, не наделала и карьеры не испортила - Дурнева и так уже воспринимали как шута. К тому же мысли у всех были заняты предстоящими праздниками.

Вскоре после полуночи, просидев пару часов у стола, а потом у телевизора, Дурневы отправились спать, многозначительно сказав Пипе, что завтра под елкой ее будут ждать подарки.

“Класс! Небось, Дед Мороз притаранит на тележке с квадратными колесами!” - хмыкнула Пипа.

В Деда Мороза Пипа верила еще меньше, чем не знающие зимы африканские племена, зато верила в силу нытья. К тому же она успела подглядеть, куда тетя Нинель спрятала все свертки и пакеты, когда та только еще принесла их из машины.

Таня тоже вскоре легла и стала думать о Тибидохсе. Она пыталась представить, какие подарки сделает она Баб-Ягуну и Ваньке и что подарят они ей. Ее мечты начали уже постепенно превращаться в приятные и легкие новогодние сны, как вдруг какой-то неприятный шипящий звук разбудил ее.

Открыв глаза, Таня рывком села. Посреди комнаты клубился, сгущаясь, сероватый туман. Потом он закружился вдруг в воющем бешеном вихре - и тем страшнее было, что от этого вихря не шевельнулись даже листы бумаги на столе.

- Кто тут? - взволнованно спросила Таня.

Туман окончательно сгустился, и посреди комнаты прорисовался вдруг низенький горбун с огромной шишковатой головой и узким жабьим ртом. Сквозь его тело зыбко проглядывал подоконник.

Глаза горбуна равнодушно скользнули по комнате и остановились на Тане.

- Где она? - спросил горбун скрипучим голосом. - Кто?

- Призрак, которому я прислал метку! Недолеченная Дама... Ей пришло время исчезнуть! Ага, я уже чую ее...

Горбун повернул безобразную голову. Из-под дивана явственно доносились безуспешно сдерживаемые рыдания.

Король Привидений щелкнул пальцами, и крышка чемодана откинулась. Недолеченная Дама, стеная, вылетела наружу. Пытаясь скрыться, она устремилась было к ближайшей стене, но стена не пропустила ее.

Король Привидений засмеялся. Его зрачки запылали, как два красных угля. Он распахнул рот, и Таня ужаснулась. Чудовищный рот рассекал голову горбуна как сабельный рубец и был похож на бездонный черный колодец.

Недолеченная Дама завизжала, в последний раз рванулась, а потом безвольно поплыла навстречу своей гибели. Гипнотический взгляд Короля Привидений притягивал ее словно петлей.

- Не мешай мне! Не мешай! Чтобы появился новый призрак, кто-то из старых должен исчезнуть! Я выбрал ее! - рот Короля Привидений распахивался все шире.

Опомнившись, Таня поспешно схватила со стола письмо Баб-Ягуна. Где же это заклинание? Ага, вот!

- Караваждис феокссирис! - крикнула она. Зеленая искра скользнула по кольцу и сразу потухла...

- Я сказал: не мешай!

Горбун презрительно отмахнулся от Тани сухой рукой. В тот же миг что-то словно толкнуло девочку в грудь. Она покачнулась и упала на пол возле дивана, ощутив щекой мягкий ворс ковра. Недолеченная Дама продолжала безвольно двигаться к отвратительной, засасывающей как трясина пасти.

“Почему заклинание не сработало?” - как сквозь туман подумала Таня, пытаясь поднять руку. Веки наливались тяжестью. Призрачный горбун размывался, сливаясь с люстрой.

Неожиданно она смутно вспомнила, что говорил им на занятиях Сарданапал. Магия не в словах, слова лишь помогают ее высвободить. Но магия и не в искре. Она - в сознании, в умении, в волевом усилии. Если этого нет - не поможет ни самое мощное кольцо, ни самый толстый справочник заклинаний из библиотеки джинна Абдуллы. Надо всей душой возненавидеть это мерзкое пожирающее чудовище, всей душой захотеть помочь - и тогда...

- Не смей! - заорал вдруг горбун, странным образом проникая ей в мысли. - Не смей! Ты об этом пожалеешь!

“Ага, значит, все правильно! Так и есть!” - подумала Таня, ощутив вдруг, как внутри у нее крепнет уверенность.

- Караваждис феокссирис! - отчетливо произнесла она.

Кольцо Феофила Гроттера мгновенно нагрелось и выстрелило искру. Искра, крошечная как спичечная головка, раздулась и стала размером с мяч для драконбола. Подлетев к Королю Привидений, она стремительно втянулась в его распахнутую пасть и бесшумно взорвалась. Контуры призрака стали стремительно опадать и сворачиваться.

- Ты не представляешь, что наделала... Чьему призраку помешала появиться, - с ненавистью просипел Король. - Я могу видеть будущее: тебя ждут величайшие испытания. Едва ли ты выживешь... А я уж постараюсь, чтобы ты стала привидением и попала ко мне в рабство... Ты тысячу раз пожалеешь!

Он уже был едва виден. Мгновение - и он исчез совсем.

Посреди комнаты, трепеща, плавала теперь одна Недолеченная Дама, да из чемодана выглядывал довольный поручик Ржевский.

- Чтоб мне ожить! - воскликнул он. - Никогда не слышал, чтобы кто-то помешал Королю Привидений унести выбранную жертву! Интересно, чей призрак он должен был выпустить в мир вместо нашей дамы? Видать, какая-то важная шишка, раз он так суетился.

Таня опустилась на диван. Раскалившееся кольцо все еще дымилось. “Ты тысячу раз пожалеешь!” - вспомнила она угрозу Короля Привидений. Нет, это была не просто угроза.

А если он снова явится? - спросила она.

Поручик Ржевский замотал головой так энергично, что она добрый десяток раз провернулась у него в одну сторону. Когда же голова наконец остановилась, то нос обнаружился у нее на затылке.

- Не явится, - уверенно заявил призрак, приставляя его на место. - У Короля Привидений есть только одна ночь в году. А за год может многое измениться. Но все равно, на твоем месте я бы очень серьезно отнесся к его предупреждению. Если он говорит, что тебя ждут серьезные испытания, значит, так оно и будет...

“Очень мило. Раньше у меня хоть Талисман Четырех Стихий был, а теперь, интересно, кому я насолила?” - подумала Таня, вспоминая фигуру в оранжевом плаще, которая, свесившись, смотрела с крыши, разбилась ли она.

Недолеченная Дама окончательно пришла в себя и кокетливо поправила шляпку с розочками.

- Вот и чудненько... - томно сказала она. - Раз я жива, значит, смогу рассказать, как однажды подавилась костью. Уверена, это будет поучительный рассказ. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вдобавок, я вся покрылась сыпью размером с кулак. Доктор, когда меня увидел, умер от ужаса. Я потом была у него на похоронах...

Таня поспешно заткнула пальцами уши, а поручик Ржевский с истошным воплем вновь втянулся в чемодан.

 

Глава 6

ПАССАЖИР ДЛЯ КОНТРАБАСА

 

Утром одиннадцатого января, в первый день третьей четверти, когда Таня поспешно собирала сумку, в открытую форточку влетел окоченевший от мороза купидончик.

На колени к Тане упало письмо. Она осторожно распечатала конверт. Внутри был плотный шершавый лист, исписанный острыми, как горные пики, буквами. Буквы то вспыхивали, то гасли, то начинали суетливо перебегать с места на место. Ничего невозможно было разобрать.

Таня подумала, что эти энергичные зигзаги очень мало походят на круглый, со множеством кокетливых завитушек почерк Сарданапала.

“Ничего не понимаю. От кого это?” - растерялась она.

В тот же миг буквы перестали прыгать, и посреди листа отчетливо проступило:

“Внимание! Письмо зашифровано магическим шифром. Если ты Таня Гроттер, приложи к нему свое кольцо! Если нет, лучше не прикасайся к нему! Будут неприятности!”

“Таня Гроттер - это, кажется, я. Значит, можно рискнуть”, - с некоторым сомнением подумала девочка и осторожно приложила к письму перстень дедушки Феофила.

Буквы вновь задвигались, перетасовались и сложились в предложения:

 

“Здравствуй, Таня!

Академик Сарданапал очень занят, поэтому тебе пишу я.

Ремонт еще не совсем закончен. Отстроено только три из пяти башен, но мы решили, что Узники уже могут вернуться в Тибидохс. Последние дни в мире у лопухоидов слишком часто используется магия, и это возмутительно. Виновных ждут взыскания, поэтому они уже сейчас могут сделать соответствующие выводы...

Просьба захватить с собой Гробыню. У нее что-то с пылесосом, и она не может добраться сама.

Адрес Гробыни: город Звенигород, Сиреневая улица, дом 5. Это личная просьба профессора Клоппа. Вылететь тебе лучше, не откладывая. Я сняла заклятие с твоего нового смычка.

Все ученики должны быть в Тибидохсе не позднее сегодняшнего вечера. Завтра начинаются занятия, и никаких поблажек пропустившим не будет.

В полете соблюдайте осторожность.

Доцент кафедры нежитеведения, преподаватель школы Тибидохс,

МЕДУЗИЯ ГОРГОНОВА”.

 

Когда Таня дочитала письмо, подпись Медузии вдруг вытянулась и приобрела очертания ее строгого греческого профиля.

Таня сорвалась с места. Сидеть больше она просто не могла. Ей казалось, что в груди у нее, раскачивая массивным языком, призывно загудел огромный вечевой колокол. В Тибидохс! В Тибидохс! Наконец-то! Даже то, что ей придется везти с собой противную Гробыню, не могло испортить настроения.

Она выскочила в коридор. Пипа, уже совсем готовая, давила перед зеркалом прыщи. Дядя Герман, музыкально булькая, полоскал в ванной горло. Тетя Нинель, собиравшаяся провожать их в школу, шумно допивала на кухне чай. Схватив куртку и ботинки, Таня метнулась назад в комнату. Здесь она в одну минуту оделась и выдвинула из-под дивана футляр с контрабасом и чемодан с призраками.

Ничего не забыла? Ах да!

Она торопливо кинулась в спальню и сдернула с окна шторы. Сворачивать их времени уже не было, и девочка попросту набросила их сверху контрабаса.

Вспрыгнув на подоконник, Таня потянула шпингалет, щелкнувший как затвор винтовки, и рванула на себя тяжеленную раму. В комнату, опрокидывая цветочные горшки и раскачивая висящие на стенах гавайские циновочки тети Нинели, ворвался свежий морозный ветер.

Таня уже сидела на контрабасе, когда дверь распахнулась. Пипа просунула из коридора голову и завизжала.

- Папуля, мамуля, она у окна! Улетает на Черных Шторах! - истошно закричала Пипа, не замечая под шторами контрабаса.

В комнату вбежали дядя Герман и тетя Нинель.

- А ну стой, гадкая девчонка! Герман, она хочет выброситься из окна, чтобы у тебя были неприятности на службе! - закричала тетя Нинель.

Опрокидывая стулья, самый добрый депутат метнулся к Тане. Таня взмахнула рукой. Смычок послушно прыгнул ей в ладонь.

- Торопыгус угорелус!

Перстень выбросил зеленую искру, а уже в следующий миг контрабас рванулся вперед. Дядя Герман успел ухватиться рукой за раздувавшиеся Черные Шторы и стал тянуть Таню к себе.

- Скорее, Нинель, помоги мне! - кричал он.

Тетя Нинель бросилась на подмогу, но тут свободный конец штор приподнялся и щелкнул самого доброго депутата по носу.

Дядя Герман пугливо ойкнул и отскочил, держась за нос. Контрабас вырвался на улицу. Дурневы пораженно застыли у окна, провожая взглядами крошечную точку.

- Вот она - черная неблагодарность! Я так и знала, что от этой девчонки не стоит ждать ничего хорошего! - с чувством произнесла тетя Нинель.

- Я же говорила, что из-за нее мне клей сам на голову вылился, а вы не верили! - пискнула Пипа.

Дядя Герман тоже хотел произнести нечто фундаментальное, но все величественные мысли, подходящие к случаю, у него как-то порастерялись. Дурнев вздохнул, захлопнул раму и совершенно буднично произнес:

- Ну и ладно... Нам же лучше! Нинеличка, поищи, пожалуйста, мой красивый синий шарфик. Я хочу быть нарядным. Мне сегодня выступать в Большом театре перед балеринами.

 

* * *

 

Пригнувшись к контрабасу, Таня мчалась над городом. Черные Шторы, по милости которых она едва не была схвачена дядей Германом, теперь оказались даже полезны: они придерживали чемодан с привидениями и футляр от контрабаса. Иногда Таня доставала из кармана письмо Медузии, превратившееся в подробную карту. На этой карте Москва была размером с большое яблоко, а контрабас обозначался крошечной стрелкой.

Эта стрелка уверенно двигалась по карте в ее нижний левый угол, где пурпурно мерцали скрещенные кости. Несложно было догадаться, что этим знаком Медузия обозначила Гробыню. Похоже, у суровой преподавательницы нежитеведения тоже было чувство юмора.

Дом номер пять на Сиреневой улице был низенький, приземистый, но очень длинный. На крыше у него торчало множество телевизионных антенн. Теперь между антеннами разгуливала Гробыня в оранжевой куртке и трескала “примагниченный” из ближайшего магазина шоколад. Под ногами у нее уже шуршало множество оберток.

Гробынин пылесос с вертикальным взлетом и рюкзак с вещами лежали здесь же, на крыше.

- Привет, несчастная сиротка! - крикнула она. - Чего так долго? Пешком по тучкам шла? Я окоченела.

- А ты бы попрыгала на месте. Очень полезно, - посоветовала Таня, подумав про себя, что Гробыня просто свинья неблагодарная.

- Уже прыгала, теперь вот шоколад трескаю... - сообщила Гробыня. - Ну так как, берешь меня?

Таня вздохнула.

- Запрыгивай, что с тобой делать? Не бросать же у лопухоидов, - сказала она.

Склепова попыталась забраться на контрабас сзади, но оказалось, что она взяла с собой столько вещей, что вместе с рюкзаком никак не помещалась. К тому же Черные Шторы, не слишком любившие Гробыню, все время язвительно хрюкали и норовили сбросить ее. Даже заклинание “Дрыгус-брыгус” на них не действовало, потому что было слишком холодно, а искра, которую выбрасывало кольцо, получалась недостаточно горячей.

- Плохо дело, - признала наконец Гробыня. - Придется тебе тащить меня на буксире. Я сяду на свой пылесос, а конец трубы привяжем к твоему контрабасу.

- А так можно? - усомнилась Таня.

- Запросто, - заверила ее Гробыня. - У меня же пылесос не поломан. У него только направляющий талисман все время развязывается. Взлетать он может, а вот в воздухе начинает рыскать.

Если бы вскоре после этого случайный пешеход поднял голову и посмотрел на небо, он надолго лишился бы дара речи. Над Звенигородом неторопливо летел контрабас, которым управляла небольшая темноволосая девочка лет десяти, придерживающая локтем здоровенный чемодан. За контрабасом на длинном шланге тащился пылесос, на котором восседала высокая девица в оранжевой куртке с растрепанными фиолетовыми волосами.

Примерно раз в пять минут испорченный пылесос принимался упрямиться и взбрыкивать, точно норовистый скакун. Тогда девица с фиолетовыми волосами вцеплялась в него обеими руками и начинала вопить: “Стой, Гроттерша! Стой! У меня талисман опять развязался!” или “Ты куда летишь? Ты туда лети!”.

- У меня карта в другую сторону показывает! - возражала Таня.

- Плевать на карту! А я тебе говорю, что в эту! - заявляла Гробыня.

Нечего и объяснять, что полет до Тибидохса не доставил Тане никакого удовольствия. Вместо обычных нескольких часов они тащились почти полдня. Причем все это время Гробыня безостановочно ворчала и ругалась. Началось это, когда в полете она попыталась перекрасить ногти из ядовито-зеленого в фиолетовый и ветром у нее выбило кисточку.

Когда в гудящем воздушном потоке они пронеслись над континентом, внизу разом исчезли все ориентиры. Таня смотрела на карту, уже не отрываясь. Тонкий пунктир и красная стрелка уверенно вели их над океаном. Заклинание перехода могло сработать в одной-единственной точке земного шара, где в океане, невидимый для простых смертных, был знаменитый остров магов Буян. Наконец наступил момент, когда кольцо на пальце у девочки потеплело, и на карте вспыхнул вдруг большой остров, похожий на жирафью голову.

- Готовься! Пора! - крикнула Таня, оборачиваясь.

Наступал самый ответственный момент - момент произнесения заклинания перехода. Нужно было решительно, не боясь разбиться, направить летающий инструмент вниз и, выпустив искру, крикнуть “Грааль Гардарика”. Стоило на миг усомниться или замешкаться, и их ждала бы смерть. Тело оказалось бы в одном мире, а сознание - в другом. Недаром заклинание перехода считалось едва ли не самым опасным заклинанием Высшей Магии.

- Эй-эй, Гроттерша! Погоди! - засуетилась Гробыня. - Я еще не настроилась, Дай хоть до трех досчитать!

- Ну, считай! - согласилась Таня. Гробыня набрала полную грудь воздуха:

- Раз... два... э-э... четыре... пять…

- А где “три”?

- Неужели пропустила? - удивилась Гробыня. - Тогда поехали заново... Два на веревочке... два на ниточке... два на сопельке... Давай скорее, пока я не передумала! Не тяни! Ой, мама!!! ТРИ!

Таня прижалась грудью к контрабасу и направила смычок вниз. Ветер ударил им в лицо, рваная пелена туч надвинулась и сразу скомкалась, как мокрая вата, скатанная в сотни шариков. Бурлящий океан становился все отчетливее, все различимее. Уже можно было разглядеть отдельные волны, уже ветер швырял в лицо влажные брызги. Невозможно было поверить, что там внизу остров. Казалось, еще немного, и они на огромной скорости врежутся в бурлящую воду.

- Грааль Гардарика! - крикнула Таня, не различая своего голоса в рокоте океана.

Кольцо дедушки Феофила выстрелило зеленой искрой. Мир завертелся... замерцал... раскололся надвое... Океан и небо слились в единое целое и вновь разошлись... Тане почудилось, что нечто могучее подхватило ее и протиснуло сквозь бесконечно узкую воронку песочных часов.

Внезапно их стремительное падение замедлилось. Из океанской пены выступил большой остров. Седые сердитые волны, бурля и постепенно смягчаясь, накатывали на длинную песчаную косу, узким клином уходящую в океан. Сразу за песчаной косой начинались потрескавшиеся скалы, кое-где поросшие красными соснами с бугристыми, похожими на щупальца спрутов корнями.

Контрабас больше не падал, а снижался широкими кругами. Таня перевела взгляд выше, и у нее радостно защемило сердце. Она увидела колоссальную черепаху с наростами на панцире Такую огромную и такую родную. Ее невозможно было ни с кем и ни с чем спутать, потому что именно такой черепахой казался с высоты Тибидохс! Там, где у черепахи были складки на панцире, у Тибидохса тянулись короткие и длинные галереи, связывающие множество его частей.

На вершине скалы возвышалась гигантская башня. Это и была знаменитая Большая Башня - главная из пяти башен Тибидохса. Вернее, это раньше башен было пять. Теперь же их оставалось всего три - Большая и две угловые. Другие две только начинали отстраиваться заново. На деревянных лесах, сомкнувшихся вокруг их основания, копошилась нежить. Как следует приглядевшись, можно было рассмотреть даже рыжеватую шерсть на спинах у леших и небольшие оранжевые каски на головах у домовых. В эти каски их наверняка заставил облечься Поклеп Поклепыч, обожавший во всем порядок.

Контрабас сделал еще полкруга, и Тибидохс стал виден со стороны главных ворот - единственного прохода через его защищенные множеством заклинаний неприступные стены.

Над главными воротами крепости, как и прежде, сияла надпись. Буквы надписи переливались, сотканные точно из живого огня.

“ТИБИДОХС - ШКОЛА МАГИИ ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ”.

Только теперь к этой надписи добавилась еще одна, более мелкая, но зато четкая:

“НА ГЛАВНУЮ ЛЕСТНИЦУ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!”

У ворот прохаживался одетый в овечьи шкуры мрачный циклоп с секирой. Под его единственным глазом багровел здоровенный фонарь. Должно быть, братья-богатыри Усыня, Дубыня и Горыня опять поленились выучить пароль.

Тане захотелось поскорее оказаться внутри, увидеть Ваньку Валялкина, Баб-Ягуна. Захотелось посмотреть, как изменился Тибидохс за те томительные недели, что она прожила у дяди Германа и тети Нинели. Она направила смычок вниз и стала быстро снижаться.

- Эй, эй, поосторожнее! Не дрова везешь! Мне мои косточки еще не надоели. Они мне дороги как память! - послышался знакомый вопль.

Обернувшись, Таня увидела Гробыню. Девочка из черных магов висела на шланге, болтая в воздухе ногами. Ее барахлящий пылесос куда-то исчез. Гробыня сообщила, что талисман развязался в самый неподходящий момент и при произнесении “Грааль Гардарика” пылесос попросту срезало.

Поигрывая секирой, циклоп загородил девчонкам дорогу.

- Пароль! - рявкнул он. - Парусник! - сказала Таня.

- Это старый пароль, - заупрямился циклоп. - Нужен новый!

- Запросто! Подбитый глаз! - насмешливо встряла Гробыня.