Часть 5. Исламские террористы: от аятоллы Хомейни до шейха бен-Ладена 2 страница

История с захватом американских заложников по своей психологической подоплеке может рассматриваться как попытка индивидуально-личностного противостояния Хомейни всей мощи Америки, своего рода пробой сил для него[266]. Девизом его действий стало кредо исламских теоретиков-фундаменталистов: «Теперь наша очередь вводить новшества, проводить модернизацию, не порывая с нашей культурной индивидуальностью, извлекать пользу из уроков, полученных от Запада, привлекая положительное, отвергая отрицательное, и обогащать человеческое существование нашим собственным, новым вкладом»[267].

То, что акция с заложниками была индивидуальной акцией Хомейни, подтверждается тем, что его действия противостояли не только западному, но и мусульманскому миру. Более того, индивидуализм Хомейни дошел до противостояния Корану. Аятолла Шариат-Мадари (второе лицо в иерархии иранского духовенства) в то время категорически считал, что захват заложников есть «злоупотребление исламом». Сам же он «никогда в жизни не был более разгневан... из-за искажения подлинного образа ислама»[268]. По его мнению, ислам с уважением относится к иностранцам-немусульманам, а ограничение физической свободы человека запрещено Кораном, за исключением только тех случаев, когда человек лично виновен в преступлении. Заложники и пленные, по версии аятоллы Шариат-Мадари, могут выкупаться или обмениваться даже во время военных действий. Согласно мнению многих исламских теоретиков, удержание заложников было простым похищением, то есть преступлением, с которым ислам не имеет ничего общего. Своими явно террористическими действиями Хомейни усилил ту оппозицию, которая складывалась в отношении его единовластия в теологических кругах. Однако это его мало тревожило - за счет подобных акций популярность лидера росла среди рядовых приверженцев ислама. Что еще раз подтверждает: откровенно антизападный террористический ислам был личной версией Хомейни. Тем самым, именно он стал духовным отцом-прародителем воинствующего ислама для современного мира.

Хомейни вступил в противоречие пусть не с Кораном, но - и это даже существеннее - с традиционными представлениями об исламе и функциях личности традиционного исламского лидера. Индивидуализм Хомейни был настолько противопоставлен в этот момент образу традиционного лидера, что многие влиятельные и высокопоставленные единоверцы как в Иране, так и за его пределами считали, будто он находится «не в своем уме». Так высказывался, в частности, влиятельный индонезийский теолог Абдель Керим Малик Амрулла.

Между тем Хомейни был всего лишь, если можно так сказать, «не в их», традиционно-исламском уме, а как раз в «своем», индивидуалистическом уме. Он действовал по правилам, но это были правила совершенно другой, нетрадиционной игры. Это был чистой воды вестерн, действия мафиози-террориста американского или западноевропейского образца. Просто постулаты Корана не устояли перед тем самым принципом основателя ордена иезуитов И. Лайолы: «Цель оправдывает средства». Цель - шахские авуары в американских банках - явно стоила такой игры. О том, что Хомейни отнюдь не бессребреник, говорит такой факт: по сведениям шахского правительства, только за 1978 год лично Хомейни получил в виде даров 25 миллионов долларов[269]. А позиция харизматического лидера уже давала такую возможность. Опять, как и в отношении к Ираку, против которого была начата война, действовала индивидуалистическая логика - если действия Хомейни не соответствуют Корану, тем хуже для Корана.

Корни личных мотивов в действиях Хомейни в истории с заложниками можно проследить еще дальше. Вспомним: шах - личный враг для него. Ясно, что 15 лет на чужбине не могли не стать годами мучительных переживаний для Хомейни - ведь изгнавший его шах преуспевал. И вот появилась возможность добить поверженного противника, отняв у него накопленные средства к существованию, довести до пусть относительной, но все же «нищеты», заодно еще раз противопоставив себя и шаху, и Америке. Утвердить свою личность в глазах всего мира, да еще и продемонстрировать свое право на персональную трактовку и Корана, и всего ислама, - такой комплекс индивидуалистических мотивов представляется вполне вероятным в решениях и действиях Хомейни.

Отметим еще одну деталь, которая не могла не отражаться на его решениях и действиях. И западная, и иракская пропаганда против Ирана носили в то время отчетливо личностный характер, направленный прежде всего лично против Хомейни. Началось это с действий шаха и его окружения, которые не стеснялись в средствах в борьбе против аятоллы. Приведем только один пример: 7 января 1978 года официальная тегеранская правительственная газета вдруг объявила, что Хомейни «вовсе не иранец, а подкупленный англичанами гомосексуалист»[270]. Это было весьма чувствительным личным оскорблением. Похоже, что индивидуалистическая направленность поведения Хомейни развивалась и подкреплялась еще и такими выпадами.

Противоречия двойственной личности. Сочетание традиционного и индивидуалистического в одной личности не проходит безболезненно для нее. Внутренний конфликт достаточно часто порождает внешнюю агрессивность. Не миновал этого и Хомейни.

В своих политических проявлениях Хомейни был весьма противоречив. Как известно, он выступал против американского империализма, считая его «Великим Сатаной», но вполне терпимо относился к другим западным странам - например, к ФРГ. Протест против американизированных форм жизни до сих пор носит в Иране не всегда последовательный характер. Похоже, что Хомейни использовал это для того, чтобы легче было сочетать свой традиционализм (в частности, внешний фанатизм в отношении США) с индивидуальностью в политике. Получалось, что один, традиционный, Хомейни воевал с «Великим Сатаной», поносил СССР, физически уничтожал промосковскую партию Туде. Совершенно иной Хомейни - реальный политик - возвращал западным владельцам ранее национализированные предприятия, продолжал торговые отношения с капиталистическими странами, поносил «безбожный коммунизм», но все-таки сохранял связи с СССР.

Традиционный Хомейни-фанатик требовал строжайшего соблюдения всех законов шариата. Однако реальность показала, что буквальное следование предписаниям ислама и их законодательное закрепление не дали желаемого результата. Жестокие наказания, выносимые религиозными судами за малозначительные проступки, призывы к тотальному джихаду - все это привело к тому, что вместо сплочения вокруг себя всех мусульман в определенные периоды стали проявляться очевидные признаки изоляции правительства Хомейни. Тут и кончились традиции, началась реальная политика, и появился совершенно иной Хомейни. Этот другой Хомейни в реальной политике, где ставкой является индивидуальная власть, жонглировал членами своего правительства в поисках «козла отпущения», на которого можно было списать непопулярность тех или иных решений, дабы избавиться от изоляции. Он манипулировал политическими партиями, то вознося одни и подвергая репрессиям другие, то, наоборот, меняя их местами на качелях власти.

В Нофль-ле-Шато, под Парижем, перед возвращением в Иран, он заявлял, что мусульманское правительство обеспечит свободу слова и мысли всем, в том числе и неверующим, коммунистам и религиозно-этническим меньшинствам. Единственным условием было, чтобы они не занимались подрывной антигосударственной деятельностью. Это было в традициях ислама. Однако, вернувшись в Иран, Хомейни отказал в обещанной свободе, например, поддерживавшей его левой группировке «федаинов иранского народа», а затем санкционировал и их физическое уничтожение. Причем это не единственный пример. Однако такие акции - вполне в правилах игры политика-индивидуалиста. Находясь в оппозиции, Хомейни провозгласил лозунг «исламской демократической республики» и отказался от него, придя к власти. Согласно официальной версии, слово «демократический» соответствует исключительно западной, «сатанинской» организации общества. На деле это обернулось уничтожением всех демократических свобод в Иране.

Можно сказать, что Хомейни как бы метался между «двух огней»: традиционными и индивидуалистичными компонентами своей личности. И это не только его проблемы - с ними сталкиваются многие политики, поскольку, традиционализм и индивидуализм являются двумя крайностями, между которыми ищут свой путь многие лидеры в исламских религиозно-политических системах. Традиции исламских стран требуют от традиционного лидера целостности и как бы растворенности личности в отношениях с другими людьми. «Корни и интерпретации учения Мухаммеда диктуют правила поведения человека от колыбели до могилы». Однако отношения могут быть очень разными. Не зря сказано: «Мухаммед и его преемники были не только духовными (религиозными) лидерами, но и главами правительств, главнокомандующими армиями»[271]. Хомейни был не только «голосом Аллаха» - он хотел быть его «мечом». И терроризм здесь был очень удобен.

С точки зрения психологии, новейшая история исламских стран во многом может быть представлена историей терроризма, возникающего как следствие двойственных маневров их лидеров. Причем обратим внимание: терроризм может быть как инициированным ими, так и направленным против них. Часто, однако, соединяется и то, и другое.

В истории исламских стран, пожалуй, только такие деятели, как М. Ататюрк и Г. Насер до определенной степени соответствовали образу целостной личности (хотя М. Ататюрк в отдельные моменты и пытался разделять религию и государство, а Г. Насер лишь использовал религиозную фразеологию, не будучи религиозным лидером). После их ухода со сцены в исламском мире наступил своего рода «личностный вакуум». То, что в большей или в меньшей степени удавалось совмещать Ататюрку и Насеру, все-таки умевшим ставить свою индивидуальность на службу своим странам, не всегда удавалось последующим персонажам. Секуляризация, вестернизация и отход от традиционализма в сторону индивидуалистических моделей поведения привели к усилению давления исламистов в Египте, и в итоге, к насильственной смерти А. Садата, который неудачно пытался опереться на ислам. Кэмп-дэвидский договор, согласно которому святые места мусульман остались под контролем Израиля, был последней каплей, вызвавшей отмщение. И здесь терроризм стал исламистской реакцией на попытки модернизации,

М. Айюб-хан не верил, что ислам способен обеспечить целостность Пакистана. Отказ от традиционных моделей и тут привел к печальным последствиям. По сути, Айюбхана ждал путь иранского шаха. З. Бхутто, придя к власти с помощью традиционалистских сил и соответствующей модели политического поведения, затем недооценил роль армии («военного компонента» в целостной модели личности Мухаммеда), попытался ограничить влияние исламского духовенства и, наконец, сузил социальную базу своего правительства - от опоры на массы перешел к опоре на олигархию. И опять - откровенная индивидуалистичность быстро привела к печальному концу. Последующие правители Пакистана предпринимали определенные шаги на пути придания стране и власти внешних атрибутов «подлинно исламского государства» с доминированием (хотя бы внешним) традиционалистских моделей поведения. Во всяком Случае так считали западные аналитики, отмечавшие, что президент Зияуль-Хак неоднократно высказывал одобрение и поддержку Хомейни[272].

Не будучи образцом традиционной личности, Зияуль-Хак пытался маскировать традиционализмом свою индивидуальность - в этом, видимо, можно усмотреть его некоторое психологическое «сходство» с Хомейни. Правда, у последнего это носило более искренний характер. Обратим, однако, внимание на то, что они оба не гнушались использовать террористические методы.

Нельзя сказать, что путь «традиционалистской маски», прибегающий к террору во имя религиозных деклараций и удержания власти, решает все проблемы - тому свидетельство многочисленные сложности властей Пакистана и трагический конец самого Зия уль-Хака, ставшего жертвой террористического акта. В исламском мире эпохи Хомейни и Зия уль-Хака можно было наблюдать признаки кризиса обоих крайних вариантов лидеров - и крайне традиционного, и крайне индивидуалистического. Испытывают противоречия и компромиссные, «двойственные» персонажи. По-видимому, новый тип личности может дать лишь следующее поколение. В этом контексте представляет интерес личность М. Каддафи. Однако особые психологические механизмы связи лидера с единоверцами в сенусизме, который представляет собой особую, ливийскую версию ислама, требуют отдельного анализа.

Оценивая же динамику смены разных типов личности деятелей, занимавших лидирующие позиции в исламском мире, следует еще раз подчеркнуть наиболее существенный момент. Ясно, что влияние Запада на исламские страны не могло пройти бесследно. Ведь именно под западным влиянием в противовес личности традиционно-восточного лидера должна была возникать личность индивидуалистическая. Но именно она терпит неизбежный крах в условиях измененного, но все еще традиционного общества.

Вот почему появляется смешанный, мозаичный тип личности традиционного и вместе с тем индивидуалистического типа. Такая личность закономерно приобретает двойственный характер, и двойственность эта естественна. Помимо различий в оценках личности Хомейни и его влияния на ситуацию в Иране, достаточно вспомнить, сколь разными были оценки мотивов религиозных групп, осуществивших убийство президента Египта А. Садата. Сложность ситуаций в исламском мире порождает сложность их оценок и предвидения хода их развития. Ясно главное: объективная двойственность и внутренние, психологические противоречия ведут к тупику- к террору.

Упрощенные представления о Хомейни, недооценка психологии этой парадоксальной фигуры привели к трагедиям. Можно ли сегодня охарактеризовать Хомейни? Представляется, что однозначные оценки все еще преждевременны. Более точным является признание того факта, что поиск «третьего пути развития» не является простой декларацией. Во всяком случае, он привел к появлению особого типа личности, которая утверждает себя в противопоставлении двум путям развития, тем самым, демонстрируя третий. В данном случае - двойственный, мозаичный, противоречивый личностный путь, выражающий интересы клерикальной верхушки иранского общества. Понимание того, что этот путь не оптимален, уже сложилось в политическом исламе: «Врата иджтихада, самостоятельного суждения, должны быть широко распахнуты. Пока этого не случится, и пока мусульманские мыслители не начнут помышлять о немыслимом и предавать гласности свои немыслимые мысли, они будут и впредь... тратить уйму времени, выдвигая неубедительные оправдания для ислама...»[273]. Однако пока это только теоретическое понимание - до его практической реализации далеко.

На деле, пример хомейнистского Ирана во многом стимулировал политиков ряда исламских стран к использованию террористического ислама в своих целях. Со временем появились даже особые термины, отражающие суть политики Хомейни. До сих пор говорят об «эффекте Хомейни», «модели Хомейни» и даже «мировом плане Хомейни», Так, для многих политиков Судана «осознание того, что ислам может ассоциироваться с революцией и властью, а не с «реакцией» и политическим бессилием, как это было раньше, дало... веские основания вспомнить о своем мусульманском происхождении». Анализ ситуаций в ряде исламских стран привел к прозорливому выводу: «Правомерно предположить, что за этой заново открытой для себя «одержимостью» исламом и словесной набожностью, которые обычно и создают почву для объединения в союзы, способные со временем обрести политический характер, скрываются политические амбиции»[274]. Теперь, спустя двадцать лет, можно подтвердить: еще какие.

Усама бен-Ладен

Шейх Усама. Его полное имя Усама бен-Мохаммед бен-Авад бен-Ладен. Известные прозвища: Усама, Принц, Эмир, Абу Абдалла, Шейх моджахедов, Хаджи, Директор.

В розыскной оперативке ФБР он описан так: гигант более 190 см ростом, худой и сутулый, при ходьбе пользуется тростью, с исхудалым лицом, обрамленном темными волосами, с карими глазами, оливково-смуглой кожей и густой бородой с проседью. В рубрике «Род занятий» в ориентировке значится: «Неизвестен». А вот что говорят о нем соратники:

«Он вырос в здоровой обстановке, пронизанной религиозным духом. Он познал чувство ответственности или понял, как доверять самому себе, оставаясь при этом щедрым и смиренным ~ качества, которые очень редко сочетаются у одного и того же человека. Робкий, немногословный, всегда серьезный, он старается не повышать голос и не разражаться смехом. Он одаривает, не считая. Он терпелив, наделен чувством жертвенности. Он пользуется огромной популярностью среди своих людей, которые до безумия любят его, поскольку их не подавляет харизма, которой он обладает. Он не внушает ужаса. Он участвует вместе с молодыми во всех их занятиях, разделяет их трапезу, одевается так же, как они, и живет в жилищах такого же типа. Хотя у него есть несколько жен, он живет преимущественно вместе со своими последователями».

У. бен-Ладен умен: «Будучи очень проницательным, он умеет давать ответы. Он не спешит принимать решения. Он всегда спрашивает совета у улемов, даже если ему трудно до них добраться и даже если их советы могут вызвать опоздание».

Друзья и враги - все признают его мужество: «Во время обстрелов из тяжелого оружия ему более сорока раз угрожала смерть. Трижды людей, окружавших его, разрывало на куски, и куски их истерзанных тел покрывали его. Гибель людей приносила ему большое огорчение, однако он никогда не приходил в возбуждение из-за происшедших событий. Он спасся волей Аллаха, когда в 17 метрах от него взорвался «СКАД». В следующий раз он чудом избежал смерти, поскольку его окружило облако от примененного химического оружия. Бен-Ладен всегда мечтал умереть во имя Аллаха. Он верит, что живет второй жизнью, ведь он так часто видел смерть. Все это придает ему силу и веру для продолжения джихада».

По словам М. Бэрдена, бывшего резидента ЦРУ в Афганистане: «Это хамелеон, Сливающийся с окружающим фоном; неуловимый, он может, как иголка в стоге сена, прятаться в какой-нибудь пещере в горах или преспокойно жить, например, в Корнахе, к юго-западу от разрушенного американскими ракетами лагеря, в доме с саманными стенами более трех метров толщиной, внутренний интерьер которого не посрамил бы и Беверли-Хиллз».

Профайдеры - специалисты западных разведывательных служб и полиции, создающие психологический портрет преступника для того, чтобы лучше представлять его личность и предвидеть его действия, дают интересную картину. У. бен-Ладен стал в США объектом многих исследований такого рода - наряду с множеством американских серийных убийц.

«Немногочисленные психологические портреты Усамы бен-Ладена, известные в ряду других исламистов, изображают его человеком довольно застенчивым и немногословным, таким серьезным, что улыбнуться ему стоит большого труда. Говорят, он очень умен и наблюдателен, не лезет за словом в карман, когда требуется кому-то возразить, но при этом нерешителен, долго думает, прежде чем принять решение или вынести суждение. Усама бен-Ладен не действует импульсивно; ему нужно время, не потому, что он не уверен в себе, а потому, что любит советоваться с улемами, а это, по соображениям безопасности, бывает довольно сложно устроить. Эта черта стала причиной различных задержек и опозданий, за которые его не раз упрекали. Однако преданные сторонники бен-Ладена объясняют медлительность шефа его великой мудростью...

Ходят слухи, что мятежник болен и ослаблен; согласно одним источникам, он страдает сильными болями в пояснице, и у него очень хрупкий позвоночник; согласно другим - у него пониженное содержание лейкоцитов в крови, а по словам пакистанских информаторов - даже рак. Однако Усама бен-Ладен, опровергая слухи, не выставляет свои болячки напоказ»[275].

Американское правосудие предъявило У. бен-Ладену следующий список обвинений:

1) участвовал в подготовке теракта 29 декабря 1992 года в йеменской гостинице, где остановились американские солдаты, следующие в Сомали с гуманитарной миссией «Restore Норе» («Возродить надежду»);

2) предоставил убежище в Пакистане Рамзи Ахмеду Юсефу, участнику теракта в башнях-близнецах Всемирного торгового центра в Нью-Йорке 26 февраля 1993 года («первая попытка»). Скорее всего, активно участвовал в финансировании и организации данного теракта;

3) поддерживал нападение сомалийца Фараха Фийдида на американцев, находившихся в Могадишо с миротворческой миссией 3-4 октября 1993 года В результате нападения погибли 18 американских солдат;

4) был инициатором теракта 13 ноября 1995 года в центре связи Национальной гвардии в Эр-Рияде (Саудовская Аравия), унесшего жизни семи человек, в том числе пяти американцев;

5) был вдохновителем теракта на военно-воздушной базе Аль-Хобар в Дхаране (Саудовская Аравия). 25 июня 1996 года автомобиль, начиненный четырьмя тоннами тринитротолуола, взорвался у северной границы комплекса зданий, где размещались военно-воздушные силы антииракского альянса. Результат: 19 американцев погибли, около 500 были ранены;

6) участвовал в попытке покушения на президента Египта Хосни Мубарака 26 июня 1995 года во время его официального визита в Аддис-Абебу (Эфиопия);

7) ответственен за два теракта в американских посольствах 7 августа 1998 года - в Найроби (Кения) и Дар-эс-Саламе (Танзания). Теракт в Найроби - 216 погибших, теракт в Дар-эс-Саламе - 11 погибших;

8) наконец, события 11 сентября 2001 года.

Не стоит и говорить о финансовой поддержке огромной массы исламских боевиков-экстремистов, объявляющих себя его последователями почти по всему миру - в Лондоне, Сан-Франциско, Маниле, Париже, Алжире, Грозном...

С большим трудом, напрягая память, я все-таки смог вспомнить те две или три встречи, которые состоялись в Афганистане в 1986 году и на которых я видел У. бен-Ладена. В ту пору, уже озабоченные проблемами вывода советских войск из Афганистана и подготовкой необходимой для этого «дымовой завесы» в виде политики «национального примирения», советские советники провели ряд секретных переговоров. В них участвовал личный советник тогда уже нового председателя Революционного совета Демократической республики Афганистан Наджибуллы, В. Поляничко, один из наших советников при афганском КГБ - тогда она называлась Службой государственной безопасности (СГИ, до этого - ХАД), и автор этих строк - также советник высшего руководства. Наши военные были специально исключены из числа участников этих встреч - их присутствие сделало бы контакт невозможным. Посредниками в организации этих встреч выступали разные лица, в частности - вождь племени африди Вали хан-Кукехейль. Переводчиком был личный адъютант Наджибуллы. Со стороны моджахедов (тогда мы именовали их душманами, что на языке дари значит «враг») участвовали лидеры разных группировок. Усама бен-Ладен присутствовал при некоторых контактах с Г. Хекматиаром и А. Сайяфом. Встречи состоялись в провинции Нанганхар, на полпути между Джелалабадом и Хайбарским ущельем - «проходом» между Афганистаном и Пакистаном, недалеко от комплекса горных убежищ Тора-Бора.

Нас интересовали возможные реакции моджахедов на политику «национального примирения». К тому времени уже было ясно, что реально иметь дело можно только с Ахмад шах-Масудом. Ни бывший король Афганистана Закир-шах (он был в стране инкогнито), ни другие известные моджахеды не были готовы к рассмотрению возможности создания коалиционной власти. В достаточно жесткой форме их отвергли и Г. Хекматиар, и А. Сайяф. Однако дело не в этом. Среди присутствовавших с ними соратников обращал на себя внимание относительно молодой и высокий человек. Большую часть времени он молчал, кратко отвечая только на реплики или вопросы лидеров делегации моджахедов. На мой вопрос: «Кто это?», наш советник из КГБ ответил, что это молодой, но достаточно влиятельный саудовец, через которого моджахеды получают значительную часть американской и арабской помощи. «Занимается тыловым обеспечением», - примерно так, в понятном ему аспекте функциональных обязанностей ответил чекист.

У. Бен-Ладен держался тихо и скромно. Он явно не претендовал на первые или вообще сколько-нибудь заметные роли. Хотя отношение к нему со стороны моджахедов было достаточно уважительным, особо его не отмечали. Судя по всему, это было абсолютно правомерно. Он рассматривался как посредник, через которого шла материальная помощь, - и он должен был присутствовать при подобных контактах, чтобы информацию о них получили те, кто эту помощь предоставлял. Ничем особенно выдающимся, кроме роста, он тогда не выделялся. К проявлению эмоций ситуация не располагала - все были достаточно напряжены. Заинтересованный взгляд, внимательное лицо показывали: он вслушивается в каждое слово, во все нюансы переговоров, но не спешит выражать свое мнение.

Официальная биография с психологическими «узлами». Усама бен-Мохаммед бен-Авад бен-Ладен родился 28 июня 1957 года в Эр-Рияде (Саудовская Аравия). Он был 17-м ребенком из 52 детей Мохаммеда бен-Ладена, эмигрировавшего из Южного Йемена и прошедшего путь от разнорабочего до крупного строительного магната. Богатство и верность трону помогли Мохаммеду установить тесные связи с королевской семьей, дававшие выгодные подряды и престижные контракты (семейное состояние оценивается в 5 млрд долларов). Близость к королевской семье унаследовали и дети Мохаммеда, учившиеся вместе с многочисленными отпрысками монарха.

Психологический узел 1. У. бен-Ладен воспитывался в исключительно религиозной атмосфере. Его мировоззрение формировалось в одном из крупнейших и наиболее консервативном исламском центре - университете имени короля Абдель-Азиза в Джидде. Будучи студентом, он познакомился с шейхом Абдаллой Аззамом, который впоследствии стал его духовным наставником и главным идеологом движения «афганских арабов». В 1979 году У. бен-Ладен закончил факультет экономики и менеджмента местного университета.

Его отец, Мохаммед бен-Ладен был глубоко верующим человеком. Его вера, как свидетельствуют биографы, «словно пришла из другого века. Более сорока лет он терпеливо, не теряя надежды, ждал пришествия Хазрата Махди, мессии мусульман. Мохаммед бен-Ладен даже создал благотворительный фонд в двенадцать миллионов долларов, чтобы помочь Махди, если тот явится при его жизни, возродить величие и славу ислама во всем мире». Вера в Махди сохранилась у Усамы бен-Ладена.

Однако для молодого Усамы безусловная религиозность всегда была связана с бизнесом. Биографы говорят об этом, хотя и достаточно скупо. Уже «в 1973 году юный Усама предпринял некий духовный демарш, по-видимому, в связи с... важными контрактами, обещанными ему отцом: на реконструкцию двух мечетей. Была ли его набожность в тот период показной, вынужденной обстоятельствами, или искренней, неважно - отныне религиозные увлечения Усамы бен-Ладена уже никогда не ставились под сомнение»[276].

В психологическом плане важно зафиксировать: детство Усамы имело сильнейшие религиозные и, одновременно, предпринимательские корни. В итоге сложился любопытнейший, причем органичный и искренний сплав религиозного менеджера, который оказал значительное влияние в будущем.

Психологический узел 2. В 1980 году, откликнувшись на призыв к джихаду, У. бен-Ладен отправляется в Афганистан для организации отрядов афганского сопротивления. Шеф саудовской разведки, старый друг семьи бен-Ладенов принц Тюрки аль-Фейсал, сын покойного короля Фейсала, поручил ему организацию отрядов «арабских афганцев», собиравшихся в Джидде, чтобы отправиться в Пешавар. «Молодой идеалист, к тому же глубоко религиозный, отнесся к этому поручению как к делу своей совести. Он не просто повиновался приказу саудовского правителя, а действительно всей душой отдался делу афганского сопротивления»[277].

«В январе 1980 года молодой араб, только что закончивший университет в Саудовской Аравии и спустя всего несколько дней после вторжения в Афганистан советских войск вылетавший в Пакистан, еще и представить себе не мог, что через несколько лет заставит всех заговорить о себе. Откликнувшись на призыв к джихаду - священной войне мусульман - в Афганистане, он придаст своей жизни смысл и вместе с тем необратимо изменит ее».

Это - ключевая точка, наиболее важный психологический узел в биографии У. бен-Ладена. Все остальное будет только последствиями.

Годы, проведенные среди боевиков, создали бен-Ладену репутацию в арабском мире, где он известен и признан как несгибаемый борец, и лишь во вторую очередь - как саудовский миллионер. Один из его подручных рассказывал:

«Для нас он был героем, потому что всегда шел впереди. Он всегда ухитрялся занять место в первых рядах... Он не только давал деньги на дело, он отдавал ему всего себя... Он пришел сюда, чтобы жить вместе с афганскими крестьянами и арабскими бойцами. Он стряпал с ними, ел с ними, рыл траншеи, как они. Таков был образ и стиль жизни бен-Ладена...»[278].

Начав с поставок вооружения и боеприпасов для афганских моджахедов из соседнего Пакистана, строительства стратегических туннелей (что явно было прибыльным делом), У. бен-Ладен создал «Исламский фонд спасения», через который моджахеды получали десятки миллионов долларов. Со временем бен-Ладен занялся вербовкой и переправкой в Афганистан добровольцев из мусульманских стран.

«В районе 1985 года, оценив размах сопротивления и осознав, что противостояние выходит за рамки конфликта между оккупантами и их жертвами и принимает планетарный масштаб, непосредственно вовлекая страны Варшавского договора и НАТО, Усама бен-Ладен начинает искать подходы к другим радикальным исламистским организациям, желая заручиться их поддержкой... В тот же период Усама бен-Ладен открыто, решительно и бесповоротно вступает в ряды сопротивления; он покидает тыловые базы в Пакистане и прочно обосновывается в восточной части Афганистана, в провинции Нанганхар. Он стремится сблизиться с антисоветским фронтом и присоединяется к людям из движения «Хезб-и-ислами» («Партия ислама»), возглавляемого Гульбеддином Хекматиаром, - мятежной группировкой, пользующейся поддержкой пакистанской секретной службы ИСИ»[279].