Хорошо, что у меня крепкий желудок 7 страница

Отчасти, это был шаблон моей жизни – я никогда не была настолько сильной, чтобы справиться с чем-либо, что я не могла контролировать, сражаться с врагами или превзойти их. Уклоняться от боли. Всегда слаба и человечна. Я теряла то единственное, на что я когда-либо была способна. Я должна выдержать это испытание, я должна выжить.

И на этом хватит. Хватит на сегодня. Я буду держаться, пока не поспеет помощь.

Я знала, Эдвард сделает все, что будет в его силах. Он не сдастся. И я тоже не сдамся.

Я удерживала темноту небытия из последних сил.

Но мне не хватало сил, темнота засасывала меня, поглощала, нужно было что-то, что могло придать мне силу.

Я не могла представить ни Эдварда, ни Элис или Розали, или Чарли, или Рэне, или Карлайла, или Эсме... Ничто не могло помочь. Это пугало. Неужели уже было слишком поздно?

Я чувствовала, что реальность почти ускользнула от меня, не за что было уцепиться.

НЕТ! Я должна была выжить! Эдвард верил в меня. Джейкоб. Чарли, Элис, Розали, Карлайл, Рене, Эсме...

Ренэсми.

И вдруг, несмотря на то, что я не могла что-либо слышать, я смогла почувствовать. Я представила, что могу чувствовать свои руки, а затем, что-то маленькое, тяжелое и очень-очень теплое в них.

Мой ребенок, мой маленький ангел.

Я должна была сделать это. Несмотря на все, я должна была жить, хотя бы до той поры, когда Ренэсми сможет жить без меня.

Иллюзия того, что я держала ее в своих руках становилась все реальнее. Я прижала ее ближе ко мне. К своему сердцу. И теперь, удерживая с сознании теплое воспоминание о своей дочери, я точно знала, что буду бороться с темнотой так долго, сколь это понадобится.

Тепло у моего сердца становилось все более и более реальней, все теплее и теплее. Жарче. Тепло было таким явным, что было сложно поверить в то, что это всего лишь иллюзия.

Жарче.

Уже невыносимо жарко. Слишком жарко. Слишком-слишком жарко.

Будто ухватившись за не тот конец бруска раскаленного железа – моя реакция была такой же, я выронила то, что так бережно держала в своих руках. Но ничего не было в моих руках, они не были обожжены. Мои руки бездвижно лежали вдоль моего, почти бездыханного, тела. Жар был внутри меня.

Пламя внутри меня росло – росло и росло, все росло и росло, пока не поглотило всю меня так, что обогнала все то, что я чувствовала когда-либо.

Я могла почувствовать свой бешено возрастающий пульс, и поняла, что снова могу чувствовать биение своего сердца, как раз в тот момент, когда я хотела что бы его не было вообще.

Чтобы сорвать с себя оковы темноты, этой пытки, я готова была вырвать собственное сердце из груди, но я не могла пошевелить, ни одним пальцем.

Джеймс, который сломал мою ногу, со все силы наступив на нее. Это было ничем, по сравнению с тем, что было сейчас. Это были еще цветочки. Я была готова принять на себя это хоть сотни переломов, и была бы благодарна.

Мой ребенок, ломающий мне кости изнутри, превращая мои ребра в кучу осколков. Это было ничем, по сравнению с тем, что было сейчас. Это тоже были еще цветочки. Я была готова принять на себя это хоть сотни раз, и была бы благодарна.

Пламя полыхало, сжигая меня изнутри, мне хотелось кричать. Хотелось умолять кого угодно, чтобы меня убили прямо сейчас, до того как я еще хоть секунду испытаю эту ужасную боль. Но я не могла пошевельнуться, ни капли, не могла сказать хоть что-то. Тем более, нечто большое и тяжелое до сих пор давило на меня.

И я поняла, что теперь не темнота давила на меня, а свое собственное тело. Такое тяжелое. Хоронило меня в огненном пламени, которое разлилось от моего сердца по всему телу.

Почему я не могла пошевелиться? Почему я не могла закричать? Этого не было в историях.

Мой разум был чист, я смогла получить ответ на свой вопрос, едва задав его.

Морфий.

Казалось, это было сто лет назад, мы обсуждали это – Эдвард, Карлайл и я. Карлайл надеялся, что достаточное количество обезболивающего поможет бороться с болью, которую приносил яд вампира. Карлайл проделывал это с Эмметтом, но яд быстро поглотил все лекарство.

Я сохраняла свое лицо спокойным, и была благодарна, за то, что Эдвард не мог читать моих мыслей.

Потому что во мне были яд и морфий, потому что я знала правду, пусть и не было ни единого факта подтверждающего это.

Я и не предполагала, что морфий мог иметь такой, полностью парализующий, не позволяющий издать и звука, эффект.

Я знала все их истории. Знала, как Карлайл хранил молчание во время своего превращения, боясь быть обнаруженным. Знала, что, по словам Розали, крики не принесут ничего хорошего, никаких облегчений. И я знала, что каждый мой крик, сорвавшийся с моих губ, ранит Эдварда.

Мое единственное желание на данный момент казалось мне глупой шуткой.

Если я не могла кричать, как бы я могла сказать им что так хочу смерти?

Единственное что я хотела – умереть, не существовать. Никогда не рождаться.

Позволь мне умереть, позволь мне умереть, позволь мне умереть.

И это было единственным, чего я желала. Самая малость для того, чтобы мои мучения прекратились, и я умерла. Разве это так много? Казалось, мои мучения бесконечны, будто им не было начала, и никогда не будет конца. Просто бесконечная боль.

Случилось лишь одно, внезапно моя боль увеличилась вдвое. Та меньшая половина тела, что была полностью парализована морфием, внезапно тоже захватило пламя. Все зажившие переломы, будто возникли снова.

Бесконечное пламя свирепствовало внутри меня, словно ураган.

 

Это могло занять секунды или дни, недели или годы, но, в конце концов, время снова стало

что-то означать.

Три вещи произошли одновременно, исходя одна из другой, так что я не могла понять какая из них была первой: время возобновилось, действие морфия прекратилось, и я почувствовала прилив сил.

Я могла почувствовать, как способность контролировать собственное тело возвращалась ко мне. Я знала, что уже могла пошевелить пальцами ноги или сжать руки в кулаки, но я не стала этого делать.

До этого была лишь одна вещь, способность к которой я не потеряла, в то время, когда языки пламени лизали мое тело. Я могла думать.

Я помнила, почему я не кричала. Я помнила, почему я решила выдержать эти муки. Я могла помнить все вплоть до настоящего момента, и я помнила, что за цена была у всех этих мучений.

Для любого, кто сейчас наблюдал за мной, не было изменений, но они были для меня.

Я была достаточно сильна, чтобы врать о том, что уже могу двигаться, до тех пор, пока жизнь вконец не загорится во мне.

Мой слух восстанавливался, я уже могла слышать отчетливые яростные удары моего сердца, будто отсчитывающие время.

Я могла считать вздохи, слыша каждый из них.

Я могла услышать каждый вздох тех, кто находился вокруг меня. Они были медленнее, так что, я попыталась сконцентрироваться на них. Именно эти вздохи пронесли меня сквозь последние секунды моего горения.

Я продолжала набирать силы, мои мысли становились яснее. Слух становился все острее. Я прислушивалась к новым звукам.

Я могла слышать легкие шаги и легкий ветерок со стороны двери. Шаги приближались, я смогла почувствовать, как рука сомкнулась на моем запястье, но не могла почувствовать холода прикосновения. Пламя внутри меня унесло все воспоминания о холоде.

- Никаких изменений?

- Никаких...

Я почувствовала, как пальцы сомкнулись сильнее и как кожу коснулось легкое дыхание.

- В организме не осталось и следа морфия.

- Я знаю.

- Белла, милая, ты слышишь меня?

Я знала, несмотря на все сомнения, что если я попытаюсь сказать что-либо, открыть глаза или сжать пальцы, то тут жепотеряю контроль над собой.

- Белла? Белла, любимая!? Ты можешь открыть глаза? Ты можешь сжать мою руку?

Он сжал мои пальцы. Было сложно не ответить ему, но я все ещё была парализована. Я знала, что боль в его голосе - ничто, по сравнению с тем, что он испытывает. Он был страшен, напуган моими страданиями.

- Может... Карлайл, может было слишком поздно?

Он еле слышно прошептал это, и его голос надломился на слове «поздно».

Я колебалась, я уже не была так уверена в своем решении.

- Прислушайся к ее сердцу, Эдвард. Оно сильнее, чем когда-то было сердце Эмметта. Ни один из звуков, что я когда-либо слышал, не был преисполнен такой жизненной силой. Она будет прекрасна.

Теперь я была полна решимости придерживаться своего решения. Карлайл убедит Эдварда, что все будет хорошо.

- А ее... Ее позвоночник?

- Ее травмы были легче, чем повреждения Эсме в свое время. Яд вылечит ее также, как и Эсме.

- Но она не меняется. Может я сделал что-то не так.

- Или что-то так, Эдвард. Сын, ты сделал все, что мог сделать я, и даже большее. Перестань заниматься самобичеванием. С Беллой все будет хорошо.

Срывающийся шепот:.

- Она должна биться в агониях…

- Я не думаю, что это должно быть так, мы же не знаем точно. В ее организме было очень большое количество морфия. И мы не знаем, как она должна отреагировать на это.

Он слабо сжал мой локоть. Я слышала, что он шептал мне:

- Белла, прости меня. Белла, я люблю тебя.

Мне так хотелось ответить ему. Но я не хотела причинять ему еще большую боль, ведь я не была уверена, что продержусь до конца.

После того, как пламя стало стихать, внутри у меня образовалось много пространства для мыслей. Появилось место для мыслей о том, что со мной происходило, что происходит сейчас.

Место для тревоги.

Где мой ребенок? Почему её здесь нет? Почему они не говорят о ней?

- Нет, я останусь здесь. – Эдвард видимо ответил на мысленный вопрос кого-то из присутствующих. – Они уладят этот вопрос.

- Интересная ситуация, – ответил Карлайл. – Я думаю, что вообразил бы себе все возможное и невозможное.

- Я разберусь с этим. Мы разберемся с этим, – что-то мягко сдавило мою ладонь.

- Я уверен, во всех нас. Мы сможем удержаться от бойни и кровопролития.

Эдвард вздохнул.

- Я не знаю, чью сторону принять. Я бы предпочел быть за обе. Что же, разберемся потом.

- Интересно, что думает Белла по этому поводу – чью сторону примет она, - размышлял Карлайл.

Один тихий смешок.

- Я уверен, она удивит меня своим решением. Она всегда так делает.

Я услышала удаляющиеся шаги Карлайла, и думала о том, как понять их загадочный разговор. Они что, говорили о чем-то так загадочно только чтобы раздразнить меня?

Я вернулась к подсчету вздохов Эдварда, чтобы отсчитывать время.

Десять тысяч девятьсот сорок три вздоха и выдоха прошло, пока не послышались шаги, более отчетливые и ритмичные, чем шаги Карлайла.

Странно, что я могла слышать различия между шагами разных людей, раньше такого не было.

- Сколько еще? – спросил Эдвард.

- Еще немного,- ответила ему Элис. – Ты видишь, что ее состояние улучшается? Я могу видеть ее яснее, – подчеркнула она.

- Тебе все еще плохо?

- Спасибо, что напомнил,- проворчала она. – Ты бы тоже ощущал себя подавленным, если бы понял, что скован своими же способностями! Я вижу вампиров отлично, потому что я одна из них. Я вижу людей хорошо, потому, что я была одной из них. Но я не могу видеть их, эту помесь, потому что они ничто. Так что, наверное, я переживаю. Бах!

- Сконцентрируйся, Элис.

- Все хорошо, сейчас я вижу Беллу намного лучше, чем до этого.

Затянувшаяся тишина, но потом я услышала радостный возглас Эдварда.

- С ней действительно все будет хорошо, - выдохнул он.

- Конечно, так и будет.

- Ты не была столь оптимистична последние два дня.

- Я не могла толком увидеть ее два дня назад. Но сейчас все нормально.

- Ты можешь сделать это для меня?

- Такой нетерпеливый! Дай мне секунду...

Теперь я слышала только тихое дыхание.

- Спасибо, Элис, – его голос звучал более радостно.

Как же долго? Они что, не могли сказать об этом вслух ради меня?! Я что, опять прошу слишком многого? Сколько еще я буду «догорать»? Несколько секунд? Может, десять тысяч? Двадцать? Или еще дольше?!

- Она будет великолепна.

Эдвард недовольно проворчал.

- Она и так прекрасна.

Элис фыркнула.

- Ты же понимаешь о чем я. Только взгляни на нее!

Эдвард ничего не ответил. Но все же, Элис дала мне надежду на то, что я выгляжу не такой помятой, как мне казалось. Мне чудилось, что я была грудой костей, не более того. Что каждая частица моего тела сгорела дотла.

Я услышала, как Элис выпорхнула из комнаты своей летящей походкой. Я слышала ветер, трепещущий листья, за окном. Слышала, как Элис взяла в руки какой-то кусок ткани. Я могла слышать все.

Кто-то внизу смотрел бейсбол по телевизору. «Маринерс» опережали на два очка.

- Моя очередь, – сказала Розали, в ее голосе слышались нотки недовольства.

- Эй, погоди, – предупредил Эмметт.

Кто-то зашипел.

Я напрягла слух, но не слышала ничего, кроме игры. Бейсбол не был настолько мне интересен, чтобы отвлечь от боли, так что я опять стала прислушиваться к дыханию Эдварда, отсчитывая секунды.

Спустя двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать и еще пару секунд, боль переменилась.

Положительная сторона этой перемены была в том, что боль стала постепенно все больше и больше уходить из кончиков моих пальцев. Она отступала. Но это был ещё не конец, было кое-что еще.

Кое-что плохое... Пламя, обжигающее мое горло стало не таким, как раньше. Я уже не горела, я была выжжена. Сухая как кость. Измученная жаждой… сгорая от огня и от голода…

И ещё плохие новости: огонь в моем сердце разгорался с новой силой.

Разве такое возможно?

Биение сердца было и так слишком быстрым, а теперь, огонь в моем сердце довел его темп до неистовой быстроты.

- Карлайл, – позвал Эдвард. Его голос был тихим, но отчетливым. Я знала, Карлайл услышит его, если находится в доме или где-то поблизости.

Карлайл вошел в комнату. Элис следовала за ним. Звук шагов каждого из них был столь отчетлив, что я могла сказать, что Элис шла справа от Карлайла, и опаздывала от него на полшага.

- Слушайте, – сказал им Эдвард.

Самым громким звуком в комнате был бешеный ритм моего сердца.

- О! - сказал Карлайл. – Почти завершилось.

Моя реакция на эти слова была оттенена горением моего сердца. Хотя боль уже полностью ушла из лодыжек и запястий.

- Скоро, – согласилась Элис. – Мне следует сказать Розали, что...

- Да, уведите ребенка!

ЧТО? Нет!!! Нет! Что значит «уведите ребенка»? О чем он вообще думает?!

Моя рука вздрогнула. Все находящиеся в комнате задержали дыхание. Его рука сомкнулась на моей.

- Белла? Белла, любимая?

Могла ли я ответить, не накричав на него?! Я подумала над этим секунду, и вдруг, пламя внутри меня разгорелось еще больше. Пожалуй, не стоит испытывать судьбу.

- Пойду, скажу им, – проговорила Элис настойчивым тоном. Я уловила дуновение ветра, в тот момент, когда она покину комнату.

И тогда – ох!

Мое сердце забилось с яростной силой, казалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Это было похоже на звук вращающихся лопастей вертолета. Огонь был таким, что полностью оглушил меня. Моя спина изогнулась, боль с огнем резко устремились ввысь.

Это была битва внутри меня – мое отчаянное сердце сражалось с мощью огня. И оба проигрывали. Адское пламя сжигала все, что можно, а сердце отбивало свои последние удары.

Весь огонь сконцентрировался на моем сердце. Оно резко дернулось. Ответом на это послужил глухой удар. Оно дважды запнулось и совершило удар в последний раз.

Ни звука. Ни вздоха. И не только моего.

На какой-то момент отсутствие боли стало единственным, что я смогла осознать.

И тогда я открыла глаза, и в удивлении посмотрела вверх.

 

Глава двадцатая

Другая

 

Все было таким…ясным. Определенным до остроты.

Свет, исходящий сверху, был все таким же ослепляюще ярким, но теперь я определенно могла видеть раскаленные пружины внутри лампочек. Я могла видеть каждый цвет спектра в этом белом свете, и где-то на самом его углу, я видела восьмой цвет радуги, названия которому не знала.

Где-то за этим светом я могла видеть мельчайшие элементы темного потолочного дерева наверху. А прямо перед ними я видела танцующие пылинки, с одной стороны подсвеченные светом, а с другой закрытые тенью, каждую саму по себе, в отдельности.

Они двигались как маленькие планеты, кружась друг с другом в причудливом танце.

Пыль была настолько прекрасной, что я замерла от удивления. Воздух потянулся вниз по моему горлу, скручивая пылинки в воронку. Что-то было не так. Я сосредоточилась и поняла, что это действие не принесло мне привычного облегчения. Мне не нужен был воздух. Мои легкие его не требовали. Им мой вдох был совершенно безразличен.

Мне не нужен был воздух, но он мне нравился. С его помощью я могла почувствовать всю комнату, окружавшую меня, почувствовать эти замечательные пылинки, смесь устоявшегося запаха комнаты, перемешивающегося с легким свежим ветерком, идущим из открытой двери. Почувствовать насыщенный аромат шелка. Уловить легкий намек на что-то теплое и желаемое, что должно быть мокрым, но не было…Этот запах тут же заставил гореть мое горло от жажды, отдаленное эхо от жжения яда, не смотря на то, что этот запах был забит запахом хлора и нашатырного спирта. Но больше всего я чувствовала такой медово-солнечно-сиреневый аромат, который был сильнее и ближе мне, чем все остальные.

Я услышала другие дыхания, вздохнув еще раз, как уже делала. Их дыхания перемешивались с этим похожим на мед, солнце и сирень, принося новые ароматы. Корица, гиацинт, груша, морская вода, свежий хлеб, сосна, ваниль, кожа, яблоко, мох, лаванда, шоколад…Я перебирала в голове тысячи подходящих определений, но ничего не подходило на 100%. Они были слишком нежные и приятные.

Где-то внизу бормотал телевизор, и я услышала как кто-то – Розали? – легко переместился на первом этаже. Я также слышала нечеткий бьющий ритм и голос, зло оравший под эти удары. Реп? Я озадачилась на секунду, но звук тут, же затих, исчезая вслед за машиной с открытыми окнами. Для начала я определилась, что именно так оно и было. Интересно, я теперь могу слышать все, что происходит на автостраде?

До этого я не осознавала, что кто-то держит мою руку, пока этот самый кто-то не сжал ее легонько. Так же, как раньше оно реагировало на боль, мое тело теперь замерло от удивления. Это было не то прикосновение, которого я ждала. Кожа была безупречно гладкой, но температура ей не соответствовала. Она не была холодной.

После того, как первые заморозившие меня секунды шока прошли, мое тело отреагировало на незнакомое прикосновение способом, изумившим меня еще больше. Воздух вылетел из моего горла, вырываясь через сцепленные зубы, с таким низким гулом, который издает целый рой пчел. До того, как затих этот звук, мои мышцы сжались и спружинили, в один толчок, избавляя меня от неведомого. Я развернулась с такой скоростью, что она должна была размыть комнату для меня в расплывчатое пятно, но этого не случилось. Я точно также видела пылинки, точно также различала части обитых деревом стен, каждую мельчайшую частицу самой крошечной детали, пока мои глаза скользили по ним.

Когда примерно через шестнадцать секунд я обнаружила себя прижатой к стене в поисках укрытия, я поняла, что меня так напугало, и на что вовсе не стоило так реагировать.

Ну, конечно же, Эдвард. Теперь он не был для меня таким холодным. Теперь мы были одной с ним температуры.

Я задержалась в этой позе еще секунд на восемь, осматриваясь.

Эдвард лежал на операционном столе, на котором я недавно умирала, его рука тянулась ко мне, он был крайне озабочен.

Лицо Эдварда было самым важным из того, что я видела, но мое периферическое зрение охватывало и все остальное, так, на всякий случай. Инстинкт самозащиты был включен, и я автоматически продолжала искать признаки опасности.

Моя вампирская семья напряженно ждала у дальней стены у двери. Эмметт и Джаспер стояли впереди всех. Как будто бы где-то была опасность. Мои ноздри тут же раздулись, исследуя угрозу. Я ничего не почувствовала. Едва уловимый запах чего-то вкусного, но приглушенный многочисленными химикатами, вновь заставил мое горло сжаться от боли и жжения.

Эллис стояла, держась за локоть Джаспера и оскалившись, свет отражался на ее зубах все той же восьмицветной радугой.

Этот оскал наконец-то сложил в моей голове все детали вместе. Джаспер и Эмметт прикрывали всех остальных от опасности, это я поняла верно. Единственную вещь я не поняла сразу – той опасностью была я.

Но все это было не так важно. Основную часть моих чувств и моего рассудка занимало сейчас лицо Эдварда. Я никогда раньше не видела его до этой секунды. Как много раз я смотрела на него и любовалась его красотой? Как много часов, дней, недель своей жизни проводила я, мечтая о том, что было для меня абсолютной красотой? Я думала, что знаю его лицо лучше своего собственного. Я думала, что на свете ни существует никакого другого определения для него, кроме как совершенство. Видимо, до этого я была просто слепой.

Вот теперь в первый раз, когда размытые тени и ограниченность моего человеческого зрения исчезли из моих глаз, я увидела его лицо. Я задохнулась и начала бороться со своим словарным запасом, не в состоянии найти слова для описания, мне нужны были слова получше, чем я знала.

В это же время, другая часть моего внимания сфокусировалась на том, что мне не угрожало никакой опасности и это автоматически сняло напряжение, прошла всего секунда как я уже оказалась около стола. Я моментально озадачилась способом передвижения моего тела. В тот момент, когда я что-то собиралась сделать, оказывалось, что я это уже сделала. Невозможно было уловить, в какой период времени укладывается мое движение, изменения происходили настолько ежесекундно, как будто никакого движения и не происходило.

Я опять смотрела на лицо Эдварда, снова неподвижное.

Он медленно обошел вокруг стола, каждый шаг длился с полсекунды, каждый шаг был таким тягучим, как движение воды, омывающей большие камни, его рука все еще была протянута.

Я смотрела, с какой грациозностью он двигается, исследуя ее своим новым зрением.

- Белла? – произнес он тихим успокаивающим голосом, но беспокойство в его голосе заставило мое имя дрожать.

Я не смогла ответить сразу же, потерявшись в бархатных оттенках его голоса. Это была совершенная симфония, симфония одного инструмента, инструмента более идеального, чем когда-либо созданного человеком…

- Белла, милая? Извини, я знаю, что ты растеряна. Но ты в порядке. Все хорошо.

Все? Мой ум тут же прокрутил назад последний час моей человеческой жизни. Конечно, в памяти все было мутно, как будто я смотрю через тонкую, темную ткань; конечно, ведь мое человеческое зрение было полуслепым. Все было таким размытым. Когда он сказал, что все в порядке, он подразумевал Ренесми? Где она? С Розали? Я пыталась вспомнить ее лицо, я помнила, что оно было прекрасным, но было почти невозможно разглядеть его через человеческие воспоминания. Ее лицо было закрыто темнотой, едва освещаемой…

А как же Джейкоб? Он в порядке? Мой так долго страдающий друг, ненавидит ли он меня сейчас? Вернулся ли он в стаю Сэма? А Сет и Леа тоже?

Были ли Каллены в безопасности, или моя трансформация спровоцировала войну со стаей? Включает ли это все фраза Эдварда? Или он просто пытается меня успокоить?

А Чарли? Что я теперь скажу ему? Он наверняка звонил, пока я тут умирала? Что они сказали ему? Что, по его мнению, случилось со мной?

Пока я металась от одного к другому, думая, о чем мне спросить в первую очередь, Эдвард осторожно подошел ко мне и провел пальцами по щеке. Прикосновение мягкое как атлас, легкое как перышко и абсолютно одинаковой со мной температуры.

Оно проскочило сквозь кожу моего лица прямо до костей. Сквозь кости, вдоль по позвоночнику это наэлектризованное чувство проскочило к моему животу и затрепетало где-то там. Стоп, подумалось мне, как только дрожь в животе растеклась по мне волной теплого сильного желания. Разве не предполагалось, что я лишусь этого? Разве не была утрата этого чувства частью сделки?

Я была новорожденным вампиром. Сухая, обжигающая боль в горле определенно это подтверждала. И по рассказам я хорошо знала, что значит быть им. Человеческие чувства и желания должны были бы вернуться ко мне в каком-то роде, но я принимала то, что этого не будет в самом начале. Только жажда. Это была та самая цена, которую я согласилась заплатить.

Но как только рука Эдварда коснулась моего лица, будто покрытая атласом сталь, желание пронеслось по моим высохшим венам, разбегаясь от макушки до пяток.

Он приподнял одну совершенную бровь, ожидая, пока я скажу хоть слово.

Я обвилась вокруг него руками.

Вот опять, это было так, будто никакого движения не было. Вот только что я стою прямо и ровно будто статуя, и в тот же момент он уже в моих объятиях.

Теплый – ну, по крайней мере, мне так ощущалось. С тем самым сладким вкусным запахом, который я не могла ощутить в полную меру, будучи человеком, но это был на 100% Эдвард. Я прижалась лицом к его мягкой щеке.

Он тут же попытался высвободиться, отступая от моего смущения. Я уставилась на его лицо, смущенная и испуганная его отступлением.

- Ух…осторожнее, Белла. Ой.

Я тут же убрала руки, сцепив их за спиной, как только до меня дошло. Я была слишком сильной.

- Упс, - пробормотала я.

Он улыбнулся той самой улыбкой, которая остановила бы мое сердце, если бы оно еще билось.

- Ничего страшного, любимая, - сказал он, прикасаясь рукой к моим губам, раскрытым в ужасе, - ты просто немного сильнее меня на данный момент.

Мои брови сошлись на переносице. Я это знала, конечно, но именно это казалось самым нереальным из всего случившегося. Я была сильнее Эдварда. Я заставила сказать его «ой».

Он опять прикоснулся к моей щеке, и я тут же забыла свои переживания, сбитая еще одной волной желания, прокатившейся по моему неподвижному телу.

Все эти эмоции были такими сильными, что я никак не могла поток каждой мысли направить в верный отдел моего мозга. Каждая новость переполняла меня. Я вспомнила, как сказал однажды Эдвард – тем голосом, что был для меня сейчас лишь тенью от того кристально чистого и музыкального, что я слышала сейчас – что его вид, наш вид, очень легко отвлекается.

Теперь я понимала почему.

Я приложила невероятное усилие, чтобы сконцентрироваться. Мне надо было кое-что сказать. Кое-что очень важное. Очень осторожно, так осторожно, чтобы мое движение можно было хотя бы различить, я вытащила руку из-за спины, чтобы дотронуться до его щеки. Я запретила себе отвлекаться на жемчужный цвет моей руки, или на мягкий шелк его кожи, или на заряд, пробегающий через кончики моих пальцев.

Я уставилась в его глаза и в первый раз услышала свой собственный голос

- Я люблю тебя, - сказала я, но прозвучало это так, будто пропела. Мой голос звенел и переливался будто колокольчик.

Его ответная улыбка ослепила меня куда больше сейчас, чем когда это было в моей человеческой жизни, теперь это было очевидно.

- Как и я люблю тебя, - ответил он.

Он аккуратно взял мое лицо руками и притянул к себе, достаточно медленно, чтобы напомнить мне об осторожности. Он поцеловал меня мягко, легко будто шепот, а потом вдруг сильнее, страстно. Я попыталась помнить еще, что нужно быть нежнее с ним, но очень трудно было удержать что-то в голове, будучи охваченной чувством, сложно было удержать хоть какую-то конкретную мысль.

Опять было ощущение, что он никогда раньше не целовал меня, это был наш первый поцелуй. Ну и, на самом деле, он никогда раньше так не целовал меня.

Это опять заставило меня чувствовать себя виноватой. Ведь я же была связана контрактом. Я никак не должна была испытывать этого тоже.

Хотя мне и не нужен был сейчас кислород, мое дыхание сбилось и стало таким частым, будто бы я опять горела. Только это был совсем другой огонь.

Кто-то кашлянул, Эмметт. Я моментально распознала этот звук, ухмыляющийся и прерывающий одновременно.

Я забыла, что мы не одни. И поняла что, то, как я обвилась вокруг Эдварда сейчас, вряд ли можно назвать приличным для общества.

Смущенная, я отступила на пол шага тем же неуловимым движением.

Эдвард, усмехнувшись, шагнул за мной, крепко обнимая меня за талию. Его лицо сияло – будто белое пламя просвечивало через бриллиантовую кожу.

Я сделала один ненужный вдох, что успокоить себя.

Насколько другим был этот поцелуй! Я посмотрела на выражение его лица, пока сравнивала свои разрозненные человеческие воспоминания с этим ясным и четким ощущением. Он выглядел…самодовольным.

- Ты постоянно сдерживался со мной, - обвинила я своим напевным голосом, прищурившись.

Он засмеялся, светясь от облегчения, все это – страх, боль, неопределенность, ожидание, все это было теперь позади для нас.

- Иногда это было просто необходимостью, - напомнил он мне, - теперь твоя очередь не сломать мне что-нибудь.

Он снова засмеялся.

Я нахмурилась, осознав, что смеется не только Эдвард.

Карлайл обошел Эммета и подошел ко мне, его глаза были лишь слегка тревожны, но Джаспер тенью встал за ним. Лицо Карлайла я тоже до этого никогда не видела. Мне пришлось моргнуть, было такое ощущение, что я смотрю на солнце.