Глава II. Эгоистическое самоубийство 4 страница

Нам остается разрешить еще один очень важный вопрос. Если этот коэффициент— 1,5, не зависящий от присутствия или отсутствия детей, обязан своим суще­ствованием браку, то почему же он переживает самый брак и, правда в несколько смягченной форме (1,2), но.все-таки встречается у бездетных вдовцов? Если отбро­сить теорию брачного подбора, объясняющую это яв­ление, то чем другим объяснить его?

Для этого достаточно предположить, что привыч­ки, вкусы, скрытые наклонности, образовавшиеся в брачном сожительстве, не исчезают вслед за его прекращением; нет ничего естественнее этой гипотезы. Если женатый человек, даже при отсутствии детей, питает к самоубийству относительно большее отвра­щение, то неизбежно, что частица этого отрицатель­ного чувства остается в его душе и тогда, когда он становится вдовцом. Но так как вдовство неизбежно связано с некоторым моральным потрясением и так как всякое нарушение равновесия, как мы покажем дальше, толкает человека на самоубийство, это от­рицательное отношение к самоубийству сохраняется лишь в ослабленном виде. У женщины по этим же причинам мы можем наблюдать обратное явление: так как бездетная женщина убивает себя чаще, чем девуш­ка, то, овдовев, она сохраняет эту повышенную на­клонность, которая даже несколько усиливается в свя­зи с тем моральным расстройством и той жизненной неприспособленностью, которые несет с собою вдовст­во для женщины. Но только вследствие того, что тяжелое влияние, которое оказывает на нее брак, дела­ет для нее переход к вдовству более легко переноси­мым, и самое ухудшение носит незначительный харак­тер; коэффициент понижается только на несколько со­тых (0,60 вместо 0,67).

Наше объяснение подтверждается тем обстоятель­ством, что оно есть только частный случай более общего положения, которое можно сформулировать следующим образом: в данном обществе наклонность к самоубийству для каждого пола в состоянии вдовства является функцией наклонности к самоубийству, прису­щей тому же полу в брачном сожительстве. Если муж в сильной степени предохранен от самоубийства, то вдовец сохраняет ту же позицию по отношению к са­моубийству, хотя, само собой разумеется, в более сла­бой степени. Если первый слабо защищен от самоубий­ства, то второй или вовсе лишен предохранения, или обладает им только в самом незначительном размере. Для того чтобы подтвердить правильность этого тези­са, достаточно указать на те выводы, которые оттуда непосредственно вытекают. Мы видели, что один пол находится в более благоприятном положении, чем дру­гой, как во время брака, так и в состоянии вдовства; тот из них, за которым остается привилегия в первом случае, сохраняет свое преимущество и во втором. Во Франции мужья обладают более высоким коэффициентом предохранения, чем жены; такое же соотношение сохраняется и в случае вдовства. В герцогстве Ольденбургском среди женатого населения можно наблюдать обратное явление: женщины пользуются большей сте­пенью предохранения, чем мужчины, независимо от того, вдовеют ли они или состоят в браке.

Но ввиду того что эти два единственных случая могут, и вполне справедливо, показаться не вполне убедительными, так как, с другой стороны, статисти­ческие данные не дают нам нужных сведений для проверки нашего предположения относительно других стран, то мы прибегли к следующему приему. Для того чтобы расширить поле для нашего сравнения, мы вычи­слили отдельно процент самоубийств для каждой возрастной группы и для каждого семейного положения, с одной стороны, для департамента Сены, а с другой — для всех других французских департаментов, взятых вместе. Две социальные группы, изолированныедаким образом, одна от другой, достаточно разнятся между собою, для того чтобы можно было надеяться вынести из этого сравнения что-нибудь поучительное. И в са­мом деле, семейная жизнь действует в этих двух случа­ях различным образом на наклонность к самоубийству.

В провинциальных департаментах мужья предох­ранены от самоубийства гораздо сильнее, чем жены. Коэффициент первых только в четырех случаях спуска­ется ниже 3, тогда как для женщин он не достигает 2, средний коэффициент в первом случае равен 2,88, во втором—1,49. В департаменте же Сены мы видим как раз обратное явление: средний коэффициент для муж­чин только 1,56, для женщин —1,79. Такое же обратное соотношение можно наблюдать и между вдовцами и вдовами. В провинции средний коэффициент вдовцов равен 1,45, а у вдов он значительно ниже — 0,78, В де­партаменте же Сены, наоборот, второй превышает первый и подымается до 0,93, т. е. почти до 1, тогда как первый опускается до 0,75. Итак, на чьей бы сторо­не ни было преимущество в смысле предохранения от самоубийства, вдовство всегда следует за брачным со­жительством.

Больше того, если посмотреть, каким образом ко­эффициент супругов изменяется в зависимости от со­циальной группы, и если затем повторить то же изыс­кание относительно вдовых, то получатся следующие результаты:

Числовые отношения для каждого пола почти одинаковы (разница в нескольких сотых), причем для женщин мы имеем почти абсолютное равенство. Итак, если коэффициент супругов повышается или понижает­ся, то не только изменяется в соответственную сторону коэффициент вдовых, но второй увеличивается и умень­шается в той же самой пропорции. Эти отношения могут быть выражены даже в еще более убедительной форме при помощи приведенного нами выше закона. В самом деле, из только что установленных нами отношений следует, что вдовство уменьшает степень предохранения всегда в одной и той же степени:

 

предохраняет мужа от самоубийства, то нет ничего удивительного в том, что и вдовец сохраняет в себе это счастливое свойство.

Полученный нами вывод, помимо того что раз­решает поставленный нами вопрос, бросает еще не­который свет на самую природу вдовца. Он говорит нам, что вдовство само по себе не есть вовсе без­условно тяжелое положение; очень часто вдовство оказывается лучше безбрачия. Суть дела заключается в том, что моральное состояние вдовцов и вдов не представляет собой ничего специфического, но зависит от духовной природы супругов того же пола и той же страны. Вдовство является в этом отношении как бы продолжением брачного состояния. Скажите мне, каким образом в данной стране брак и семейная жизнь отражаются на мужчинах и женщинах, и я скажу вам, как влияет на тех и других вдовство. Жизнь распорядилась так, что создала в данном случае очень счастливую компенсацию: там, где брак и семейная жизнь удачны, кризис, наступающий со вдовством, переносится людьми тяжелее, но человек лучше во­оружен для того, чтобы встретить его лицом к лицу; наоборот, критический период переживается легче, ко­гда брачная и семейная атмосфера оставляют желать лучшего, но зато люди обладают меньшей спосо­бностью сопротивления, когда умирает один из супругов и брачная жизнь прекращается. Итак, в той среде, где мужчина выигрывает от семейной жизни больше, чем женщина, он страдает сильнее, если оста­ется один, но в то же время он в состоянии лучше переносить жизненные испытания, потому что бла­готворное влияние брака сделало его более способным противостоять порывам отчаяния.

IV

Из предыдущих замечаний можно видеть, что брак имеет свое специальное, предохраняющее влияние на самоубийство. Но это влияние очень ограниченно и, кроме того, действует только по отношению к од­ному полу. Как бы ни было для нас полезно уста­новить наличность этого обстоятельства (полную его оценку мы даем ниже), нельзя отрицать, что суще­ственным фактором предохранения от самоубийства людей, состоящих в браке, является все-таки семья, т. е. сплоченная группа, образуемая родителями и де­тьми. Конечно, поскольку супруги входят в состав этой группы в качестве ее членов, они тоже оказывают друг на друга свою долю влияния, но только не как муж и жена, а как отец и мать, как органы семейного союза. Если исчезновение одного из них увеличивает шансы другого покончить жизнь самоубийством, то это происходит не потому, что смерть разорвала свя­зывающие их лично узы, а в силу того, что в резуль­тате наносится удар семье, который и отзывается от­рицательно на супруге, оставшемся в наличности. Предполагая в дальнейшем заняться специально рас­смотрением влияния, оказываемого браком, мы ска­жем теперь, что семейный союз точно так же, как и религиозный, является могучим предохраняющим средством от самоубийства.

Это предохранение тем полнее, чем больше семья, т. е. чем больше число ее членов.

Мы уже развивали и обосновывали это положение в статье, помещенной в «Revue philosophique» в ноябре 1888 г. Но недостаток статистических данных, бывших в то время в нашем распоряжении, не позволил нам доказать нашу мысль с той убедительностью, какой мы желали. В самом деле, мы не знали тогда, каков был средний уровень семьи во всей Франции вообще и в каждом департаменте в частности. Мы должны были исходить из предположения, что плотность се­мьи зависит исключительно от количества детей, и так как это число в переписи не было указано, то для определения его нам пришлось руководствоваться кос­венным методом, а именно тем, который в демогра­фии называется физиологическим приращением, т. е. годовым избытком рождений над тысячью смертей. Конечно, такая постановка исследования не лишена основания, потому что там, где наблюдается большое приращение, семьи в общем не могут быть малодетными, хотя полной причинной связи здесь нет, и часто ожидаемого результата может и не получиться в тех местах, где дети имеют привычку рано покидать своих родителей — либо в целях эмиграции, либо желая устроиться своим хозяйством, либо в силу какой-либо другой причины. В таких случаях размеры семьи не пропорциональны числу ее членов. Семья может опу­стеть, несмотря на то что брак был плодовит. Именно так обыкновенно и случается в культурных слоях об­щества, где дети с самого раннего возраста покидают родительский дом, для того чтобы получить или зако­нчить свое образование, или среди жалкой бедноты, где жестокая борьба за существование вынуждает се­мью преждевременно мобилизировать все свои рабо­чие силы. Напротив, при средней степени деторожда-емости семья может сохранить достаточное или даже высокое число составных элементов, если взрослые холостые или даже женатые дети продолжают жить с родителями под общей кровлей и образуют все вме­сте одно общее хозяйство. В силу всех этих причин с достоверностью определить относительную величи­ну- семейных групп можно только иногда, когда их наличный состав хорошо известен.

Перепись 1886 г., результаты которой были опуб­ликованы только в 1888 г., предоставила в наше рас­поряжение эти нужные нам данные. Если, пользуясь ими, определить соотношения между самоубийством и средним наличным составом семьи в различных французских департаментах, то полученные результа­ты выразятся следующим образом.

По мере того как уменьшается число самоубийств, размеры семьи правильно увеличиваются.

Если вместо того, чтобы сравнивать средние числа, мы проанализируем содержимое каждой группы, то не найдем ничего, что бы не подтверждало этого заклю­чения.

	Число самоубийств жителей на 1 млн (1878— 1887 гг.)	Среднее коли чество членов в 100 семьях (1886 г.)
1-я группа (11 департаментов)	430-480
2-я» (6)	300-240
3-я» (15)	230—180
4-я» (18)	170—130
5-я» (26)	120— 80
6-я» (10)	70— 30

Во всей Франции средний состав 10 семей равняется 39 человекам. Если высчитать, сколько в каждой из этих 6 групп имеется департаментов со средней вели­чиной семьи, стоящей выше, и сколько со средней величиной семьи, стоящей ниже, чем средняя для всей Франции, то получится следующая картина.

 

Сколько в каждой группе департаментов (в %)	с семьей ниже средней величины	с семьей выше средней величины
1-я группа
2-я»
3-я»
4-я»
5-я»
6-я»

 

Группа, где процент самоубийств наибольший, за­ключает в себе исключительно те департаменты, где семейный состав ниже среднего уровня. Мало-помалу, но совершенно равномерно это соотношение принима­ет обратный характер, до тех пор пока не наступает полная противоположность. В последней группе, где самоубийства чрезвычайно редки, все департаменты имеют плотность семьи выше среднего уровня.

Области с наименьшими размерами семьи имеют те же границы, что и наиболее интенсивная зона само­убийств. Эта последняя занимает север и восток Фран­ции и простирается с одной стороны вплоть до Брета­ни, с другой — до Луары. Напротив, на западе и на юге, где случаи самоубийства редки, семьи имеют, в общем, значительный состав. Это взаимоотношение можно проследить несколько детальнее. В северной области следует отметить два департамента, выделяющиеся своей слабой наклонностью к самоубийству: это депар­таменты Nord и Pos-de-Calais. Факт этот тем более поразителен, что в департаменте Nord очень сильно развита промышленность, а она очень благоприятству­ет развитию самоубийств. Та же особенность бросалась в глаза и в другом случае. В указанных двух департаме­нтах размер семьи значителен, тогда как во всех сосед­них департаментах он очень низок. На юге в обоих случаях мы имеем темное пятно, образуемое департа­ментами Bouches-du-Rhone, Vor и Alpes Maritimes; рав­ным образом — Бретань образует светлое пятно. Вся­кие отступления от вышеизложенного являются ис­ключением и к тому же крайне незначительны. Прини­мая во внимание множество фактов, которыми обусловливается это сложное явление, нельзя не счи­тать значительным такое поразительное совпадение.

Такое же, но только обратное соотношение можно найти в том процессе, каким эти два явления развивались с течением времени. Начиная с 1826 г. число самоубийств непрестанно возрастает, а рождаемость сокращается. С 1821 по 1830 г. на 10000 жителей при­ходилось 308 рождений, в течение периода 1881 — 1888 гг. цифра эта понизилась до 240, и за весь этот промежуток сокращение числа деторождении не пре­кращалось. В то же самое время нельзя не заметить, что семья стремится все сильнее и сильнее распылиться и разбиться на отдельные части. С 1856 по 1886 г. число хозяйств в круглых цифрах возросло на 2 000 000; правильно и непрерывно увеличиваясь, это число с 8796276 поднялось до 10662423, хотя за тот же промежуток времени население увеличилось только на 2 млн. Отсюда ясный вывод, что каждая семья должна насчитывать меньшее число членов.

Итак, факты далеко не подтверждают обыденного мнения, что самоубийства вызываются главным об­разом тяготами жизни; наоборот, число их уменьшает­ся по мере того, как существование становится тяже­лее. Вот неожиданное последствие мальтузианизма, которого автор его, конечно, не предполагал. Когда Мальтус рекомендовал воздержание от деторождения, то он думал, что по крайней мере в известных случаях это ограничение необходимо ради общего блага. В действительности оказывается, что воздержание это является настолько сильным злом, что убивает в чело­веке самое желание жить. Большие семьи вовсе не роскошь, без которой можно обойтись и которую мо­жет себе позволить только богатый; это насущный хлеб, без которого нельзя жить. Как бы ни был беден человек, во всяком случае самое худшее помещение капитала — и притом с точки зрения чисто личного интереса — это капитализация части своего потомства.

Этот вывод вполне согласуется с тем, к которому мы пришли выше. Чем объясняется влияние размеров семьи на число самоубийств?

В данном случае нельзя прибегнуть для объяснения этого явления к помощи органического фактора, пото­му что если совершенное бесплодие является главным образом последствием физиологических причин, то не­льзя сказать того же про недостаточную плодови­тость, которая чаще всего носит добровольный харак­тер и диктуется известным настроением умов. Больше того, размер семьи, как мы его определили, зависит не исключительно от рождаемости; мы видели, что там, где мало детей, могут играть роль иные факторы и, наоборот, большое число детей может оказаться без­результатным, если дети фактически и последователь­но не принимают участия в жизни семейной группы. Поэтому данное предохраняющее свойство можно ско­рее приписать чувствам sui generis родителей к своим непосредственным потомкам. Наконец, эти чувства са­ми по себе нуждаются в некотором определенном со­стоянии семейной обстановки, для того чтобы про­явить себя вполне; они не могут быть сильными, если семья лишена внутреннего единства. Следовательно, именно в силу того, что характер семьи меняется в зависимости от ее размеров, число составляющих ее элементов оказывает влияние на наклонность к само­убийству.

Сплоченность какой-либо группы не может умень­шиться без того, чтобы не изменилась ее жизненная сила. Если коллективные чувства обладают исключи­тельной энергией, то это происходит потому, что та сила, с которой каждое индивидуальное сознание пере­живает их, отражается на всех остальных членах. Ин­тенсивность этих чувств находится в прямой зависимо­сти от числа переживающих их совместно индивиду­альных сознаний. Здесь мы находим объяснение тому обстоятельству, что, чем больше толпа, тем более склонны разыгрывающиеся в ней страсти принять на­сильственный характер. Таким образом, в небольшой семье общие чувства и воспоминания не могут быть особенно интенсивны, ибо здесь нет достаточного чис­ла сознаний для того, чтобы представить их себе и уси­лить их путем совместного переживания. Внутри такой семьи не могут создаться твердые традиции, служащие связующей целью для членов одной и той же семейной группы: подобные традиции переживают первоначаль­ную семью и передаются от поколения к поколению. Кроме того, небольшая семья неизбежно отличается недолговечностью, а никакой лишенный длительности союз не может быть прочен. В нем не только слабо развиты коллективные состояния сознания, но самое число этих состояний очень ограничено, потому что существование их обусловливается той живостью и энергией, с которой передаются различные взгляды и впечатления от одного субъекта к другому; с другой стороны, самый обмен мыслей тем быстрее соверша­ется, чем большее число людей в нем участвует. В достаточно обширном обществе этот круговорот мыслей происходит безостановочно, ибо всегда имеются сопе­рничающие между собой социальные единицы; в про­тивном случае их сношения могут носить только пере­межающийся характер, и даже бывают такие моменты, когда всякая общая жизнь прекращается. Точно так же, когда семья ограничена по своему объему, то в каждый данный момент вместе оказываются только очень не­многие члены, семейная жизнь едва влачит свое суще­ствование и бывают моменты, когда домашний очаг совсем пуст.

Но если мы говорим о той или иной группе, что в ней меньше общей жизни, чем в какой-нибудь дру­гой, то мы тем самым указываем, что она менее проникнута, менее захвачена общим духом; ведь жизнеспособность и энергия того или иного социального тела является только отражением интенсивности окру­жающей его коллективной жизни. Данное социальное тело тем более едино и способно сопротивляться, чем активнее и длительнее общение между его членами. Поэтому мы можем следующим образом дополнить предлагаемый нами вывод: поскольку семья является мощным предохранителем от самоубийства, она тем лучше оказывает свое воздействие, чем сильнее ее сплоченность.

 

V

Если бы статистические исследования не ограничива­лись только недавним прошлым, было бы легко по­казать с помощью того же метода, что закон этот приложим и к политическому обществу. История го­ворит нам, что самоубийства вообще редко случаются в молодых обществах*, стоящих на пути к развитию и концентрации, и что, напротив, число их увели­чивается по мере того, как растет общественный рас­пад.

* Не надо смешивать молодые, только еще развивающиеся общества с обществами низшего порядка; в этих последних само­убийство есть, наоборот, очень частое явление, как это будет видно из следующей главы.

 

В Греции и Риме самоубийство выступает на сцену вместе с разрушением организации древней общины, и его прогрессивное развитие отмечает вместе с тем последовательные стадии упадка. То же влияние можно наблюдать и в Оттоманской империи. Во Фра­нции накануне революции общественные неурядицы, вызванные разложением старой социальной системы, привели, по свидетельству писателей того времени, к быстрому повышению числа самоубийств*.

* Вот что писал Гельвеции в 1781 г.: «Расстройство финансов и изменение конституции государства распространили всеобщее уныние. Многочисленные самоубийства в столице являются тому печальным доказательством».

 

Однако и независимо от свидетельств истории ста­тистика самоубийств, хотя она и не заходит в прошлое дальше последних семидесяти лет, доставляет нам не­которые доказательства этого положения,— доказательства, преимуществом которых по сравнению с по­казаниями историков является большая точность.

В литературе встречается мнение, что великие поли­тические перевороты умножают число самоубийств. Но Морселли показал, что факты противоречат этому мнению. Все революции, имевшие место во Франции в течение XIX в., уменьшили количество самоубийств в тот период времени, когда они совершались. Общее число самоубийств, имевших место с 1804 г., падает в революционный 1830 год до уровня 1756 г., что дает внезапное уменьшение приблизительно на 10%. В 1848 г. падение это не менее значительно: общая годовая сумма понижается с 3647 до 3301. Далее, в 1848—1849 гг., кризис, только что разразившийся во Франции, проносится по всей Европе; количество са­моубийств везде уменьшается, и уменьшение тем заме­тнее, чем сильнее и продолжительнее был криЗис.

В Германии возбуждение было более сильно, чем в Дании, и борьба была более продолжительна, чем во Франции, где новое правительство образовалось неме­дленно; в соответствии с этим в германских государствах число самоубийств продолжает понижаться вплоть до 1849 г. В этом последнем году понижение достигает 13% в Баварии, 18% — в Пруссии; в Саксонии за один только 1848—49 гг. оно также равняется 18%.

Если взять всю Францию в целом, то ни в 1851, ни в 1852 гг. мы не замечаем аналогичного явления. Чис­ло самоубийств остается постоянным. Но в Париже coup d'etat производит свой обычный эффект; несмотря на то что он совершился в декабре 1851 г., цифра самоубийств падает с 483 в 1851 г. до 446 в 1852г. (— 8%) и в 1853 г. остается еще на уровне 463. В этом факте можно было бы видеть доказательство того, что переворот сверху, совершенный в 1851 г., гораздо сильнее потряс Париж, чем провинцию, которая, по-видимому, осталась почти индифферентной. Однако влияние подобного рода кризисов вообще гораздо заметнее отражается на столице, нежели на департамен­тах. В 1830 г. в Париже падение равнялось 13% (269 случаев вместо 307 в предшествующем году и 359 в следующем); в 1848 г. оно составляло 32% (481 случай вместо 698).

Даже чисто парламентские кризисы, несмотря на свою сравнительно малую интенсивность, имеют ино­гда тот же самый результат. Так, например, во Фран­ции хроника самоубийств носит на себе явный след парламентского переворота 16 мая 1877 г., того воз­буждения, которое за ним последовало, а также тех выборов, которые в 1889 г. положили конец булан-жистской агитации.

В течение первых месяцев 1877 г. число самоубийств выше соответственного числа 1876 г. (1945 вместо 1784 с января по апрель включительно), и повышение это сохраняется в мае и июне. Лишь в конце последнего были распущены палаты и фактически начался избира­тельный период; по всей вероятности, именно в этот момент политические страсти были возбуждены всего сильнее, ибо в дальнейшем они должны были несколь­ко успокоиться под влиянием времени и усталости. И мы видим, что в июле число самоубийств уже не превышает соответственной цифры предыдущего года, а спускается ниже ее на 14%. Если не считать легкой приостановки в августе, понижение это сохраняется, хотя и в меньшей степени, вплоть до ноября. В этот момент кризис заканчивается. Тотчас же по его оконча­нии повышательное движение самоубийств, временно приостановленное, начинается снова. В 1889 г. интере­сующее нас явление обнаруживается еще ярче. Палата расходится в начале августа; избирательная агитация начинается немедленно и продолжается вплоть до кон­ца сентября, когда и произошли выборы. И в августе наблюдается по сравнению с соответственным месяцем 1888 г. внезапное уменьшение числа самоубийств на 12%, которое сохраняется в сентябре, но более или менее быстро прекращается в октябре, т. е. в тот мо­мент, когда борьба закончена.

Великие национальные войны оказывают то же са­мое влияние, как и политические волнения. В 1866 г., когда разражается война между Австрией и Италией, число самоубийств как в той, так и в другой стране понижается на 14%.

	1865 г.	1866 г.	1867 г.
В Италии
В Австрии

 

В 1864 г. наступает очередь Дании и Саксонии. В этой последней стране число самоубийств, состав­лявшее 643 на 1 млн жителей в 1863 г., упало в 1864 г. до 545, т.е. на 16%, чтобы в следующем 1865 г. снова подняться до 619. Что касается Дании, то, не имея сведений о числе ее самоубийств в 1863 г., мы не в состоянии сравнить его с числом 1864 г.; но мы знаем, что общий итог самоубийств в этом последнем году выражается цифрой (411), ниже которой число добровольных смертей ни разу не спускалось начиная с 1852 г. И так как в 1865 г. оно поднимается до 451, то, по всей вероятности, цифра 411 знаменует собой значительное понижение. Война 1870—1871 гг. имела такие же последствия для Франции и Германии.

Можно было бы подумать, что это уменьшение вызвано тем обстоятельством, что во время войны часть населения призывается на военную службу, а в действующей армии чрезвычайно трудно, конечно, вести счет самоубийствам. Но женщины не менее муж­чин участвуют в указанном понижении. В Италии чис­ло женских самоубийств со 130 в 1864 г. спускается до 117 в 1866г.; в Саксонии —со 133 в 1863г. до 120 в 1864 г. и до 114 в 1865 г. (уменьшение на 15%). В этой последней стране не менее значительное падение на­блюдается и в 1870 г.: со 130 в 1869 г. число женских самоубийств спускается до 114 в 1870 г. и остается на этом уровне в 1871 г.; понижение равно 13%, т.е. выше, чем понижение, испытанное мужскими само­убийствами за то же время. В Пруссии в 1869 г. окан­чивали жизнь самоубийством 616 женщин на 1 млн жителей, тогда как в 1871 г. таковых насчитывалось не более 540 (—13%). Мы знаем к тому же, что молодые люди в том возрасте, в каком они подлежат призыву, доставляют лишь небольшую долю самоубийц. Толь­ко в течение шести месяцев 1870 г. происходили воен­ные действия; за это время 1 млн французов 25—30 лет дал самое большее сотню случаев самоубийства, тогда как разница между 1870 и 1869 гг. достигает 1057 случаев.

Некоторые задавались вопросом, не проистекает ли внезапное понижение числа самоубийств в период кризиса оттого, что в это время органы администрации парализуются и установление числа случаев самоубий­ства совершается с меньшей точностью. Но многочис­ленные факты доказывают, что этой случайной причи­ны недостаточно для объяснения рассматриваемого нами явления. Прежде всего оно отличается очень большой общностью. Оно имеет место одинаково у победителей и у побежденных, у тех, кто внедряется в чужую страну, и у тех, кто испытывает неприятель­ское нашествие. Мало того, в тех случаях, когда потря­сение очень сильно, результаты его дают себя чув­ствовать долгое время спустя. Число самоубийств по­вышается лишь очень медленно; проходит несколько лет, прежде чем оно достигает своего первоначального уровня; это наблюдается даже в странах, где в нор­мальное время количество самоубийств растет регуля­рно из года в год. К тому же, хотя частичная непол­нота регистрации возможна и даже вероятна в эти эпохи переворотов, понижение процента самоубийств, установленное статистикой, носит слишком постоян­ный характер, для того чтобы его можно было припи­сать кратковременному расстройству административ­ных функций как главной причине.

Далее, не все политические или национальные кри­зисы оказывают такое влияние, а лишь те из них, которые возбуждают страсти,— и в этом лучшее до­казательство того, что перед нами не ошибка подсчета, а явление социально-психологического порядка. Мы уже отметили, что французские революции всегда силь­нее отзывались на числе самоубийств в Париже, чем в департаментах, хотя в рядах провинциальной администрации они вызывали такое же замешательство, как и в рядах столичной. Очевидно, дело только в том, что события этого рода всегда интересовали провинци­алов меньше, чем парижан, которые были их главными деятелями и стояли к ним всего ближе. Равным образом, в то время как великие национальные войны, подобные войне 1870—1871 гг., оказывали и во Фран­ции, и в Германии могучее действие на ход самоубийств, войны, не затрагивавшие особенно глубоко народную массу, вроде крымской или итальянской, не обнаруживали заметного влияния на самоубийства. В 1854 г. произошло даже значительное повышение числа самоубийств (3700 случаев вместо 3415 в 1853 г.). Тот же самый факт наблюдается в Пруссии в течение войн 1864 и 1866 гг. Цифры остаются неподвижными в 1864 г. и немного повышаются в 1866-м. Причина в том, что войны эти были всецело обязаны инициативе профессиональных политиков и не разбудили народ­ных страстей, подобно войне 1870 г.