В работах Ричарда Эдвардса (Edwards, 1979) проблеме контроля уделено еще большее внимание. Согласно Эдвардсу, в XX в. изменяется характер рабочего места, и контроль составляет суть данной проблемы. Вслед за Марксом Эдварде рассматривает рабочее место, как в настоящем, так и в прошлом, в качестве арены классовой борьбы, говоря его словами, это «оспариваемая территория». На этой арене происходили и продолжают происходить драматические изменения, в которых те, кто наверху, управляют теми, кто внизу. На протяжении XIX в. при капитализме, основанном на конкуренции, использовался «простой» контроль, когда «руководители осуществляли власть лично, нередко вмешиваясь в процесс труда, поучая рабочих, запугивая и угрожая, вознаграждая за хорошую работу, тут же нанимая и увольняя, поощряя верных сотрудников и, в целом, действуя то тиранически, то благожелательно, то еще каким-либо иным образом» (Edwards, 1979, * Р-19). Хотя эта система управления продолжает использоваться в большинстве малых предприятий, она не оправдывает себя в современных крупномасштабных организациях. В подобных местах система простого контроля заменяется контролем, который носит безличный и более технически и бюрократически изощренный характер. Современными рабочими управляют сами технологии, с которыми они работают. Классическим примером может служить конвейер по сборке автомобилей, его непрерывные требования определяют действия рабочих. Другой пример — это современный компьютер, способный вести тщательный учет сделан-
1 Важно отметить, что книга Брэвермана написана до бума компьютерных технологий в офисе, в особенности широко использующегося в настоящее время текстового редактора. Возможно, подобная технология, требующая более высокой квалификации и более продолжительного обучения, чем старые офисные технологии, повысит самостоятельность рабочих (Zuboff, 1988).
[190]
ного рабочим объема работы и количества ошибок. Современными рабочими также в большей степени управляют безличные бюрократические правила, чем непосредственный надзор проверяющих. Капитализм постоянно претерпевает изменения, а вместе с ней меняются и средства управления рабочими.
Примечательна также работа Майкла Буравого (Burawoy, 1979) и его интерес к тому, почему труд рабочих в капиталистической системе так тяжел. Буравой отвергает объяснения Маркса о том, что это результат принуждения. Появление профсоюзов и другие изменения значительно снизили деспотичную власть управленческого персонала. «Принуждение само по себе не объясняет действия рабочих на предприятии» (Burawoy, 1979, р. хй). По Буравому,. рабочие, по крайней мере частично, согласны интенсивно работать в системе капитализма, и как минимум, отчасти, это согласие возникает непосредственно на рабочем месте.
Можно проиллюстрировать подход Буравого одним аспектом его исследования — она анализирует игры, в которых рабочие принимают участие на работе или, более обобщенно, их неформальную деятельность. Большинство аналитиков считают, что подобные усилия направлены на преодоление чувства отчуждения и неудовольствия, связанного с работой. К тому же, подобные игры всегда было принято рассматривать как социальный механизм противостояния руководству. Буравой, напротив, заключает, что данные игры «как правило, не являются ни независимыми, ни противодействующими руководству» (1979, р. 80). Фактически, «руководство, по крайней мере, на низшем уровне, на самом деле не только участвует в организации подобных игр, но и следит за соблюдением правил» (Там же). Такие игры не бросают вызов руководству, организации или, в конечном счете, системе капитализма, а скорее поддерживают их. С одной стороны, участие в игре позволяет достичь соглашения относительно правил, по которым строится игра и, в более широком смысле, система социальных отношений (собственник — менеджер — рабочий), определяющая правила игры. С другой — поскольку и менеджеры, и работники вовлечены в одну игру, затушевывается система антагонистических социальных отношений, которым игра была призвана противостоять.
Буравой утверждает, что методы, склоняющие к активному сотрудничеству и согласию, намного эффективнее, чем принуждение (например, увольнение тех, кто не желает сотрудничать), с точки зрения вовлечения рабочих в погоню за прибылью. В конце концов, Буравой полагает, что игры и другие неформальные виды деятельности служат средствами, для того чтобы склонить рабочих к принятию данной экономической системы и добиться от них большего вклада в увеличение прибыли.
Фордизм и постфордизм
Одной из тем, недавно волновавших марксистов, ориентированных на экономику, был вопрос о том, как происходит превращение «фордизма» в «постфордизм» (Amin, 1994; Kiely, 1998). Это относится и к более широкой дискуссии о том, претерпели ли мы переход от модернистского к постмодернистскому обществу (Gartman, 1998). Мы обсудим эту широкую тему обобщенно (глава 13), а также то, как ее трактуют современные теоретики-марксисты (позднее в данной главе). Обычно фордизм ассоциируется с модернистской эрой, в то время как постфор-
[191]
дизм связывают с более близкой постмодернистской эпохой. (Марксистский интерес к фордизму» не нов: Грамши [Gramsci, 1971] опубликовал эссе об этом в 1931 г.) Фордизм, конечно, связан с идеями, принципами и системами, порожденными Генри Фордом. Форду в основном ставят в заслугу разработку современной системы массового производства, преимущественно благодаря созданию конвейера по сборке автомобилей. С фордизмом можно ассоциировать следующие особенности:
♦ Использование негибких технологий, таких как конвейер.
♦ Принятие стандартизованного шаблона трудовых операций (тейлоризм).
♦ Увеличение производительности благодаря «экономии на масштабе, а также сокращении использования квалифицированной рабочей силы в связи с автоматизацией, интенсификацией и гомогенизацией труда» (Clark, 1990, р. 73).
♦ Последовавший за этим рост числа рабочих и бюрократизированных союзов.
♦ Проведение этими союзами переговоров о едином уровне зарплаты, связанном с увеличением прибыли и производительности.
♦ Увеличение рынка однородной продукции массового промышленного производства и, вследствие этого, гомогенизация потребительских моделей потребления.
♦ Рост заработной платы, обусловленной объединением в профсоюзы и ведущей к возрастанию спроса на товары массового производства.
♦ Рынок продукции, управляемый в соответствии с кейнсианской макроэкономической моделью, и рынок труда, который регулируется посредством заключений коллективных соглашений, за чем наблюдает государство.
♦ Массовые образовательные учреждения, подготавливающие массовую рабочую силу для промышленных отраслей (Clark, 1990, р. 73).
Фордизм развивался на протяжении XX в., особенно в Соединенных Штатах, он достиг пика и постепенно начал приходить в упадок в 1970-х гг., в частности после нефтяного кризиса 1973 г. и последовавшего за этим спада в американской автомобильной промышленности и подъема японской. Это говорит в пользу того, что мы являемся свидетелями заката фордизма и расцвета постфордизма, особенности которого заключаются в следующем.
♦ Снижение интереса к продукции массового производства сопровождается ростом интереса к более индивидуализированным товарам, особенно к высокому качеству и утонченному стилю.
♦ Более индивидуализированные товары требуют более короткого производственного цикла, что приводит к созданию меньших и более производительных систем.
♦ Более гибкое производство становится прибыльным благодаря внедрению новых технологий.
[192]
♦ Новые технологии, в свою очередь, влекут за собой потребность в рабочих, обладающих более разнообразными навыками, лучше обученных, более ответственных и свободно мыслящих.
♦ Управление производством должны осуществлять более гибкие системы.
♦ Огромные, негибкие бюрократические системы нуждаются в радикальной перестройке, для того чтобы действовать эффективно.
♦ Бюрократизированные объединения (и политические партии) больше не в состоянии адекватно представлять интересы новой, сильно дифференцированной рабочей силы.
♦ Децентрализованные коллективные соглашения приходят на смену централизованным переговорам.
♦ Происходят изменения личности рабочих, они начинают сильно различаться по потребительским предпочтениям, стилю жизни, культурным запросам.
♦ Централизованное государство благосостояния уже не удовлетворяет потребности (например, в том, что касается здоровья, благосостояния, образования) сильно дифференцированного населения, поэтому требуются более гибкие и дифференцированные учреждения (Clark, 1990, р. 73-74).
Если подвести итог, то сдвиг от фордизма к постфордизму можно описать как переход от однородности к разнообразию. Здесь затрагиваются два главных вопроса. Первый: действительно ли переход от фордизма к постфордизму свершился (Pelaez и Holloway, 1990)? Второй, сулит ли постфордизм решение проблем, ассоциируемых с фордизмом?
Во-первых, конечно, не было четкой исторической границы между фордизмом и постфордизмом (S. Hall, 1998). Если мы признаем, что в современном мире возникли элементы постфордизма, нужно признать, что сохраняются и элементы фордизма, не носящие признаков вырождения. Например, «макдональдизм» можно признать имеющим много общего с фордизмом явлением, которое развивается в современном мире с удивительной скоростью. Все больше и больше секторов общества приходят к использованию принципов макдональдизма, по которым построена модель этого ресторана быстрого питания (Ritzer, 1996). Макдональдизм объединяет с фордизмом многие особенности: однообразная продукция, жесткие технологии, стандартизованные операции на рабочем месте, сокращение использования квалифицированной рабочей силы, гомогенизация труда (и потребителя), массовая рабочая сила, гомогенизация процесса потребления и т. д. Таким образом, фордизм жив и благополучно существует в современном мире, хотя странным и причудливым образом превращается в макдональдизм. Более того, классический рордизм, например в виде конвейера, в значительной степени сохраняет свое присутствие в американской экономике.
Во-вторых, даже если согласиться с тем, что мы уже живем в эпоху постфордизма, следует задать вопрос: сопровождается ли это решением проблем, стоящих перед современным капиталистическим обществом? Некоторые неомарксисты (и многие из тех, кто поддерживает капиталистическую систему; (Womack, Jones и Koos, 1990) связывают с этим великие ожидания: «Постфордизм — это в основ-ом выражение надежды на то, что развитие капитализма в будущем станет спа-
[193]
сением общественной демократии» (Clark, 1990, р. 75). Однако это только надежда и, в любом случае, уже существуют доказательства того, что постфордизм вовсе не станет тем блаженством, которое сулят некоторые наблюдатели.
Повсеместно утверждается, что японская модель (утратившая свою привлекательность после стремительного спада в японской промышленности в 1990-х гг.) ляжет в основу постфордизма. Однако изучение японской промышленности (Satoshi, 1982) и американских отраслей промышленности, использующих японские приемы управления (Parker and Slaughter, 1990), указывает, что эти системы испытывают огромные трудности и могут привести даже к увеличению уровня эксплуатации рабочих. Паркер и Слотер клеймят японскую систему в том ее виде, как она используется в США (и, вероятно, еще хуже в Японии), называя ее «стрессовым управлением»: «Цель состоит в том, чтобы натянуть систему, как резиновую ленту, на точку разрыва» (1990, р. 33). Среди прочего, на японских предприятиях скорость работы еще выше, чем на традиционном американском конвейере, что приводит к страшному перенапряжению рабочих, которым приходится выбиваться из сил, только чтобы не отстать от конвейера. Таким образом, заключает Леви-доу, рабочие новой, постфордистской эры «подвергаются безжалостному давлению ради увеличения производительности труда, зачастую в обмен на более низкую зарплату — будь то фабричные рабочие, надомники, работающие в швейной промышленности, работники, предоставляющие частные услуги или даже преподаватели политехнического института» (1990, р. 59). Следовательно, вполне возможно, что постфордизм не решает проблемы капитализма, а просто представляет новую, и более замаскированную стадию повышения эксплуатации трудящихся.