Философия культуры Освальда Щпенглера

В 1918 году вышла в свет работа Шпенглера «Закат Европы» и сра­зу же стала знаменитой. В истории культуры найдется не так мно­го случаев, когда научный труд вызывает не только реакцию науч­ного сообщества, но и широчайший отклик в умах людей, далеких от сферы научного исследования культуры. Но, впрочем, книга Шпенглера была не только исследованием. Это была книга-диа­гноз, книга-пророчество. Автор не только изучает историю культу­ры (мало кто из современных ему философов мог сравниться с ним в эрудиции и широте охвата исторического материала), но и ставит вопрос о будущем европейской культуры, — вопрос, на который сам автор дает неутешительный и горький ответ. И в этом своем ка­честве книга Шпенглера — это предостережение. Идеи Шпенглера были тут же подхвачены и развиты самыми выдающимися умами XX века. В коротком обзоре просто невозможно охватить всю тема­тику шпенглеровской работы, поэтому мы остановимся на главной ее теме — природе и исторических судьбах культуры.

Первое, что сразу же бросается в глаза: Шпенглер отказы­вается от гегелевского логицизма, от стремления свести весь культурно-исторический процесс к одной стержневой логике, пронизывающей всю историю и находящей свое завершение в не­коей высшей точке. Для Шпенглера нет единой мировой культу­ры (как аналога гегелевской абсолютной идеи). Есть лишь раз­личные культуры, каждая из которых имеет собственную судь­бу: «...У «человечества» нет... никакой идеи, никакого плана (...) Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории... я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с пер­возданной силой расцветающих из лона материнского ландшаф­та, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих на своем материале — человечестве — собственную форму и имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, волнения, чувствова­ния, собственную смерть» (Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. — М.,1993.С.151).

Но и собственная «идея» каждой культуры, о которой говорит Шпенглер, вовсе не аналогична идее в гегелевском ее понимании. Если у Гегеля первичной была логика, то у Шпенглера первичной является внерациональная и не сводимая ни к какой логике душа культуры. Логика же, как, впрочем, и искусство, наука, политика всегда вторичны по отношению к этой душе. Культура в шпенглеровском понимании — это символически выраженная смысловая целостность (система), в которой естественно (и многообразными способами) реализует себя соответствующая душа: «Культура как совокупность чувственно-ставшего выражения души в жестах и трудах, как тело ее, смертное, преходящее...; культура как совокуп­ность великих символов жизни, чувствования и понимания: таков язык, которым только и может поведать душа, как она страждет» (Шпенглер О. Закат Европы. Т.1. — М., 1993. С. $44).

С позиции научной строгости можно сколько угодно упре­кать Шпенглера за некорректность и метафоричность термина «Душа» в разговоре о сущности культуры. Эти упреки все равно будут не по адресу, ибо Шпенглер по большому счету прав. Все дело в том, какое значение приобретает у него термин «душа» применительно к культуре. Мы уже говорили о том, что культура определена смысловой доминантой, несводимой к рациональной логике. Так вот, шпенглеровский термин «душа культуры» есть яркое и в то же время точное выражение того обстоятельства, что основание культуры несводимо к. разуму. У каждой Ультуры есть своя собственная «душа», реализующаяся во множестве индивидуальных жизней. Душа каждой культуры никальна и не может быть до конца выражена рациональными Редствамй. Поэтому так трудно вникнуть во внутренний мир людей иной культуры, понять природу их символов, чувств, верований: «...Каждой великой культуре присущ тайный язык ми рочувствования, вполне понятный лишь тому, чья душа вполне принадлежит этой культуре» (Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. -М., 1993. С. 342).

Шпенглер выделяет несколько («аполлонический», «магичес­кий», «фаустовский») типов души, лежащих соответственно в основе греческой, средневековой арабской и европейской культуры. И здесь сразу же выясняется эвристическое значение этих понятий, соеди­няющих рациональную мысль с выражением внерациональной «ду­шевности».

Во-первых, Шпенглер сумел уловить тот факт, который часто ускользает от исследователя-рационалиста, склонного ви­деть в своей собственной культуре вершину мысли и нравствен­ного чувства и воспринимающего все иные формы познания, ис­кусства, веры как нечто ложное или недоразвитое, «недотянув­шееся» до его уровня. Для Шпенглера все культуры равноправны в том смысле, что каждая из них уникальна и не может быть осуж­дена с внешней позиции, с позиции другой культуры. «Феномен других культур говорит на другом языке. Для других людей су­ществуют другие истины. Для мыслителя имеют силу либо все из них или ни одна из них» (Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. — М., 1993.С. 155).

Работы Шпенглера открыли целое направление в культу­рологии, связанное с выявлением смыслового своеобразия других культур. Сконцентрировав свое внимание не на «логике», а на «ду­ше» культуры, Шпенглер сумел точно подметить своеобразие ев­ропейского мирочувствования, образом которого может служить душа гетевского Фауста — мятежная, стремящаяся преодолеть мир своей волей. Этот душевно-смысловой тип и лежит в основе европейской культуры: «Фаустовская душа, чье бытие есть пре­одоление видимости, чье чувство — одиночество, чья тоска — бес­конечность...» (Там же. С. 577). В то время как «в картине античной души отсутствует элемент воли», «взору фаустовского человека весь мир предстает как совокупное движение к некоей цели. (...) Жить значит для него бороться, преодолевать, добиваться» (Там же. С. 578, 526).

По Шпенглеру, каждая культура имеет не только свое искус­ство (к этой мысли все уже привыкли), но свое собственное естество­знание и даже свою уникальную природу, ибо природа воспринима­ется человеком через культуру. «Каждой культуре присущ уже вполне индивидуальный способ видения и познания мира как при­роды, или — одно и то же — у каждой есть своя собственная, своеоб­разная природа, каковой в точно таком же виде не может обладать ни один человек иного склада. Нов еще более высокой степени у каж­дой культуры... есть... собственный тип истории, в... стиле которой он непосредственно созерцает, чувствует и переживает общее и лич­ное, внутреннее и внешнее, всемирно-историческое и биографичес­кое становление» (Там же. С. 289)

Из идей Шпенглера развилось новое направление в куль­турологии и философии науки. После работ Шпенглера исследо­ватели стали замечать то, что раньше ускользало от внимания. Теперь уже нельзя обойтись без исследования того, как, каким образом внерациональные смысловые основания культуры де­терминируют развитие не только религии и искусства, но и науки и техники. И заслуга открытия (постановки) этой проблемы при­надлежит Шпенглеру.

Итак, в основе каждой культуры лежит душа, а культура — это символическое тело, жизненное воплощение этой души. Но ведь все живое смертно. Живое существо рождается, чтобы реализо­вать свои душевные силы, которые затем угасают со старостью и уходят в небытие вместе со смертью. Такова судьба всех культур, которые рождаются в этот мир из таинственного хаоса душевной жизни. Шпенглер по-настоящему не объясняет истоки и причины этого рождения, но зато дальнейшая судьба культуры нарисована им со всей возможной выразительностью. «Каждая культура про­ходит возрастные ступени отдельного человека. У каждой есть свое детство, своя юность, своя возмужалость и старость» (Там же. С. 265). «Культура рождается в тот миг, когда из пра-душевного со­стояния вечно-младенческого человечества пробуждается и от­слаивается великая душа... Она расцветает на почве строго отме­жеванного ландшафта, к которому она остается привязанной чисто вегетативно. Культура умирает, когда эта душа.осуществила уже полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, веро­учений, искусств, государств, наук...» (Там же. С. 264).

Но что значит — умирает? Смерть культуры есть исчерпание ее души, когда ее смыслы уже не вдохновляют людей, обращенных теперь не к осуществлению культурных ценностей, а к утилитар­ным целям и благоустройству жизни. Этот период Шпенглер связы­вает с наступлением эпохи цивилизации. «Как только цель достиг­нута, и... вся полнота внутренних возможностей завершена и осуще­ствлена вовне, культура внезапно коченеет, она отмирает, ее кровь свертывается, силы надламываются — она становится цивилизаци­ей» (Там же. С. 264 J.

Почему же цивилизация, несущая человеку социальное и тех­ническое благоустройство жизни, вызывает у Шпенглера ощуще­ние гибели культуры? Ведь сохраняются прекрасные произведения искусства, научные достижения, мир культурных символов! Но Шпенглер увидел более глубокую и неочевидную сторону дела. Культура жива постольку, поскольку она сохраняет глубоко интим­ную, сокровенную связь с человеческой душой. Душа культуры жи­вет не сама по себе, а лишь в душах людей, живущих смыслами и Ценностями данной культуры. Вот как пишет об этом Шпенглер: "Всякое искусство смертно, не только отдельные творения, но и сами искусства. Настанет день, когда перестанут существовать послед­ний портрет Рембрандта и последний такт моцартовской музыки — хотя раскрашенный холст и нотный лист, возможно, и останутся, так как исчезнет последний глаз илоследнее ухо, которым был доступен язык их форм. Преходяща любая мысль, любая вера, любая «аука, стоит только угаснуть умам, которые с необходимостью ощущали миры своих «вечных истин» как истинные» (Там же. С. 329).

Если культура перестает притягивать и вдохновлять чело­веческие души, она обречена. С этих позиций Шпенглер видит опасность, которую несет с собой цивилизация. Нет ничего дурно­го в практическом благоустройстве жизни, но когда оно поглоща­ет человека целиком, то на культуру уже не остается душевных сил, «огонь души угасает» (Там же. С. 266). Шпенглер ничего не имеет против удобств и достижений цивилизации, но он преду­преждает против цивилизации, вытесняющей подлинную куль­туру: «Культура и цивилизация — это живое тело душевности и ее мумия» (Там же. С. 538); «Воцаряется мозг, так как душа вы­шла в отставку» (Там же. С. 540).

Шпенглер менее всего «моралист от культуры», отрицающий цивилизацию как таковую, но Шпенглер и не «человек цивилиза­ции», способный откинуть в сторону старый «культурный хлам» ра­ди того, чтобы уютно чувствовать себя в мире обобщенных забот и прагматически ориентированной рациональности. Это двойственное и по сути трагическое мироощущение Шпенглера блестяще охарак­теризовал Н. А. Бердяев: «Своеобразие Шпенглера в том, что еще не было человека цивилизации... с таким сознанием, как Шпенглер, пе­чальным сознанием неотвратимого заката старой культуры, кото­рый обладал бы такой чуткостью и таким даром проникновения в культуры прошлого. Цивилизаторское самочувствие и самосозна­ние Шпенглера в корне противоречиво и раздвоено. В нем нет циви­лизаторского самодовольства, нет этой веры в абсолютное превос­ходство своей эпохи над предшествующими поколениями и эпохами. (...) Шпенглер слишком хорошо все понимает. Он не новый человек цивилизации, он... — человек старой европейской культуры» (Бер­дяев Н. Предсмертные мысли Фауста // Лит. газета. — 1989. № 12,22 марта. С. 15). И эта оценка Бердяева тем более актуальна, что сегодня она с полным правом может быть отнесена ко многим мысли­телям XX века, чувствующим трагедию культуры в чуждом ей мире цивилизации. Шпенглер был одним из первым, кто почувствовал эту трагедию, и он первый с изумительной силой и выразительностью выразил ее в формах теоретической мысли. Поэтому шпенглеровский «Закат Европы» стал не только событием культурологии, но и событием европейской культуры.

Конечно, сказанное не означает, что все в книге Шпенглера совершенно. Шпенглер, пожалуй, и не стремился к этому, ибо для него главное было теоретически полнокровно выразить болевые проблемы эпохи, и это ему вполне удалось. Что касается теорети­ческих построений «Заката Европы», то они в ряде случаев требу­ют критического подхода. Например, Шпенглер, как уже упоминалось, не объясняет рождение новых культур. Справедливо ука­зывая на различие культур, он доводит дело до постулирования их полной изолированности и взаимонепроницаемости. По этому поводу немецкий культуролог Л. Энглер остроумно замечает: «Ес­ли бы души культур были столь абсолютно отделены друг от дру­га и столь различны по структуре, как это утверждает Шпенглер, то ему не удалось бы написать своей книги». Но сила Шпенглера не только в том, что он предложил некое решение, но и в том, что он впервые поставил вопросы, являющиеся отправной точкой лю­бого серьезного современного размышления о человеке, культу­ре, цивилизации.