Италия в эпоху Возрождения. 16 страница

¹ Превосходная картина нашей мифологии//Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу.

II

Истребив идолов и капища, Владимир призвал из Византии мастеров и архитекторов, под руководством которых стали воздвигаться церкви. Вся церковная утварь, обстановка, весь стиль строительства, вся живопись и орнаментистика целиком были византийские. Никаких уклонений в сторону от раз положенного канона не дозволялось. И как греки непреложно вводили свой устав, так и вновь обращенные христиане действовали неукоснительно в этом направлении. Пантеон богов, этот наглядный образчик индифферентизма Рима, был немыслим в христианстве, и искусство в широком смысле, служившее для воздаяния почестей и для олицетворения всевозможных богов и полубогов-героев, сузилось до одной цели — церковного богослужения. Все выходящее за пределы этого круга считалось поганым, языческим. Меценатствующий Рим, смотревший на искусство как на дело рабов, плебеев, как на нечто недостойное высшего класса общества (взгляд, не чуждый и нам еще в недавнюю пору), довел искусство своими извращенными понятиями до совершенного упадка. Византийцы, восприняв его, по инерции покатились под гору, переработав, конечно, по-своему то немногое, что было им нужно.

Христианские храмы, появившиеся в VI веке, были так близки к языческим постройкам, что иные здания мы не возьмемся определить: христианские они или нет. Распространяясь все шире и шире, византийское искусство оказывало свое воздействие и в Испании, и в Азии. Мы видели, что даже мавританский орнамент обязан Византии своим происхождением. Новая вера, распространявшаяся в языческих странах, пропагандировала византийский стиль, и он гораздо более обязан этому обстоятельству, чем своей внешности и привлекательности форм, что сделался повсеместным. Каждая национальность, если только она имела в себе какие бы то ни было архитектурные вкусы, варьировала Византию по-своему, сообщая более или менее оригинальный вид постройкам.

Когда христианство было перенесено на восточные берега Черного моря, византийцы пришли в столкновение с армянами, имевшими до тех пор сношение и с Римом, и с сасанидами. Восприняв христианство и возводя храмы, армяне действовали под влиянием и сасанидов, и византийцев, и крестоносцев. Внутренний план армянской храмовой постройки — тот же византийский, сводчатый, с куполом посередине. Нартекс и галереи для женщин здесь почти никогда не воспроизводились. Общее очертание не любит выступов, довольствуется прямолинейностью. Наружность отличается сомкнутостью и лишенной оригинальности простотой. Многогранный конус является любимым мотивом. Узкие, высокие трехгранные ниши, многогранные пирамиды вместо купола — вот отличительные черты грузинской архитектуры. Многогранность эта заставляет ее сильно отходить от Византии, дает чувствовать свое восточное влияние.

Тонкие колонки, украшающие наружные стены, детали и орнаменты оригинальной отделки сильно напоминают резьбу на дереве, которая, по всем вероятиям, была присуща издавна Малой Азии. Подковообразная дуга арки напоминает мавританскую декорацию и еще яснее говорит о Востоке. Капители и базы колонн хотя по рисункам и имеют родство с византийскими, но по общему характеру сильно уклоняются к Востоку. Тупая арка сасанидского искусства в Армении до того заострилась, что перешла к готическому стилю.

Столицею Армении считался Вагор-Шабат, находившийся неподалеку от теперешнего Еревана. В начале IV столетия здесь появляется Эчмиадзинский монастырь, служащий и теперь резиденцией патриарха. Основателем его считается святой Григорий, просветитель Армении, обращавший здесь своими чудесами язычников в христианство. Нетленная рука его хранится до сих пор в Эчмиадзинском соборе. Древний собор построен из местного красноватого камня, и на нем чувствуется много разных влияний. По плану своему собор представляет господство византийского стиля, хотя стены расписаны в недавнее сравнительно время — в прошлом столетии. Самобытный армянский стиль выразился особенно в памятниках Ани, города, бывшего столицей в эпоху самостоятельности Армении. Собор в Ани дает самое ясное представление о характере армянского стиля. В общем чувствуется родственность романо-готическому стилю, и при взгляде на него кажется, что мы перенеслись на Запад. Внутри армянские церкви богато отделаны рельефными скульптурами сасанидского образца и фресками византийского.

Вкуса и изящества в армянской архитектуре, пожалуй, больше, чем в византийской, хотя в ней нет той грандиозности, которая поражает нас в иных памятниках зодчества Византии. Армения действовала на нас: многогранный купол, не чуждый нашему стилю, несомненно, занесен оттуда.

III

До нас не дошли киевские церкви первичной эпохи, времен Ольги и Владимира: частью они сгорели, частью погибли от татар. Летописи упоминают о церкви Святого Ильи, бывшей в Киеве при Аскольде и Дире; говорят, что при Ольге были основаны церкви Святой Софии и Николая. Владимир, приняв крещение, построил на том месте, где стоял идол Перуна, церковь Святого Василия, имя которого он получил при крещении. Одновременно с ней он заложил Десятинную церковь, главным смотрителем за работами которой был Анастас Корсунянин. Великий князь решил отдавать ей десятую часть своих доходов на вечные времена и сделал запись, по которой налагалось проклятие на каждого, нарушившего это постановление; отсюда и получилось название церкви Десятинной. Вся утварь была привезена из Греции и Корсуни (Херсонеса); внутри она, вероятно, была отделана мрамором, яшмой, кафелями, мозаикой и фресками. При разграблении Батыем Киева она была разрушена. Издавна пользуясь глубоким почитанием богомольцев как усыпальница князя Владимира и его супруги-гречанки, она при первом удобном случае, конечно, должна была быть восстановлена, что и было исполнено в XVII веке Петром Могилой. Впоследствии, придя в ветхость, она была срыта, и теперь на ее месте поставлена новая обширная церковь, не имеющая никакой связи с прежнею, — очень неуклюжая. Даже старый фундамент срыт, — и какое бы то ни было изучение старого плана теперь стало немыслимо.

Самым древним, дошедшим до нас памятником XI века нужно, бесспорно, считать Святую Софию, построенную великим князем Ярославом. Стены Святой Софии словно каким-то чудом дошли до нас со всеми их мозаиками и фресками. Два раза Святая София горела, Батый разграбил все, что можно было разграбить, выбросив даже из могил кости великокняжеские. Долгое время в XIV веке она стояла в запущении, без крыши, с обрушившимися стенами, с развалившейся западной стороной. Надстройки и пристройки совершенно изменили наружный вид собора, но превосходная кладка и материал Ярославовой постройки — гранит, шифер и мрамор сохранили алтарную часть собора и до сих пор в том же виде, в каком она была при Ярославе. Девять апсидов образуют алтарную стену собора и принадлежат отчасти к первой постройке; контрфорсы, в числе шестнадцати, подпирающие стены, разумеется, пристройки позднейшие. Мы не можем судить, каковы были древние купола, но безобразные луковицы с удлиненными шеями, во всяком случае, не имеют даже отдаленного родства со своими предшественниками. Печать немецко-польской безвкусицы XVII века отразилась на внешности Святой Софии самым пагубным образом; и если бы не мозаические украшения, о которых упомянуто выше, храм этот имел бы для нас столь же мало значения, как и Десятинная церковь. Главной драгоценностью собора следует считать так называемую «Нерушимую стену» — колоссальную византийскую мозаику, изображавшую Божью Матерь на золотом фоне. Величина фигуры Богоматери семь аршин; находясь над алтарем, несмотря на темноту и отдаленность, она ясно видна по своим размерам отовсюду и производит неотразимое впечатление. Ниже Богородицы идет два ряда мозаик, из которых в верхнем ряду изображено причащение апостолов во время Тайной вечери, а в нижнем изображены отдельные фигуры святителей и архидьяконов. В других местах собора мозаика повысыпалась, но тем не менее все же до нас дошли изображения архангелов, мучеников и Богородицы. На всех образах Пресвятая Дева изображена в голубом хитоне, с поручами, с фелонью на голове. Голову окружает нимб, олицетворяющий солнце, исходящий свет. Все фигуры несколько удлинены, движение рук несколько деревянно, складки условны, но благородство очертаний в изображении лиц, особенно на картине Благовещения, замечательно.

Святая трапеза (Тайная вечеря) трактована совсем по-византийски и отличается совершенной условностью. На столе, покрытом красной с золотом материей, помещаются крест, диск, копье, а надо всем этим возвышается сень на трех подставках; по бокам стола стоят два ангела в белых одеждах с рипидами в руках; и слева и справа изображено по шесть апостолов, которые делают движение по направлению трапезы; навстречу им, как с той, так и с другой стороны, изображен идущий Христос; оба изображения Христа очень похожи, и разница между ними самая незначительная: с одной стороны Он преподает Тело, с другой — Кровь. Апостолы сделаны чрезвычайно однообразно, ближайшие протягивают к Христу руки за Святыми Дарами.

Наряду с мозаиками до нас дошли фрески, несомненно, той же эпохи с теми же археологическими атрибутами, которые мы замечаем в мозаике, с той же изломанностью постановки фигуры, с той же сухостью общего. Многие фрески представляют для нас бесценный материал, изображая сцены светского содержания, всевозможные княжеские забавы: игры, охоту, танцы, музыку. Дошла до нас вся эта живопись по той счастливой случайности, что была закрыта штукатуркой, безобразно расписанной в различные эпохи. В 1842 году первые фрески были открыты из-под этой обложки и по желанию императора Николая возобновлены по возможности; всех фигур на фресках насчитывают более трехсот, многие из них писаны во весь рост, некоторые по пояс и притом в очень крупных размерах: несколько менее человеческого роста.

Из той же старинной эпохи дошла до нас замечательная гробница, заложенная в стене Софийского собора и представляющая саркофаг Ярослава с византийскими орнаментами; тут красуются обычные византийские аллегории: пальмовые ветви, рыбы, голубки, кресты и розетки. Гробница сделана из белого мрамора и состоит из двух частей: нижнего четырехугольного ящика и кровлеобразной двухскатной крышки; по углам находятся римские акротерии — узорчатые многоугольники. При отрытии Десятинной церкви были найдены такие же мраморные саркофаги, не то княжеские, не то знатных бояр. Саркофаги эти были проще, чем только что описанный, и украшены по преимуществу только крестами.

В начале XII века великий князь Святополк-Михаил заложил церковь Святого Михаила с обычным типом Византии и тремя апсидами. Мозаики, которыми был внутри собор украшен, многие считают копиями с мозаик софийских, да и сам храм сходен по плану и внешним формам с матерью киевских церквей. В Михайловском храме (теперь Златоверхо-Михайловском монастыре) есть изображение такой же Тайной вечери, но сохранившееся несколько хуже. Киево-Печерская лавра, построенная в конце XVI века, не отличается в настоящее время особенной древностью, и мы знаем о прежней обстановке ее только по преданиям. Киево-Печерская лавра явилась первым русским монастырем, так как Михайловский построен был греками. По выражению Нестора-летописца, Киево-Печерская лавра поставлена не богатством, а постом, слезами, бдением и молитвой. Каменная церковь, начатая Феодосием лет за 150 до нашествия Батыя, по блеску постройки, вероятно, соперничала с Софией. Отзывы современников о соборе этом самые восторженные; к сожалению, до нас не дошло никакого рисунка или чертежа этого дивного Успенского храма. Предание говорит, что Сама Богородица дала размеры этого храма, Сама прислала мастеров из Византии, явившись им в видении и дав им местную икону и мощи для основания. Икона эта хранится и до сих пор над Царскими вратами Печерской обители. Строители, пришедшие на этот чудный зов из Византии, совершив свою миссию, не пожелали возвратиться обратно на родину, а, потрудясь много лет над созданием храма, приняли в нем же иночество и погребены в притворе. Нестор говорит, что в его время еще хранились бумаги этих мастеров и вещи.

IV

По мере того как вырастало торговое влияние Новгорода, город украшался, его концы застраивались, на всех улицах вырастали церкви, и наконец потребовался большой собор, который мог бы служить центром религиозного поклонения. Для этого были выписаны, опять-таки из Византии, мастера, обыкновенные ремесленники, усвоившие на практических постройках общие законы архитектуры однотипного рода церквей. Выстроив Святую Софию, они в свой черед дали образец новгородцам для дальнейших сооружений. Конечно, вместе с этими мастерами пришли в Новгород и живописцы-писари. До нас не дошел Софийский новгородский собор в том виде, в каком он явился в XV столетии. Вначале он, несомненно, был одноглавый, с круглым куполом, тремя апсидами. Еще в конце XIV века существовала одна глава, сгоревшая во время пожара. При отстройке заново вокруг главы, поставленной на месте старой, выстроено было еще четыре меньших, а шестая глава — над круглой лестницей в притворе. Ко храму с обеих сторон начали приставлять приделы, из которых особенно замечателен старинный придел Рождества Богородицы, с древним иконостасом и медными Царскими вратами старороманского стиля. Мы только по догадкам можем судить о том, каковы были внешний вид и форма собора; но догадки эти могут сделаться совершенно правдивыми, если мы внимательно рассмотрим остальные новгородские церкви, для которых София служила образцом. Видоизменение и некоторое отступление, сделанные новгородцами от общевизантийского стиля, заключались в местных климатических условиях, к которым надо причислить северные дожди, снега и зимние стужи. Крышу по возможности пришлось делать более удобной для стока воды, почему и начали строить ее восьмискатной. Огромные окна, свойственные Греции, были крайне неудобны у нас в зимнее время. Эти окна стали заделываться, хотя наличник и византийские зубчики определяли в наружной стене место прежнего окна. Впоследствии, строя самостоятельные церкви, заменяя одно большое окно тремя маленькими прорезями, новгородские архитекторы повторяли мотив ложного окна, не желая оставить стену совершенно гладкой и не имея возможности почерпнуть в собственном вдохновении новую форму. Русская размашистая натура, желание все сделать поскорей, на авось, сильно отразились на новгородских соборах. Это неряшливые постройки с полнейшим пренебрежением к отвесу и горизонту; и сама кладка, и прорези окон крайне небрежны, хотя и прочны. Орнамент принят самый легкий, соответствующий раннему периоду архитектуры: зигзаг — ряд треугольников, обращенных вершинами то кверху, то книзу, образованных кирпичами, наклоненными друг к другу. Более богатый орнамент состоял отнюдь не из более красивого рисунка, а из повторения зигзага три или четыре раза. Зигзаг встречается в романском стиле, и очень возможно, что был занесен к нам с Запада, а не из Византии.

Итак, новгородские соборы непосредственно принадлежали по своим основным принципам Византии. И только с XVII века, когда вольность Новгорода была сломлена, он подчиняется московскому веянию, и излюбленная форма московского купола — луковица начинает украшать и новгородские церкви. Стили начинают путаться, первобытный характер затемняется, получается нечто невозможное. Нередко прежний купол в виде полушара оставался, над ним вытягивали новую, более узкую шею барабана, на которую и ставили небольшую луковицу: получалась невозможная дисгармония. Между тем такого рода построение можно нередко встретить и до сих пор не только в старинных, обезображенных таким мотивом соборах, но и в новых храмах, бессознательно повторяющих нелепый мотив. За Дорогомиловской заставой в Москве, в знаменитых Филях, есть чудесная церковь Покрова Богородицы, совершенно обезображенная луковичной надстройкой.

Как на особенную оригинальность, свойственную новгородским церквам, можно указать на так называемые голосники: горшки или кувшины, вмазанные в стену горизонтально для воспринятая и отражения звука; вмазаны такие кувшины в стену безо всякой симметрии и в барабане купола и в парусах; диаметр иных из них доходит до пяти вершков; вообще они производят на неподготовленного зрителя странное впечатление массой черных отверстий. Часть отверстий замазана, и в Святой Софии видно их два или три. Голосники нигде не встречаются в Византии, хотя новгородское происхождение их сомнительно. Наши архитекторы полагают, что обвалившаяся или счищенная штукатурка обнаружит когда-нибудь и в Византии подобные же приборы¹. Алтарные апсиды расписывались византийцами по тем же традициям, как и киевская София. Благословляющий Спаситель, писанный в новгородском соборе, имеет свою легенду: правая рука Его, хотя художники писали ее разжатой, сжималась к утру следующего дня; три раза переписывали ее и наконец услышали неведомый глас, требовавший руки сжатой и пророчествовавший о том, что, когда рука эта разожмется, будет конец Новгороду.

¹ Часть сведений о новгородских церквах заимствована нами из лекций преподавателя Академии художеств — академика Горностаева, изучавшего новгородские церкви на месте.

И в Новгороде, и в Пскове типы византийских церквей долго сохранял византийский отпечаток; и все эти церкви: Спаса на Нередице, Святого Стратилата, Спаса Преображения на Ильинской улице, Иоанна Богослова, Псковско-Мирожский монастырь, женский монастырь Успения — все это варианты одного и того же мотива, и изучение их для неспециалиста было бы делом излишним.

Остается упомянуть о наших древних звонницах; на Западе, как известно, отдельных колоколен не было, у нас же с самой глубокой древности практиковалась отдельная привеска колоколов на деревянном срубе. Впоследствии, при расширении церковного богатства, воздвигались каменные колокольни почти всегда отдельно от собора и только в двух церквах: Спаса Преображения на Ильинской улице и в Мирожском монастыре — колокольни связаны с церквами.

V

Византийская архитектура Новгорода и Пскова уступила место московскому стилю. Московский стиль, в свой черед получил традиции из Владимира, выработавшего свой специальный суздальский стиль.

Перенесение центра гражданской власти с юга на север, из Киева во Владимир-Залесский, было вызвано многими причинами. В половим XII века князь Андрей Юрьевич надеялся учредить во Владимире новую митрополию, но получил решительный отпор от Византии. А жизнь шла и так складывалась, что киевские митрополиты сами стали чаще и чаще наведываться во Владимир, пока не устроили там свою постоянную резиденцию, сохранив за собою только звание митрополита киевского. Церкви вокруг Владимира росли; князь Андрей созвал к себе мастеров не только из Византии, но со всех земель. Если в Новгороде сказалось отчасти влияние стиля романского, процветавшего в ту пору на Западе, то стиль этот еще более сказался на новых храмах Владимирскоевеликокняжества.

Из старых церквей эпохи князя Андрея Юрьевича (следовательно, половины XII века) особенно хорошо сохранилась Покровская церковь близ Боголюбова, представляющая значительныйшаг вперед сравнительно с киевскими церквами. Стены этой церкви уже не голы, а покрываются красивыми изображениями всевозможных человеческих фигур и драконов; тоненькие колонки образуют пояс, служащий продолжением карниза на трех апсидах церкви. Колонки эти опираются на маленькие кронштейны и соединяются наверху полукруглыми арочками. Стремление к внешней красоте постоянно усиливается, орнаментистика стен, идя от верха к низу, постепенно укрывает стены и наконец выливается в превосходный архитектурный тип Дмитровского собора.

Что касается внутреннего расположения церкви, то в плане никакого отступления от византийского стиля сделано не было и по-прежнему греческий крест остался преобладающим.

Другой большой собор — Успения Богородицы, выстроенный во Владимире тем же Андреем Боголюбским, до нас не дошел в первоначальном виде, и только апсиды на восточной стороне собора остались прежними. С боков апсидов пристроены неуклюжие контрфорсы с какими-то бойницами вместо окон, а на кровле поставлено пять глав с луковицами вместо одной, которая была поставлена по первоначальному плану. Успенский собор сгорел в конце XII века и, вероятно, отличался блестящей внутренней отделкой.

Дмитровский собор — самая интересная церковь Владимира, постройку которой нужно отнести к концу XII века, — дошел до наших дней хорошо сохранившимся. Бесспорно, собор этот, хотя и построенный под руководством иностранных мастеров, представляет одну из самых оригинальных и самых красивых церквей в России. Князь Всеволод обратился к Фридриху V германскому с просьбою прислать зодчего, который был бы способен возвести такое здание, которое бы превзошло по красоте другие постройки города. План собора опять-таки чисто византийский, с тремя алтарными апсидами. С внешней стороны стены разделяются на три части, как они разделялись я в Новгороде, и в Пскове, но не выступами лопаток, а длинными тончайшими колоннами, идущими узкой полосой во всю вышь собора и соединенными наверху арками, которые оканчивают ствол под крышей тремя дугообразными фронтонами (эта типичная особенность владимиро-суздальской архитектуры перешла после и в Москву). Как раз на половине высоты стены перерезаны карнизом с колонками, упирающимися в кронштейны, очень вычурными, и с фигурками святых, помещенными меж карнизов. Такой же карниз украшает верх апсидов, причем и там имеются колонны, доходящие до земли. Окна в соборе узкие, длинные и окруженные множеством рельефных фигур людей и животных; купол принадлежит, вероятно, позднейшему времени.

Характер барельефов Дмитровского собора представляет собой смесь византийского стиля, романского и даже итальянского. Многие предполагают, что строителем собора был зодчий, хорошо знакомый с венецианским собором Святого Марка, так как многие из фигур и украшений этого собора: львы, кентавры, олени, птицы и даже восхождение Александра Македонского на небо — совершенно тождественны с венецианским собором. Барельефы отличаются пестротой и фантастичностью: тут есть борьба со зверями, невиданные львы и птицы, разные всадники, цветы и листья растений. Благословляющий Спаситель — центр барельефов — изображен безбородым, каким Он является в первое время христианства. Талантливость трактовки всей этой лепной работы заставляет гармонировать целое, устремляя все внимание зрителя на центральную фигуру Христа. В общем, впечатление, производимое Дмитровским собором, настолько сильно, что при постройке московских церквей Аристотель Фьораванти смотрел на него как на образец, отрешившись, впрочем, от орнаментистики.

Замечательны фрески Дмитровского собора, открытые при его реставрации в конце 30-х годов XIX столетия. Живопись сохранилась прекрасно, хотя едва ли она может считаться однолетком постройки собора. В XV веке, когда знаменитый русский живописец Андрей Рублев с дружиной расписывал владимирские соборы, вероятно, и Дмитровская церковь не миновала его кисти, хотя иные и утверждают, что им сделаны были только надписи над картинами. Сюжетом наиболее интересных фресок служат обычные изображения Богородицы и библейских патриархов, сидящих в довольно свободных позах под райскими кущами. Деревья, цветущие вокруг них, весьма фантастичны; не менее фантастичны и птицы, летающие и поющие среди них. Все растения снабжены усиками, очень игриво закручивающимися, и перевиты ползучими стеблями лиан. Далее изображен апостол Петр, который ведет святых в рай; святые изображены идущими тесной толпой, в полувизантийских, полурусских одеждах; рядом с ними два ангела трубят — один в землю, другой в море, о чем и свидетельствуют надписи, помещенные над их головами.

Из светских зданий Владимирского периода сохранилась часть дворца князя Андрея Боголюбского в Боголюбове с церковью Рождества, сильно измененной. Над остатками дворца теперь надстроена колокольня, сложенная из кирпича. Судя по остаткам, служащим ее основанием, можно сказать, что дворец был строен из известнякового тесаного камня, вывозимого из Волжской Болгарии. Характер этой постройки был чисто церковный, с карнизами, арками, с колоннами и лиственными греческими капителями.

VI

Итальянцы и немцы, приходившие во Владимир, приносили с собой знания Запада, но подчинялись требованиям и вкусам страны совершенно оригинальной, самостоятельной, хотя и страдавшей недостатком художественной инициативы. Дмитровский собор представляет собой уже нечто столь самостоятельное, что не может быть включен в число представителей византийского стиля. Полное и окончательное развитие церквей Владимиро-Суздальского края явилось в Москве, откуда Иоанн Калита начал собирание земли Русской и куда святитель Петр перенес свою кафедру. Первые соборы были, конечно, копиями суздальских. Но опытная рука талантливых зодчих и особенно Фьораванти, прозванного Аристотелем за его ученость, которого выписал Иоанн IIIиз Италии, развивали все шире и шире данное направление, пока наконец не достигли своей кульминационной точки в Покровском соборе на Красной площади.

Конечно, самым интересным местом изучения московских памятников является местный акрополь — Кремль. Первый кремлевский храм, в честь Спаса Преображения, был выстроен на том месте, где теперь находится кремлевский собор, построенный в начале XIV века великим князем Даниилом. Церковь стояла среди дремучего леса, почему название Спаса на Бору удержалось за ней доныне; тогда это была маленькая дубовая церковка, около которой постепенно стали группироваться разные здания.

В 1336 году Калита построил Успенский собор; святитель Петр, закладывая его, предрек величие и славу Москвы и назначил его своей усыпальницею. После Калиты собор этот много раз перестраивался, пока наконец зодчий Аристотель не придал ему окончательный вид, в котором он дошел и до нашего времени. Иоанн III, войдя в собор, когда он был окончен, как известно, воскликнул: «Вижу небо!» Выписка Аристотеля из Болоньи была делом необходимым, так как русские мастера положительно не были еще способны вывести прочный собор; стены то и дело давали трещины, хоры рушились. Русский посол Толбузин, посланный великим князем в итальянские земли, привез болонца, создавшего церковь, которая была «чудна вельми величеством, и высотою, и светлостью — такова же прежь не бывала в Руси». С тех пор Успенскому собору пришлось несколько раз гореть, стенопись его много раз переписывалась, но от грабежа 1812 года он уцелел, так как все драгоценности, — а их в Успенском соборе множество, — были вывезены в Вологду. Для последней коронации 1883 года Успенский собор подновлен и своей оригинальной пестротой фресок, расписными колоннами и пятиярусным иконостасом дает впечатление храма, дышащего особенной таинственностью и благолепием. Собор Успенский — место священного венчания царей русских и усыпальница митрополитов.

Другой кремлевский собор, называемый Благовещенским, начал строиться в 1397 году при сенях дворца великого князя Василия Дмитриевича, почему и до сих пор именуется официально «Благовещение у государя в сенях». Это приходская церковь Кремля: здесь цари говели, венчались и крестились. Потому-то каждый правитель считал своей обязанностью украсить чем-либо этот храм. По своему местоположению он чуть не самое видное место московской цитадели: отсюда открывается поразительный вид на Замоскворечье и Воробьевы горы; вероятно, ради этого к нему и была приделана с южной стороны светлая стеклянная галерея, сообщавшаяся с дворцом; с этой галереи цари, быть может, смотрели на Замоскворечье в холодное время. С другой стороны галерея оканчивалась каменным крыльцом, через которое спускались в сад, устроенный для потехи царевен; в саду этом было много фруктовых деревьев и бассейнов с рыбами. При Екатерине сад этот был уничтожен.

Усыпальницей русских царей служит третий кремлевский собор, известный под именем Архангельского. После ужасного голода в 1332 году Калита на месте деревянной церкви во имя архангела Михаила соорудил каменную, уничтоженную два века спустя, при Иване III; впоследствии миланский архитектор Алевиз Фрязин, прибывший по приглашению царя, соорудил на ее месте новую. Здесь хоронились все цари Рюрикова дома. Когда Годуновский род был свержен с престола, прах царя Бориса был вынесен из этой усыпальницы¹, а гроб Василия Шуйского только через 23 года, после его смерти в Польше, был помещен в соборе. Участь этого собора была более печальная, чем Успенского: в смутную пору лихолетья он был разграблен и осквернен поляками, а ровно 200 лет спустя великая армия, занявшая Кремль, осквернила и ограбила его хуже ляхов. Французы обратили церковь в конюшню, загромоздили ее винными бочками, так что, по исправлении и обновлении, ее пришлось снова святить. В числе драгоценностей Архангельского собора нужно отметить много чудесных древних образов, из которых одно из первых мест занимает икона Одигитрии — Смоленской Богоматери, которая известна по древности и оригинальной ризе.

¹ Часть сведений о новгородских церквах заимствована нами из лекций преподавателя Академии художеств — академика Горностаева, изучавшего новгородские церкви на месте.

Еще следует упомянуть о Чудовом мужском монастыре, основанном митрополитом Алексием; о Вознесенском женском монастыре у самых Фроловских ворот, которые носят на себе отпечаток Петровской перестройки; о бывшем архиерейском доме и о Никоновском дворце.

В 1849 году архитектором Тоном по инициативе императора Николая было возведено здание в чисто русском стиле, обращенное главным фасадом к Замоскворечью, западным — к Оружейной палате, восточным — к Грановитой палате, а на севере оканчивающееся царскими теремами, представляющими очень удачное воспроизведение древних царских чертогов.