Часть I научная дисциплина

Глава 1 ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА КАК ДИСЦИПЛИНА

Р. И. ГУ ДИН Х.-Д. КЛИНГЕМАНН

Интерес к прошлому неизбежно избирателен. Каждое из широкого круга исследований, составляющих настоящую книгу «Политическая наука: новые направления», дает читателю материал для интересных наблюдений. Не менее значительные возможности дает чтение книги целиком. Однако она, есте­ственно, не может претендовать ни на исчерпывающую полноту, ни на един­ство подхода специалистов к рассматриваемым проблемам. Авторы нередко оставляли без внимания интересные проблемы просто потому, что они не вписывались в заданную структуру подачи материала. Каждый автор «Полити­ческой науки» внес достойный вклад в освещение истории развития полити­ческой науки на протяжении последних двух десятилетий, но ни один из них не стал бы настаивать на его всесторонности.

Задача вводной главы состояла в том, чтобы определить место всех разде­лов книги в общедисциплинарном контексте и выявить то общее, что есть в каждом из них. Очевидно, что этот «обзор обзоров» может претендовать на исчерпывающую полноту изложения еще в меньшей степени, чем каждая из последующих глав в отдельности.

Книга «Политическая наука: новые направления» стала впечатляющим подтверждением профессиональной зрелости нашей науки как самостоятельной отрасли научного знания. Это обстоятельство имеет двоякое значение. С од­ной стороны, оно проявляется в усиливающейся дифференциации исследо­вательской деятельности, которая характеризуется углублением научных раз­работок в конкретных направлениях по отдельным субдисциплинам (и даже в более узких, специализированных областях). С другой — наблюдается тен­денция к интеграции всех субдисциплин политической науки.

Если усиливающаяся дифференциация и специализация не являются но­выми тенденциями, то интеграция вызывает обоснованное удивление. Между тем нельзя не заметить возрастающий интерес исследователей к смежным субдисциплинам. Постоянное интеллектуальное взаимопроникновение сбли­жает отдельные направления исследований в рамках одной научной дисцип-

лины, позволяя новым теоретическим достижениям быстрее пересекать меж­дисциплинарные границы. Этот процесс в значительной мере упрощается бла­годаря применению все более унифицированного комплекса методологичес­ких приемов исследования. Еще в большей степени этому способствует по­стоянно обновляющийся набор инструментов для междисциплинарных обоб­щений, которые изначально, как правило, использовались в рамках какой-то одной конкретной субдисциплины, но со временем стали эффективно при­меняться и в смежных исследованиях. В числе многих интересных идей, выс­казанных на страницах настоящего издания, именно этот комплекс вопро­сов привлек наше особое внимание и побудил нас посвятить ему вводный раздел книги.

Политическая наука как научная дисциплина

Основной тезис данной главы сводится к тому, что политическая наука как самостоятельная научная дисциплина становится все более зрелой отрас­лью знания, требующей высокого профессионализма¹. Перед тем, как перейти к обсуждению очерченного выше круга проблем, представляется необходи­мым кратко остановиться на некоторых ключевых вопросах. Какие критерии применяются при определении политической науки как научной дисципли­ны? Что такое политика? В каком смысле изучение политики может претендо­вать на статус науки?

А. Природа науки

Мы привыкли понимать под «дисциплинами» определенные отрасли науч­ного знания. Тем не менее стоит обратить внимание и на более широкое тол­кование этого термина. В «Кратком Оксфордском словаре английского языка» слово «дисциплина» имеет несколько значений, в том числе этот термин по­нимается как «составная часть обучения; духовное и моральное воспитание, отсутствие которого чревато бедствиями; воинская подготовка, муштра; поря­док, поддерживаемый среди школьников, солдат, заключенных и т.п.; систе­ма правил поведения; контроль, осуществляемый над прихожанами церкви; телесное наказание; (церковное) наложение епитимьи».

Последнее словарное значение имеет отдаленное отношение к академичес­ким дисциплинам, но влияние большинства остальных прослеживается в дан­ном случае достаточно отчетливо. Академическая «дисциплина» меньше всего связана с понятием «наказание», по крайней мере, в прямом смысле этого слова (Foucault, 1977). Однако сообщество ученых, в совокупности составляю­щих ту или иную научную дисциплину, на деле осуществляет функции кон­троля как над работающими в данной области исследователями, так и над теми, кто собирается к ним примкнуть, причем во втором случае характер такого контроля существенно более жесткий. Поддерживаемый «порядок ве-

¹ Ранее профессионализм в данной области нередко слишком поспешно отождествлялся с узко понимаемой «американизацией». Однако, как уже отмечалось во введении и как свидетельствует состав авторов этой книги, политическая наука все шире распространяется по всем континентам, что проявляется в интернационализации, касающейся как состава самих специалистов, так и их профессиональных интересов.

щей» в данном случае, конечно же, отличается от того, который имеет место среди школьников или солдат, а подготовку будущих ученых нельзя сравни­вать с военной муштрой. И все же существуют четко выраженные, хотя со временем и меняющиеся, общепринятые представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо» для той или иной отрасли научного знания, а также определенный набор необходимых приемов, без которых невозможно в совершенстве овладеть навыками работы в данной области.

Дебаты, ведущиеся вокруг традиционных определений, используемых для характеристики академических дисциплин, восходят к одним и тем же кон­цептуальным источникам. Многие, например, предпочитают видеть в полити­ческом анализе скорее «искусство» или «ремесло», чем науку как таковую (Wildavsky, 1979). Однако если исходить из предложенной аналогии, полити­кой как ремеслом в совершенстве можно овладеть лишь тем же самым спосо­бом, которым достигается мастерство в любом другом ремесле, т.е. за счет периода ученичества (в академическом ремесле — «учебы») под руководством признанного «мастера». Другие (в их числе М. Вебер) полагают, что изучение политики, впрочем, как и иных направлений академических исследований, является «призванием»² (Weber, 1946). Очевидно, что это скорее призвание, чем ремесло, но вместе с тем, оно представляет собой не столько хобби, сколько работу; причем как в религиозном, так и в академическом смысле «призвание», о котором идет речь, являет собой служение высшей силе (будь то академическое сообщество или Господь Бог). Не случайно большинство из нас обычно говорит об академических дисциплинах как о «профессиях». Эту мысль прекрасно выразил Д. Вальдо (Waldo, 1975, р. 123), остроумно заметив: «науки знают, а ученые исповедуют» (Waldo, 1975, р. 123). Ученые, действи­тельно, исповедуют кодекс своей коллективной веры.

Подавляющее большинство научных дисциплин можно представить в об­лике неких суровых и требовательных надзирателей. Однако дисциплинарные традиции и определяемая ими практика, которые столь властно формируют нас и накладывают свои ограничения, одновременно предоставляют поисти­не неисчерпаемые творческие возможности. Рамки и преграды, создаваемые структурой дисциплинарных традиций как осознанно, так и непреднамеренно концентрируют внимание на исследовательских задачах и облегчают сотруд­ничество. Навязываемые дисциплинарной структурой правила игры дают воз­можность заурядным исполнителям успешно справляться со своими задачами благодаря прочному фундаменту, заложенному выдающимися учеными, в то время как ведущие в своих областях специалисты получают возможность дви­гать науку дальше, опираясь на усилия многочисленных менее одаренных профессионалов³.

Таким образом, дисциплина — как в академическом, так и в более широ­ком смысле этого понятия — представляет собой классический пример меха­низма самоограничения. Подчинение исполнителя дисциплине дисциплины,

² Такой точки зрения придерживаются П. Бергер и П. Медауар (Berger, 1963; Medawar, 1989, ch. 2). Лучшие работы на эту тему напоминают пользующуюся заслуженной известно­стью работу Ф. М. Корнфорда «Microcosmographia Academia» (Conrford, 1908).

³ Слово profess (англ.) в зависимости от контекста может быть переведено как «исповедо­вать (веру)» или «выбрать профессию»; profession (англ.) — не только «профессия», но также «вероисповедание» и «группа людей, принадлежащих к одной профессии». — Прим. пер.

³ Яркие свидетельства одновременного достижения важных научных результатов приво­дятся Р. Мертоном в его рассуждениях о «многократных открытиях» (Merlon, 1973).

или, по выражению М. Догана (гл. 3 наст. изд.), совокупному ученому, бесспорно, ведет к улучшению качества и повышению эффективности рабо­ты как в личном, так и в коллективном плане. Это относится и к «светилам», и к «неграм» науки, и к ее «младотуркам», и к «седобородым».

Отрасли академических знаний одновременно являются и «профессией», и дисциплиной. Прежде всего следует отметить, что «профессионалы» имеют достаточно высокий социальный статус; создание национальных и междуна­родных «профессиональных ассоциаций» далеко не в последнюю очередь пре­следует цель обеспечить и защитить этот статус, равно как и доходы специа­листов, являющихся их членами. Вместе с тем термин «профессионал» — и это гораздо важнее — указывает на определенное отношение человека к своей работе. Ученые объединены в самоорганизованное сообщество, ориентирован­ное на выполнение четко определенных задач или функций. Профессиональ­ное сообщество характеризуется другими задачами и функциями, и в значи­тельной степени ограничивает себя добровольно взятыми обязательствами по соблюдению вполне конкретных стандартов и норм поведения. Вступаю­щие в него профессионалы подчиняются этим стандартам и нормам, выбы­вающие — оцениваются в соответствии с принятыми в этом сообществе критериями. Эти профессиональные стандарты и нормы составляют основу не только для оценки членами сообщества деятельности друг друга; они становятся их внутренней «критической установкой» в отношении собствен­ных достижений⁴.

Естественно, конкретные стандарты и нормы поведения представителей различных специальностей в рамках одной дисциплины могут существенно варьироваться. Но каждой профессии присуще понятие «минимальной про­фессиональной компетентности», воплощенное в ритуале «квалификацион­ных экзаменов», которые после завершения обучения по аспирантским про­граммам должны сдать все молодые ученые Северной Америки, решившие посвятить себя изучению политической науки. Кроме того, представителей всех этих профессий объединяет идея особой «ролевой ответственности», ле­жащей на каждом из членов данного академического сообщества. Профессио­нальная этика ученых этой категории не затрагивает проблем жизни и смерти в том смысле, как, скажем, в деятельности врачей или юристов. Практически всем академическим профессиям присущи все более формализованные эти­ческие кодексы, нормы которых преимущественно имеют отношение к воп­росам, связанным с едиными стандартами поведения и обнародования ре­зультатов исследований; подразумевается, что все профессионалы должны их честно соблюдать (APSA, 1991).

Говоря о возросшем «профессионализме» политической науки в целом мы имеем в виду, во-первых, установившееся согласие о «едином подходе», не­обходимом для определения уровня «минимальной профессиональной компе­тентности», которая требуется для профессиональной работы в данной облас­ти; во-вторых, все большее распространение оценки результатов (причем в большей степени своих, чем чужих) с позиций постоянно возрастающих требований к профессиональному мастерству.

⁴Во многом с аналогичных позиций определяет наиболее распространенные нормы юри­дических систем разных стран X. Харт (Hart, 1961). О природе профессиональных сообществ и об отношении к ним их членов см.: Hughes, 1958; Parsons, 1968.

Если в отношении минимальных стандартов существуют некие общие пред­ставления, то мнения о верхней планке профессионализма многочисленны и разнообразны. И все же, как и в медицине, в каждой из субдисциплин поли­тической науки существуют собственные внутренние стандарты мастерства, на основе которых соответственно оцениваются заслуги ее представителей. Как и в медицине, в политической науке существует определенная шкала & приоритетов, позволяющая определить место и значение всех ее подразделов, которые вместе образуют единое целое.

Б. Что такое политика?

Высказанные выше замечания в общих чертах применимы практическико всем академическим дисциплинам, которые существенно разнятся между со­бой главным образом по стоящим перед ними задачам и методологиям, при­меняемым для их решения. Хотя, как мы собираемся доказать, политическая наука обладает целым рядом полезных приемов, применяющихся исследова­телями, работающими в большинстве ее субдисциплин, X. Алкер (гл. 35 наст. изд.), бесспорно, прав, отмечая, что данная отрасль знания не обладает соб­ственной единой методологией, как некоторые другие научные дисциплины, и тем более не пытается определять стоящие перед ней задачи исходя из собственной методологии. Цели политической науки как самостоятельной дис­циплины, скорее, определяются предметом ее изучения, интересом к «поли­тике» во всем многообразии ее проявлений.

Представляется, что наиболее точно «политику» можно охарактеризовать как ограниченное применение социальной власти. В соответствии с этим опреде­лением изучение политики — как академическое, так и практическое — мож­но было бы обозначить как изучение природы и источников этих ограничений и техники применения социальной власти в рамках данных ограничений⁵.

Определяя политику через категорию власти, мы следуем за нашими мно­гочисленными предшественниками⁶. Ныне уже ни для кого не секрет, что концептуальное осмысление понятия «власть» таит в себе немало скрытых опасностей⁷. Будучи достаточно хорошо осведомлены о сложности этой пробле­мы, мы не хотели бы погрязнуть в трясине бесплодных дискуссий, полагая, что неовеберианское определение власти, данное Р. Далем, сохраняет свою актуальность. В соответствии с ним некто Х обладает властью над неким Y постольку, поскольку, во-первых, Х тем или иным способом может заставить Г сделать нечто, что, во-вторых, соответствует интересам Х и что, в-третьих, сам У иначе не стал бы делать.

Наш подход к проблеме расходится с традиционным, так как в нем поли­тика определяется через понятие ограничений в применении власти. С нашей точки зрения, неограниченная власть является не более чем обычной грубой

⁵ Такая трактовка, в свою очередь, проявилась в виде акцента, который делается в политической науке на «свойствах политических институтов и на критериях их оценки» (гл. 2 наст. изд.).

⁶ Наиболее известными из них являются М. Вебер, Г. Лассвелл, Р. Даль, М. Дюверже (Weber. 1978; Lasswell, 1950; Lasswell, Kaplan, 1950; Dahl, 1963; Duverger, 1966). Как и они, мы заостряем внимание именно на «социальной» власти, власти одних людей над другими.

⁷ К числу классических работ Б. Рассела, В. Жувенеля и Р. Даля (Russell, 1938; Jouvenel, 1948; Dahl, 1957; 1961b; 1963), позднее добавились исследования С. Льюкса, Б. Бэрри и П. Морриса (Lukes, 1974; Barry. 1989, ch. 8-11; Morris, 1987).

силой. Она не имеет никакого отношения к политической власти как тако­вой, за исключением разве что отдельных отклонений, сфера действия кото­рых достаточно узка. Грубая сила в ее чистой форме является предметом изу­чения физики (или таких ее общественных аналогов, как военное дело и боевые искусства), но никак не политической науки⁸. Сущность политики, как нам представляется, состоит именно в ограничениях, налагаемых на по­литических деятелей, и в тех стратегических маневрах, которые предприни­маются для того, чтобы не выходить за очерченные ими пределы⁹. Как нам представляется, именно анализ этих ограничений: откуда они возникают, как действуют, какие шаги могут предпринимать политические агенты, не выхо­дя за их рамки,— и лежит в основе изучения политики¹⁰.

В данном случае при широком понимании термина «политика» речь идет об использовании социальной власти (а не об «исполнении» ею функций, как это характерно для узкого понимания этого термина), о тех многочисленных воз­можностях маневрирования, которыми политические агенты располагают в пределах имеющихся ограничений. При этом мы имеем в виду не только их преднамеренные действия, но и те непредвиденные последствия, которые могут возникнуть в результате этих целенаправленных действий (Merton, 1936). Кроме того, предполагаются как скрытые, закулисные политические мани­пуляции, так и откровенные политические игры, происходящие на виду (Schattaschneider, I960; Goodin, 1980; Riker, 1986). В наше определение политики включены на равных основаниях пассивные и активные действия властей, ин-тернализованные нормы поведения, а также внешние угрозы (Bachrach, Baratz, 1963; Lukes, 1974). Кроме того, широкое понимание политики содержит в себе и печально известный «закон ожидаемых реакций», а также последствия несво­евременно или вообще не принятых решений и господствующие среди широких слоев населения предпочтения (Laclau, Mouffe, 1985).

Здесь уместно сделать еще одно замечание, имеющее непосредственное от­ношение к нашей концепции. Давая определение политики (и предмета политологии), мы намеренно отмежевываемся от чисто распределительной тради­ции, содержащейся в классической трактовке «политики» Г. Лассвелла: «кто, что, когда и как получает»¹¹ (Lasswell, 1950). Вполне вероятно, что послед­ствия всех политических акций в той или иной степени связаны с распределе­нием благ; возможно, справедливо и то, что именно этим по преимуществу

⁸ Так, например, об абсолютном диктаторе, стремящемся к ничем не ограниченной власти, с полным на то основанием иногда говорят, что он пытается (причем, всегда безуспешно) выйти за рамки политики.

⁹ Рассмотрим следующую аналогию, заимствованную из сходной дисциплины. Филосо­фы привыкли рассуждать с позиций «убедительных» соображений, «неотразимых» доводов и т.п. (Nozik, 1981, р. 4—6). Но представьте себе такой довод, согласившись с которым, участник диспута умрет; пусть этот довод будет совершенно неотразимым, однако отстаи­вание какой-либо позиции с его помощью представляется своего рода антитезой подлин­ному философскому диспуту, суть которого заключается в поиске компромисса. Сравним:

если смысл политики составляет стратегическое маневрирование (Riker, 1986), то непреодо­лимые силы, не оставляющие пространства для необходимых маневров, составляют ее ан­титезу (вне зависимости от того, насколько больших успехов добьются те, кто управляет этими непреодолимыми силами в деле подчинения себе других).

¹⁰ В данном случае мы позволили себе вольно интерпретировать точку зрения Б. Крика (Crick, 1962).

¹¹ Или в соответствии с определением Д. Истона, по которому политика рассматривает­ся как властное распределение ценностей особенно в тех случаях, когда дело касается рас­пределения «ценных вещей» в обществе (Easton, 1965).

объясняется наш интерес к данному явлению. Но если рассматривать смысл, который имеет данный акт для самого актора, то многие политические дей­ствия, по крайней мере на начальной стадии, оказываются не связанными с процессом распределения. Более того, даже на завершающей стадии некоторых политических процессов большой общественной значимости они никак: ни объективно, ни субъективно — не могут быть сведены к банальным вопро­сам, связанным с дележом общественного пирога. Распределительная, регули­рующая, перераспределительная и отождествляющая — каждая из этих разно­видностей политики может обладать только ей присущими отличительными чертами (Low, 1964; Sandel, 1982). Аргументы сторонников концепции рас­пределительной политики, которая, как считают экономисты, вытекает из концепции всеобщего благоденствия, представляют собой лишь пустые раз­глагольствования по поводу того, насколько общество приблизилось к завет­ной цели, определенной В. Парето. Вместе с тем сам по себе вопрос о возмож­ности создания такого общества представляет собой достаточно спорную про­блему, решение которой во многом зависит от политических маневров совсем иного рода, которые зачастую — по крайней мере, вначале — никак не связаны с распределением. Важность вопроса о распределении при изучении политичес­ких проблем очевидна, однако наш подход к исследованиям в этой области не должен быть априорно привязан к анализу всей совокупности сложных поли­тических процессов исключительно с этих позиций.