Несправедливое увольнение с работы

 

 

Утром товарищи по работе поинтересовались, не появилось ли у Гитлера желание вступить в партию.

 

- В ваших книгах написана чепуха, - прямо сказал им юноша. - Когда вы начнете все делить заново, опять у одних окажется больше, чем у других, и возникнет такое же самое государство, хотя вы и убьете всех богачей. Можете браниться с хозяевами и бастовать, но это вам не поможет!

 

Его слушатели рассвирепели. Они принялись кричать и ругаться между собой, как будто забыв об Адольфе. Он сидел и слушал, как они поносили всех: учителей, которые хотят воспитать из их детей рабов, заевшихся богачей, пасторов, которые лгут про любимого Бога, будто он всем дает по-разному, чтобы было лучше. От всего этого становилось тяжело на душе. Гитлер думал: "Как же так? Все - рабочие, занимающиеся тяжелым физическим трудом, учителя, пасторы и военные, принадлежат к одному народу, а говорят друг о друге как о злейших врагах". С тех пор никто не перекинулся с Адольфом ни словом. Однако спустя несколько дней, когда Адольф, вскарабкавшись на высокую площадку, хотел сложить поднятые им туда кирпичи, к нему подошли каменщики с искаженными злобой лицами.

 

- Отвечай, наконец, ты надумал вступать в партию?

 

- Нет, - твердо ответил Гитлер.

 

- В таком случае уходи со стройки.

 

- Я имею столько же прав работать здесь, сколько и вы, - заявил Адольф. Тогда голос подняли и те, кто стоял подальше.

 

- Уходи со стройки, иначе полетишь с помоста!

 

Адольф посмотрел вниз - он стоял на уровне пятого этажа, внизу - голая земля. Если его сбросят отсюда, все будет кончено. Потом рабочие могут сказать, что новичок оступился, и не будут наказаны ни по одному закону. Он вовсе не желал умирать, он собирался стать архитектором. Не говоря ни слова, Адольф спустился вниз и ушел. Он опять стал безработным.

 

Обдумывая происшедшее, молодой человек сначала был очень обижен, считая всех своих обидчиков злыми людьми. Ведь он так же беден, как и они, ему так же тяжело достается хлеб. Почему же они так жестоки к нему только из-за того, что он думает не так, как они?

 

Одна за другой его посещали разные мысли. Возможно, почти все эти рабочие несчастливы, они не знают радости, а знают только голод и заботы. Постепенно Гитлер пришел к выводу, что они достойны глубокой жалости, и стал размышлять о том, как им помочь. И вот что он понял: большинство при слове "трудящиеся" представляет себе исключительно людей, идущих на фабрики. "Но это иллюзия", - сказал себе Адольф. Потому что каждый, кто работает на совесть, - трудящийся. Можно неутомимо работать и за письменным столом. Например, архитектор, чертящий планы домов, такой же трудящийся, как и каменщик, возводящий по этому плану дом. Архитектор - умственный труженик, он работает, размышляя. Каменщик же трудится, прикладывая физическую силу. И чтобы построить дом, необходимы и тот, и другой. Пока что, к сожалению, происходит так, что архитектор едва удостаивает каменщика высокомерным взглядом, будто тот гораздо ниже его. Каменщик же ненавидит архитектора и вступает в социал-демократы. "С этим надо покончить, - думал Адольф Гитлер. - И архитектор, и рабочий, и почтальон, и школьный учитель живут в одной стране, разговаривают на одном немецком языке и должны понять, что они не враги друг другу. Может быть, тогда не будет происходить того, что пришлось пережить сегодня мне".

 

АДОЛЬФ ГИТЛЕР И ЕВРЕИ

 

 

Когда молодой Гитлер жил в Вене, среди горожан было много евреев. Поначалу он не обращал на них никакого внимания. И хотя еще дома ему приходилось слышать, что рядом с ним живут не только христиане, но и иудеи, и что у евреев другая вера, он был далек от всего этого...

Во многих газетах того времени ему приходилось читать различные высказывания, направленные против евреев, однако он считал, что несправедливо преследовать кого-либо за его религиозные убеждения.

И вот однажды, проходя по Старому городу, Адольф заметил странного мужчину с длинными черными прядями волос. На нем было необычное верхнее платье - кафтан, вид пальто, которые тогда носили евреи, живущие в России или в Польше. Некоторое время они шли рядом, и изумленный

 

Адольф Гитлер вглядывался в лицо чужака. Сомнений не возникало, это был еврей. У себя дома он не встречал таких, тем более чуждым показался ему этот человек.

 

"И это тоже немец?" - задался недоуменным вопросом юноша. До сих пор он полагал, что евреи - просто немцы другой веры. Но этот человек показался ему уж слишком странным.

 

С того времени он стал обращать внимание на венских евреев, и прежде всего на то, как их много. Было очевидно, что они - не немцы: у них другие лица, они иначе ведут себя и иначе произносят немецкие слова. В одной газете Адольф Гитлер прочитал, что евреи могут быть опасны для Германии: они пишут пропитанные ненавистью книги и сценарии, обманывают немцев при денежных расчетах, настраивают немцев друг против друга. Почему? Потому что сами они покинули свою родину и нигде не обрели дома. Потому они и хотят везде развалить порядок, чтобы господствовать над другими народами. Сначала Гитлер этому не верил, но мало-помалу он стал склоняться к мысли, что люди, относящиеся к евреям с подозрительностью, совершенно правы. Статьи в газеты, занимающиеся травлей кого-либо, как правило, сочиняли люди с еврейскими фамилиями; они же были авторами полных вражды и ненависти книг о "классовой борьбе"; и распространяли такие книги евреи-торговцы. Но больше всего его задело то, что евреи были вождями социал-демократов. И выходит, в том, что его товарищи по работе на стройке не хотели любить свою родину, в том, что они не могут больше видеть в окружающем мире ничего чудесного и доброго, виноваты евреи, думал он. Они пишут газетные статьи и книги, натравливающие немцев друг на друга, организовывают собрания, на которых агитируют рабочих против хозяев. В конечном счете, именно они виновны в том, что каменщики-партийцы выгнали Адольфа с работы за то, что он не захотел поверить социал-демократическому вранью! Немцы выгнали немца, а спровоцировали их на это еврейские пропагандисты. Так в сознании 20-летнего Адольфа Гитлера произошел перелом: он стал юдофобом.