— Ты сегодня вместо первого блюда или второго?
— Я — на десерт, — пробормотала она и принялась животом тереться о его живот и бедра. — Но обещаю, меню тебе понравится.
Луис хотел обнять ее покрепче, но Рейчел увернулась.
— Сначала — мыться.
Она наполнила ванну горячей водой, не спеша раздела мужа, усадила в воду. Потом взяла долгое время висевшую без дела поролоновую рукавичку, лаская, намылила мужнино тело, ополоснула. Луис мало-помалу приходил в себя после кошмара первого рабочего дня. Рейчел и сама намокла, трусики прилипли к телу, точно вторая кожа.
Луис хотел было выбраться из ванны, но Рейчел легонько толкнула его обратно.
— Ты что?
Но рукавичка крепко ухватила его за пенис и нежно-нежно стала водить взад-вперед.
— Рейчел… — Луис даже вспотел, причем совсем не от горячей воды.
— Тише, помолчи.
Долго, целую вечность она ласкала его, он чувствовал, что вот-вот кончит. Рукавичка замерла, потом сдавила напрягшуюся плоть, отпустила, сдавила еще раз… Луис кончил так мощно, что застучало в ушах.
— Господи! — проговорил он, когда немного успокоился. — Где ты этому научилась?
— В отряде девочек-скаутов, — не без гордости ответила она.
Пока он мылся, на кухне дожидался обед — бефстроганов. Еще в четыре часа дня Луис готов был поклясться, что до Ведьмина дня ему и кусок в горло не полезет. Однако с аппетитом съел две порции.
Рейчел снова повела его наверх.
— А теперь посмотрим, чем ты порадуешь меня…
Памятуя о тяжелом дне, Луис тем не менее счел, что не обманул ожиданий супруги.
Рейчел переоделась в старую голубую пижаму. Луис натянул шерстяную рубашку и необъятные плисовые шаровары — жена называла их обносками — и отправился за детьми.
Мисси Дандридж забросала его вопросами. Луис вкратце рассказал суть, назавтра в газете она, наверное, прочитает больше. Он чувствовал себя заправским сплетником. Но поскольку Мисси отказалась от платы, приходилось благодарить, утоляя ее любопытство. Право же, вечер, проведенный с женой, того стоил.
Гейдж уснул по дороге, хотя до дому меньше мили. Элли тоже зевала, и глаза у нее были осовелые. Дома Луис осторожно переодел сынишку, завернул в одеяло, уложил в постель. Потом почитал вслух для Элли. Она, как обычно, просила «Где живут зверушки», и сама — этакий звереныш-переросток. Луис уговорил ее на «Кошку в лукошке». Через пять минут девочка уже спала. Рейчел перенесла ее в кровать.
Когда Луис спустился в гостиную, жена сидела со стаканом молока, на коленях у нее лежала раскрытая книга — детективный роман Дороти Сейерс.
— Луис, ты хорошо себя чувствуешь?
— Прекрасно! И спасибо тебе, родная, за все.
— Всегда к вашим услугам! — деланно-рекламно улыбнулась Рейчел. — Ты сегодня к Джаду пойдешь?
— Нет, — он покачал головой. — Только не сегодня. Вымотался вконец.
— Я к этому не причастна?
— Не исключено.
— Тогда, доктор, пейте молоко и — марш спать!
Он думал поначалу, что не сможет заснуть (такое бывало во время учебы, когда выпадал трудный день и все его события беспрестанно крутились в памяти). Однако быстро и плавно — словно с горки в воду — он нырнул в забытье. Где-то он вычитал, что обычному человеку нужно семь минут, чтобы полностью отключиться от дневных забот. Семь минут, чтобы сознание уступило подсознанию, так в парке аттракционов, в «заколдованном доме» вмиг поворачивается потайная стена и открывается другая комната. Есть какое-то колдовство и в засыпании.
Издалека донеслись до него слова Рейчел: «…послезавтра».
Луис лишь промычал в ответ.
— Джоландер, говорю, ну, тот самый ветеринар, заберет Чера послезавтра.
— А-а-а, Чера…
ДОРОЖИ ЯЙЦАМИ, ПОКА ЦЕЛЫ, БЕДНЯГА ЧЕР.
И Луис погрузился в глубокий, без видений, сон.
Пробудился он ночью от громкого стука. Сел в кровати, прислушался: Элли, что ли, свалилась на пол или сынишкина постель вдруг развалилась? Из-за облака выплыла луна, залила комнату мертвенным светом. Луис увидел в дверях Виктора Паскоу. Это он, открывая, стукнул дверью.
Голова разбита, открытая рана зияет у левого уха. На лице полосами запеклась кровь — точно боевая раскраска индейца. Сломанная ключица торчала, белея в лунном свете. Паскоу улыбался.
— Пошли, доктор, — позвал он. — Путь неблизкий.
Луис оглянулся. Жена, свернувшись клубочком под желтым пледом, крепко спала. Он снова посмотрел на Паскоу: ведь ты же умер, а вроде живой. Но настоящего страха Луис не испытывал. И сразу же понял, почему.
ВЕДЬ ЭТО ЖЕ СОН, с облегчением подумал он, потому и испуг ненастоящий. ВЕДЬ МЕРТВЫЕ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ЭТО ФИЗИОЛОГИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО. ЭТОТ ПАРЕНЬ СЕЙЧАС В МОРГЕ, УЖЕ РАЗДЕЛАННЫЙ ПАТОЛОГОАНАТОМОМ И ЗАШИТЫЙ. И МОЗГ У НЕГО ВЫНУТ, А В ЧЕРЕП БУМАГА НАПИХАНА, ЧТОБ ВЛАГУ ВПИТЫВАТЬ, КУДА ПРОЩЕ, ЧЕМ ОБРАТНО МОЗГ ВСОВЫВАТЬ.
Дядюшка Карл, отец несчастной Рути, рассказал ему все, что делают в морге, и Рейчел немало порассказала — это с ее-то страхом перед смертью!
Так что здесь сейчас Паскоу никак не мог оказаться. Он — в холодильной камере, и на ноге — бирка с номером. И УЖ, КОНЕЧНО, КРАСНЫХ ШОРТ НА НЕМ НЕТ.
Но что-то заставило его подняться. Паскоу смотрел на него, не мигая. Луис отбросил простыню, опустил ноги на пол, коврик щекотал — его еще к свадьбе подарила бабушка Рейчел. Какой-то уж очень достоверный сон. Паскоу повернулся и вышел, Луис последовал за ним. Что-то безудержно влекло его, только не хотелось — пусть и во сне — прикасаться к ходячему покойнику.
И тем не менее он пошел за ним. Пошел! В лунном свете шорты Паскоу отливали атласом. Миновав гостиную, столовую, кухню, Луис пошел за Паскоу к двери, ожидая, что тот, отодвинув засов, откроет ее и выйдет в гараж, где стояли обе машины. Но Паскоу и не думал открывать дверь. Он просто прошел сквозь… Луис проводил его изумленным взглядом. ВОТ ОНО ЧТО! ВОТ КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ! НЕВЕРОЯТНО! КАЖДОМУ ПО СИЛАМ!
Попробовал — и, к удивлению, наткнулся на неподатливую деревянную панель. Да, видно, и во сне он оставался человеком трезвомыслящим. Луис отодвинул засов, вошел в гараж. Паскоу там не было. Может, привидение просто исчезло? Во сне такое нередко случается. Как меняется во сне и окружение: то стоишь нагишом в бассейне, изнывая от сильной эрекции, договариваясь, скажем, с Роджером о том, чтобы поменяться на время женами; то в мгновение ока оказываешься на Гавайях, карабкаешься по склону вулкана. Может, он потерял Паскоу, и сейчас начнется вторая серия.
Луис вышел из гаража и увидел своего поводыря — тот стоял на освещенной луной лужайке, там, где начиналась тропа.
Мерзким туманом наполз страх, окутал все тело, проник внутрь. Нет, дальше не пойду, хватит, решил Луис.
Паскоу обернулся через плечо, в лунном свете глаза его блеснули серебром. И Луис почувствовал, как в животе ворохнулся ужас. Нет, не устоять. Отвратительны торчащая ключица, запекшаяся кровь. Но перед этими глазами не устоять. Наверное, это сон про гипноз, о подавлении воли… о том, что нельзя ничего изменить, например, вернуть Паскоу к жизни. Можно учиться двадцать лет и все ж оказаться бессильным помочь, если, скажем, принесут парня с дыркой в голове. С таким же успехом можно обратиться к водопроводчику, синоптику или сказочному герою.
Мысли эти промелькнули, осталось лишь упрямое стремление вперед, на тропу. Он покорно пошел за красными, с отливом, шортами. Под луной они казались кровавыми.
Нет, плохой сон ему снится, ужасный сон. Все как в жизни. Щекотал ли холодный ковер, не пускала ли стена в гараже (хотя в каждом уважающем себя сне принято ходить сквозь стены). Сейчас он ощутил холодную росу на ступнях, дуновение ветерка — ведь Луис вышел в одних трусах. Вступив в лес, он почувствовал колкую хвою под ногами… К чему такой махровый реализм во сне!
НЕ БЕДА. Я ДОМА. В ПОСТЕЛИ. ЭТО СОН, ПУСТЬ СТРАШНЫЙ, ПУСТЬ ЯРКИЙ. УТРОМ Я ТОЛЬКО ПОСМЕЮСЬ НАД НИМ, ВСЯ ЕГО НЕСУРАЗИЦА ВЫЯВИТСЯ.
Он поморщился, оцарапавшись о ветвь. Вперед. Виден лишь силуэт Паскоу. Ужас, напитавший Луиса, вдруг сгустился, затвердел, точно гипс под рукой ваятеля, и Луис на мгновение прозрел. Я ИДУ ЗА МЕРТВЕЦОМ. ОН ВЕДЕТ МЕНЯ НА КОШАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ. И НИКАКОЙ ЭТО НЕ СОН. ВСЕ НА САМОМ ДЕЛЕ! ГОСПОДИ, ПОМОГИ!
Они перевалили первый лесистый холм. Тропа виляла меж деревьями и уводила в кусты. Начинались топкие места.
А сапог-то нет. Луис месил жидкую грязь, оступался, хватался за кусты, с неохотой отпуская спасательные ветви, под ногами чавкало, из-под пальцев ног выстреливали фонтанчики грязи.
Тщетно пытался Луис уверить себя, что это сон.
Вот и поляна. Луна выглянула из-за темных, косматых облаков, затопив кладбище мертвенным светом. Явно выступали столбики, колья с табличками, щербатые плиты сланца, жестяные квадраты — наверное, их вырезал кто-то из старших. Они отбрасывали черные, четкие тени.
Паскоу остановился подле таблички КОТ ДЫМОК. ОН БЫЛ ОЧЕНЬ ПАСЛУШНЫЙ, повернулся к Луису. Ужас, невыразимый ужас наполнил душу Луиса, казалось, еще немного, и он лопнет, разорвется на куски от невыносимого и безжалостного давления изнутри. Паскоу улыбался. Окровавленные губы, мертвый оскал. Луна выбелила загорелое лицо парня — оно казалось посмертной маской. А мертвому телу недоставало савана.
Паскоу поднял руку и указал. Луис взглянул и обмер. Сцепил пальцы в кулак, прижал ко рту. Глаза выпучились, он застонал от страха, по щекам непроизвольно покатились холодные слезы — видно, ужас и отчаяние достигли предела.
Куча валежника, от которой Джад Крандал с тревогой отогнал Элли, превратилась в огромную груду костей. Они шевелились! Луис слышал, как клацают мертвые челюсти, хрустят и пощелкивают, постукивают одна о другую берцовые, тазобедренные, плечевые кости. Он увидел оскаленные черепа людей и зверей. Шевелились мертвые белые костяшки пальцев…
И вся огромная куча будто медленно ползла навстречу.
Паскоу стал приближаться. Все отчетливее видно его суровое, окровавленное лицо. Луис чувствовал, что сознание вот-вот покинет его. Неотступно крутилась мысль: ЗАКРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ! НЕ БЕДА, ЕСЛИ РАЗБУДИШЬ ЖЕНУ, ДЕТЕЙ, СОСЕДЕЙ, ВСЮ ОКРУГУ. КРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ! КРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ…
Но он потерял голос. Изо рта вырывался лишь легкий парок с присвистом, будто у малыша, который учится свистеть.
Паскоу подошел и заговорил:
— Этот ход запретный, — и взглянул на Луиса, павшего на колени. Нет, не сочувствие, как поначалу подумалось ему, читалось во взгляде мертвеца. А лишь безграничное пугающее терпение. — Не переступай этот барьер, доктор, как бы тебе ни было нужно. Его нельзя трогать. Запомни: здесь сокрыты силы куда более могущественные, чем ты способен представить. Силы эти здесь испокон веков. И они ждут своего часа. Запомни!
Луис вновь попытался закричать. Не вышло.
— Я пришел как друг, — продолжал Паскоу.
Впрочем, не ослышался ли Луис? Впрямь ли парень сказал «как друг»? Ведь говорил он будто на чужом языке, и Луис понимал его чудом, столь нередким во снах. И слово «друг» могло оказаться лишь домыслом измученного воображения, а Паскоу сказал нечто похожее, но другое.
— Доктор, близок твой конец и конец тех, кого ты любишь. — Паскоу стоял совсем рядом, Луис чуял запах смерти, исходивший от него.
Паскоу протянул к нему руку…
А кости клацают, скрипят, стучат, — от этого можно сойти с ума.
Луис отшатнулся от протянутой руки, падая, схватился за какой-то кол, повалил наземь.
Паскоу нагнулся, лицо его, казалось, заполонило все небо.
— Запомни, доктор!
Луис открыл рот, пытаясь закричать, но перед глазами все закрутилось… Даже теряя сознание, он слышал хруст и клацанье в груде шевелящихся костей на залитом лунным светом ночном кладбище.
Нормальный человек засыпает за семь минут, а просыпается, если верить учебнику физиологии, за пятнадцать-двадцать. Сон — как озеро, куда легче нырнуть, чем вынырнуть. Просыпается человек постепенно, переходя от глубокого сна к легкому или, как его еще называют, «быстрому». Спящий в состоянии слышать, даже отвечать на вопросы, не сознавая этого. А проснувшись, забывает, а если и помнит кое-что, так приписывает сновидению.
…Стук и клацанье преследовали Луиса, становясь все громче, к ним добавилось лязганье, будто били железным по железу. Удар! Кто-то вскрикнул. Опять лязгнуло… Что-то покатилось? Да, конечно, с готовностью подхватил эту мысль выныривающий из сна мозг. Пусть катятся к черту все эти кости!
До него донесся голос дочки:
— Держи, Гейдж! Лови скорее!
За этим — довольное гуканье малыша. Луис открыл глаза и увидел потолок спальни.
Он лежал не шевелясь, упиваясь тем, что видел и слышал вокруг, — благословенной явью. Все кончилось, он дома!
Значит, приснилось! Пусть страшное и правдоподобное — но приснилось. И теперь захоронено далеко в подсознании.
Опять что-то лязгнуло. Так это же наверху дети катают машинки Гейджа.
— Лови, Гейдж!
— Лови! — выкрикнул малыш легкое слово. — Лови, лови, лови!
Вот затопали маленькие босые ножки. Послышался смех.
Луис повернул голову — неубранная кровать Рейчел пустовала. Солнце уже высоко. Взглянул на часы — почти восемь! Рейчел не разбудила его вовремя. Может, нарочно?
Раньше он бы рассердился, но сегодня… Глубоко с наслаждением вздохнул. До чего ж хорошо лежать дома в постели, глядеть на солнечный квадрат на полу, каждой клеточкой своего существа смакуя явь. В лучах солнца кружились пылинки.
Рейчел крикнула снизу:
— Элли, бегом завтракать, сейчас автобус придет!
— Иду! — И быстро-быстро затопали ножонки по полу. — Держи машинку, Гейдж! Мне в школу пора!
Гейдж возмущенно заорал. Всех слов не разобрать (да Гейджу их и не выговорить), очевидно одно: Элли должна остаться и поиграть с ним еще. А ее образование отложится на денек.
Снова заговорила Рейчел:
— Эл, будешь спускаться, загляни к папе, растолкай соню.
Элли вбежала в спальню. Красное платьице, волосы собраны в хвостик.
— А я и не сплю, доченька. Беги-ка скорее вниз, а то опоздаешь.
— Хорошо, папа. — Чмокнула в щетинистую щеку и унеслась.
Сон отпустил, уходил из памяти. И слава Богу!
— Гейдж! — позвал Луис. — Поди-ка, поцелуй папу!
Но Гейдж и ухом не повел. Он нетвердо шагал следом за сестрой и кричал что было мочи:
— Лови! Лови! Лови!
Вот он промелькнул мимо двери в спальню, маленький крепыш в одних лишь ползунках.
Зато внизу откликнулась Рейчел:
— Проснулся, Луис?
— Проснулся! — И сел в кровати.
— Я же сказала, что он уже не спит! — на ходу бросила Элли. — Я ушла! До свидания!
Хлопнула входная дверь, и Гейдж снова возмущенно завопил.
— Тебе одно яйцо или два? — крикнула Рейчел.
Луис откинул простыню с одеялом, опустил ноги на кусачий коврик, хотел было крикнуть, что яиц не надо, хватит овсянки, но слова застряли в горле.
Ноги у него были в грязи, к ступням прилипла хвоя.
Сердце заметалось в груди, точно сошедший с ума заводной чертик, вдруг забывший, как ему выскакивать из коробки. Вытаращив глаза, не чувствуя, что крепко прикусил язык, он, приподняв одеяло, взглянул на пол — там тоже полно хвои. А на простынях остались грязные пятна.
— Ну, так как, Луис? — снова крикнула снизу Рейчел.
Даже к коленям прилипли редкие еловые иголки. Резко повернувшись, он взглянул на правое плечо. Через весь бицепс тянулась свежая царапина. Точно, ведь он задел острую ветку… во сне.
НЕ УДЕРЖУСЬ — ЗАКРИЧУ!
И немудрено. В груди холодной пулей засел страх. Все поплыло перед глазами. Нет, явь — это не солнце за окном, не крики детей; явь — это хвоя, грязь, свежая царапина на плече.
ЗАКРИЧУ, СВИХНУСЬ СОВСЕМ, ТОГДА И БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО!
— Луис! — Рейчел уже поднималась по лестнице. — Ты что, опять заснул, что ли?
В эти две или три секунды ум его заработал четко, как и в те страшные минуты, когда в лазарет принесли умирающего Паскоу. Тогда Луис сумел взять себя в руки, победил отвращение и панику. Сейчас главное — чтобы жена не застала его в таком виде: грязные ноги, налипшая хвоя, испачканная простыня.
— Да не сплю я! — бодро отозвался он. Только сейчас почувствовал он привкус крови — так сильно прикусил язык. Мысль напряженно работала, но откуда-то изнутри поднялся вдруг вопрос, совсем не связанный с сиюминутной необходимостью: а может, он всю жизнь прожил в двух шагах от мира абсурдных, безумных видений? А может, они всегда и везде рядом? И не только у него, но у всех?
— Так, два яйца или одно? — Жена остановилась на середине лестницы. Слава Богу!
— Два. Сделай мне глазунью, — проговорил он, вряд ли понимая смысл своих слов.
— Вот умница. — И, удовлетворившись ответом, она вернулась на кухню.
Он с облегчением опустил веки, но сразу же во тьме увиделись отливающие серебром глаза Паскоу. Веки тут же взлетели вверх: надо действовать, хватит думать и гадать! Он сорвал с постели простыни. Осмотрел одеяло — кажется, чистое. Скатал простыни, вынес в коридор, швырнул в бельевую корзину.
Чуть не бегом бросился в ванную, включил душ, едва не обжегся, пустив лишь горячую воду. Но боли не почувствовал. Наскоро смыл с ног грязь.
И сразу почувствовал себя лучше, увереннее. Наверное, то же испытывают убийцы, уничтожив все улики, подумал он, вытираясь, и засмеялся. Так и стоял: тер себя полотенцем и смеялся в голос. И остановиться никак не мог.
— Эй там, наверху? Над чем смеемся? — крикнула Рейчел.
— Так, вспомнилось кое-что, — смеясь, ответил Луис, хотя внутри все сжималось от страха. А смех, казалось, сам по себе исходил из живота, напрягшегося, как камень, как каменная стена. Как здорово он придумал: сунул простыни в бельевую корзину! Раз в пять дней приходила Мисси Дандридж, прибрать, почистить пылесосом пол и… постирать! Рейчел так и не увидит этих простыней, а когда увидит, они будут уже чистехоньки… на кровати. А вдруг Мисси скажет Рейчел что-нибудь? Вряд ли. Скорее, со своим мужем поделится: дескать, эти Криды устраивают странные сексуальные игры, вроде грязью себя обмазывают и на еловых иголках лежат.
И при этой мысли Луис засмеялся взахлеб.
Он перестал смеяться, когда уже оделся. На душе полегчало. От чего — он и сам не знал. В спальне прибрал, не хватает только простыней на постели. Преступник избавился от яда. Наверное, больше подошло бы слово «улика», но его прихотливое воображение подсунуло «яд».
Свой приступ смеха он объяснил так: ОЧЕВИДНО, ЛЮДИ ВСЕГДА ТАК РЕАГИРУЮТ НА НЕОБЪЯСНИМЫЕ ЯВЛЕНИЯ. НА ВСЕ ТО, ЧТО НЕ РАСКЛАДЫВАЕТСЯ ПО ПОЛОЧКАМ ПРИЧИН И СЛЕДСТВИЙ, КОТОРЫЕ ПРАВЯТ ВСЕМ ЗАПАДНЫМ МИРОМ. Наверное, так люди встречают «летающие тарелки», бесшумно зависшие над их полем одним прекрасным утром, отбрасывающие тень, хоть и небольшую, но явную; так относятся к невиданному «дождю» из лягушек; так поступают, когда ночью из-под кровати вылезает рука и гладит по ноге. Либо разражаются смехом, либо воплем, но… поскольку мы не можем допустить саморазрушения, то мы удаляем воспоминания, как удаляют камень из почек.
Гейдж сидел за столом на своем высоком стульчике и уплетал детскую овсянку — «шоколадных мишек». Крошечные коричневые медвежата украшали и стол, и подстилку под стульчиком. Наверное, он и мыться пойдет с пригоршней «мишек».
Рейчел вышла с кухни, принесла яичницу и чашку кофе.
— Так над чем ты хохотал? Как полоумный! Я уж испугалась.
Что ей рассказать? — ломал голову Луис. На память пришел анекдот, слышанный неделю назад на придорожном базарчике, что-то про еврея-портного, купившего говорящего попугая. Но оказалось, что тот говорит только одну фразу: «Ариэль Шарон — онанист».
Рейчел рассмеялась, а за компанию — и Гейдж.
ПРЕКРАСНО. НАШ ГЕРОЙ ВСЕ ПРЕДУСМОТРЕЛ, УНИЧТОЖИЛ УЛИКИ: ПРОСТЫНИ И ИДИОТСКИЙ СМЕХ В ВАННОЙ. И ТЕПЕРЬ НАШ ГЕРОЙ ПОЛИСТАЕТ УТРЕННЮЮ ГАЗЕТУ, НЕБРЕЖНО ПРОСМОТРИТ — И ВОТ УТРО ОКАЖЕТСЯ СОВСЕМ-СОВСЕМ ОБЫЧНЫМ.
И Луис раскрыл газету.
ТАК И ТОЛЬКО ТАК НУЖНО ПОСТУПАТЬ: УДАЛЯТЬ ИЗ ПАМЯТИ ВСЕ НЕПРИЯТНОЕ, КАК ПОЧЕЧНЫЙ КАМЕНЬ!.. РАЗВЕ ЧТО ЧЕРЕЗ МНОГО ЛЕТ, СИДЯ С ДРУЗЬЯМИ У КОСТРА, СЛУШАЯ, КАК ЗАВЫВАЕТ ВЕТЕР, ПОДДЕРЖИТ ЛЕГКУЮ БЕСЕДУ О НЕОБЪЯСНИМОМ И ТАИНСТВЕННОМ…
Он доел яичницу. Поцеловал Рейчел и Гейджа. Выходя, бросил взгляд на белый квадратный ящик с принадлежностями для стирки — он стоял как раз под бельевой корзиной на втором этаже. Все в порядке. Да, сколько ж ударов снес он только за одно утро! Но денек сегодня на славу, лето и не собирается уходить, и все образуется. Выводя из гаража машину, он невольно оглянулся на тропу, но и она не внушала опасений. Все в порядке. Дурные воспоминания — вон!
И все действительно шло как по маслу, но вдруг, когда позади осталось миль десять, его начала бить крупная дрожь, пришлось даже съехать с шоссе. Он поставил машину на полупустой стоянке подле китайского ресторана недалеко от медицинского центра… Туда привезут тело Паскоу. В медицинский центр, а не в ресторан, разумеется. Виктору Паскоу больше не полакомиться изысками китайской кухни.
Как же его трясет, все тело ходуном ходит, с собой не совладать. Он чувствовал беспомощность, и ужас охватывал его, нет, не ужас перед сверхъестественным (сейчас день, ярко светит солнце, чего бояться?), он боялся сойти с ума. Будто кто-то вворачивал в голову бесконечно длинную проволочную спираль.
— Хватит! — прошептал он. — Хватит! Ну, пожалуйста!
Он нашарил кнопку радио: пела Джоан Баэс, пела о пепле и алмазе. Чистый ровный голос успокаивал. Луис собрался с силами — можно двигаться дальше.
Приехав на работу, он поздоровался с Чарлтон и забежал в туалет: надо взглянуть на себя в зеркало, небось страшно на люди показаться. Да нет, вроде ничего. Чуть ввалились глаза, но даже Рейчел не заметила. Он ополоснул лицо холодной водой, насухо вытер, причесался и пошел к себе в кабинет.
Там, просматривая личные дела студентов, сидели за чашкой кофе Стив Мастертон и доктор-индиец Шурендра Харду.
— Доброе утро, Лу.
— Доброе.
— Да уж добрее, чем вчерашнее, — вставил Харду.
— Что верно, то верно. Вы вчера такое пропустили!
— Да у Шурендры своих хлопот полон рот, — усмехнулся Мастертон. — Расскажи, Шурендра.
Харду протер очки, улыбнулся.
— В час ночи приводят ко мне двое парней свою подружку, — начал он. — Пьяная в стельку, но довольная, как-никак с родным университетом после лета встретилась, сами понимаете. И так сильно бедро поранила, что швы нужно накладывать. Я ей об этом сказал. «Валяй, — говорит, — накладывай». Ну, я и давай над ней колдовать. — Харду показал, как склонялся он над потерпевшей, как вновь поднимался — ни дать ни взять молящийся мусульманин. — Зашиваю я это, значит, потихоньку, и тут она мне как блеванет на макушку!
Мастертон расхохотался. Не удержался и Луис, Харду лишь спокойно улыбнулся, будто подобное случалось с ним тысячи раз в тысячах жизней.
— Шурендра, вы на дежурство давно заступили? — отсмеявшись, спросил Луис.
— В полночь, — ответил Харду. — Сейчас ухожу. Задержался чуток, чтобы с вами поздороваться.
— Ну, так здравствуйте. — И Луис пожал маленькую коричневую руку. — И до свидания. Отправляйтесь домой, отсыпайтесь.
— Мы почти все личные дела просмотрели, — похвастал Мастертон. — Славь Христа, Шурендра.
— Не могу, — улыбнулся тот. — Я не христианин.
— Тогда спой «Харе, Кришна».
— Да воссиять вам обоим! — сказал на прощание Харду и скользнул за дверь.
Луис и Стив переглянулись и вновь рассмеялись. Хотя что-то показалось Луису в этом смехе нехорошее, даже ненормальное.
— Одно дело кончили, другое в дверь стучит. Сегодня мы радушно встречали торговцев наркотой.
Луис кивнул. Первых можно ждать уже часов в десять. Как грустно шутил Мастертон: «Ожидай в среду хоть Потоп, во вторник в университете — праздник. В честь Великой Травки, которую здесь покуривают испокон веков».
— Могу дать совет, Хозяин, — бросил Стив. — Не знаю уж, как эта публика работает в Чикаго, но здесь они ничем не брезгуют, повсюду лезут, и в охотничий сезон в ноябре в заповедник для бедного люда дешевые поездки организуют, и в Бангоре в городке «Семейные аттракционы» у них бесплатный кегельбан. Мне один все пытался всучить здоровенную надувную бабу. Мне! Хотя я для него не ахти какая находка. Не мытьем, так катаньем свое возьмут. Не продадут зелье, так хоть заинтересуют, приохотят.
— А от бабы ты напрасно отказался.
— Не по мне. Рыжих не люблю.
— Что ж, дай Бог, чтоб сбылись слова Шурендры: пусть сегодняшнее утро будет добрее вчерашнего.
В десять часов утра, так и не дождавшись личного дела Виктора Паскоу, Луис сам позвонил в университетскую канцелярию. Некая миссис Степлтон пообещала сию же минуту доставить ему копию дела. Не успел Луис повесить трубку, как и впрямь объявился человек из канцелярии. Только никаких бумаг он не принес, а всего-навсего поинтересовался, не хочет ли Луис со скидкой купить абонемент на матчи местной бейсбольной команды.
— Нет, не хочу, — решительно отказался тот.
— Да я особо и не рассчитывал, — уныло вздохнул парень и вышел.
В полдень Луис заглянул в «Берлогу», взял бутерброд с тунцом и банку кока-колы. Перекусил он уже в своем кабинете, просматривая бумаги Паскоу. Он пытался найти какую-либо связь парня с самим собой или хотя бы с северным Ладлоу, где находилось Кошачье кладбище… Конечно, надежда слабая, но должно же существовать трезвое, разумное объяснение случившемуся. Может, парень вырос в Ладлоу, может, похоронил на том кладбище собаку или кошку.
Ничего он, разумеется, не нашел. Паскоу был родом из Нью-Джерси, приехал в университет учиться на инженера-электрика. И никак, нигде их пути не пересекались. И общее меж ними одно — оба смертны.
Луис допил кока-колу, вслушиваясь, как сухо щелкают, лопаются пузырьки воздуха в горле, выбросил банку и объедки. Второй завтрак оказался весьма легким, но ел он в охотку. Значит, со здоровьем все в порядке. Больше его не бросало в дрожь, а утреннее ужасное пробуждение вспоминалось сейчас как глупая, неудачная шутка, почти как сон — тоже скоро забудется.
Он побарабанил пальцами по блокноту, пожал плечами и снова взялся за телефонную трубку. На этот раз позвонил в морг.
Луис представился дежурному по моргу и спросил:
— У вас находится наш студент, некто Виктор Паскоу.
— Уже нет, — ответили на другом конце провода. — Был да весь вышел.
У Луиса перехватило дыхание. Он лишь выдавил:
— То есть как вышел??!
— Ночью тело отправили родителям. Приехал представитель похоронного бюро и забрал труп. Рейсом «Дельта» номер… — послышался шелест бумаг, — сто девять. А вы что, решили, что он вышел на дискотеке потанцевать?
— Нет, конечно, нет, — бросил Луис, — просто…
Просто — что? Какое ему дело, когда и куда отправили тело? Разве нормальный человек станет названивать? Все, забыть, будто и не было никогда. А иначе навлечешь на себя бессмысленные хлопоты.
— Просто все как-то быстро очень, — не слишком убедительно закончил он.
— Вчера днем произведено вскрытие, — снова зашуршали бумаги, — около половины четвертого. Доктором Ринсуиком. К тому времени отец покойного уже обо всем договорился. Думается, часа в два ночи ваш Паскоу был уже дома.
— Да? Ну, тогда…
— Если, конечно, какой-нибудь чокнутый в аэропорту его на другой рейс по ошибке не погрузил, — весело продолжал дежурный. — Такое, знаете ли, бывает. Правда, «Дельта» — компания надежная. Помню, раз поехал один тип порыбачить да умер, а городок-то крошечный, даже названия нет, одни цифры координат. Так вот, этот осел захотел пивка попить, да колечком от банки и подавился — он его, видать, совсем отодрал. Так приятели его два дня из этакой глуши вызволяли, не всякая компания потом возьмется такого покойничка доставлять. Все ж таки сунули его в грузовой отсек самолета, чтобы домой, в Миннесоту, отправить — он в городе Большие Водопады жил. Но нашелся-таки болван, перепутал самолеты, и полетел покойничек сначала в Майами, потом в Де Мойн, потом — в Фарго, это в Северной Дакоте местечко. Наконец, у кого-то мозги сработали, но пока суд да дело, еще три дня прошло. Им бы заморозку вколоть, да куда там! В общем, привезли бедолагу, а он почернел весь и провонял, как стухший окорок. Так, по крайней мере, рассказывали. Шестеро носильщиков отравились. — И на другом конце провода от души рассмеялись.
— Ну, что ж, спасибо, — пробормотал Луис, закрыв глаза.
— А хотите, я вам домашний телефон доктора Ринсуика дам. Только по утрам его нет, он в гольф играет.
— Благодарю, не стоит. — И Луис повесил трубку.
ВСЕ. С ЭТИМ ПОКОНЧЕНО, решил Луис. КОГДА МНЕ ПРИСНИЛСЯ СОН, ТЕЛО ПАСКОУ УЖЕ БЫЛО ДАЛЕКО, НАВЕРНОЕ, ЕГО ГОТОВИЛИ К ПОХОРОНАМ. ВСЕ! ТОЧКА! КОНЕЦ!
По дороге домой ему в голову вдруг пришло простое и естественное объяснение, откуда взялись грязь и хвоя на постели. Словно гора свалилась с плеч.
Просто-напросто он, как лунатик, ходил во сне! Причина — сильное потрясение: в первый же рабочий день у него на глазах скончался от ран студент.
И сразу расставлены все точки над «i». Потому-то сон и кажется таким правдоподобным, что происходил наяву: кусачий коврик, холодная роса, ветка, оцарапавшая плечо; Паскоу сумел пройти сквозь стену, а он, Луис, — нет.
Ему представилось: вот Рейчел, проснувшись среди ночи, спускается вниз и видит, как муж тычется в дверь, пытаясь пройти. Луис даже ухмыльнулся. Да уж, всполошилась бы моя половина как пить дать!
