На середине жизни — развилка двух дорог.
Я слышал мудрого слова,
Как выбрал он тропу, что хожена едва
И изменить потом уж ничего не мог.
Ларри Норман (принося свои извинения Роберту Фросгу)
После необычайно сухой зимы выдался дождливый март. А потом пришел холодный атмосферный фронт из Канады, и его удерживал на месте ветер, с ревом несущийся по каньону с Восточного Орегона. Хотя весна была уже на подходе, бог зимы не собирался сдавать свои позиции без боя. Снегом покрылись окрестные горы, и дождь замерзал, падая па холодную землю вокруг дома, — отличный повод, чтобы устроиться с книжкой и горячим сидром возле жарко полыхающего камина.
Но вместо этого Мак провел все утро за компьютером. Удобно расположившись в домашнем кабинете, в пижамных штанах и футболке, он занимался продажами, главным образом на Восточном побережье. Он часто прерывался, прислушиваясь к звонкому стуку ледяных бусин в стекла и наблюдая, как пейзаж за окном медленно, но верно скрывается под пологом снега, тотчас становившегося льдом. К несказанному своему восторгу, Мак понял, что еще немного — и он станет узником ледяной тюрьмы.
Ах, какая это радость, когда буря, снегопад или ледяной дождь нарушают привычный ход вещей. В отличие от болезни, претерпевать которую приходится в одиночку, непогода так или иначе касается всех без исключения. Ты почти слышишь, как с облегчением дышат близлежащий город и его окрестности, которым Природа, вмешавшись, позволила отвлечься от утомительной человеческой суеты. Не нужно ни перед кем извиняться, что не выполнил то или иное поручение. Все согласны: это действительно уважительная причина. Нежданное освобождение от тягостной необходимости что-либо делать, от тирании назначенных встреч и расписаний наполняет сердце весельем.
Конечно же, справедливо и то, что бури мешают бизнесу, и пока одни компании зарабатывают больше, чем обычно, другие терпят убытки, то есть находятся и такие люди, которые не испытывают радости от временного прекращения всякой деятельности. Но им некого винить за спад производства или за то, что кто-то из-за снежных заносов не смог добраться до офиса. И даже если подобный период длится не больше двух-трех дней, каждый ощущает себя хозяином своего собственного мира, и происходит это всего лишь потому, что капли воды замерзли, прежде чем удариться о землю.
В такие дни даже повседневные занятия превращаются в своего рода приключение. После обеда Мак оделся потеплее и вышел на улицу, чтобы добраться по длинной подъездной дорожке до почтового ящика. Лед волшебным образом превратил эту обычную ежедневную прогулку в опасную вылазку, в нечто вроде вызова, брошенного стихиям. Мак размахивал руками в попытке противостоять грубому напору ветра и смеялся ему в лицо. Тот факт, что никто не видит его подвигов, мало его беспокоил, но сама мысль о том, что эти действия можно назвать героическими, заставила его улыбнуться.
Ледяные дробинки жалили щеки и руки, пока он осторожно преодолевал еле заметные неровности скользкой подъездной дорожки, пошатываясь, словно пьяный матрос, упорно стремящийся к двери кабака. Когда в лицо хлещет ледяной ураган, крайне трудно двигаться вперед, демонстрируя неукротимую уверенность. Буря разыгралась не на шутку, и Маку дважды пришлось подниматься с колеи, прежде чем он сумел обнять почтовый ящик, словно давно потерянного друга.
Он помедлил, наслаждаясь красотой окружающего мира, заключенного в хрусталь. Все вокруг отражало свет, внося свой вклад в величественное сияние уходящего дня. Деревья в поле по соседству набросили прозрачные мантии и замерли в неповторимом великолепии. Мир был восхитителен, и на короткий миг его ослепительное величие заставило Мака забыть о Великий Скорби.
Он с трудом сбил лед, намертво сковавший дверцу почтового ящика. Наградой за старания оказался всего один конверте напечатанной на нем фамилией Мака: ни марки, ни штемпеля, ни обратного адреса. Заинтригованный, он надорвал край конверта; это было непросто, если учесть, что пальцы закоченели от холода. Повернувшись спиной к ветру, от которого перехватывало дыхание, он вытряхнул из конверта маленький прямоугольник бумаги. И прочел отпечатанные на машинке слова:
Макензи!
Прошло уже много времени. Я скучаю по тебе.
В следующие выходные буду в хижине на случай, если ты захочешь встретиться.
Папа
Мак застыл, на него накатила волна дурноты, которая так же быстро перешла в приступ гнева. Он старался не вспоминать об этой хижине, а если все-таки вспоминал, то всегда с недоброй усмешкой. Если это чья-то шутка, то на редкость скверная. А подпись «Папа» делает ее просто отвратительной.
— Идиот, — пробормотал он, подумав о почтальоне Тони, веселом итальянце с добрым сердцем и полным отсутствием такта.
Как он вообще мог принести такой странный конверт? Па нем даже нет марки. Мак сердито затолкал конверт и записку в карман пальто и повернулся, собираясь начать скольжение в сторону дома. Порывы ветра подталкивали его в спину, и если на пути к ящику они мешали, то теперь, наоборот, помогали двигаться по скользкому льду в направлении дома.
Он благополучно прошел большую часть пути, пока не добрался до того места, где дорожка отлого уходила плево. Без всякого намерения он прибавил шагу, подошвы скользили, он чувствовал себя беспомощным, подобно утке, опустившейся на замерзший пруд. Отчаянно размахивая руками в надежде сохранить равновесие, Мак понял, что его несет прямо на единственное Дерево, растущее у дорожки, то самое, нижние ветви которого он обрубил несколько месяцев назад. И вот теперь оно было готово принять его в объятия, явно предвкушая небольшой реванш. Подумав об этом, он попытался шлепнуться на землю, решив, что лучше набить синяк на мягком месте, чем выковыривать занозы из лица.
Однако выброс адреналина подействовал на чувство равновесия, и Мак увидел, словно в замедленной съемке, как его ноги взлетают вверх, словно он угодил в петлю-ловушку среди джунглей. Удар пришелся в основном на затылок, и Мак затормозил у подножия дерева, которое как будто взирало на него с презрением и легким разочарованием.
Мир на мгновение почернел, во всяком случае, так почудилось Маку. Он лежал, оглушенный, и смотрел в небеса, морщась, потому что ледяной бисер сыпался на разгоряченное лицо.
— Ну и кто теперь идиот? — спросил он себя, надеясь, что никто его не видел.
Струи дождя затекали под пальто и свитер, и Мак понимал, что холод скоро проберет до костей. По-стариковски постанывая, он встал на четвереньки и только тогда заметил алый след, обозначающий его путь от места падения к месту окончательной остановки. Между тем тупая боль начала растекаться по затылку. Он инстинктивно потянулся к источнику боли, и рука окрасилась кровью.
Обдирая ладони и колени о шершавый лед и острый гравий, Мак наполовину полз, наполовину скользил, пока не выбрался на ровный участок дорожки. С немалым усилием он поднялся на ноги и побрел к дому, посрамленный силой льда и земного притяжения.
В доме Мак принялся стаскивать с себя одежду, но замерзшие пальцы слушались плохо. Он решил оставить промокшую, испачканную кровью одежду там, где скинул ее, у входной двери, и, продолжая стонать, двинулся в ванную осматривать раны. Не было никаких сомнений, что заледенелая дорожка одержала победу. Царапина на затылке сочилась кровью, несколько крошечных камешков прилипло к волосам. Как он и опасался, уже набухла изрядная шишка, она торчала, словно горб кита, вынырнувшего из океанских глубин.
Было не просто обработать рану, пытаясь при помощи карманного зеркальца разглядеть затылок, отражающийся тыльной стороной в зеркале ванной. Вскоре он оставил эту затею, будучи не в состоянии заставить руки двигаться в нужном направлении и не зная, какое из двух зеркал ему лжет. Однако, ощупывая голову, он сумел удалить самые крупные частицы налипшего мусора, пока ему не сделалось слишком больно, чтобы продолжать процедуру. Выхватив из аптечки какое-то снадобье для оказания первой помощи, он, как сумел, смазал рану, а затем обвязал голову банным полотенцем, проложив бинтом, который обнаружил в шкафчике. Бросив на себя взгляд в зеркало, он решил, что похож на матроса из «Моби Дика», и засмеялся, морщась.
Придется ждать возвращения Нэн домой, тогда ему будет оказана настоящая медицинская помощь: одна из привилегий, доступных мужу квалифицированной медсестры. Кроме того, чем хуже он будет выглядеть, тем больше получит сочувствия. За любое испытание полагается награда, если испытание было достаточно серьезным. Он проглотил пару таблеток обезболивающего, чтобы заглушить пульсацию в затылке, и поковылял к входной двери.
Мак ни на секунду не забывал о записке. Обшарив кучу мокрой и грязной одежды, он наконец нашел ее в кармане пальто, а затем направился обратно в кабинет. Отыскал в справочнике и набрал номер телефона почты. Как он и ожидал, трубку сняла Анни, начальница почтового отделения и хранительница чужих тайн.
— Привет, там поблизости, случайно, нет Тони?
— Привет, Мак, это ты? Узнала по голосу. — Конечно, она узнала. — Извини, но Тони еще не вернулся. Я только что разговаривала с ним по рации, он на полпути к Уайльдкэт и до тебя еще не добрался. Хочешь, я свяжусь и попрошу его позвонить тебе? Или что-нибудь ему передать?
— Это ты, Анни? — не смог удержаться он, хотя говорок уроженки Среднего Запада не оставлял никаких сомнений, — Прости, я сейчас был очень занят. Не услышал ни слова из того, что ты сказала.
Она засмеялась.
— Слушай, Мак, я знаю, что ты слышал каждое слово. Не вчера родилась. Что передать, если он все же вернется живым?
— На самом деле ты уже ответила на мой вопрос.
На другом конце провода помолчали.
— На самом деле я не помню, чтобы ты задавал вопросы. Что с тобой, Мак? По-прежнему куришь слишком много дури или ты делаешь это только по воскресеньям, чтобы церковная служба проходила быстрее? — Тут она захохотала, ужасно довольная своим незаурядным чувством юмора.
— Слушай, Анни, ты же знаешь, что я не курю дурь, и никогда не курил, и не собираюсь. — Естественно, Анни ничего такого не знала, но Мак решил не рисковать, ведь неизвестно, что она вспомнит из их разговора через денек-другой. Уже не раз ее чувство юмора делало буквально из ничего веселенькую историю, которая вскоре становилась «фактом». Он уже видел, как его имя добавляется в список тех, за кого надо помолиться. — Ну ладно, ничего страшного, я просто поговорю с Тони в другой раз.
— Ладно так ладно, ты лучше сиди дома. Знаешь же, старички вроде тебя с годами теряют чувство равновесия. Не хочу, чтобы ты поскользнулся и ушиб свою гордость. Если погода ухудшится, Тони может и вовсе до тебя не добраться. Мы в состоянии справиться со снегом, слякотью и темнотой, но сегодняшний град — это что-то! Самый настоящий вызов всем нам.
— Спасибо, Анни. Постараюсь не забыть твой совет. Потом поговорим. Пока.
Голова гудела сильнее, чем раньше, крошечный копер бил в ритме его сердца. «Странно, — подумал он, — кто же осмелился положить такое в наш почтовый ящик?» Болеутоляющее еще не подействовало по-настоящему, но приглушило тревогу. Он вдруг ощутил ужасную усталость. Положив голову на письменный стол, он, как показалось, всего на миг провалился в сон, прежде чем его разбудил телефонный звонок.
— А… алло?
— Привет, милый. Ты что, спишь?
Это звонила Нэн, голос ее звучал необычайно бодро, хотя ему показалось, что он слышит все ту же затаенную грусть, которая скрывалась под поверхностью любого их разговора. Она любила такую погоду не меньше, чем он. Он зажег настольную лампу, взглянул на часы и удивился, что пробыл в отключке так долго.
— Ага, извини. Кажется, немного вздремнул.
— Просто голос какой-то сиплый. У тебя все в порядке?
— Угу, — Хотя за окном было почти темно, Мак видел, что непогода не отступила. К толщине снежного покрова наверняка прибавилась пара дюймов льда. Ветви дерева склонились совсем низко, и он подумал, что какая-нибудь из них непременно сломается, если поднимется ветер, — У меня тут произошла небольшая стычка с нашей дорожкой, когда я выходил за почтой, но за исключением этого все в полном порядке. А ты где?
— Я все еще у Арлин, думаю, нам с детьми лучше и переночевать здесь. Кейт полезно побыть в кругу семьи… кажется, это помогает ей восстановить душевное равновесие, — Арлин звали сестру Нэн, жившую за рекой, в штате Вашингтон. — Погода такая, что лучше пока сидеть на месте. Надеюсь, к утру прояснится. Жаль, что мы не успели попасть домой до начала урагана, но что теперь говорить. — Она помолчала. — Как там дома?
— Ну, снаружи все сказочно красиво, но безопаснее смотреть на это из окна, чем гулять, уж ты мне поверь. Я и слышать не хочу о твоем возвращении домой в такую погоду. Никто никуда не едет. Сомневаюсь, что Тони сумеет доставит!. нам почту.
— А я думала, ты уже ее получил, — удивилась она.
— Нет, я думал, что Тони уже приезжал, поэтому вышел проверить. Но, — он колебался, глядя на записку, которая лежала перед ним на письменном столе, — почты еще не было. Я звонил Анни, она сказала, что Тони, может быть, вообще не сумеет подняться на наш холм, и лично я не собираюсь еще раз выходить из дома, чтобы выяснить, сумел ли он это сделать. Кстати, — быстро сменил он тему, чтобы избежать лишних расспросов, — как там Кейт?
Последовало молчание, затем долгий вздох. Когда Нэн заговорила, она понизила голос до шепота, и он понял, что супруга на другом конце линии прикрывает рот рукой.
— Если бы я знала, Мак. Говорить с ней — все равно что со скалой. Чего я только не делала, чтобы она отозвалась. Когда вокруг полно родни, она вроде бы немного высовывается из своей раковины, а потом снова прячется. Я просто не знаю, как быть. Все молюсь и молюсь, чтобы Папа помог нам отыскать способ достучаться до нее, но… — она снова помолчала, — такое впечатление, будто он не слушает.
Папой было у Нэн любимое прозвище Бога.
— Милая, я уверен, Господь знает что делает. Все еще образуется. — Эти слова не принесли ему ни малейшего утешения, но он надеялся, что они помогут успокоить тревогу, которая звучала в ее голосе.
— Я знаю, — вздохнула она. — Мне бы только хотелось, чтобы он поторопился.
— И мне тоже. — Это все, что сумел придумать Мак. — Ну, так вы оставайтесь ночевать, не рискуйте. Передай привет Арлин и Джимми, поблагодари от моего имени. Надеюсь, завтра увидимся.
— Хорошо, милый. Мне надо помочь остальным. Все суетятся в поисках свечей, боятся, что вырубится электричество. Тебе бы тоже не мешало об этом позаботиться. Свечи есть в подвале, а в морозильнике остались пирожки, их можно разогреть. Уверен, что у тебя все в порядке?
— Ну, больше всего пострадала моя гордость.
— Что ж, не обращай внимания, надеюсь, завтра увидимся.
— Хорошо, дорогая. Берегите себя. Позвони, если вам что-нибудь понадобится. Пока.
Какая глупость — говорить такое, подумал он, повесив трубку. Как будто он сможет помочь, если им действительно что-то понадобится.
Мак сидел и смотрел на письмо. Ему становилось больно, когда он пытался разобраться в какофонии тревожных чувств и туманящих разум образов — миллион мыслей проносился в голове со скоростью миллион миль в час. В итоге он встал, сложил записку и кинул в жестянку, после чего выключил свет.
Мак отыскал еду, которую можно было разогреть в микроволновке, прихватил подушку с одеялом и направился в гостиную. Взглянув на часы, отметил: только что началась программа Билла Мойера, любимая телепередача, которую он старался не пропускать. Мойер был одним из немногих людей, с кем Мак хотел бы познакомиться, блистательный и прямодушный, способный с неподражаемой прямотой выразить искреннее сострадание и к людям, и к идее. Один из сюжетов этого вечера был посвящен нефтепромышленнику, который вдруг начал заниматься добычей, ни много ни мало, воды.
Почти машинально, даже не отрывая взгляда от экрана, Мак протянул руку к краю стола, взял рамку с фотографией маленькой девочки и прижал к груди. Другой рукой он натянул до подбородка одеяло.
Вскоре комната наполнилась похрапыванием. Голубой экран показывал сюжет про выпускника средней школы в Зимбабве, которого избили за антиправительственные высказывания. Однако Мак уже сражался со сновидениями: возможно, хотя бы сегодня ему не приснятся кошмары, возможно, будут только сны о заледенелой дорожке и о силе тяжести.
