Глава пятая 5 страница

 

Еще немного об этом. В реформаторских храмах читаются проповеди, предназначенные для укрепления христиан в их

 

Cerfitudo salutis (лат.) — уверенность в спасении — прим. пер.

 

 

 

 

 

=%1

 

От homo religiosus к homo ceconomicus

 

новой вере. Те, кто рискнул ее пропагандировать, не ожидали других последствий и не преследовали другой цели. Между тем, необходимость борьбы и эволюция учений вовлекают их в бизнес и экономику68. Таким образом, «дух капитализма» является невольным, но необходимым следствием протестантской дисциплины. Чисто философские или идеологические принципы не придали бы подобной закалки этим торговцам и ремесленникам, не смогли бы их сделать «осознающими сами себя святыми». Только этика, закрепленная в религии, имеет такие психологические преимущества и вызывает такие стойкие изменения, в чем был убежден Вебер. Послушаем его: «Психологические преимущества содержит не этическое учение религии, а этическое поведение, которое им определяется. Эти преимущества, в соответствии с благами спасения, [с тем, что под этим подразумевает религия] составляют свой специфический «этос» в общественном смысле этого слова. Для пуританства это поведение было образом жизни, методически и рационально доминированным, который в данных условиях проложил дорогу современному «духу капитализма». Во всех пуританских деноминациях эти психологические преимущества были связаны с «конфирмацией» христианина перед Богом в смысле уверенности в спасении; в рамках пуританских сект они были направлены на «аттестацию» перед людьми в смысле общественного подтверждения самого себя. Оба эти аспекта дополняют друг друга своим действием в одном и том же направлении. помогая тем самым родиться «духу» современного капитализма из особого этоса, то есть из этоса современной буржуазии»'^

 

Эти утверждения, такие формальные, но вместе с тем, и такие проникновенные, взволновали меня, когда я в первый раз их прочел. Глядя на заходящее солнце, я думал о времени, когда они пришли на ум автору, сопровождаемые раскатами войны. Не описывал ли он человечество, приближающееся к своему концу? Этот конец тогда казался революцией, «тревогой», подобной той, которую испытывает человек, когда задается вопросом, будет ли он спасен историей, изменяющей свой ход, и, между тем, бросается в нее, как если бы он был в ней уверен. Но мысль Вебера разворачивается на фоне ностальгии, еще более строгой, чем прошлое, о котором он говорит, существующее уже лишь в своих исчезающих следах.

 

 

 

 

 

=%2 Машина, творящая богов

 

Между тем, можно было бы сказать, что те героические черты пуритан, которые Вебер как человек уважал, ему как ученому неприятны. По правде сказать, он меньше значения придает их борьбе и мученичеству за веру на земле Европы, чем их героизму в лавках и банках. Но как и особенно зачем это нужно разделять между собой? Покров наброшен на политическую, а шире, на общественную сторону деятельности этих «святых», пример которой дает английская революция, позволяя нам видеть только пуританнина, выполнявшего свою скромную профессиональную работу под оком «сурового и непостижимого» Бога. Фактом остается то, что автор оказывается очень удивленным тем, что его открытие осталось в определенном отношении непризнанным и непонятым. А именно, в том, что этическое учение с помощью тех психологических преимуществ, которые оно предоставляет индивидам, определяет их поведение и экономический порядок.

 

«Между тем, — пишет Вебер, — в той мере, в какой эти преимущества производят результат, направление в котором он заставляет себя ощутить и которое часто расходится с учением теологов (для них просто учением), обусловливает то, что эта этика производит независимое воздействие на поведение, а тем самым и на экономику. Стоит ли признаться, что это единственный пункт моего эссе, который, я бы надеялся видеть вовсе не пропущенным в молчании?»71

 

В молчании, которое рискует затянуться, если не увидеть здесь основного постулата этой социологии. Он служит тому. чтобы подготовить почву для психологического объяснения, я надеюсь теперь уже очевидного, но не принимающего в сознании Вебера систематической формы. Порожденное наблюдением и анализом, такое объяснение обладает именно той степенью правдоподобия, которой мы позволяем его наделять. В то же время, понятно, что однажды великие инновации реализуются, решение проблемы спасения находится, сектантский энтузиазм снова падает, а преимущества поиска спасения сменяются поиском просто преимуществ. Вместо благодати ищут пользу. Человек, лишенный своего религиозного призвания, заботится в первую очередь об экономической конкурентоспособности и преуспевании в мирской сфере. Главное в данном случае — это возврат к прежнему состоянию. В конце концов смысл спасения переворачивается. В религии оно представляет собой цель человеческой жизни. Вне религии оно становится ее средством. Тогда рождается «в народном воображении Робинзон Крузо, изолированный homo сесопо-

 

 

 

 

 

=%3

 

Общество одиночек

 

micus, продолжающий сверх всего свою миссионерскую деятельность. Так снова обнаруживает себя образ беньяновского пилигрима^, поспешно пересекающего эту Ярмарку Тщеславия и поглощенного уединенными духовными исканиями Царствия Небесного»''. В данном случае — ярмарку товаров. И человек, освобожденный от груза страстного стремления обрести свое царство, прежде, как предполагалось, мрачный в своей крайне аскетической жизни и полный тревог, становится товаром среди других. Таково, собственно, современное лицо предопределения.

 

ОБЩЕСТВО ОДИНОЧЕК

 

Как определить момент, когда закончилась протестантская мечта и начался кошмар капитализма? Маркс, конечно, произносит торжественную обвинительную речь, изобличающую виновность капиталистов. Распространяя повсюду горький и пагубный яд наживы, они развратили женщин, детей и тружеников. Более того, они обострили у всех самые низкие инстинкты, ввергли каждого человека в моральный и сексуальный промискуитет, в порок потребительства, чтобы превратить его в товар. Стоит ли говорить о несомненной обоснованности всякого обвинения рабочими капиталистов, о ценности элементарной справедливости.

 

Но слова Макса Вебера, даже (и особенно!) если они не правдивы, восстанавливают невинность этих святош от капитала, преданных телом и душой своему делу. Он наводит блеск на корни прошлого, когда благородные пуритане — вспоминаются благородные дикари из литературных произведений — осуществляют на практике строгие и действенные добродетели, прославляющие их собственного бога. Святые, которые, сами того не желая, готовят рождение в Европе экономики и цивилизации разума. Что бы мы ни думали о его теории — дух капитализма отлоняется от поисков спасения, — она таит в себе многочисленные выводы о психологической сложности современного общества. Поскольку, указывает Вебер. оно запрещает всякое удовольствие, любое праздное использование своих сил и времени. Человек должен отказаться от всякого удовлетворения, которое могли бы принести богатство, чувства, искусства. Ему предписано ставить свое существование в зависимость от профессии, а не наоборот.

 

' Джон Беньян (1628-1688) — английский писатель, автор романа •Путь паломника», в котором дано образное описание Ярмарки Тщеславия. впоследствии заимствованное Теккереем.

 

 

 

 

 

=%4 Машина, творящая богов

 

Людям удается приноровиться путем сублимации, которая преобразует эгоистические, чувственные стремления в стремления интеллектуального, практического или этического порядка. И именно от этих последних они ждут полного удовлетворения, подобно тому, как художник, который все свое существование посвящает созданию своего произведения, как исследователь, живущий лишь надеждой открытия, как борец, посвятивший себя какому-то делу. Таким образом, речь идет о человеке, полностью увлеченном одной единственной идеей и абсолютно поглощенном одной задачей, исключающей все остальное. Фрейд подчеркнул значение сублимации, о которой пишет: «Никакая другая техника жизненного поведения не привязывает индивида прочнее к реальности, или, по крайней мере к той части реальности, которую составляет общество и к которой нас неотвратимо влечет готовность доказывать значимость труда. Возможность переноса нарциссических, агрессивных и даже эротических составляющих либидо в профессиональную деятельность и в социальные отношения, которые она в себе заключает, придает этой последней значение, которое ни в чем не уступит значению факта ее необходимости для индивида, чтобы поддерживать и оправдывать свое существование в лоне общества»'3.

 

Этот замечательный отрывок заставляет нас предположить, что это происходит и в пуританских сектах, и в культуре капиталистических предпринимателей. Так как, если уж идти до конца, они тоже и в особенности должны жертвовать той радостью, что доставляют общественные отношения, в которые они вложили свои личные инстинкты и общественные побуждения. Таков метод протестантизма: сублимация ради сублимации. Следовательно, все остальное — развлечения, беседы с друзьями, семейные радости — все это превращается в искушения высших сил зла. Во избежание этого протестантская этика требует от человека изоляции от себе подобных, либо чтобы отдаться профессиональному «призванию», либо чтобы причаститься — так баптисты и квакеры были убеждены, что входят в прямой контакт с божеством. Когда наши науки говорят, что люди живут в обществе, чтобы работать, защищаться, максимизировать свою полезность, выживать, а не для того, чтобы общаться и быть счастливыми вместе, они современным языком выражают этику высшего зла. Во всяком случае, Раймон Арон великолепно описывает последствия этого: «Это психологическое следствие тео-

 

Общество одиночек

 

 

 

=%5

 

логии благоприятствует индивидуализму. Каждый одинок перед лицом Бога. Смысл единения с близким и становления по отношению к другим ослабляется»74. Я не мог бы сказать, что он ослабляется. Но, несомненно, он сочетает коллективное подчинение с личной инициативой, которые совместно стремятся к самому высокому пределу.

 

Итак, именно коллективная сублимация позволяет преобразовать постоянное одиночество в мотивацию служения профессиональному преуспеванию, более сильную, чем объединение с другими. Она объясняет то, что происходит, когда «дух капитализма» проявляет себя, и облегчает его реализацию. Однако мы скользим по поверхности, говоря, что сублимация приводит к очищению, преобразованию инстинктивных и социальных стремлений индивидов для адаптирования их к какой-то высокой и плодотворной деятельности. Мы глубже проникнем в действительность, если признаем также и существование некоего особенного чувства: делать испытание из самых обычных и естественных вещей, которые нас окружают. В своем Философском исследовании о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного, Э. Бёрк так писал об этом: «Все, что каким-либо образом способно вызвать представления о страдании и опасности, то есть все, что с какой-либо стороны страшно, либо затрагивает страшные темы, либо действует страшным, доходящим до ужаса образом, есть источник возвышенного, то есть вызывает самое сильное волнение, которое сознание способно воспринять».

 

Без сомнения, одиночество является наиболее завершенной формой современного отказа от всякой радости в отношениях с другим и, следовательно, именно здесь потребность в ней утверждается наиболее явным образом.

 

Именно поэтому, как мне кажется, коллективная сублимация придает смысл проявлениям, которые Вебер приписывает распространению духа капитализма. Обратимся к фактам. Прежде всего парадокс. Протестантские секты и конфессии, родившиеся из раскола, наивысшего религиозного преступления, требуют от своих членов более суровой жизни, чем обычно. Они требуют от них постоянной вовлеченности и доказательств верности во всех областях, вплоть до самых интимных. Лица, принятые в сообщество, должны обладать особыми качествами, подвергнуться своего рода инициации и вести бесцветно добродетельную

 

 

 

 

 

=%6 Машина, творящая богов

 

жизнь, чтобы оправдать свою принадлежность к сообществу. То, что определяет их вовлечение в среду избранных, представляет собой «харизму состояния благодати», светящуюся сквозь энергию их веры.

 

«Можно видеть, — пишет Вебер, — что, если речь идет об авторитете или принадлежности к самому сообществу, харизматический характер не упускался из вида. В армии Кромвеля святые принимали причастие только у тех, кто был религиозно квалифицирован, солдат отказывался идти в огонь по приказу офицера, если тот не принадлежал к тому же священному сообществу, что и он сам. По крайней мере у баптистов и в деноминациях, которые происходят от них, требовалось, чтобы братский дух первых христиан царил среди их членов. Среди сект многие строжайше запрещали всякое обращение в государственные суды, а взаимопомощь в случае бедствия считалась долгом»'3.

 

Примечательно, до какой степени эти апостолы, эти убежденные люди сливались в своем сообществе, безропотно повиновались своему долгу молитвы, поддержки, приговора. Некоторые называли себя детьми Отца, в знак взаимной любви величали друг друга «братьями» и «сестрами». Но при этом то же самое сообщество запрещало им находить покой в своих рядах и удовольствие в общении со своими близкими. Оно отказывало им во всем, что упрочивает и украшает как совместную жизнь, так и культ, посвященный божеству и святым предметам. В свете этого адептам нельзя не отрешиться от всякого искусства, которое могло бы превратить общественные отношения в самоцель. Протестантизм требовал от них, писал Вебер, «не целомудрия, к которому принужден монах, а пребывания вне сферы любого эротического «удовольствия»; не быть бедными, а избегать наслаждения своими доходами и воздерживаться от радостного феодального выставления напоказ богатства; не погребать себя в монастырях, но всегда бдительно, рационально вести себя, контролировать; то есть отказаться поддаваться чарам красоты, мира, искусства, людей и личным чувствам»'.

 

Под этим углом зрения сублимация является коллективной не только потому, что она требует сотрудничества всех, но и потому, что она изменяет объект. Допустив перенос инстинктивных составляющих индивида на общество, она подразумевает теперь от

 

Общество одиночек

 

 

 

=%7

 

каз и от самого общества в пользу чисто экономической деятельности. Итак, истинное завершение этой сублимации, ее видимое воплощение представляет собой эгоистический интерес, возведенный в добродетель. Таким же образом пуританин с религиозной точки зрения оценивает себя через свой неустанный труд. Менее всего в профессиональной сфере ему предписаны чувства дружбы и верности, даже милосердия. В результате странного поворота отсюда вытекает «опустошение веры» с проникновением в профессиональную сферу, отодвигающее в сторону христианские ценности.

 

*К примеру, — указывает Вебер, — оно особенно проявляется в английской пуританской литературе в виде примечательно часто встречающихся предостережений против веры во взаимопомощь, в человеческую дружбу. Даже сам добрый Бакстер советует не доверять самому близкому другу, а Бейли в соответствующих выражениях рекомендует не верить никому, никому не поверять ничего, что могло бы скомпрометировать. Единственно возможное доверенное лиио это Бог»".

 

Несомненно, христианская религия хочет видеть себя религией любви. И протестант как добрый христианин повторяет: «Возлюби ближнего своего как самого себя», но понимает это наоборот, любя себя самого как своего ближнего. То есть любит очень слабо. подспудно питая сильную ненависть, как питают ее к своему ближнему, который может быть врагом, католиком, заклейменным званием паписта, чужим по отношению к секте или же конкурентом в профессиональной деятельности. Помимо этого, само собой разумеется, очень важен расчет, то количество любзп. которое каждый должен дать или получить. И которое подчеркнуто выражается временем или деньгами, короче говоря, филантропией. Культ любви, не адресованный никому, угоден Богу и «приобретает абсолютно объективный, безличный вид эффективного служения в интересах рациональной организации социаль-

 

—о

 

ного универсума, который нас окружает»'.

 

Глубокое безразличие по отношению к ближнему, доходящее иногда до презрения, таково условие, благоприятствующее экономическому соперничеству и индивидуальному преуспеянию. Предприниматель не стеснен ни семейной, ни потомственной солидарностью, ни лояльностью по отношению к единоверцам. Связанный принадлежностью к секте или конгрегации, вне ее каждый волен отделиться и идти к своей собственной цели. Под действием непоколебимого убеждения он избегает удовлетворения, - С москобичн

 

Машина, творящая богов

 

 

 

=%8

 

которое приносят отношения с другими, человеческий мир. И он отворачивается от них, чтобы предпочесть довольство, проистекающее из отношений с миром вещей79. Это объясняет, почему тема одиночества находит свое высшее выражение в литературе Соединенных Штатов Америки. Ни благословение, ни проклятие не должны быть предметом искания или избегания, амери-

 

on

 

канцы видят в них просто судьбу человека.

 

Здесь, несомненно, кроется один из источников той расчетливой и внешне гостеприимной общительности, на фоне безразличия, которые можно встретить еще в наши дни в странах протестантской традиции. Она позволяет поддерживать социальные отношения, не принимающие во внимание личностной уникальности. Личности ранжируются по общим категориям, согласно заранее предусмотренным нормам. Эта манера заранее избегать всякого риска быть счастливым, который предполагается совместной жизнью, приводит сознание человека в соответствие с реальностями экономики. Более того, это обеспечивает объективный способ повышения роли государственной и предпринимательской бюрократии, которая тем больше будет сама собой, «чем лучше она реализует особое качество, которое считается ее добродетелью, а именно, исключение при выполнении общественных функций ненависти и всех личных эмоциональных компонентов, особенно всех тех иррациональных элементов, которые невозможно было бы предвидеть»81.

 

Более важным мне кажется долговременный результат, и он нам известен. Способ, которым протестанты связали поиски благодати с профессиональной этикой, уникален. Так, они придали религиозную значимость миру в качестве объекта рациональной экономической практики, соответствующей воле некоего трансцендентного Бога. А по мере того, как эта практика распространяется и торжествует, обязывая человека жить в согласии со своим разумом, она, в конце концов, удаляет Бога и делает его посторонним этому миру. Подобно тому как земля вращается и каменеет, хотя мы этого не осознаем, так и мир, а в результате и общество, которое построили протестанты, отвернулось, без их ведома, от божества, обитавшего в нем. А заодно и от страсти, и от этической благодати, от личной веры, которые создали современность. А потом покинули ее82.

 

Порядочен, как гугенот

 

 

 

=%9

 

ПОРЯДОЧЕН. КАК ГУГЕНОТ

 

Комментируя работу Вебера, итальянский философ Грамши спрашивает себя: «Каким образом и почему распространяются концепции мира?»83. Начав размышлять о широте проблемы, не решаешься приступить к ней. Трудность состоит скорее в изобилии доводов, объясняющих это распространение, чем в их дефиците. Однако, можно думать, что если «дух капитализма» победил сопротивление и распространился, то только благодаря влиянию, оказываемому «невидимой Церковью» сект и вызванным имитациям. В итоге, это распространение обязано суровому и упорному стилю жизни пуритан. Прежде чем приступить к этому аспекту проблемы, важно напомнить насколько подтверждают это наши исследования. Так как можно предположить, что меньшинство, лишенное физических и экономических средств, инакомыслящее и, сверх того, отвергнутое, не имеет другой опоры, кроме силы своих убеждений и способа их выражения. Тем самым, оно вынуждено усвоить твердый стиль, полный повторений и соответствия между тем, что оно говорит и что делает. Оно создает напряжение и конфликты, способствующие тому, чтобы поставить под вопрос господствующие концепции, благоприятствуя инновации в целом.

 

Всей совокупностью экспериментов мы доказали, что меньшинство изменяет суждения и аттитюды большинства, выражая свою точку зрения настойчиво и даже сурово. Ему даже удается изменить восприятие цвета предмета, например, если оно утверждает самым настойчивым образом, что он зеленый, тогда как все его видят голубым. Итак, ему удается заставить разделить мнение, которое априори кто угодно сочтет абсурдным. Благодаря своему стилю меньшинство имеет возможность оказывать более длительное и более глубокое влияние, чем большинство. Есть основание полагать, что инновации глубже проникают в человеческую психику, чем конформные реакции и привычки. Зато, и этому нас тоже учат эксперименты, как только меньшинство становится колеблющимся и ненастойчивым, оно теряет свою власть и не оказывает больше никакого влияния. Не нужно долгих размышлений над фактами, чтобы сказать, что, чем больше оно настаивает на своей точке зрения и выражает ее в любых обстоятельствах, чем более интенсивен провоцируемый им конфликт, тем больше у такого меньшинства шансов изменить менталитет и обратить в свою веру членов группы. Напротив, часто

 

 

 

 

 

К оглавлению

 

=&0

 

Машина, творящая богов

 

 

 

случается, что компромисс ослабляет его, а уступка роняет в глазах других.

 

Я не хочу создавать из этого философию, так как всегда нужно брать в расчет конкретные ситуации, но настойчивость — это ключ, открывающий меньшинству ментальные и физические двери социального мира. И это несмотря на нерешительность и враждебность, которую по отношению к нему постоянно проявляют. Во всем этом проявляется лишь определенный стиль поведения и самовыражения, очевидный знак призвания, предназначенный для того, чтобы произвести впечатление, придать форму идеям и убеждениям, вызвать определенную дозу уважения, если не восхищения. Итак, выясняется, что убежденность, которую обнаруживают пуритане, во многих отношениях подобна той, которую мы изучали в лабораториях и в полевых исследованиях. В каждом случае она свидетельствует о связи различных — экономических, политических, религиозных аспектов этих меньшинств существования, не поддающегося отклонениям. Можно подумать, что не иначе, как читая Библию, они переняли у евреев эту «твердолобость», о которой она говорит. Мы видим секты, упорствующие в своей одинокой решимости, которая должна показаться либо безумной, либо скандальной, применить в деловой сфере те же самые правила, которые существуют в религиозной и моральной жизни. Так, как если бы любая реальность должна была им подчиняться, и она бы им подчинялась. В этом пренебрежении к реальности, то есть к обычному поведению и его правилам, есть столько же самоуверенности, сколько и осознания безвыходности ситуации, когда невозможно свернуть с дороги, проложенной верой. Ведь именно поэтому баптисты и квакеры, например, начинают соблюдать свои коммерческие обязательства с удивляющей скрупулезностью. И это идет вразрез с обычаями общества, где деловые люди привыкли не держать слово, обманывать в весе и цене, не платить своих долгов и т. д. Между тем, такое соблюдение обязательств не только не отягчало греховность, порожденную практикой торговли, имея в виду достижение божественной милости, но и упрочивало связь между членами невидимой конгрегации.

 

«В общем, — пишет Вебер, — принадлежность к какой-нибудь секте была для человека эквивалентом сертификата этической зрелости: в частности, это свидетельствовало о его порядочности в делах, в отличие от принадлежности к i-Церкви". в лоне

 

Порядочен, как гугенот

 

 

 

=&1

 

которой все «рождены» и которая распространяет свою милость как на право, так и на беззаконие»8'.

 

До такой степени, что «обязательство», которое должено было бы ставить сектантов в невыгодное положение по отношению к их конкурентам, которым позволено все, становится «фактом», оборачивающимся в их пользу. Многие начинают обращаться в банки и коммерческие структуры, принадлежащие пуританам, так как прочие не давали подобных гарантий относительной честности. Ничего удивительного в том, что их психологические преимущества поддерживались преимуществами экономическими. Жорж Фоке говорил, что люди приходили к ним «в той же мере, в какой Друзья вдвое увеличивали торговлю любому из своих соседей»86. Очевидным парадоксом представляется убеждение, что честный человек может заработать больше денег, чем остальные. Но в этом может быть и состоит секрет его сильнейшего соблазна. Полностью противореча благоразумию тысяч людей. он говорит языком человеческих эмоций. Он выражает желание «очистить» и сделать добродетельными занятия, всегда считавшиеся нечистыми и грешными. Решительно применяя этическое правило «честность есть лучшая политика» к тому, что, кажется, должно его исключать, пуритане одновременно отвечают на это желание и обеспечивают себе превосходство. Заметьте, превосходство жизненно важное для «вечного меньшинства, которому так требуется уверенность в себе» '. И которое своим успехом оказывает влияние как на своих сторонников, так и на противников, вынужденных следовать его примеру. До такой степени, что дух капитализма распространяется за границы пуританского сообщества, пока не становится общим. Если практика честных и фиксированных цен позволяет увеличить клиентуру и округлить состояние, да здравствует честность! Вот что порождает обстановку, благоприятную для кредита и обменов, особенно денежных. Доверие необходимо. Оно облегчает и ускоряет ход дел, становясь качеством партии буржуазии: 'Известно, — напоминает Вебер. — что баптисты всегда выдвигали притязания на честь возведения такого отношения в принцип. Несомненно, универсальна вера. боги которой благословляют богатством того, кто сумел им угодить либо путем жертвы. либо образом действия. Если протестантские секты и не были на самом деле единственными, кто осознанно связал эту идею с типом религиозного поведения, что соответствовало зарождению

 

 

 

 

 

=&2

 

Машина, творящая богов

 

 

 

капитализма: honnesty is the best policy", тем не менее они были единственными, кто придал этой идее продолжительность и

 

 

связность».

 

Это лишь один из примеров. Мне кажутся характерными инновации, изобретенные сектами, и та настойчивость, с которой они распространялись. Соединяя их в образцовую систему действий, соответствующую их ценностям, пуритане изменили, как говорится, правила игры. А посредством этого и саму игру, другими словами, общество вокруг себя. Без преобразования этих ценностей в действия, подразумевающие экономические последствия доктрины Кальвина, невозможно объяснить ее необычайное воздействие на капиталистические начинания и метод, которым они проводились. Но как только совершилась мутация, средству спасения приходит конец. Капитализм существует, а «дух», вдохновивший его, исчезает. Больше не нужно следовать его этическим максимам, он может функционировать, применяя их в виде технических, рациональных рецептов. Таким образом, то, что объявлялось поиском благодати и внутренним призванием, стало, во имя успеха, принуждением и внешним делом, которое обязывают исполнять.

 

От этой эпопеи со спасением, где разбилось столько душ, нам остались только полустертые воспоминания. Победивший капитализм отвернулся от своего прошлого, и то, что началось верой людей, продолжается механикой вещей. «А представление об исполнении свого долга посредством труда отныне неотступно преследует нас в нашей жизни, как некий призрак исчезнувших религиозных

 

OQ

 

верований». Это слишком слабо сказано, так как сами эти верования стали бизнесом для сект и церквей, соперничающих в богатстве и конкурирующих на рынке веры, как, например, в Соединенных Штатах. На этом мы прекращаем объяснение происхождения капитализма и инновации в целом в современном обществе. Знать, как она функционирует и воспроизводится для того чтобы существовать дальше9, это отдельный вопрос.

 

ЭТО НЕ ИЗ ОБЛАСТИ ПСИХОЛОГИИ

 

Можно сказать, священная история! А чему здесь удивляться? Несмотря на повторяющиеся ссылки на науку, значение «Про-