Произвольное внимание

Внимание произвольное, или искусственное, есть продукт искусства воспитания, дрессировки, увлечения чем-либо. Оно привито ко вниманию непроизвольному, или естественному, и из него черпает условия для своего существования, подобно тому, как привитая ветвь питается за счет ствола растения. В непроизвольном внимании объект действует с помощью внутренних присущих ему свойств в произвольном же внимании субъект действует с помощью внешних, т. е. добавочных сил. Здесь цель является не в силу случайности или обстоятельств; она составляет предмет желания или выбора, ее принимают или, по крайней мере, ей подчиняются; необходимо приспособиться к этой цели, найти средство для поддержания внимания, вследствие чего состояние это всегда сопровождается чувством некоторого усилия. Максимумы внимания непроизвольного и произвольного представляют две совершенные антитезы: в одном, случае требуется наибольшее притяжение, в другом — наибольшее, сопротивление. Это два противоположных полюса, между которыми лежат всевозможные ступени до точки, где, по крайней мере, в теории, обе формы сливаются друг с другом.

Хотя предметом изучения для психологов почти исключительно служило произвольное внимание, хотя для многих из них им только и исчерпывается весь вопрос о внимании, тем не менее, механизм его исследован от этого не лучше. Чтобы познакомиться с ним, мы намерены проследить, каким путем образуется внимание, начертать его генезис; затем мы займемся изучением связанного с ним чувства усилия и, наконец, явлений задержки, которые, по нашему мнению, играют капитальную роль в механизме внимания.

I

Процесс, с помощью которого составляется произвольное внимание, сводится к следующей единственной формуле: искусственно сделать привлекательным то, что по природе непривлекательно, придать искусственный интерес вещам, которые сами по себе неинтересны. Слово «интерес» я употребляю в смысле вульгарном, соответствующем перифразе: то, что побуждает ум к деятельности. Но ум побуждается к деятельности только приятным, неприятным или смешанным воздействием на него предметов, т.е. аффектами. Только здесь чувства, поддерживающие внимание, приобретены, добавлены и не могут быть названы непроизвольными, как в первоначальных проявлениях внимания. Все сводится к отысканию действительных двигателей; если они отсутствуют, то произвольное внимание не может состояться.

Таков процесс в общих чертах, но на практике он видоизменяется до бесконечности.

Наиболее понятным является генезис внимания при изучении детей и высших животных. Лучшими примерами будут наиболее простые.

В первый период своей жизни ребенок способен лишь к не произвольному вниманию. Его глаза останавливаются только на блестящих предметах, на лице матери или кормилицы. К концу третьего месяца он исследует поле зрения, постепенно останавливая свой взгляд на предметах менее и менее интересных (Прейер). То же происходит и с остальными чувствами; переход совершается от предметов, наиболее ему близких, к предметам, наименее его касающимся. Остановка взгляда, переходящая впоследствии в интенсивное внимание, проявляется во внешности более резко выраженным сокращением некоторых мускулов. Внимание сопровождается известным аффектом, который Прейер называет «эмоцией удивления». На высшей своей ступени это состояние производит временную неподвижность мускулов. По мнению доктора Сикорского, «удивление или скорее эмоция, сопровождающая психический процесс внимания, наиболее характеризуется временной задержкой дыхания; явление это бросается в глаза человеку, привыкшему к ускоренному дыханию детей». Нет почти возможности указать момент первого появления воли. Прейер думает, что он совпадает с пятым месяцем, являясь в форме импульса; как задерживающая способность воля проявляется значительно позже.

Пока психическая жизнь остается еще в периоде попыток (periode d'essai), внимание, т.е. переход мысли от одного предмета к другому, определяется только их притягательной силой. Зарождение произвольного внимания, состоящего в способности удерживать мысль па предметах непривлекательных, может быть вызвано лишь насильственно, под влиянием воспитания — все равно, исходит ли оно от людей или от вещей. Воспитание, привитое людьми, более заметно, но существует не одно оно.

Ребенок отказывается учиться читать; он не в состоянии сосредоточить свой ум на буквах, для него непривлекательных, но он жадно всматривается в картинки, которые находит в книге. «Что изображают эти картинки?» На это отец отвечает: «Когда ты научишься читать, книга тебе об этом скажет». После нескольких подобных разговоров ребенок покоряется; сначала он вяло берется за дело, потом привыкает и, наконец, проявляет усердие, которое приходится уже умерять. Это пример генезиса произвольного внимания. К желанию естественному, прямому пришлось привить желание искусственное и косвенное. Чтение есть процесс, не имеющий непосредственного интереса; но оно имеет интерес посредствующий; этого достаточно - ребенок втянулся в работу, первый шаг сделан. Другой пример я заимствую у Переца. «Однажды шестилетний ребенок, обыкновенно крайне рассеянный, уселся по собственному побуждению за рояль, чтобы проиграть мотив, нравящийся его матери; упражнение его продолжалось более часа. Тот же ребенок, когда ему было семь лет, видя, что брат его занят исполнением каникулярных работ, сел в кабинете отца. «Что вы делаете здесь?» — спросила няня, удивленная, что застала его в этой комнате.— «Я пишу страницу по-немецки,— отвечал ребенок,— правда, это не особенно весело, но мне хочется сделать приятный сюрприз маме». Еще пример генезиса произвольного внимания, привитого на этот раз к чувству симпатии, а не эгоизма, как в первом примере. Ни рояль, ни урок немецкого языка не возбуждают внимания непроизвольного, они вызывают внимание и приковывают его к себе с помощью заимствованной силы.

Везде при возникновении произвольного внимания замечается с бесчисленными вариациями все тот же механизм, приводящий к полному успеху, к успеху половинному или же к неудаче: берутся естественные двигатели, отклоняются от прямой их цели и употребляются (если возможно) для достижения другой цели. Искусство пользуется природными силами для осуществления своих задач, и в этом-то смысле я называю такую форму внимания искусственной.

Не задаваясь перечислением различных двигателей, которыми пользуются искусственно, чтобы вызвать и упрочить произвольное внимание, т. е. как уже сказано, придать намеченной цели деятельную силу, не присущую ей самой, я должен отметить в образовании произвольного внимания три последовательных периода.

В первом периоде влияние воспитателя простирается только на простейшие чувства: он действует на чувство страха во всех его формах, на эгоистические стремления, пользуется привлекательностью наград и влияет на нежные и симпатичные эмоции, на врожденную любознательность, составляющую как бы умственный аппетит, встречающийся у всех в известной, хотя бы и слабой степени.

Во втором периоде искусственное внимание вызывается и под­держивается чувствами вторичного образования: самолюбием, со­ревнованием, честолюбием, интересом в практическом смысле, чув­ством долга и т. д.

Третий период — период организованного внимания: внимание вызывается и поддерживается привычкой. Так, ученик, сидящий в классной комнате, работник, трудящийся в мастерской, чиновник, занимающийся в канцелярии, купец, сидящий за прилавком, по большей части охотно выбрали бы для себя иные местопребывания; но под влиянием самолюбия, честолюбия, интереса у них создалось прочное влечение к указанным занятиям. Выработавшееся внимание стало второй натурой, задача искусства выполнена. Достаточно очутиться в известных условиях, известной среде, чтобы все остальное последовало само собой; внимание вызывается не столько причинами, принадлежащими настоящей минуте, сколько накоплением причин предшествовавших. Двигателям первичным сообщилась сила двигателей естественных. Субъекты, не поддающиеся воспитанию и дрессировке, никогда не достигают этого третьего периода; у них произвольное внимание является редко, урывками и не может войти в привычку.

Нет надобности подробно доказывать, что у животных переход от внимания непроизвольного к произвольному происходит точно так же под влиянием воспитания, дрессировки; но здесь воспитатель располагает для воздействия только ограниченным числом простых средств. Он действует с помощью устрашения, лишения пищи, насилия, кротости, ласки и, таким образом, достигает того, что у животного являются привычки, и оно с помощью искусственных средств становится внимательным. Между животными точно так же, как и между людьми, есть способные к воспитанию и строптивые.

«Воспитатель обезьян,— говорит Дарвин,— покупавший их в и зоологическом обществе по пятидесяти рублей за экземпляр, предлагал двойную плату за право удерживать обезьян в течение нескольких дней у себя, чтобы сделать, из них выбор. Когда его спросили, каким образом он узнает в такой короткий срок, будет ли данная обезьяна хорошим актером, он отвечал, что все зависит от способности их ко вниманию. Если в то время, когда говорят с обезьяной или объясняют ей что-либо, внимание ее легко развлекается мухой, сидящей на стене, или каким-нибудь другим пустяком, то такое животное вполне безнадежно в смысле дрессировки. Когда пытались с помощью наказания заставить невнимательную обезьяну повиноваться, она становилась норовистой, между тем как, напротив, внимательная обезьяна всегда оказывается способной к дрессировке».

Резюмируя сказанное, мы видим, что нашли в корне внимания лишь аффективные состояния, притягательные или отталкивательные стремления. Для непроизвольной формы не существует других причин. Для формы произвольной причины те же, но чувства более сложны, более позднего образования, опытные производные от первоначальных стремлений. Попробуйте в то время, когда произвольное внимание находится еще в периоде генезиса, пока оно еще не организовалось, не утвердилось под влиянием привычки, отнять у ученика самолюбие, соревнование, страх наказания; попробуйте обогатить коммерсанта и рабочего, дайте чиновнику пенсию с первых дней его карьеры, и все внимание их к непривлекательной работе исчезнет, потому что нет более того, что вызывало и поддерживало его. Я согласен, что этот генезис очень сложен, но он соответствует действительности. Если верить большинству психологов, можно подумать, что произвольное внимание, единственно для них существующее, хотя и представляющее форму производную и приобретенную,— устанавливается сразу. Оно подчиняется мною высшему авторитету. Я даю его или отнимаю по желанию, я направляю его поочередно на различные точки, я сосредоточиваю его на одном пункте так долго, как только может продолжаться усилие моей воли. Если это описание не условно и не фантастично, если автор вывел его из собственного опыта, я могу только восхищаться им. Но, по правде говоря, надобно быть лишенным всякой наблюдательности или же ослепленным предрассудками, чтобы не видеть, что произвольное внимание в своей устойчивой форме есть состояние, трудно сохраняемое, и что многим не удается достигнуть его.

Тем не менее, если, как мы старались это доказать, высшая форма внимания есть дело воспитания, полученного нами от наших родителей, учителей, от окружающей нас среды, дело того воспитания, которое мы впоследствии даем себе сами, подражая полученному нами от других, то объяснение это только отодвигает дальше затруднение; ведь наши воспитатели ограничивались тем, что действовали на нас, как раньше действовали на них другие, и т. д. из поколения в поколение; следовательно, это нисколько не объясняет нам первоначального генезиса произвольного внимания.

Каким образом возникло оно? Оно возникло в силу необходимости, под давлением потребности и рядом с успехами умственного развития. Это усовершенствованный аппарат, продукт цивилизации. Тот же прогресс, который заставил человека в нравственном строе своем заменить господство инстинктов господством интереса или долга, в строе социальном перейти от первобытной дикости в состояние организованного общества, в строе политическом — от почти абсолютного индивидуализма к образованию государства, тот же прогресс в области умственного развития заставил человека перейти от господства непроизвольного внимания к господству внимания произвольного. Последнее служит одновременно следствием и причиной цивилизации.

В предыдущей главе мы заметили, что в естественном состоянии как для животного, так и для человека возможность непроизвольного внимания служит фактором первой важности в борьбе за жизнь. Как только под влиянием тех или других причин, выступивших вперед, человек вышел из дикого состояния (недостаток дичи, скученность населения, бесплодность почвы, соседство лучше вооруженных племен) и явилась необходимость погибнуть или приспособиться к более сложным условиям жизни, т. е. работать, внимание произвольное стало, в свою очередь, фактором первой важности в этой новой форме борьбы за жизнь. Как только у человека явилась способность отдаться труду, по существу своему непривлекательному, но необходимому, как средство к жизни явилось на свет и внимание произвольное. Следовательно, оно возникло под давлением необходимости и воспитания, даваемого внешними предметами.

Легко доказать, что до возникновения цивилизации произвольное внимание не существовало или появлялось на мгновение, как мимолетное сверкание молнии. Леность дикарей известна; это подтверждают все путешественники и этнологи; примеры так много­численны, что приводить их нет надобности. Дикарь со страстью предается охоте, войне, игре, он страстный любитель всего непредвиденного, неизвестного, случайного во всех возможных фор­мах; но постоянного труда он не знает или презирает его. Любовь к труду есть чувство вторичного образования, развивающееся параллельно с цивилизацией. Заметим, что труд составляет наиболее резкую конкретную форму внимания. Даже полуцивилизованные племена чувствуют отвращение к последовательному труду. Дарвин спросил у гаучей, преданных пьянству, игре и воровству, почему они не работают. Один из них ответил: «Дни слишком длинны». «Жизнь первобытного человека,— говорит Герберт Спенсер,— почти вся проходит в преследовании зверей, птиц и рыб, которое доставляет ему приятное возбуждение; для человека цивилизованного охота хотя и служит удовольствием, но далеко не таким постойным и распространенным. Наоборот, очень слабо развитая у первобытного человека способность к продолжительному, непременному вниманию сделалась у нас очень значительной. Правда, большинство людей трудится по необходимости, но среди общества существуют и такие люди, для которых активное занятие составляет потребность настолько сильную, что они беспокоятся, когда им нечего делать, и чувствуют себя несчастными, если случайно принуждены отказаться от труда; встречаются люди, для которых предмет их исследования настолько привлекателен, что они предаются ему в течение целых годов, почти не давая себе необходимого для их здоровья отдыха...».

Произвольное внимание — явление социологическое. Рассматривая его как таковое, мы лучше поймем его генезис и непрочность.

Нам удалось, думаем мы, доказать, что произвольное внимание ость приспособление к условиям высшей социальной жизни, что это дисциплина, привычка, подражание естественному вниманию» служащему ему одновременно точкой опоры и точкой отправления.

II

До сих пор в механизме внимания мы рассматривали только то внешнее давление причин и среды, которое обусловливает переход его из одной формы в другую. Теперь мы приступаем к вопросу, гораздо более темному, именно к изучению внутреннего механизма, который усиленно поддерживает известное состояние сознания, несмотря на психологическую борьбу за существование, постоянно стремящуюся к его уничтожению. Этот относительный моноидеизм, состоящий в господстве известного числа внутренних состояний, приспособленных к одной цели и исключающих всякие другие, не нуждается в объяснениях для непроизвольного внимания. Одно какое-нибудь состояние (или группа состояний) преобладает в сознании,потому что оно много сильнее остальных; а много сильнее оно потому, что, как мы уже говорили, все стремления индивидуума действуют сообща в его пользу. В произвольном внимании, особенно в наиболее искусственных его формах, замечается противоположное. Каким же механизмом удерживается это состояние?

Нет надобности разыскивать, каким образом вызывается произвольное внимание в текущей жизни. Оно возникает по требованию обстоятельств, как и всякое другое состояние сознания; отличие его от последнего заключается в том, что оно может быть удержано. Если ученик, не интересующийся математикой, вспоминает, что ему надобно решить задачу, то это известное состояние сознания; если же он садится за работу и продолжает ее—здесь является состояние произвольного внимания. Чтобы устранить всякие недоразумения, я повторяю: вся задача заключается в этой возможности задержки.

Каким образом можем мы произвести задержку? Здесь мы приступаем к вопросу, весьма мало обработанному в физиологии и почти не исследованному в психологии. Опыт на каждом шагу показывает нам, что во многих случаях в нашей власти остановить движение различных частей нашего тела. Но как происходит соответствующий процесс этой приостановки в области духовной? Если бы механизм задержки был лучше изучен в физиологии, мы, вероятно, могли бы дать менее туманный ответ. Итак, просим читателя, смотреть на последующие рассуждения, как на опыт, исполненный пробелов.

Основное свойство нервной системы состоит в переходе первич­ного возбуждения в движение. Это акт рефлективный, типичная форма нервной деятельности. Но известно также, что некоторые возбуждения могут помешать движению, замедлить или уничтожить его...

Хотя теория, утверждающая, что для задерживательных явлений существуют отдельные аппараты, сделалась почти классической, но в последнее время несколько авторов, опираясь на свои опыты, утверждали, что «как двигательные, так и задерживательные явления происходят в одних и тех же элементах». «Всякий раз, когда раздражают какой-нибудь нерв, — говорит Бонн,— в этом нерве происходят двоякого рода изменения в противопо­ложных направлениях. Возьмем двигательный нерв: деятельность его выразится сотрясением мускула, но кроме этого явления, наи­более очевидного и лучше всего исследованного, возникает также противоположное состояние, стремящееся затормозить движение или не дать ему осуществиться. В этом нерве произойдут одно­временно: акт двигательный и акт задерживательный». Двигательный процесс наступает быстрее задерживательного и длится не столь долго. Первое возбуждение производит максимальное сотрясение, но при вторичном возбуждении наступает задержка, уменьшающая силу движения. В одном из опытов Вундта при раздражении данного нерва с помощью непрерывного тока яв­ляется на аноде задерживательная волна, которая распознается по уменьшению раздражаемости нерва, и медленно распростра­няется по обе стороны анода; в то же время на катоде образуется волна возбуждения, распространяющаяся по обе стороны катода с большой быстротой и интенсивностью. Таким образом, при возбуждении по нерву в одно и то же время проходят задерживательная волна и волна возбуждения, и возбуждаемость его есть не что иное, как равнодействующая этих двух противоположных сил.

На основании этой гипотезы всякое возбуждение вызывает, следовательно, в нервном веществе два изменения: одно положительное, другое отрицательное; с одной стороны, стремление к деятельности, с другой — стремление задержать эту деятельность; окончательный результат есть только итог этих действий. Таким образом, преобладание является то на стороне импульса, то на стороне задержки.

Мы привели вкратце почти все, чему учит нас физиология в отношении к механизму задержек; этим нам придется воспользоваться впоследствии. Теперь возвратимся к изучению психологическому.

Произвольная задерживающая способность, каков бы ни был ее способ действия, есть образование вторичное; она появляется относительно поздно, как и все проявления высшего порядка. Хотение в своей положительной, импульсивной форме, хотение, что-либо производящее, является первым в хронологическом порядке. Хотение в отрицательной форме, препятствующее чему-либо, является позже, по Прейеру, на десятом месяце, под очень скромной формой задержки естественных испражнений.

Но каким образом нами производится задержка? На этот вопрос мы не в состоянии ответить удовлетворительно. Тем не менее, надобно заметить, что в этом отношении мы находимся в точно таком же положении и касательно противоположного воп­роса: каким образом производим мы движение?

В хотении положительном вслед за «я хочу» является обыкновенно движение; это значит, что сначала возникает в мозгу деятельность двигательных образов или приспособленных двигательных следов, передача нервного возбуждения через лучистый венец полосатым телам, нижнему слою ножки большого мозга, продолговатому мозгу, затем после перекрещивания спинному мозгу, нервам и, наконец, мускулам. В хотении отрицательном за «я хочу» следует обыкновенно задержка: здесь анатомические и физиологические условия передачи не так хорошо известны; по гипотезе, изложенной выше, они нисколько не должны отличаться от предыдущего случая. Но как в том, так и в другом случае сознанию непосредственно доступны только два момента: отправной и конечный, т. е. «я хочу» и акт совершенный или задержанный. Все промежуточные состояния ускользают от него; оно усваивает их только путем изучения и косвенно. Итак, при настоящем состоянии наших знаний мы должны ограничиться установлением факта, что точно так же, как в нашей власти начать, продолжать и усилить движение, в нашей же власти сократить, прекратить или ослабить его.

Эти общие замечания приводят к одному, по крайней мере, положительному результату, а именно, что всякое хотение, будь это импульс или задержка, действует только на мускулы и через мускулы, что всякое другое толкование неопределенно, неуловимо, химерично; что, следовательно, если механизм внимания двигательный, как мы утверждаем, то необходимо, чтобы во всех случаях внимания участвовали мускульные элементы, действитель­ные движения или же движения в зародышном состоянии, на которые действует задерживающая сила. Мы имеем власть (импульсивную или останавливающую) только над мускулами произвольными; это единственное понятие наше о воле. Таким образом, из двух вещей нужно выбрать одну: или найти мускульные элементы во всех проявлениях произвольного внимания, или же отказаться от всякого объяснения его механизма и ограничиться только признанием его существования.

Внимание останавливается произвольно на восприятиях, образах и идеях; или, выражаясь более точно и избегая всяких метафор, состояние моноидеизма может быть произвольно удержано на группе представлений, образов или идей, приспособленных к заранее намеченной цели. Нам необходимо определить те двигательные элементы, которые встречаются в этих трех случаях.

1. В отношении восприятий затруднений не представляется. Все наши воспринимающие органы в одно и то же время чувстви­тельные и двигательные. Для того чтобы мы могли воспринимать нашими глазами, ушами, руками, ногами, языком, ноздрями, необходимы движения. Чем более подвижны части нашего тела, тем более совершенна их чувствительность. Чем беднее подвиж­ность их, тем тупее чувствительность. Но это не все; без двигательных элементов восприятие невозможно. Припомним сказанное раньше, что если мы установим наш взгляд неподвижно на одном каком-нибудь предмете, то в скором времени восприятие становится туманным и затем исчезает. Приложите, не надавливая, нижнюю поверхность пальца к столу, и через несколько минут вы не будете чувствовать прикосновения. Движение глаза или пальца воскрешает восприятие. Сознание возможно только через изменение, изменение возможно только через движение. Можно бы многое сказать по этому поводу, потому что хотя факты вполне очевидны и подтверждаются повседневным опытом, но психология до такой степени пренебрегала ролью движений, что, в конце концов, забываешь, что они составляют коренное условие сознания, ибо служат орудием основного его закона — относительности и изменяемости. Сказанного нами в оправдание формулы: «Нет движений, нет и восприятий» — совершенно достаточно.

Роль движений в чувствительном внимании не подлежит ни малейшему сомнению. Часовщик, тщательно изучающий механизм часов, приспособляет свои глаза, руки, тело; все остальные движения задержаны. В лабораторных опытах, устроенных для изучения произвольного внимания, это сосредоточение с помощью задержки движений достигает часто необыкновенной степени; дальше мы поговорим об этом. Припомним приведенные нами раньше наблюдения Гальтона над движениями в утомленной аудитории. Внимание означает, следовательно, сосредоточение и задержку движений, рассеянность — развитие движений.

Произвольное внимание может также действовать на проявление эмоций (если у нас есть серьезные причины не выражать наружно своего чувства и достаточная задерживающая способность, чтобы не дать ему проявиться), но действует оно только на мускулы и ни на что более; все остальное ускользает от него.

До сих пор мы касались только самой легкой стороны вопроса. Мы подошли теперь к той чисто внутренней форме, которая называется размышлением. Содержание его составляют образы и идеи. Итак, нам предстоит отыскать двигательные элементы в них двух группах психических состояний.

2. «С первого взгляда не представляется очевидным, — писал Бэн уже в 1855 г., — что запечатление идеи (образа) в уме есть чело мускулов, подчиненных воле. Какие движения происходят, когда я представляю себе окружность или думаю о церкви святого Павла? Ответить на этот вопрос возможно, только предпола­гая, что мысленный образ занимает в мозгу и других частях нервной системы то же место, что и первоначальное ощущение. Так как в наших ощущениях, особенно же в ощущениях высшего порядка — осязании, зрении, слухе, существует известный мускульный элемент, то этот элемент должен, так или иначе, найти свое место в ощущении идеальном — в воспоминании». С этого времени вопрос о природе образов тщательно и успешно изучался и был решен в том же смысле. Между тем как для большинства прежних психологов образ был каким-то призраком без опреде­ленной локализации, существующим «в душе», отличающимся от представления не по степени, но по природе, похожим на последнее «не более, как портрет сходен с оригиналом», для психологии физиологической между представлением и образом существует тождество природы, тождество локализации и только разница в степени. Образ — это не фотография, но оживление чувствительных и двигательных элементов, составивших представление. По мере того как возрастает его интенсивность, он приближается к своей отправной точке и стремится перейти в галлюцинацию.

Чтобы не удаляться от двигательных элементов образа, ис­ключительно нас интересующих, заметим следующее: так как нет восприятий без движений, то, очевидно, эти последние, однажды возникнув, оставляют в мозгу двигательные следы (двигательные образы, двигательные интуиции) точно так же, как впечатления ретины или впечатления кожи оставляют чувствительные следы. Если бы двигательный аппарат не имел своей памяти, своих образов или следов, ни одно движение не могло бы быть заучено, сделаться привычным; все пришлось бы начинать сызнова. Нет надобности, впрочем, прибегать к рассуждениям. Тысячи опытов подтверждают, что движение присуще образу, содержится в нем. Знаменитый опыт с маятником Шевреля может считаться типичным. Нужно ли приводить другие? Возьмем для примера людей, бросающихся в пропасть из страха упасть в нее, ранящих себя бритвой из опасения пораниться; возьмем «чтение мыслей», которое есть не что иное, как «чтение» мускульных состояний, и массу других фактов, прослывших необычайными только потому, что публике неизвестен элементарный факт, что всякий образ содержит стремление к движению. Конечно, двигательный элемент не всегда принимает такие громадные размеры, но он, по крайней мере, существует в зародышном состоянии точно так же, как и чувствительный образ по живости не всегда подходит к галлюцинации, но просто начертан в сознании.

3. Если легко установить существование двигательных элементов в образах, то вопрос об общих идеях или понятиях много труднее. Необходимо признаться, что физиологическая психология слишком пренебрегала идеологией, которой ей следовало бы заняться, пользуясь современными опытными данными: изучение восприятий и образов приготовило к этому путь. Я не намерен вводить сюда эпизодически разбор этого крупного вопроса и предлагаю только распределить общие идеи на три большие категории, чтобы удобнее было ориентироваться.

Идеи, происходящие от слияния сходных образов без помощи слова.

Идеи, происходящие от слияния несходных образов с помощью слова.

Идеи, сводящиеся к слову, сопровождаемому туманной схемой, или даже лишенные соприсутствующего впечатления.

Я оставляю в стороне регулирующие понятия (время, пространство, причина), изучение которых завело бы нас слишком далеко. Посмотрим, заключает ли в себе каждая из этих категорий двигательные элементы, на которые может действовать внимание?

а) Первая категория заключает в себе общие идеи самого грубого свойства, те, которые встречаются у высших животных, у детей и у глухонемых до употребления членораздельной речи. Операция ума ограничивается схватыванием весьма выдающихся сходных признаков и составлением таким путем родовых образов — термин более точный, нежели выражение «общие идеи». Эта операция, по-видимому, очень аналогична известному приему, с помощью которого Гальтон, налагая одну на другую несколько - фотографий, получает сложный портрет данного семейства. Другими словами, она состоит в накоплении сходных признаков и удалении незначительных отличий. Но говорить, что этот прием - объясняет образование общих идей, — значит защищать ничем не оправдываемый тезис; он служит лишь для объяснения низшей ступени этого образования и имеет значение только для грубых форм сходства. Заключает ли в себе эти родовые образы двигательный элемент? Высказываться категорически по этому поводу трудно и, во всяком случае, бесполезно, так как не на этой стадии умственной жизни имеет место произвольное размышление.

б) Вторая категория заключает в себе большую часть общих идей, служащих для постоянного обихода мысли. При всестороннем изучении предмета следовало бы установить восходящую иерархию групп, идя от менее общего к более общему, т. е. отмечая способность схватывать все более и более слабые сходства, менее и менее многочисленные аналогии. Все ступени этого восходящего движения встречаются в истории человечества. Обитатели Огненной Земли не имеют вовсе абстрактных терминов. У индейцев Америки есть различные термины для дуба белого и черного, но нет никакого для дуба вообще. У жителей Тасмании существуют отдельные термины для каждого вида деревьев, но нет термина вообще для дерева, тем более для растения, животного, цвета и т.д. Не останавливаясь на этих различных фазисах, ответим на вопрос, что имеется в нашем уме, когда мы думаем этими общими идеями? Во-первых, слово, составляющее постоянный элемент; вместе с ним образ менее и менее сложный, менее и менее ясный по мере восхождения в область обобщений. Этот образ есть отвлечение. Он составляется тем же приемом, которым пользуется ум для того даже, чтобы представить себе индивидуальный образ. Мое представление о Петре, о Павле, о моей собаке, о всяком конкретном предмете, в совершенстве мне известном, может быть только отвлечением из многочисленных восприятий, полученных мною от него и представивших мне его в различных видах. В представлении индивидуального образа между предшествовавшими образами данного предмета происходит борьба за господство в сознании. В зарождении общей идеи борьба за господство в сознании происходит между различными родовыми образами. Это отвлечение второго и третьего порядка. Таким образом, возникает ядро, вокруг которого колеблются неопределенные и туманные элементы. Мое общее представление о человеке или собаке, пребывая более или менее долго в сознании, стремится облечься в конкретную форму; оно принимает образ: европейца или негра, болонки или бульдога. Двигательный элемент заключается главным образом в слове (мы еще вернемся к. этому впоследствии). Что же касается образа или отвлечений из образов, присоединенных к слову, то очень трудно сказать, что остается в них из движений, заключающихся в первоначальных восприятиях.

в) В предыдущей категории, по мере того как идеи становятся более общими, роль образов постепенно стушевывается, слово мало-помалу берет перевес до тех пор, пока одно только оно и остается. Таким образом, получается следующий прогрессивный ряд: родовые образы без слова, родовые образы со словом, слово без образов. На этой последней ступени мы встречаемся с чисто научными понятиями. Существует ли исключительно только слово в этом высшем периоде абстракции? Я утверждаю это без всяких колебаний. Мне неудобно вдаваться в подробности, которые отвлекли бы меня от моей темы; я ограничусь замечанием, что если в настоящее время в слове не заключается ничего, то в нем есть, в нем должно быть потенциально знание, возможность познания. «В современном мышлении, — говорит Лейбниц, — мы имеем обыкновение опускать объяснение значения употребляемых нами знаков, зная или предполагая, что объяснение это в нашей власти, не считая в настоящее время такое применение или объяснение слов необходимым. Этот способ рассуждения я называю слепым, или символическим. Мы употребляем, его в алгебре, в арифметике и, говоря по правде, везде вообще». При обучении детей, и еще лучше дикарей, счислению хорошо видно, каким образом слово, вначале нераздельное с предметами, затем с образами, прогрессивно отделяется от них для самостоятельной жизни. В конце концов, оно становится похоже на условную монету (таковы банковые билеты, чеки и т.д.), представляя ту же полезность и ту же опасность. Здесь двигательный элемент может заключаться только в слове. Новейшие исследования, о которых упоминалось выше, доказали, что слово существует не в одинаковой форме у всех людей. Для одних оно состоит главным образом из моментов выговаривания. Штрикер в своей книге о речи и музыке, основываясь на личном опыте, описал законченный тип подобных субъектов, это тип двигательный по преимуществу. Для других слово состоит главным образом из слуховых образов; это внутренняя речь, очень хорошо описанная В. Эггером. Третьи, гораздо реже встречающиеся, думают словами читаемыми или написанными. Это зрительный тип. У большинства людей все эти элементы действуют в неодинаковых дозах. Но всегда и везде как слово, произнесенное вслух, так и знак чисто внутренний опираются на какую-либо форму первоначального восприятия, а, следовательно, заключают в себе двигательные элементы. Нет сомнения, что двигательные элементы, заключенные в общих идеях любой категории, часто бывают очень слабы. Это согласуется и с выяснившимся на опыте фактом, что абстрактное мышление невозможно для многих и затруднительно и утомительно почти для всех.

Мы останавливались так долго на этой части нашей темы, потому что она наименее исследована, наиболее трудна и более всего подвержена критике.

Но многие читатели скажут нам: мы допускаем, что существуют двигательные элементы в восприятиях, в образах и в меньшей степени в понятиях; но это еще не доказывает, что внимание действует на них и через них, что оно представляет двигательный механизм. Без сомнения, относительно этого пункта нет ни одного решающего наблюдения или опыта. Убедительный опыт состоял бы в попытке увериться, будет ли еще способен ко вниманию человек, лишенный двигательной способности, как внешней, так и внутренней, и только этой способности. Этот опыт неосуществим. В болезненных случаях, которые мы будем изучать позже, нет ничего подходящего. Заметим, однако, мимоходом, что невозможно размышлять, когда бежишь со всех ног, даже и тогда, когда это делается без всякого другого мотива, как только из желания бежать; при крутом подъеме, даже в тех случаях, когда нет никакой опасности, не любуются видом. Масса опытов доказывает существование антагонизма между большой тратой движений и вниманием. Правда, некоторые размышляют, ходя большими шагами и жестикулируя, но в этих случаях происходит скорее процесс изобретений, нежели сосредоточение, и избыток нервной силы разряжается различными путями. В конце концов, очевидно, что внимание есть задержка, причем эта задержка может производиться только с помощью физиологического механизма, препятствующего расходу реальных движений в чувствительном внимании, — движений, потенциальных в размышлении, ибо произведенное движение — это восстановле­ние вовне, это уничтожение состояния сознания, так как произ­водящая его нервная сила преобразуется в двигательный элемент. «Мысль,— говорит Сеченов, — есть рефлекс, сокращенный до двух первых своих третей». Бэн, выражаясь с большим изяще­ством, замечает: «Думать — значит воздерживаться от слова или действия».

В заключение рассмотрим, что нужно понимать под ходячим выражением «произвольно направить свое внимание» и что происходит в таком случае.

«То, что происходит в этом случае, — говорит Маудсли, — есть не что иное, как возбуждение известных нервных токов, служащих для составления идей, и сохранение их деятельности до тех пор, пока они, лучеиспуская свою энергию, не доведут до сознания все идеи, связанные ассоциацией, или по крайней мере возможно большее число идей, способных к деятельности при данном состоянии мозга. Итак, по-видимому, сила, называемая нами вниманием, есть скорее винт a fronte, притягивающий сознание, нежели винт tegro, толкающий его. Сознание есть следствие, а не причина возбуждения. Модный психологический язык переворачивает это положение и, говоря вульгарно, ставит плуг впереди иолов, потому что при размышлении требуется не направить сознание или внимание на данную идею, как обыкновенно полагают, но, наоборот, сообщить идее интенсивность, достаточную для того, чтобы она могла подчинить себе сознание».

Остается, однако, еще неясный пункт. Если мы допустим, что механизм внимания двигательный и что для произвольного внимания он состоит главным образом в задерживающем акте, то следует задаться вопросом, каким образом происходит эта задержка и на что она действует. Это такой темный вопрос, что при­ходится довольствоваться почти одной его постановкой; но лучше попытаться найти ответ, хотя бы и гадательный, чем отступать перед трудностью.

Быть может, не бесполезно будет поискать разъяснений среди явлений аналогичных, но более простых.

Рефлективные движения — будь это рефлексы в тесном смысле, естественные, врожденные или же рефлексы приобретенные, вторичные, упроченные повторением и привычкой — производятся без выбора, без колебания, без усилия и могут длиться, не вызывая усталости. Они приспособлены настолько хорошо, что приво­дят в движение в организме только элементы, необходимые для их осуществления. В порядке строго двигательном они соответствуют непроизвольному вниманию, которое, будучи также умственным рефлексом, не предполагает ни выбора, ни колебаний, ни усилия и может долго поддерживаться, не вызывая утомления. Существуют, однако, еще и другие категории движений, более сложных, искусственных, примером которых могут служить: пись­мо, танцы, фехтование, все упражнения тела, механические занятия. Здесь приспособление уже не природное; чтобы приобрести его, надобно трудиться. Оно требует выбора, попыток, усилия и вначале сопровождается усталостью. Ежедневное наблюдение доказывает, что в самом начале производится большое число бесполезных движений: ребенок, который учится писать, двигает всей рукой, глазами, головой и иногда частью туловища. Цель, к которой должно стремиться в данном случае, состоит в том, чтобы противодействовать рассеянию труда и с помощью ассоциаций и диссоциаций осуществить максимальное количество работы с минимальным усилием. Причина этого факта заключается в следующем: не существует изолированных движений; сокращающийся мускул действует на соседние и часто на многие другие. Это достигается путем часто повторяемых попыток, благодаря счаст­ливой случайности: ловкие люди успевают быстро, неловкие — медленно или даже никогда. Но механизм остается все тот же: он состоит в усилении известных движений, координировании их в одновременно действующие группы или же в последовательные ряды и в исключении всех остальных, т. е. в их задержке.

Точно так же действует и внимание произвольное или искусственное. Приготовляясь к этому тяжелому состоянию, мы видим, как возникают группами или рядами различные состояния сознания; это зависит от того, что нет изолированных состояний сознания, точно так же как нет изолированных движений. Между ними многие не служат главной цели и отвлекают от нее. Здесь также существуют состояния сознания бесполезные или вредные, которые по возможности следует устранять. Добрая часть нашей задачи состоит в этой отрицательной работе, которая удаляет из сознания посторонние элементы или приводит их к наименьшей интенсивности. Каким образом достигается это, когда удается? Приходится или отказаться от всякого объяснения, или же допустить, что двигательные элементы этих состояний сознания подвергаются задержке. В таких случаях мы очень ясно ощущаем непрерывное усилие. Может ли оно возникнуть иначе, как вследствие энергии, потраченной на задержку? Ведь обыкновенное течение мысли, предоставленной себе самой, свободно от усилия, Если нам возразят, что, судя по этому, основной механизм произвольного внимания останется скрытым, мы ответим, что скрытым остается механизм всякого хотения. В сознание проникают лишь два крайних момента: отправной и конечный; все остальное происходит в области физиологической, причем безразлично, нужно ли действовать или препятствовать, произвести движение или задержку. Внимание есть состояние ума минутное, преходящее: это не постоянная сила, как чувствительность или память. Это форма (стремление к моноидеизму), которой подчиняется материя (обыкновенное течение состояний сознания); его исходной точкой служит случайное стечение обстоятельств (внимание непроизвольное) или установление заранее определенной цели (внимание произвольное). В обоих случаях необходимо участие аффективных состояний или стремлений. Они направляют все. Если их нет, ничто не удается; если они подвергаются колебаниям, — внимание неустойчиво; когда они прекращаются, внимание исчезает. Когда, таким образом, является преобладание одного какого-либо состояния сознания, механизм ассоциации приходит в движение сообразно своей многосложной форме. Направляющая работа состоит в том, чтобы выбрать и удержать в сознании (посредством задержки других) приспособленные состояния, но таким образом, чтобы они могли развиваться, в свою очередь, благодаря ряду подборов, задержек и усилений. Больше внимание не может дать ничего; оно ничего не создает, и если мозг бесплоден, ассоциации бедны, оно функционирует напрасно. Направить по произволу свое внимание составляет труд, невозможный для многих и подверженный случайностям для всех.

III

Всякому по опыту известно, что произвольное внимание всегда сопровождается чувством усилия, прямо пропорциональным его продолжительности и трудности поддержать его. Откуда берется это ощущение усилия и что оно означает?

Усилие при внимании есть частный случай усилия вообще, которого наиболее обыкновенным и наиболее известным проявлением служит усилие, сопровождающее мускульную работу. Относительно происхождения этого чувства было высказано три мнения:

1) Оно происхождения центрального и, предшествуя движению или по крайней мере одновременно с ним, направляется изнутри наружу; это чувство центробежное, исходящее, чувство затрачиваемой энергии; оно не происходит, как ощущение в тесном смысле, от внешнего влияния, переданного центростремитель­ными нервами (Бэн).

2) Оно происхождения периферического и, являясь вслед за произведенными движениями, направляется снаружи внутрь; это чувство входящее, чувство энергии, которая была уже потрачена; оно, как всякое другое ощущение, передается от периферии тела к мозгу с помощью центростремительных нервов (Бастиан, Феррье, Джемс и т. д.).

3) Оно есть одновременно явление центральное и периферическое: существует совместно и чувство затрачиваемой силы или чувство иннервации, и чувство произведенного движения; оно сначала центробежно, затем центростремительно (Вундт). Эта смешанная теория, по-видимому, разделяется и Мюллером, одним из первых физиологов, изучавших этот вопрос.

Второй тезис, наиболее новый, кажется и наиболее солидным. Джемс очень тщательно изложил его в своей монографии («The Feeling Effort», 1880) и подверг всесторонней критике учение о чувстве затраченной энергии, предшествующем движению. Разбирая факты одни за другими, автор доказал, что если в случаях паралича одной какой-нибудь части тела или одного глаза у больного является ощущение затраченной энергии, несмотря на то, что конечность или глаз остаются неподвижными (что на первый взгляд подтверждает тезис предшествующего движению центрального чувства иннервации), то это зависит от движения, действительно имевшего место в соответствующей конечности или в глазу непарализованном. Отсюда он выводит, что чувство — это есть сложное состояние, зависящее от сокращения мускулов, от напряжения сухожилий, связок и кожи, от подавленного стремления выговаривать слова, приостановленных движений груди, усилия для закрытия гортани, наморщивания брови, сжатия челюсти и т. д., что, словом, оно, как и всякое ощущение, происхождения периферического. Даже для тех, которые не согласны допустить решающее значение этого тезиса, не может подлежать сомнению, что он объясняет факты несравненно удовлетворительнее, гораздо более сообразно общим физиологическим законам, нежели гипотеза, связывающая это чувство с разряжением двигательных нервов.

Рассмотрим теперь частный случай усилия — усилие при вни­мании. Прежние психологи ограничивались тем, что констатировали его существование, не давая ему никакого объяснения. Они говорят о нем только в неопределенных и таинственных выражениях, как о «состоянии души», о проявлении надорганическом.¹ Они видят в нем воздействие души на мозг с целью побудить его к деятельности. Мне кажется, что Фехнер первый (1860) попытался локализировать точным образом различные формы внимания, относя их к определенным частям организма. На этом основании я полагаю, что будет не лишним указать на следующие места, в которых он пытается дать объяснение явлению усилия.

«Мне кажется, что чувство усилия при внимании в различных органах чувств есть не что иное, как мускульное чувство (Mus-kelgeftihe), вызванное тем обстоятельством, что с помощью известного рефлективного акта приводятся в движение мускулы, находящиеся в соотношении с различными органами чувств. При этом меня могут спросить: с каким же мускульным сокращением может быть связано чувство утомления от внимания, когда мы пытаемся припомнить что-нибудь? Мое самочувствие дает ясный; ответ на этот вопрос. Я очень ясно ощущаю напряжение не внутри черепа, но как бы в костях головы и давление снаружи вовнутрь на весь череп, что, очевидно, происходит вследствие сокра­щения мускулов кожи головы и вполне согласуется с выражениями: «ломать себе голову» (sich den Kopf gebrochen), «собираться с мыслями». Во время одной болезни, которой я страдал ког­да-то и в продолжение которой не выносил ни малейшего усилия связной мысли (замечу, что в это время я еще не составил себе никакой теории), мускулы затылка обнаруживали у меня значительную степень болезненной чувствительности всякий раз, когда я старался размышлять».

В следующем отрывке Фехнер описывает ощущение усилия сначала в чувствительном внимании, а затем в размышлении. «Если мы переносим наше внимание из области одного чувства к другому, то испытываем тотчас же определенное чувство, трудно поддающееся описанию, но которое каждый легко может воспро­извести на опыте. Это изменение мы определяем как различным образом локализированное напряжение.

«Мы ощущаем напряжение, направленное вперед, в глазах, в сторону — в ушах и изменяющееся сообразно степени внимания, смотря по тому, присматриваемся ли мы или прислушиваемся к чему-нибудь со вниманием: вот почему говорится об усилии при внимании. Мы очень ясно ощущаем разницу, когда быстро меняем направление внимания от глаза к уху. Точно так же различно локализируется чувство усилия, глядя по тому, хотим ли мы обнюхать, испробовать на вкус или старательно ощупать что-нибудь».

«Когда я собираюсь как можно яснее представить себе данное воспоминание или образ, я испытываю напряжение, совершенно аналогичное с тем, которое сопровождает внимательное всматривание пли вслушивание. Это вполне аналогичное чувство локализируется совершенно различным образом. Между тем, как при внимательном всматривании в реальные предметы или в последовательные образы, напряжение чувствуется впереди, при приложении же внимания к другим областям чувств изменяется только направление этого напряжения к внешним органам — причем остальная часть головы не дает никакого чувства напряжения; в тех случаях, где возникают воспоминания и образы, у меня является сознание, что напряжение совершенно покидает наружные органы чувств и, по-видимому, скорее занимает ту часть головы, которую наполняет мозг. Например, если мне хочется живо представить себе данный предмет или данное лицо, то, как мне кажется, они воспроизводятся для меня тем живее, чем более я напрягаю свое внимание не спереди, а, так сказать, сзади».

С того времени, как появилась работа Фехнера, упомянутые нами изыскания Дюшена, Дарвина и всех биологов, изучавших выразительные движения, внесли в эту область гораздо более ясности и определенности. Напомним еще о роли дыхательных движений, которых не касается Фехнер. Их значение так велико, что в известных случаях только они одни вызывают чувство усилия. Это доказал Фурье с помощью весьма простого опыта. Вытянув руку и держа указательный палец в положении, необходимом для выстрела, можно испытать чувство затраченной энергии, не двигая на самом деле пальцем. Вот, по-видимому, ясный случай чувства затраченной энергии без действительного сокращения мускулов руки и без заметного физического усилия (что составляет тезис Бэна).

«Но если читатель возобновит опыт и отнесется со вниманием к состоянию своего дыхания, то заметит, что сознание усилия совпадает у него с неподвижностью грудных мускулов и что оно пропорционально сумме энергии, которую он чувствует затрачен­ной; он держит гортань закрытой и активно сокращает дыхатель­ные мускулы. Если же он по-прежнему установит свой палец, но при этом все время будет продолжать дышать, то заметит, что каково бы ни было внимание, направленное им на палец, он не ощутит ни малейшего следа усилия до тех пор, пока палец в дей­ствительности не придет в движение, причем локализация чувства усилия отнесется к действующим мускулам. Только в том случае, когда оставляется без внимания этот необходимый дыхательный фактор, всегда присутствующий, сознание усилия может с неко­торой степенью вероятности быть приписано центробежному току».

В итоге везде и всегда мускульные сокращения. Даже в слу­чаях совершенной неподвижности мы находим при тщательном самонаблюдении, что интенсивное размышление сопровождается зачатками речи, движениями горла, языка, губ. У тех, которые принадлежат к двигательному типу, следовательно, у наименее благоприятных для нашего тезиса, существуют состояния мыслен­ного всматривания или вслушивания: глаз, хотя он и закрыт, приковывается к воображаемым предметам. Чермак, а за ним Штрикер обратили наше внимание на тот факт, что если от внут­реннего созерцания образа предмета, который предполагается в очень близком расстоянии, сразу перейти к мысленному всматри­ванию в предмет очень отдаленный, то чувствуется чувственное изменение в иннервации глаз. В зрении действительном приходит­ся в таких случаях переходить от состояния схождения зритель­ных осей к состоянию их параллелизма, т. е. различным образом иннервировать двигательные мускулы глаз. Та же операция, толь­ко в более слабой степени, в зачаточном состоянии, происходит во внутреннем зрении, сопровождающем размышление. Наконец, у всех и во всех случаях существует изменение дыхательного ритма. Теперь мы в состоянии ответить на поставленный выше воп­рос о происхождении чувства усилия и о значении его.

Происхождение его кроется в тех физических состояниях, которые мы уже столько раз перечисляли и которые составляют необходимые условия внимания. Внимание не что иное, как их^ отражение в сознании. Оно зависит от количества и от качества мускульных сокращений, органических изменений и т. д. Точка отправления внимания имеет характер периферический, как и всякого другого ощущения.

Эта точка отправления означает, что внимание есть состояние ненормальное, непрочное, вызывающее быстрое изнурение орга­низма, ибо усилие кончается утомлением, утомление же ведет, в свою очередь, к функциональному бездействию.

Остается неясным один пункт. Когда мы переходим от обык­новенного состояния к состоянию чувствительного внимания или размышления, то при этом происходит увеличение работы. Чело­век, утомившийся от продолжительной ходьбы, от сильного нап­ряжения мысли или изнемогающий от потребности сна по истече­нии дня, выздоравливающий после серьезной болезни, — словом, все расслабленные неспособны ко вниманию, потому что оно, как и все остальные формы труда, требует запасного капитала, гото­вого к израсходованию. Таким образом, в переходе от состояния рассеянности к состоянию внимания происходит преобразование силы напряжения в живую силу, переход потенциальной энергии в энергию активную. Это-то и есть начальный момент, очень отличный от момента чувствуемого усилия, являющегося его следствием. Я делаю это замечание мимоходом, не останавливаясь на нем.

За разбор этого вопроса можно взяться с пользой, только ознакомившись с нашим предметом во всей его целости.

IV

Опытные изыскания по вопросу о произвольном внимании подтвердили некоторые выводы, которые, впрочем, естественно вытекали из точного понимания предмета и придали им большую определенность. Изыскания эти могут быть прямыми или косвен­ными, смотря по тому, изучается ли внимание само по себе во всех его индивидуальных изменениях, в состоянии нормальном или болезненном, или же как средство, как орудие других изы­сканий, касающихся продолжительности восприятий, ассоциаций, суждения, выбора. Внимание служит, действительно, основным психическим условием всех психометрических изысканий.

Оберштейнер, рассматривающий внимание главным образом как акт задержки, нашел, что оно вообще требует больше време­ни у невежд, нежели у людей образованных; у женщин, нежели у мужчин, образ жизни которых способствует развитию задерживающей способности; у старцев, нежели у взрослых и молодых людей; последнее, конечно, зависит от менее быстрой функциональной деятельности.

Ряд опытов, произведенных над одним и тем же лицом, дал при нормальном состоянии среднюю, равную 133 b, при головной боли — 1710, в состоянии усталости и дремоты—-183 b. У одного больного при начале общего паралича среднее время равнялось 166 b, во втором периоде болезни, когда состояние субъекта впол­не совпадало с опытным исследованием, было получено 281 b и до 755 b. С другой стороны, Стэнли Халл, которому удалось встретить субъекта, могущего правильно реагировать в состоянии гипноза, констатировал очень заметное сокращение времени, потребного для реакции, которое от средней 328 b (состояние нормальное) уменьшалось до 193 b (состояние гипноза), — результат, который можно было предвидеть на основании присущего гипнозу моноидеизма.

Вундт и Экснер производили другие опыты над нормальным человеком. Иногда субъект застигается в состоянии рассеянности, причем впечатление, на которое он должен реагировать, является врасплох и не определено заранее. Иногда впечатление опреде­ляется своим характером и энергией, но не моментом, когда оно должно наступить. Иногда же впечатление определяется вполне (в отношении характера и времени наступления), причем условный знак предупреждает субъекта о наступлении впечатления. В этом восходящем движении от неопределенности к полной определенности время реакции постепенно уменьшается, чего и можно было ожидать. Таким образом, между тем как в случае рассеянности это время может достигнуть громадной цифры — 500 b, во втором случае оно сокращается до 253 b, а при условном знаке — до 76 b.

Эти опыты представляют нам в простейшей форме состояние, называемое вниманием выжидательным. Они требуют некоторых замечаний, могущих подтвердить сказанное выше.

Если рассматривать духовную сторону выжидательного внима­ния, то оказывается, что это — приготовительная стадия, в те­чение которой вызывается образ события предвиденного или пред­полагаемого. Состояние моноидеизма уже образовалось, так что действительное явление есть только усиление прежде существо­вавшего представления. В некоторых опытах дается почти одно­временно два впечатления и требуется определить, которое из них предшествует во времени. Если они различного характера — одно слуховое (удар колокола), другое зрительное (электрическая искра),— то мы склонны считать предшествующим или впечатление наиболее сильное, или же то, на которое было направлено внимание. Делая подобного рода изыскания, Вундт мог по желанию получать первым то одно, то другое впечатление, смотря по тому, куда направлял свое внимание. Когда оба возбуждения однородны, то хорошо воспринимается только первое, второе же проходит совершенно незамеченным.

Рассматривая выжидательное внимание со стороны двигатель­ных явлений, мы замечаем, что оно вызывает подготовительную иннервацию нервных центров и мускулов, которая при первом толчке может перейти в действительный импульс. Итак, представление само по себе помимо внешней причины может вызвать реакцию.

Это возбужденное состояние является главным образом в тех случаях, когда ожидаемое впечатление не определено заранее, в случаях, которые можно назвать случаями выжидательного вни­мания вообще. Двигательная иннервация распределяется между всеми областями чувствования: тогда является чувство беспокойства и неловкости, чувство такого напряжения, что падающее тело или какая-нибудь случайность в лаборатории вызывает ав­томатическую реакцию.

Когда ожидаемое впечатление в точности определено, тогда путь двигательной иннервации наперед начертан; вместо того чтобы рассеиваться, внимание локализируется. Время реакции может сделаться нулевым или даже отрицательным.

Когда реакция должна произойти с помощью разнородных приемов или для разнородных возбуждений, то необходимо должно наступить в центрах изменение, которое могло бы, в свою очередь, произвести изменение в направлении нервных путей; такое состояние крайне утомительно. Если, несмотря на утомление, реакции продолжаются, то время возрастает несоразмерно, до одной секунды, по Экснеру.

Мы должны упомянуть также об опытных изысканиях Н. Ланге над колебаниями чувствительного внимания. В ночной тишине тиканье часов, находящихся на известном расстоянии, то вовсе не слышно, то, напротив, усиливается; то же самое замечается отно­сительно шума водопада; аналогичные колебания были наблюдаемы также в ощущениях зрительных и осязательных. Эти изменения не объективны, они могут быть только субъективны. Можно ли, как это делается обыкновенно, приписать их утомлению органа чувства? Автор не согласен с этим; по его мнению, они происхождения центрального и зависят от колебаний внимания. Если бы колебания были происхождения периферического, то они не зависели бы друг от друга в тех случаях, когда внимание направлено на два одновременных возбуждения — одно зрительное, другое слуховое. Этого, однако, не бывает; оба вида колебаний никогда не совпадают; они всегда разделяются вполне определенным промежутком. Где причина такой периодичности колебаний? По мнению автора, она лежит в колебании образов, сопровождающих чувственное восприятие. Усилие, связанное со вниманием, происходит от того, что к действительному впечатле­нию присоединяется образ предшествовавшего впечатления. «Чувствительное внимание, — говорит он, — есть ассимиляция действительного впечатления, остающегося неподвижным, с предшествовавшим образом, который подвергается колебаниям».

В итоге мы видим, что внимание ни в чем не похоже на чисто духовную деятельность, что оно связано с вполне определенными физическими условиями и, действуя только через них, от них же и зависит.

Литература по теме

Основная литература

1. Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М.,1982.

2. Выготский Л.С. Собр. Соч: в 6 т. – Т.3. – М., 1983.

3. Гальперин П.Я., Кабыльницкая С.Л. Экспериментальное формирование внимания. - М.: МГУ, 1974.

4. Гиппенрейтер Ю.Б. Деятельность и внимание // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.,1983.

5. Гоноболин Ф.Н. Внимание и его воспитание. - М., 1972

6. Джемс У. Психология. М., 1991.

7. Найссер У. Познание и реальность: смысл и принципы когнитивной психологии. М.: Прогресс, 1981.

8. Романов В.Я., Дормашев Ю.Б. Постановка и разработка проблемы внимания с позиций теории деятельности // Вестник МГУ. Серия 14.: Психология. 1993, № 2. С.51-62

9. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 2002.

10. Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996.

11. Хрестоматия по вниманию. М., 1976.

12. Экспериментальная психология /Под ред. П.Фресса, Ж.Пиаже. Вып.3 М., 1970.

Дополнительная литература

1. Веккер Л.М. Психические процессы: В 3 т. – Т.№. – Л., 1981.

2. Восприятие. Механизмы и модели. М., 1974.

3. Джемс У. Беседы с учителями о психологии. М., 1902.

4. Добрынин Н.Ф. О селективности и динамике внимания // Вопросы психологии. 1975, №2.

5. Лурия А.Р. Внимание и память. - М., 1975.

6. Нейрофизиологические механизмы внимания /Под ред. Е.Д.Хомской. М., 1989.

7. Познавательные процессы и способности в обучении. М., 1990.

8. Суворов Н.Ф., Таиров О.П. Психофизиологические механизмы избирательного внимания. Л., 1985.

9. Хомская Е.Д. Мозг и активация. - М.: МГУ, 1972.

10. Чистякова М.И. Психогимнастика. М., 1990.

Вопросы для самостоятельного повторения по теме:

1. Проблема “существования” внимания.

2. Внимание как состояние и процесс сознания.

3. Внимание как высшая психическая функция. Экспериментальные исследования внимания в школе Л.С. Выготского.

4. Гештальтпсихологи о внимании.

5. Постановка проблемы внимания в когнитивной психологии

6. Исследование внимания в классической психологии: методы, факты, проблемы.

7. Основные виды и свойства внимания.

8. Внимание и его функции по П.Я.Гальперину.

Практикум по теме

Тема: «Изучение особенностей внимания»

Задание 1.

Цельзадания. Изучение индивидуальных особенностей проявления распределения внимания испытуемых.

Ход выполнения задания. А ) испытуемый называет по порядку буквы алфавита и после каждой из них — число, прибавляя при следующей букве по 3, т. с.: «а — 1», «б — 4», «в — 7», «г— 10», «д — 13» и т. д., пока не дойдет до буквы «ф». Затраченное время (в с) записывают протоколе. Опыт повторяют еще с двумя-тремя испытуемыми.

Б) испытуемый пишет на доске числа от 1 до 20 и одновременно громко считает в обратном порядке—от 20 до 1.

В) испытуемый громко читает по книге текст и одновременно пишет что-нибудь на доске (например, -4- + - и т. д.). Все следят за тем, насколько легко и равномерно протекают оба вида деятельности. Опыт повторяется еще с двумя-тремя испытуемыми.

Обработка полученных результатов. О качестве распределения внимания можно говорить, учитывая скорость выполнения задания, а также по количеству и характеру ошибок. В выводах также отмечается, какие виды деятельности выполняются успешно. Есть смысл отметить и степень устойчивости и концентрации внимания испытуемых.

Задание 2.

Цель задания. Исследование особенности переключения и устойчивости внимания в умственной деятельности методом сложения чисел с переключением.

Ход выполнения задания. Экспериментатор предлагает испытуемому в течение 10 минут с возможно большей скоростью и точностью складывать два однозначных числа, написанных одно под другим. Сложение производится двумя различными способами, меняющимися каждую минуту. Работая по первому способу, испытуемый должен сложить две цифры, к полученной сумме прибавить единицу и рез