С некоторой ностальгией вспоминаются времена, когда учения по гражданской обороне сводились к заучиванию цепочки, по которой нужно было оповещать друг друга о случившемся ядерном взрыве. Живо представлялся телефонный разговор в апокалиптических тонах:
— Любовь Александровна, вы грибочек-то видели? Ну как же, вы на кухне в окно гляньте, там и обзор, и ракурс… Увидели? Ну, передайте дальше по цепочке, что сбор в дурдоме, оттуда выдвигаемся на заданные позиции. Ага, и вас. Ага, и вам.
Ну, и обязательно нужно было знать точку развертывания эвакуационного дурдома. Название населенного пункта запоминалось с лету: Старое Эштебенькино. Так что в случае ядерной войны кто куда, а мы — в Старое Эштебенькино. Всем составом.
Время шло, и оказалось, что в окружающей жизни полно ахтунгов и помимо ядерной войны. Вон целый химзавод под боком. Конечно, граждане привыкли к такому соседству, сразу за забором выросли огородики с будками, вызывающими острый приступ клаустрофобии даже у бывалого шахтера. А что, близко к городу и удобрять не надо, пара выбросов — и то, что не скукожилось, прет дуром, только что само по воду не ходит. Опять же, списанные газгольдеры — очень полезная в хозяйстве вещь. Пусть занимает пол-участка, пусть половина таблицы Менделеева, причем далеко не мирная, намертво продиффундировала в металлическую стенку — зато своя вода, пару раз купались без химзащиты, живы до сих пор. А теперь выясняется — неладно что-то в ихнем королевстве, оборудование на ладан дышит, не ровен час, рванет, и придется учиться дышать аммиаком. Опять же, плотина. Опять же, террористы, покарай их три раза Аллах противоестественным образом. Вот возьмут и захватят наш стратегически важный дурдом — что, господа медики, делать будете? Пытаемся объяснить, что, мол, чьи террористы, тот пусть их и спасает — не понимают медицинского юмора, обижаются товарищи при погонах, говорят — нет, дескать, в вас должного градуса гражданской ответственности и необходимого наклона чинопочитания. Пытаемся втолковать, что градус-то как раз есть, — опять какие-то обиды.
В итоге решили устроить нам учения. В день Хы главврач выступила по громкой связи и поведала, что, мол, так и так, очень извиняемся, дорогие гости и постоянные клиенты нашего богоугодного заведения, но у нас тут воздушная тревога. Или даже пожар. Террористы? Да вы охренели, товарищ полковник, полдурдома сразу индуцируется![33]Вы еще ядерный удар объявите! В общем, эвакуируются поликлиника, дневной стационар и отделение неврозов. Острые отделения продолжают работать по графику. Ну, ладно, можете вывести спокойных больных на прогулку. Напоминаю персоналу: далеко не эвакуироваться, чтобы медсестрам не пришлось потом вас искать в баре торгового комплекса напротив через дорогу! И еще предупредите Веру Павловну, чтобы не смела жечь архивы. Кажется, все. С богом!
Проблему с пунктом назначения решили просто: рядом с мангалом в глубине больничной территории прикрепили дощечку с распечатанной на скорую руку надписью «Старое Эштебенькино». У докторов сработал выработанный годами таксис,[34]остальные просто подтянулись к месту кучкования, и эвакуация состоялась. Чуть было не начался амбулаторный прием на свежем воздухе, но регистратура наотрез отказалась бегать так далеко. А под дверьми поликлиники тем временем нарастало недовольство народных масс, и их можно было понять: кого волнуют наши учения, когда люди пришли на медкомиссию — у кого права, кто на работу устраивается — да мало ли зачем! Было выдвинуто два конструктивных предложения. Первое: спецбригада выдвигается в район дислокации офицеров МЧС и производит госпитализацию их личного состава с каким-нибудь острым реактивным психозом; мол, так переживали за судьбы Родины в общем и психдиспансера в частности, что строем сошли с ума. Второе: выдать их местоположение пришедшим на медкомиссию — просто и красиво. Видимо, наши заинтересованные взгляды не остались без внимания, поскольку вскоре главврач с радостью сообщил по громкой связи, что террористы обезврежены, ядерная бомба героически разряжена спецагентом прямо в полете, на химзавод срочно завезли новое исправное оборудование, все неосторожно брошенные окурки выявлены и затоптаны — в общем, возвращаемся к мирной жизни. Правильно, что не стали мариновать мясо на шашлык.
Света
Светлане (дадим ей такое имя) за полтинник. Шизофрения, стаж около тридцати лет, вторая бессрочная группа. На прием ходит как часы: точно, четко, не хватает кукушки и матерного боя. Впрочем, самого появления Светы вполне достаточно, поскольку за месяц, проведенный в отсутствие любимого доктора, у нее таки накапливается, что сказать. И она это скажет, даже не пытайтесь увернуться или перебить. Ее решимостью можно разворачивать восвояси Кантемировскую дивизию на марше — танкисты плачут и зовут маму…
— Света, уж коли ты пришла на прием к любимому доктору, то могла бы и помыться!
— Максим Иванович, я пошла две… нет, три недели назад в ванную, да так возбудилась, что мыла себя там и мыла, а соседи за мной через слив из ванной подглядывали всем подъездом, а потом обсуждали, а потом все во дворе меня хотели — я же чувствую, когда иду мимо. А еще я слышала, как они за стенкой разговаривали: вот, мол, пойдет она в следующий раз купаться, а мы спецбригаду вызовем, они ее из ванной вытащат, а мы полюбуемся. Они ведь такие все озабоченные, мои соседи, а в спецбригаде только и ждут этого звонка, там все доктора и фельдшера — маньяки, они не просто по больным ездят, это организованная группа насильников-профессионалов в комплекте с онанистами-любителями!
— Света, ты опять за свое!
— Вы не перебивайте, я еще в прошлом месяце вам не все дорассказала! Так вот, а на днях мэр по телевизору выступал, а когда я пошла за чаем на кухню, он сказал, что Света — звезда минета. Думал, что я не услышу, гад! Он давно меня хочет, только посвататься не может по-человечески, я ведь девочка нецелованная, а у него крайняя степень целкофобии. Я правильно это называю? Я ж сокровище то еще, только не знаю, кому достанусь. Может, вы?
— Спасибо, дорогая, за доверие, но я недостоин.
— А мэру из принципа не дам! И директору АвтоВАЗа не дам, и спецбригада обойдется.
— Бог ты мой, Света, я отчетливо слышу всеобщий зубовный скрежет и биение лбами в стену сотен отверженных тобою претендентов…
— Да? Правда? Вы тоже ЭТО слышите? А почему из нас двоих галоперидол пью только я?
— Я доктор, Света, мне можно.
— А на днях генеральный прокурор…
— Света, скажи, ЗАЧЕМ ты мне все это рассказываешь?
Света делает совершенно серьезное и осмысленное лицо и словно непутевому, но родному дитю, терпеливо объясняет:
— Так ведь скучно мне, Максим Иванович. А вы хоть послушаете…
— Послушаю, Света, куда ж я денусь.
Высказавшись и получив лекарства, Света еще долго сидит в коридоре, поджидая неосторожных докторов, не успевших вовремя внести поправки в свой маршрут, чтобы и их осчастливить своим рассказом — а то вдруг не все еще в курсе?
