РИМ
ЧАСТЬ 2. ЛЕГИОНЫ ПРОСЯТ ОГНЯ
Неси это гордое Бремя
Его уронить не смей.
Не смей болтовней о свободе
Скрыть слабость своих плечей!
Усталость не отговорка,
Ведь туземный народ
По сделанному тобою
Богов твоих познаёт.
Редъярд Киплинг, «Бремя белого человека», перевод В.Топоров
Слава нашему хозяину европейцу,
У него такие дальнобойные ружья,
У него такая острая сабля
И так больно хлещущий бич!
Слава нашему хозяину европейцу,
Он храбр, но он не догадлив
Николай Гумилев, «Невольничья»
Пролог. Другое небо
Человек явно не хотел здесь находиться. Но ему пришлось.
Его очень убедительно попросили.
Вытертые солдатские ремни охватили запястья, врезались в кожу. На мощном плече – татуировка.
Латинские буквы. Написано непривычно: все буквы прописные и без пробелов между словами. Свиридов потянул носом воздух. Пахло дерьмом и прокисшим, застарелым запахом пота.
LEGIO~PATRIA~NOSTRA – прочитал капитан еще раз.
- Что это значит?
- Легион – наша родина, - перевел специалист. – Латынь. Обычная татуировка римских легионеров. Что-то вроде «Не забуду мать родную».
Человек с римской татуировкой забился, закричал что-то сдавленно. Из-за кляпа было не разобрать. Свиридов поднял брови.
- Тоже латынь?
Губы специалиста дрогнули в улыбке:
- Нет, как ни странно. Английский. Точнее даже: американский английский, скорее всего южные штаты. Возможно: Виргиния.
Свиридову почудилось, что в тоне специалиста на мгновение проскочила нотка превосходства. Вот мы, мол, какие. Акценты на слух различаем.
- Однако же… как он оказался в легионе? Или это Иностранный легион? Французы?
Специалист покачал головой. Нет.
- Хмм. Тогда что это за легион?
- Римский. Настоящий римский легион. Седьмой год от Рождества Христова.
Свиридов усмехнулся. «Ага, ага, римский… Как же». И – замер.
Потому что специалист не шутил.
- Кто он вообще такой? – спросил капитан, посерьезнев. – Известно?
- Мастер-сержант штатовской морской пехоты. Чтобы вы поняли: у американцев это достаточно высокое звание. Такой сержант получает у них жалованье больше, чем заслуженный капитан. Другими словами, птица крупная. Как думаете?
«Вечный капитан» Свиридов, которому давно уже пора было носить погоны подполковника, все сроки вышли, только хмыкнул.
- Пожалуй. И что этот сержант делал в римском легионе?
- Как что? – специалист почесал бровь. - То, что умеет. Учил молодняк обращаться с оружием. Солдат всегда солдат.
- Откуда он здесь-то взялся?
- Погранцы взяли. Шел себе – прогулочным шагом – из ущелья Сармыш-сай.
Сармыш? И тут Свиридов начал понимать. Все гораздо серьезнее, чем казалось сначала. Никаких шуток.
- Того самого?..
- Того самого. Американский морпех шпарит по советской земле в полном обмундировании римского центуриона. Понимаете ситуацию?
- И что мне с ним теперь делать? – Свиридов повернулся к человеку, который его сюда привез. У человека был мягкий восточный акцент и текуче властные манеры. «Развели тут у себя, в Узбекистане, средневековую сатрапию», - подумал Свиридов с неудовольствием.
- Теперь ваша задача – правильно использовать полученную информацию, - сказал человек с мягким восточным акцентом.
- Совершенно верно, использовать. - Свиридов поморщился. Опять голова кругом. «Мало мне забот с Мохтат-шахом». – А уж это моя забота.
* * *
В Ташкенте солнце и весна. За окном госпиталя зреют абрикосы — их сладко-желтая мякоть мерещится ему даже здесь, в залитой дождями осенней Германии. Возможно, все дело в цвете. Оранжевые абрикосы, зеленые листья, колеблемые теплым ветром, ах, как хорошо сидеть на подоконнике — белом, широком, деревянном — и ощущать на лице этот ветерок. Алексей выглядывает в окно и видит медсестричку. Она спешит по двору. Походка раненой верблюдицы, вспомнил он фразу из учебника… или исторического романа? Неважно. Главное, что эта походка приятна взгляду восточного мужчины. Почему только восточного? Любого мужчины!
Он молча наблюдал, как сестричка торопится через двор — в белом халатике, руки в карманах, вся при делах — а колени загорелые так и мелькают. Очень красиво. Очень.
«Я встретил девушку, полумесяцем бровь…» – как в песне.
Только вот все это больше не для него. Какой девушке нужен чертов калека?!
Он спрыгнул с подоконника, бросил недокуренную сигарету за окно.
Черт с ними, с девушками. Алексей помотал головой. Самым жутким было навязчивое ощущение, что стоит ему оглянуться – и он увидит лежащую на полу собственную руку. Пять знакомых пальцев. Обломанные ногти с грязью под ними. Царапина на запястье от соскочившего затвора…
В следующий момент он почувствовал, что за спиной кто-то есть. Ощущение было ясным и очень мощным – как наваждение. Алексей мгновенно развернулся, напружинил ноги для прыжка…
Твою ж мать.
Давешний капитан смотрел на него с интересом.
Умный, сука, подумал Алексей с сожалением. Капитан Свиридов, как представился «комитетчик» в прошлый раз, улыбнулся и протянул руку. Вот зараза… издевается! Алексей выпрямился. С секундной задержкой сунул в ответ культю.
Капитан аккуратно сжал ему руку выше локтя.
- Хорошее утро, - сказал Свиридов как ни в чем не бывало. - Как ваши дела, товарищ сержант?
А то ты не знаешь. Алексей выдернул культю из пальцев «комитетчика», повернулся к окну. Капитан смотрит? Ну и хрен с ним. Алексей затылком чувствовал, где тот находится и что делает. Странная способность, которая появилась у него в Афгане. Правда, и тут не без сложностей. Жизнь, она, может быть, и спасала, но больше напоминала классическую паранойю из анекдотов. Впрочем…
Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят.
- Весна, - сказал капитан негромко. Подошел и встал рядом. Ростом он был почти вровень с Алексеем, взрослый мужик в полевой форме пограничника, с обычными нашивками, тоже погранцовыми. Алексей покосился на коротко стриженый затылок «комитетчика». Крепкая у капитана шея. В десанте пограничников не любили, но уважали — в отличие от «махры», мотострелков, путавшихся в собственных соплях, погранцы дело знали туго.
- Я думал, ваши люди ходят в гражданке, - сказал Алексей.
За окном ветер шевелил ветки акаций. «Пикульки», вспомнил Алексей нужное слово. В детстве его отправляли летом на Урал, к бабке с дедом. Там на акациях росли эти мелкие стручки – пикульки. Надо было сорвать пикульку, зажать губами и по-особому дунуть — получался своеобразный, резкий, пищащий звук. Алексей почувствовал на языке привкус зелени и жесткие края "пикульки".
Хрень какая-то.
Капитан посмотрел на него внимательно (Алексей кожей почувствовал его острый и твердый, как игла циркуля, взгляд), снова отвернулся к окну.
- Наверное, - признался он. - Я бы с удовольствием походил в гражданском. Хорошо здесь, но жара невозможная. Зато хоть не стреляют.
«Что верно, то верно». Хотя капитану-то откуда знать, что это такое – когда не стреляют?!
Алексей хотел опереться на подоконник ладонями, затем вспомнил, что опираться нечем... и покачал рукой без кисти. Интересно, мышцы чувствуют, что вес руки изменился? Видеть пустое место вместо правой кисти было... Он поморщился. «Забавно»? «Смешно»?
Глупо.
Словно видишь кошмарный сон и никак не можешь проснуться. Теперь и пикульку толком не сделать. Черт, подумал он.
Черт, черт, черт.
- Так что вы от меня хотите? – спросил Алексей глухо.
Капитан улыбнулся, будто его позабавило отчаяние, прозвучавшее в голосе Алексея. У-урод. В голове щелкнуло. Алексей повернулся.
- Смешно, тебе, капитан, – сказал он равнодушно. Глаза стали мертвые – Алексей чувствовал, как они, серые и тусклые, неподвижно лежат в своих глазницах, как в могилах. – А если я тебе шею сверну, будет смешно?
Словно кто-то другой говорил за него, Алексея. Старший сержант, восемьдесят второй десантно-штурмовой батальон ВДВ, разведрота.
- А ты попробуй, - посоветовал Свиридов.
Этот спокойный тон окончательно вывел Алексея из равновесия. «Сука тыловая». Щелк. В висках – нарастающий стук сердца. Оглушительный, как выстрелы танковых орудий. БУХ. БУХ.
БУХ.
Капитан ждал. Алексей пошел на него, отставив культю в сторону, чтобы ненароком не задеть повязку. Сейчас влепить левой в горло, затем подсечка и удар ногой, на добивание. БУХ! Бух! Бух! «Посмотрим, какой дисбат они мне влепят, с моей-то рукой».
– Стоять, сержант! – произнес Свиридов негромко. И поднял голову.
Алексей вдруг против воли остановился. Словно у него все мышцы разом занемели.
У капитана были глаза разного цвета. Очень запоминающиеся глаза…
Один голубой, другой зеленый.
* * *
* * *
- Викулов? Старший сержант Алексей Викулов? – шагнул ему навстречу молодой лейтенант. Погоны у него были мотострелковые.
- Что? – Алексей не сразу сообразил, что обращаются к нему. Потом встряхнул головой. – А! Да. То есть, нет. Извини, братишка, обознался ты. Викулов там, дальше по коридору. В «двенадцатой», где ожоговые больные.
Викулов был из «пожарников». Сгорел в бээмпэшке, говорят. Точно, я сегодня видел, подумал Алексей. Везли на койке на процедуры. Леха Викулов из второй роты. Викул. Перед глазами возник серый ком белья, пропитанный желтой жирной мазью…
- Извини, братишка, - сказал он «летёхе». - Нужда зовет.
Он отправился в уборную, насвистывая мотив из оперы «Кармен». Над унитазом, на стене была надпись «Тщательнее мой руки, воин». Алексей хмыкнул, пальцами одной руки завязал тесемки больничных штанов – фокус удавался далеко не всякому. Про Алексея сестрички говорили, что у него пальцы как у хирурга. Подошел к умывальнику, тщательно вымыл руку и культю, но вытирать не стал. Полотенце оказалось серым и бугристым, словно размокшая, а затем высохшая вафля.
Не рискнул. Пошел, держа руки на весу, чтобы обсохли.
В коридоре, между плакатами «Товарищ военнослужащий, береги социалистическую законность!» и иллюстративной цветной выкладкой «Симптомы пищевого отравления», маялся прежний лейтенант.
- Нашел своего Викулова? – спросил Алексей. Лейтенант моргнул. Алексей проследил за взглядом «летёхи» и замолчал.
К ним шел врач.
Врач вытер руки полотенцем, шапочка криво сидела на его большой голове.
- Кончился ваш Викулов, - сказал врач нехотя. - Мне очень жаль. Ожог третьей степени, почти восемьдесят процентов тела… Две недели под капельницами и вот… Слышите?
- Как же… - лейтенант заморгал. – Как же так. Я ему гостинец вез… от тетки. Из Житомира.
- Гостинец… - протянул врач. - Мы сделали все, что могли. Интоксикация, почки не выдержали. Понимаете?
Лейтенант растерянно кивнул. Лицо его стало таким, что Алексею сразу расхотелось шутить.
- Идите, мужики, - сказал врач устало. - Накатите за упокой души раба божьего… Викулова… как его по отчеству?
- Алексей Иванович, механик-водитель, - сказал лейтенант. – Призыв семьдесят девятого, весна.
* * *
Высокий, жестковатый в своей форме, крепко сложенный капитан провел ладонью по лбу, вытирая пот – как после тяжелой работы.
По белой коже шли красные полосы – обгорел капитан. Откуда он в Ташкент прибыл? С Дальнего Востока? Или из какого-нибудь Лондона? Как у них там, в Комитете Глубокого Бурения, принято.
- Разрешите вопрос? – Алексей наконец разлепил губы. – Давно вы здесь, товарищ капитан?
Свиридов помедлил.
- Да вот, прилетел на днях из дружественной ГДР. Приказ, сам понимаешь. Подняли меня, значит, по тревоге… и погнали на аэродром.
- Совсем срочно? Это, значит, пинком под мягкое место? – съязвил Алексей.
Свиридов усмехнулся.
- Вроде того. Я даже зубную щетку и полотенце из общаги не успел захватить, представляешь?
Алексей представлял. «Комитетчик» в сущности, был свой мужик. Нормальный.
- А вы полотенце в гостинице замыльте, тарищ капитан, - посоветовал Алексей невозмутимо. – С вас-то кто спросит?
- Так и сделаю, - легко согласился капитан. Ничуть не обидевшись, снял фуражку, помахал на себя. - Уф, духота сегодня. Как в парилке. Садимся, что ли?
Ташкент плыл за окнами — бело-розовый, весенне-майский. Алексей повернул голову.
- Куда садиться?
- Да не в тюрьму, конечно. А ну-ка, - капитан потянулся к ручке, с треском повернул, с треском открыл. В распахнутое окно сразу влился и заполнил лестничную площадку заполошный, мирный, абрикосово-яблоневый Ташкент. Запахло сухой пылью, нагретым солнцем деревом, цветущей землей. И почему-то – вареной бараниной.
- Вообще-то, сидеть на подоконниках запрещено, - заметил Алексей.
Капитан усмехнулся. Достал из портфеля армейскую фляжку, металлические стаканчики и коробку конфет. Алексей невольно загляделся: там лежали аккуратные, завернутые каждая в прозрачный целлофан, желтые круглые конфеты. Яркие, как кусочки кураги особого, «медового» сорта. Только вот такой «кураги» в Ташкенте не купишь. Это заграница, сразу видно.
- Угощайся. Немецкие. Хорошо, сюда самолетом, а не довез бы. Прозит! – капитан отсалютовал стаканчиком.
- Будем.
Алексей поднес стаканчик к губам, глотнул. Тягучая, пахнущая свежестью жидкость обволокла язык, мягко скатилась по пищеводу в желудок, затем всплыла к голове теплым шаром. Сразу стало жарко… и хорошо.
За окном закричал кто-то: «Зинка! Зинка! Куда ты дела…» И потом что-то по-узбекски.
Алексей не слушал.
- Немецкая мятная водка, - пояснил Свиридов. – Отличная штука. Так на чем я остановился?
Алексей помедлил.
- На задании. Или цели. Я, честно говоря, не очень понял.
Свиридов кивнул, размял костяшки пальцев – с треском.
- Значит, так. Теперь слушай, сержант, повторять не буду…
* * *
- Выходит, я остаюсь в армии?
Свиридов усмехнулся:
- Выходит так. Дадим тебе прапорщика – сразу старшего, чтобы не мелочиться. Идешь на сверхсрочную.
- С этой рукой? – Алексей покачал культей в воздухе. – Ничего не забыли, товарищ капитан? А?
- Забудешь тут… - пробормотал капитан. – Когда этой штукой у тебя перед самым носом размахивают… Не забыл, не беспокойся.
- И что я должен сделать?
- Думать, - сказал Свиридов. - Тебе решать, сержант. Ты без пяти минут комиссованный, через пару дней тебя выпишут из госпиталя... Получишь документы и домой. Я тебя силком задерживать не могу, да и не хочу, если честно… Тебе вообще есть, куда возвращаться?
«Дембель, скоро дембель». Тупая мысль билась в затылке, словно дуром залетевший в окно голубь. Металась по комнате, круша хрусталь и ломая крылья. Медленно пульсировала заживающая культя.
Жара. Грохот гусениц, мелкие камешки, летящие из-под траков… Вспышка справа, вспышка слева.
«Леша, б…дь! Прикрой!» Алексей мотнул головой, отгоняя воспоминания.
И тень БМП-шки, надвигающаяся на руку…
Пришел дембель, откуда не ждали.
Алексей выпрямился. Снова подступило невыносимое желание взять этого херова капитана в охапку и выкинуть в херово окно. Пусть летит. Или вырубить «комитетчика» так, чтобы весь пол был в крови и зубном крошеве.
«Тебе есть, куда возвращаться?» Сукин сын. А то он не знает.
Алексей усилием воли взял себя в руки.
- Где это будет происходить? Эта… эта операция?
Капитан странно усмехнулся:
- Не «где», а «когда».
Молчание. Капитан аккуратно разлил остатки немецкой водки. За это время Алексей успел мысленно прокрутить несколько вариантов. Афган, Пакистан… что еще? Куба? Вьетнам? Ангола? Камбоджа?
«Не где, а когда».
- Ну, что, есть вопросы? - капитан терпеливо ждал.
«А какая, в сущности, разница, где это будет. Или когда. В любом случае я снова возвращаюсь за Реку».
Алексей медленно поднял здоровую – левую – руку и поскреб подбородок. Побриться бы. И еще…
Он повернулся к капитану:
- Полотенце брать?
* * *
За окнами плыл Ташкент, цвели абрикосы и яблони. Шел тысяча девятьсот восьмидесятый год, год Олимпиады.
В палате кто-то читал стихи – не так, как обычно это делают – с надрывом и декламацией, а спокойно, устало. Словно прозу:
Парашюты рванулись,
И приняли вес,
Земля колыхнулась едва.
А внизу дивизии: «Эдельвейс» и «Мертвая голова».
Автоматы выли, как суки в мороз
Пистолеты били в упор
А мертвое солнце на стропах берез
Мешало вести разговор.
Алексей мотнул головой. Ерунда какая. Каждый день люди умирают. А я вдруг расклеился. Кто мне этот Викулов? Кто я Викулову? Я его не знал практически.
В приоткрытую дверь Алексей увидел железную койку, свисающие до пола трубки капельниц – из таких плели украшения, они были не белого, а особого, золотистого цвета. Шнур капельницы покачивался. Медсестра закрывала белой (нет, серой! Здесь все серое) простыней нечто бесформенное, почерневшее…
Он грешниц любил, а они его,
И грешником был он сам.
Но где ты святого найдешь одного,
Чтобы пошел в десант?
* * *
Свиридов кивнул Алексею: садись. В комнате гудел вентилятор, в углу под потолком зависла паутина. У раскрытого настежь окна две мухи гонялись друг за другом.
Видимо, мечтали догнать и зажить полноценной половой жизнью. Весна.
Перед капитаном лежала толстая папка для бумаг, раскрытая посередине. Свиридов вытащил лист и взялся за химический карандаш.
- Ну, что решим? Кто ты у нас будешь?
- Буду? – не понял Алексей.
- Фамилию в контракт какую напишем, сержант? У нас тут секретность, если ты не забыл.
Алексей усмехнулся:
- Не забыл, товарищ капитан. – Он помедлил. - Пишите: Викулов Алексей Игоревич. Воинская специальность: механик-водитель.
«Он мертвый, я мертвый. Все правильно». Алексей откинулся на спинку стула, жалобно скрипнуло дерево.
В ушах вновь зазвучал голос из палаты:
И сказал Господь: эй, ключари!
Отворите ворота в Сад.
«Даю приказ: от зари до зари
В Рай принимать десант».
Вот это правильный бог, подумал Алексей. Не то, что некоторые.
* * *
Алексей лег на койку, затолкал подушку под шею, чтобы получился валик – как делали дехкане в Пенджабской долине. И шея не устает, и голова не потеет. Вытянулся и чуть не застонал на наслаждения. Блаженство. Усталые ноги гудели, словно высоковольтные провода. Культя пульсировала.
Почему людей для заброски в Германию готовят возле Ташкента? – подумал он внезапно.
«Не знаю. Какая разница?»
Алексей повернулся к стене и закрыл глаза. Будем считать до ста. Или до тысячи. Надеюсь, овец у них хватит. Потому что у меня, мать вашу, после всех этих дел ночное сердцебиение (легкая аритмия, сказал врач, пройдет) и временами бессонница. И вообще, у меня дембель. Его надо бы отметить.
И еще за прапорщика надо проставиться…
Если я им буду, этим прапорщиком.
- Теперь ты «сверчок», - сказал Свиридов утром. – И будешь им до приказа о присвоении тебе звания «старший прапорщик». А получишь ты этот чудесный прыжок через звание за выполнение особо ответственного задания в тылу вероятного противника. За подвиг и проявленный героизм. Другими словами, официально мы все еще в составе «ограниченного контингента», идем в боевой поиск.
- А на самом деле?
- На самом деле – узнаешь. С готским у тебя как?
Алексей пожал плечами.
- Восстанавливаю навыки. И вообще – зачем он? Это же мертвый язык. Уже полторы тысячи лет мертвый. Я владею английским, немецким, понимаю французский. Фарси, таджикский – разговорный.
- Узнаешь. В свое время.
- Товарищ капитан!
- Я сказал: в свое время. Эх, его-то у нас совсем в обрез, - капитан почесал подбородок. – Да, пока не забыл… подарочек тебе пришел. – Он пододвинул коробку к краю стола. На ней были наклеены зеленые марки – не советские точно. Алексей моргнул.
- Мне?
- Нет, летчику Николаю Гастелло! – съязвил Свиридов, но глаза капитана смеялись. – Бери и радуйся.
- Что это? – Алексей напрягся, ногти уцелевшей руки вонзились в ладонь. Боль отрезвляла.
- Увидишь.
* * *
- Сержант?
Импортный протез. Из хорошего светлого материала, очень точно повторяющего фактуру человеческой кожи. И садился на культю он гораздо лучше сделанной в протезном цехе руки. Блевотного розово-желтого цвета. С инвентарным номером, надо же. Как табуретка, блин.
- Сержант! Спишь, что ли?
- А? – Алексей вспомнил, где находится. В крепости. Вчера были тренировки на рукопашку.
А сегодня перед ним стоял невысокий тощий очкарик – остроносый и круглоглазый. Рядом ухмылялся капитан.
- Знакомьтесь, - сказал Свиридов. – Юрий Святославович Варшавский, доктор от археологии… Алексей Викулов, из «голубых беретов». Десант. Разведрота.
Алексей кивнул «доктору от археологии».
- Приветствую, док!
Именно так в американских фильмах, что они смотрели на «видиках» в Афгане, военные называли ученых. Алексею, как знатоку языков, приходилось переводить на слух.
- На самом деле я всего-навсего "кин", - сказал археолог.
- Кто?
- Кандидат исторических наук. А докторская моя еще впереди. - Археолог посмотрел на бывшего сержанта с симпатией, протянул руку. – Юра, - представился он. – Будьте как дома. Тут у нас…
Он заметил отсутствующую кисть Алексея, споткнулся, но закончил фразу:
- …без церемоний.
Его ладонь неловко зависла в воздухе.
Алексей продолжал смотреть на «академика», не мигая. Потом растянул губы в улыбке и поймал его ладонь в свою левую – молниеносным, почти незаметным для глаза движением. Крепко сжал. Археолог вздрогнул, но тут же взял себя в руки, неуверенно улыбнулся.
- Ничего себе. Вот это скорость!
- Это трюк, - сказал капитан. – Не введитесь, Юрий Святославович. Он отвлек ваше внимание и…
В следующее мгновение Алексей выдернул из пальцев капитана сигарету, взмахнул ей. Дымный росчерк повис в воздухе. Через мгновение сигарета вернулась на место, меж пальцев Свиридова.
- Хмм, - сказал капитан. Посмотрел на Алексея весело. – А может, и не трюк.
* * *
- Готский-то зачем?
- Настоящего древнегерманского языка никто не знает, - пояснил Варшавский. - Не сохранилось письменных источников. Да и были ли они вообще? Так что задача усложняется. Вот рунное письмо разного периода мы находили во многих местах, в том числе в Германии и в Чехии, но восстановить звучание языка по написаному — это почти невыполнимая задача. Как, например, с языком критян.
- Кого?
- Жителей Крита. У нас имеется множество письменных источников по Минойской цивилизации, но восстановить язык мы не можем. Не хватает материала. Так называемое линейное письмо уже расшифровано – хотя и спорно, на мой вкус, но все же это версия, заслуживающая внимания. А знаменитый Фестский диск до сих пор остается загадкой. Возможно, он записан на языке атлантов… - археолог вдруг смутился. - Это, конечно, только мое предположение…
- Кого-кого? – Алексей подумал, что уже слышал все невероятное, но это было за гранью. – Атлантов?
- Атлантида. Знаете про такую?
Алексей покосился на Свиридова, тот закатил глаза — видимо, у археолога это была идея фикс.
- Немного, - сказал Алексей осторожно. – Я читал Александра Беляева. Как там? «Последний человек из Атлантиды».
Археолог отмахнулся.
- Чушь! Фантастика!
«А тут у нас, значит, грубый реализм?» Алексей решил не ввязываться в спор и только переспросил:
- Так что там с Атлантидой?
- Атлантида, - археолог произнес это почти с благоговением. – Атлантида – это нечто особенное! Только представьте, высокоразвитая цивилизация с огромным флотом, армией и собственной религией – исчезает, гибнет за удивительно короткое время. Почти не оставив следов, не оставив о себе ничего, кроме пары упоминаний в мифах. Почему? И как так вышло, что великая империя рухнула в единый момент? Огромное государство – от Тибета до обеих Америк – перестало существовать?
- Может, ее просто не было, - негромко произнес Свиридов, однако археолог сделал вид, что не расслышал.
- И как вы это объясните? – спросил Алексей.
- Объясню что?
- Ну, почему Атлантида погибла?
Археолог помедлил, бросил быстрый взгляд на Свиридова (тот дипломатично промолчал) и вдруг скороговоркой произнес:
- Теория Льда.
- Это еще что такое?
- Один нацистский ученый придумал. Красиво... кхм. Просто красиво. Интересная теория. Вы, наверное, помните: Атлантида утонула?
- У Беляева было именно так. У Платона, насколько помню, тоже.
- Все было наоборот. Атлантиду погубил не Потоп, а – будете смеяться – отсутствие Потопа!
Алексей покрутил головой. Воротничок, по случаю дембеля накрахмаленный до твердости гранита и подшитый неуставными черными нитками, царапал шею.
- Чего? Теперь по-русски, пожалуйста. И… - он помедлил, – в изложении для военных.
Свиридов хмыкнул. Выразительно.
- Попроще… хмм, попроще… - археолог заторопился. - Хорошо, давайте так. Примем как гипотезу, что Атлантида все-таки существовала. Теперь представьте: Атлантида была огромной морской державой. Она простиралась от Тибета до Южной Америки.
А что самое главное для империи? Первое и необходимое условие ее существования?
Связь!
Тысячи кораблей связывали империю в единое целое. Тысячи кораблей бороздили мировой океан туда и обратно, разнося приказы из столицы и привозя обратно новости из провинций. Так когда-то испанский король управлял Америкой.
И вот однажды вода ушла. Океан отступил, оставив только сухопутные пути. И это был конец. Империя развалилась. Потому что пути по суше – это трудно, дорого и очень опасно. Варвары и дикие звери, болота. А морского пути – быстрого и относительно безопасного – больше нет. Атлантида не утонула. Атлантида – всплыла.
- Ну, это же… хмм… ненаучно, что ли?
Алексей сам удивился тому, что это сказал. Недоучившийся филолог в внутри него взбрыкнул. Хотя, если подумать, адепты естественных наук вообще свысока смотрели что на филологов, что на историков-археологов – не считая их настоящими учеными.
Археолог поднял на него удивительно беззащитный взгляд истинного фанатика.
- Ненаучно? Кто сказал?
Свиридов вздохнул:
- Юрий Святославович, поймите меня правильно, - он мягко вклинился в разговор. - Вы утверждаете, что нацистский ученый с бредовой, но красивой теорией был прав? Вполне серьезно? Так мы договоримся до того, что Доктор Смерть был в сущности милым парнем со склонностью к смелым экспериментам.
- Доктор Смерть? – Алексей не сразу понял.
- Йозеф Менгеле, - пояснил археолог. – Известная в мировой истории тварь. Но разговор же не о нем!
- Тогда о ком?
Археолог повернулся к Алексею, спросил строго, как на экзамене:
- Что тебе говорит дата: девятый год нашей эры?
Алексей моргнул. Что говорит?
- Ничего.
- Девятый год нашей эры. Примерно девять лет со дня рождения… кого? Правильно. Хотя историчность фигуры пока не доказана.
- Чья историчность?
Варшавский растерянно поморгал. Лыжная шапочка с белым бомбоном на его голове придавала ему еще большую трогательность.
- Как чья? – глупо переспросил он. – Мы же собираемся… Ты разве не понял? Христа ты знаешь?
У Алексея по спине пробежал холодок.
- Лично?
Археолог окончательно смешался.
- Что ты! Я не это имел в виду. Хотя, лично… - он вдруг поднял голову, глаза были блестящие и счастливые. - Лично, знаешь ли, было бы лучше всего.
* * *
Грузовик закряхтел, закашлял, затрясся. Что за техника вообще? – подумал Алексей. Чертов драндулет. Наконец «газик» с горем пополам завелся, дернулся несколько раз – Алексей коленом ощущал мощную вибрацию металла кабины – и вдруг поехал. Чудо, не иначе. Мимо проплыли две высохшие акации рядом с воротами, тень от них скользнула по головам десантников. Затем – каменные неровные столбы вдоль дороги. Крепость уплывала в рассветной дымке.
Спецгруппа сидела в кузове на скамейках, увешанная рюкзаками и автоматами. Группа была готова.
Алексей поморщился. От недосыпа тонко звенело в животе.
- Можно спать, - Свиридов махнул рукой. Алексей кивнул, рюкзак за спиной давил привычной спокойной тяжестью. Напротив уселся Долохов – казалось, случайно. Алексей, не мигая, с минуту смотрел ему в глаза. Долохов отвел взгляд.
«Крысеныш». Этот урод так просто не сдастся…
Несколько дней назад, еще во время подготовки на учебной базе, случился конфликт. Долохов был из академии ГБ, недавний выпускник, с гонором – и почему-то сразу невзлюбил бывшего десантника. Началось с мелких разногласий и дошло до того, что они устроили рукопашную в развалинах, за садом. Несмотря на гэбэшную подготовку и искалеченную руку Алексея, Долохов огреб по полной. Умылся кровью в лучших традициях ВДВ. Пацаны из группы вовремя их растащили, а то бы Алексей убил придурка. У него в голове уже знакомо щелкнуло… Он снова был на войне, где врага уничтожают любыми доступными способами.
Но – повезло. Не успел.
А теперь они вместе идут на это странное задание. Задачка.
Через два часа группа была на въезде в ущелье Сармыш.
- Ну, с богом, - Свиридов махнул рукой. Группа зашевелилась, люди поднялись, двинулись к синеватому мерцающему проему – один за другим, цепочкой. В проем было приказано не входить, а накапливаться на подступах. Как для атаки.
Алексей прошел несколько шагов и остановился у валуна, некогда отвалившегося от вертикальной стены. Ущелье Сармыш-сай, о котором за последние дни он наслушался предостаточно, пока особо не впечатляло. Наскальные рисунки нескольких эпох, разбившееся НЛО… чуть ли ни путь в иные миры. Угу, угу. Пока вокруг – обычные камни. Много обычных камней.
Алексей поднялся выше и увидел бегущих быков – оранжевые силуэты, не лишенные изящества.
А вот это поинтереснее. Силуэт человека, наподобие того, что рисуют дети в определенном возрасте – длинные руки, короткие ноги, тело черточка… и рядом – намного выше ростом – силуэт человека… в космическом скафандре. Или с огромной головой, в которой -- Алексей моргнул – было две головы поменьше. Однако. Инопланетянин в шлеме? Черт его знает. Но почему двухголовый?!
- Сержант, ко мне! – раздался окрик. Алексей бросил последний взгляд на двухголового инопланетянина, помахал культей. «Бывай, звездный гость. Удачной дороги».
Свиридов остановился, внимательно оглядел археолога, словно хотел получше запомнить.
- Ни пуха, ни пера, Юрий Святославович, - сказал он наконец.
Археолог кивнул. Лицо было бледное и истовое, как на иконах. Он даже начал слегка заикаться. Лоб в испарине.
- К-к черту! – он притопнул, попрыгал на месте. Брякнул котелок, закрепленный к рюкзаку. – П-пошли мы, Олег В-Викторович.
И протянул руку. Черт, подумал Алексей. Повисла мертвая тишина. Вся группа теперь смотрела на них.
Черт, черт, черт. Я же предупреждал его.
Ни черта эти гражданские не соображают.
Лица десантников вытянулись. Большинство из них отслужили свое за Рекой, поэтому приметы значили для них даже слишком много. Археолог поднял брови, оглянулся и вдруг понял. Сник.
- Олег Викторович… я…
Свиридов похлопал его по плечу.
- Не волнуйтесь. Товарищ сержант о вас позаботится, Юрий Святославович. Верно, сержант?
Алексей кивнул – медленно. Хотя мечталось врезать очкарику со всей дури. Предупреждали же! Самая дурная примета – руки пожимать перед выходом на «зеленку». Шансы на удачное завершение задания резко упали.
Варшавский крякнул, почесал переносицу. Глаза за толстыми стеклами были беззащитные.
- Мда. Вы уж позаботьтесь, Алексей, я вас очень прошу. Иначе я и двух часов там не протяну.
- Договорились, - сказал Алексей. А что еще было сказать? Не убивать же дурака, в самом деле?
…Вообще, археолог ошибся. Не два часа. Он прожил в первом веке нашей эры на целых шесть часов и восемнадцать минут дольше.
* * *
Алексей шагнул из светящегося голубым светом проема, пошатнулся. Твою ж налево! Вестибулярный аппарат, тренированный турником и прыжками с парашютом, все равно взбрыкнул. Мир вокруг поплыл. Алексей упал на колени, чувствуя себя как после бокового удара в голову, отхаркнулся горьким и вязким. Перекатился в сторону, чтобы освободить место следующему…
Ничего. Скоро будет получше.
За его спиной из «линзы» выпал следующий десантник, застонал.
Кислорода здесь столько, что чувствуешь себя пьяным. Огромный лес простирался насколько хватало взгляда, никаких следов человека.
- Нормально перешли. Когда появятся звезды, определим наши координаты, - сказал археолог. Он был бледен, но в целом держался неплохо. Его даже не стошнило.
Алексей почесал лоб протезом.
- А какой сейчас год? Созвездия же смещаются, насколько помню.
Археолог открыл рот, заморгал. Закрыл. Глаза за толстыми стеклами казались огромными и беззащитными.
- Очкарик, - произнес Алексей с легким презрением. – Об этом ты не подумал, да? Четырехглазик хренов.
Это было детское обзывательство, но здесь оно вдруг стало уместным. И очень точным.
Археолог заметно смутился.
- Седьмой год н-нашей эры… плюс-минус восемнадцать месяцев.
- Пошел ты… со своей точностью «плюс-минус», Юра. Где мы? Это ты можешь сказать?
- В Германии. Вернее: Римская империя, провинция Германия. Римлян здесь скинут только через два года…
Пламя взвивалось, шипело и вспыхивало синим от капающего на него жира. Пыталось обглодать как можно больше веток за раз. Жадное, ночное пламя. Алексей поморщился от выстрелившего в него крошечного уголька. Шашлык должен вот-вот доспеть.
Конечно, шашлык не по-карски. Но тут уж извините, не до жиру. Где в древней Германии седьмого плюс-минус года нашей эры возьмешь ребрышки молочного барашка? Спасибо и на том – олень попался не слишком старый. Тварь вкусная, но весьма жилистая. Да и мариновать было особо нечем. Алексей покачал головой. Разве что вином… эх, где ж его взять?
Где-то далеко выли волки. Алексей переложил поближе к себе «акээм», для надежности.
Над головами путешественников во времени висела луна – слегка откушенная с левого края – и мириады звезд. То есть, действительно, до хрена звезд. Никогда столько не видел, подумал Алексей растерянно. Словно окунули головой в звездный омут.
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Гитара в руках археолога расстроено звякнула, и Алексей понял вдруг, что тот совсем молод. Ему не намного больше, чем мне. Лет двадцать пять-двадцать семь. Ну, ладно – тридцать. Свиридову, например, сорок. Старик почти.
Алексей поднялся, выпрямился, пошел в темноту. В ночь. Трава шуршала, не желала расступаться. Позади послышалось удивленное восклицание археолога. Что-то он там увидел. Да плевать, что он увидел.
Пусть я погиб, пусть я погиб… – стучало в висках.
- Под Кандагаром, - шепотом закончил фразу Алексей. Почему-то перед глазами стоял сожженный в бою с «душками» Викулов – не человек, длинный сверток в бинтах, пропитанных желтой мазью, неподвижно лежащий на мятой койке…
Мертвый.
«Возможно, и я там умер. Там, в Афгане. За Рекой, как говорят наши. А это все мне чудится.
Вся эта древняя Германия».
От леса вокруг – огромного, первозданного, нетронутого – кружилась голова. Деревьям по тысяче лет и больше. Воздух вокруг – закачаешься! Можно намазывать его вместо масла на хлеб, такой он густой и сладкий. Не надышаться.
Когда Алексей вернулся к костру, разговор был в самом разгаре.
- От слова «калина»? – говорил Долохов. - Я думал, он как бы сказать… сплетён, что ли… из калиновых веток.
- На самом деле Калинов мост – это не от слова «калина», - пояснил археолог слегка свысока. - Никакой связи с калиновым кустом тут нет и никогда не было. Калинов – это слово «калить», «накалять», «раскаленный». В некоторых вариантах сказки упоминается, что это мост из меди. То есть, Калинов мост – это раскаленный до бела мост через огненную реку…
- Которая, как понимаю, никакого отношения к ягоде смородине не имеет, - съязвил Долохов.
- Все-таки кое-что помните? – археолог поправил очки. – Но вообще: верно. Название реки «Смородина» – это от слова «смород», «смрад». Воняет эта река, как… хмм… сильно воняет. Скорее всего, это горит смола. Или, возможно, нефть.
- Огненная река?
- Точно. И река эта лежит как граница между миром живых и миром мертвых. Вообще, в мифах многих народов встречается эта метафора – река и мост. И еще страж моста. У греков переправу сторожит пес Цербер. Трехголовый и жуткий. В скандинавской мифологии эту же роль исполняет пес Гарм – что интересно, четырехголовый. Видимо, чем больше голов, тем лучше. Гарм охраняет врата Хельхейма, мира мертвых.
- А зачем вообще охранять мир мертвых?
- Чтобы ты и там консервы не попер! – донесся из темноты насмешливый голос. – Вон и в мире мертвых о тебе наслышаны… псов ставят.
- Заткни фонтан! – огрызнулся Долохов. – Док, а серьезно: на фига? Кто к мертвецам по доброй воле полезет?
- Хороший вопрос. На самом деле задача адских псов Цербера и Гарма другая… Они охраняют не вход, они охраняют – выход.
Долохов присвистнул.
- Зачем?
- Чтобы мертвые оставались там, где им и положено находиться. И не шастали по миру живых.
Молчание. Археолог задумчиво пошевелил угли веткой, танец пламени отражался в стеклах очков.
- И только птицы летают себе свободно туда и обратно, - сказал он негромко. - Над черными болотами Коцита и все такое.
Алексей хмыкнул:
- Верно. Птицам можно.
Археолог вздрогнул, обернулся.
- Ничего смешного, Алексей. Птицам действительно можно. Есть даже особые птицы, древние греки называли их «психопомпы». То есть, в переводе – переносчики душ. Обычно это были воробьи… ну, или, скажем, голуби.
- Ясно, - сказал Алексей. Разговор об отвлеченных материях успел ему наскучить. Он посмотрел на часы, хотя толку от них здесь было пока немного. – Вообще, отбой уже, наверное, Юра… Солнце зашло.
- Спать? – археолог зевнул.
- Ага. Пора придавить пару часиков.
- Отбой! – приказал капитан Алехин, командир группы.
* * *
Алексей остановил бег и поднял голову. Над ним плыло низкое небо, заполненное облаками плотно, словно ватой под Новый год. Небо здесь было… другим. Алексей помедлил, проверил, как затянуты ремни протеза.
Другое небо. Чужое небо.
- Пусть я убит, пусть я убит под Ершалаимом, - неожиданно для себя негромко пропел он. Выпрямился, поправил автомат – плечо уже изрядно оттянуло, и снова перешел на равномерный бег. Алексей спускался вниз, к берегу ручья. Там надо будет перейти на другую сторону, а, может быть, даже пройти немного вверх по течению, чтобы сбить погоню со следа. Если она будет, эта погоня. Кто знает.
Он оглянулся, но бородатых людей с копьями нигде не было видно.
Пусть кровь моя досталась псам, - снова затянул он про себя. Монотонный напев помогал держать темп.
Орлы шестого легиона,
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Группы больше не существовало. Примета сработала, черт ее побери, подумал Алексей. Приметы всегда срабатывают... Кто бы это ни сделал, сделано было чертовски быстро – и одним холодным оружием, без единого выстрела. Часовые умерли первыми. Археолог Юра даже не успел ничего сказать, так и скончался, открыв рот. Алексей снова увидел его полудетское лицо. Из груди археолога торчало огромное древнее копье. Люди, голые по пояс и длинноволосые, бродили по остаткам лагеря и добивали уцелевших. Вот они какие, древние варвары, носители мертвого уже полторы тысячи лет языка…
Алексей наблюдал, как Долохова перетащили к дереву, привязали стоя, и какая-то древняя старуха перерезала выпускнику академии ГБ глотку. Кровь потоком лилась в деревянную чашу. Да, к такому на кафедре этнографии не готовили, пожалуй.
Судя по некоторым более-менее знакомым словам (вот и пригодился готский), группе не посчастливилось забрести в священное место, и местные обиделись. Алексей, которого чувство паранойи подняло посреди ночи и заставило уйти в темноту, наблюдал за происходящим. Из двенадцати человек группы в живых остался он один. Насмешка судьбы. Однорукий псих с проблемами адаптации в коллективе остался без коллектива. Ха-ха. Ха-ха.
Алексей облизнул пересохшие, растрескавшиеся губы и снова захрипел:
Орлы шестого легиона,
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Дурацкая песня привязалась. Он спустился к реке, зашел в воду по колено. Наклонился и стал зачерпывать ладонью. С жадностью, захлебываясь, выпил. Еще. Утолив первую жажду, умыл лицо, достал фляжку и набрал воды про запас. Что ж… придется начинать жить здесь, в начале тысячелетия.
Только сначала надо разобраться с теми, ночными налетчиками. Я псих? Пожалуй, что и псих. Но псих с проблемами адаптации в коллективе отомстит за свой коллектив. Так будет… забавней.
А еще забавней будет выполнить задачу, перед этим коллективом поставленную.
Алексей выпрямился. Пора идти.
Полоска по горизонту наполнилась кровью, словно руки полощешь после разделки оленьей туши. Вдалеке занимался рассвет. Утро.
