Один год спустя

В Клубе Распущеность было тише обычного. Эйприл наклонилась, чтобы придержать последние накладные ресницы Аравии. Волосы Аравии мерцали фиолетовым, и она улыбалась медленной, грустной улыбкой, которая была очаровательной, хоть она и не знала об этом. Она даже не представляла, какой эффект производила на парней, и это было, как подозревала Эйприл, частью представления. Эйприл всегда была слишком самосознательной. Вероятно, по вине ее матери.

Но не эта самоосознанность делала ее непривлекательной для парней. А то, что она инстинктивно знала, как они реагируют на нее, и чем это может обернуться. В семнадцать лет она пресытилась романами. Смотреть на широко раскрытые от удивления глаза Аравии, когда парни флиртовали с ней, было и интересно, и душераздирающе.

Аравия переехала в апартаменты, напротив, около года назад. Мало того, что она находилась под боком, так еще и нуждалась в Эйприл, несмотря на то, что иногда Эйприл думала, что Аравия даже не заметит, если она исчезнет.

– Я приготовлю тебе кое-что, что поможет забыть о случившейся чуме, – сказал бармен. Эйприл проигнорировала его. Он всегда говорил подобные вещи, но его напитки не были настолько хороши. Элиот должен был встретиться с ней здесь час назад. Она пыталась не волноваться за него, но он не облегчал ей эту задачу – в последнее время он, как правило, занимался чем-то опасным.

Ее внимание привлек мальчик с голубыми веками в другом конце комнаты, поднявший брови, когда они встретились взглядами. Ей понравилось, что он не улыбался. Его надутый вид был очаровательным. Он помахал, и она увидела татуировку на его кисти. Это что-то напомнило ей, но она не могла думать об этом. Она застенчиво наклонила голову, и, взглянув из-под опущенных ресниц, заметила, что он через толпу направляется к ней. Приблизившись к ней, парень протянул ей высокий бокал, а еще один вручил Аравии. Эйприл осушила его одним длинным глотком. Он положил руки ей на плечи.

А затем поцеловал. И ей не нужно было вообще ни о чем думать.

Тем не менее, знойный мальчик с голубыми веками не мог помешать, ей волноваться за Элиота. В конечном счете, она отпрянула от него, и, не сказав ни слова, парень скользнул в толпу.

– Какое разочарование, – пробормотала она.

Бармен запустил еще один напиток по барной стойке, но она проигнорировала его. – Мой брат пришел? – спросила она.

– Думаю, он наверху, – сказал бармен. – Я относил вино в игровую, и он был там, играл с шахматы.

– Наконец-то, – но она была раздражена, что только усилилось, пока она поднималась по лестнице. Он должен был проходить мимо нее, когда направлялся в игровую. Почему он был такой невнимательный? И куда подевалась Аравия? То, как Уилл, татуированный швейцар, которого Дядя Просперо переманил из Морга, смотрел на нее, – задумалась Эйприл, – заставит Аравию наконец-то нарушить ее дурацкую клятву.

Игровая комната была заполнена сигаретным дымом. Элиот сидел в центре комнаты, прямо перед низким столом, вертя в руках пешку. Волосы молодого парня напротив были очень задымленными, или имели такой оттенок коричневого, что казались бесцветными.

Когда парень увидел, что Эйприл приближается, он вспыхнул и встал.

– Я с тобой завтра поговорю, – сказал он и нацепил на глаза очки. Эйприл, смущенная тем, что нарушила их уединение, встала перед ним, пока он готовился уйти, и одарила его медленной провокационной улыбкой. Лицо парня из розового превратилось в ярко-красное.

– Не дразни его, – предупредил Элиот, указывая на стул, который только что освободил парень. К тому моменту, как Эйприл уселась и упорядочила свои художественно обкромсанные юбки, парень ушел.

Она вскинула брови.

– Ты его до приступа доведешь, – объяснил Элиот. – А мне он нужен.

– Я не жажду смущать твоих друзей, – сказала Эйприл. – Но ты моих видел? Ты решил, права ли я, что Аравия – именно тот человек, который там нужен?

– Еще нет. Но я с нетерпением жду этого, – Элиот откинулся назад, и Эйприл знала, что что бы он ни говорил, это важно, но голова ее шла кругом. Она подняла руку, чтобы остановить его, и встала со стула. – Позже, Элиот. Мне нужно подышать свежим воздухом.

Когда она вышла из комнаты, в глазах начало расплываться. Она помнила маленький дворик где-то в лабиринте клуба. Если бы только она могла найти его. Но вместо этого, завернув за угол, она наткнулась на мальчика с голубыми веками.

– Вот, – он передал ей стакан, и его татуировка вспыхнула еще раз. Он подвел ее к бархатному креслу и помог сесть.

– Внутри жарко, не так ли? – спросила она, пытаясь сконцентрироваться на его лице.

Она уселась и обрезала юбку маникюрными ножницами из свой сумочки, как это делала уже дюжину раз в клубе, перекраивая одежду, доставшуюся ей от матери. Она прижала стакан к лицу, наслаждаясь прохладой, а затем опустошила его.

Последний звук, который она услышала, – стучащие друг о друга кубики льда, и затем звяканье колокольчиков над дверями. Кто-то уносил ее из Клуба Разврата, и она не была пьяна, конечно, нет... но затем она потеряла сознание.

Проснулась Эйприл на низкой кушетке. Над ней стоял мужчина, сжимая в руках стакан. Она чувствовала себя пьяной, но похмелья не ощущалось. И уж точно была не дома. Это место было пустынным, освещено несколькими газовыми лампами. И пахло землей. Маски на ней не было, но и на мужчине тоже. Может быть, воздух здесь безопасен.

– Меня накачали наркотиками? – спросила она, пытаясь понять, что произошло.

– Наиболее простой способ, которым мой коллега мог тебя задержать, – навис над ней человек. Его глаза были темными, его волосы – седыми, и что-то в его поведении говорило, что он привык повиноваться. И он носил темную робу, словно был скрывающимся вором.

Эйприл смотрела на него из-под ресниц, дождидаясь, когда голова прояснится. А затем все разрушила, сказав:

– Ладно, я не хочу, чтобы мое задержание стало для вас неудобным, – страх ворвался в нее. Кто этот человек? Зачем ее накачал?

– Это на удивление удобно, – мужчина поправил шарф, завязанный вокруг горла. Было что-то знакомое в том, как он стоял. – Тебе стоит это выпить. Это поможет, – он протянул руку, сказав. – Просто вода.

Эйприл проглотила ее и отдала стакан обратно.

Он взял его, и у нее перехватило дыхание.

Когда она была маленькая, у них были слуги, но иногда ночью, если Эйприл становилось плохо, отец приносил ей стакан воды. Он всегда ставил один около кровати. Выпей, это поможет.

Не может быть.

Она видела смерть отца. Видела, как Дядя Проперо стоял над ним, сжимая нож. Она ловила своего рода галлюцинации под действием наркотиков.

Рука метнулась к шарфу, и, сдернув его, Эйприл увидела уродливый шрам. Горло ее отца было перерезано. Человек – ее отец – увидел, что она поверила, и улыбнулся.

– Ты выросла похожей на мать, – сказал он. – Красивой.

Эйприл отбросила волосы. Это было тем, что она делала, когда получала комплименты о своей внешности. Сзади нее кто-то закашлялся. Когда она оглянулась, увидела мальчика в наручниках.

– Кто это? – спросила она.

– Никто, о ком бы стоило волноваться.

– Я видела его раньше, – сказала она, мрачнея от вида мальчика. Его неприметные мышиные волосы. – С Элиотом, – она резко закрыла рот.

Не выдавай информации своему тюремщику. Шок, наркотики и ее истощение о многом говорили. Она не могла доверять этому человеку, несмотря на нахлынувшие воспоминания.

– Ох, – сказал ее отец, звуча очень огорченно. – Я надеялся, что ты уже знаешь, что твой братец предатель.

– Предатель? Почему? – она не должна была говорить ничего.

– Из-за порядочности. Он лоялен к вашему дяде.

Насколько Эйприл знала, Элиот не разговаривал с Просперо больше года. Элиот дал ей надежду. Он не поддавался Просперо, но, даже если бы он уступил ему, она бы не обвиняла его. Если бы все это время отец был жив, он должен был перевернуть небо и землю, чтобы спасти Элиота от принца. Он не имел права презрительно кривить губы, говоря о ее брате.

И все же многое изменилось. Элиот сбежал от их дяди, и вот она наедине с незнакомцем, который когда-то был ее отцом. Искал ли ее Элиот? А Аравия? Мать?

Эйприл изучила комнату. Сложена из неприглядного камня. Уродливо. Единственное окно высоко на стене, и свет через него проникает грязный и плотный. Они под землей. Подвал? Это комната с несколькими дверями, но лестниц нет. Если это подвал, то здание над ними гротескно. Она должна выбраться из этой комнаты, чтобы попасть наверх. Может быть, она даже возьмет с собой мальчика. В конце концов, он нужен ее брату. Она сосредоточила внимание на отце.

– Почему ты носишь эти робы? – спросила она. – Прячешься в неком монастыре?

Он засмеялся, а мальчик в углу ответил.

– Он Преподобный Мальконент. Тот, кто поднимает волнения в городе, – его голос стал низким и обвинительным. – Взрывает церкви.

Эйприл рассматривала отца, желая иметь веер или что-то еще, за чем можно было бы спрятаться.

Собирался ли он ранить ее? Был ли он похож на Просперо? Спасут ли ее накладные ресницы?

– Ну, эта одежда не очень подходящая.

– Расскажи мне о себе, – ее надолго потерянный отец ровно уселся с одной стороны софы.

Что сказать? И чего не сказать?

– Я принадлежу клубу, – медленно сказала она. – Тому, где твой помощник меня нашел, Клубу Разврата. Это хорошее место, чтобы... заводить друзей. Проводить время. Это то место, куда я иду, когда больше не могу выносить присутствие матери, – он должен был заботиться о матери. Должна ли она сказать, что его "смерть" разрушила ее? Что она не смогла свыкнуться с чумой? Что забросила Элиота лет уж пять как, и едва-едва была матерью для Эйприл? И что он был жив все это время, но никогда не пытался с ними связаться. Гнев затопил ее. Ради чего он их бросил?

Для того, чтобы носить робу и наряжаться религиозным деятелем? Бомбить и взрывать? В городе уже этого хватает.

– Ты будешь со мной, когда моя армия возьмет город, – его глаза замерцали. – Они прошли через ад и обратно, но ты дашь им надежду.

– Потому что я такая... – она взглянула на парня в углу. При сером освещении его лицо было болезненно-бледным. По каким-то непонятным причинам, зная, что он слушает, она не смогла себя заставить произнеси слово «хорошенькая».

– Они жили в болотах, – продолжил Мальконент. – И вернулись к цивилизации. А ты представляешь собой все то, что город может им дать, – Эйприл все больше убеждалась в его безумности, этот маниакальный блеск его глаз переполнял чашу того, что она могла вынести не содрогаясь. Он что, просто видел в ней хорошенькую девочку, своего рода приз, стимул? Почему он отошел от проблемы ее похищения именно сейчас?

– Я провожу целые дни, приклеивая ресницы, – заикнулась она. – Это долгий процесс, которому я долго училась на практике. Сверкающие тени для глаз. Платья с пайетками, – она углубилась в детали и особенности создания причесок. Ее поза никак не менялась. Он кивал, и его глаза были скучающими. Она забыла о мальчике в углу в стремлении показаться безобидной и пустой.

– Прекрасно, – сказал Мальконент, вставая. – Я был прав, что оставил тебя. Ты будешь очень полезна. Потому я не могу позволить тебе убежать, маленький павлин. Я запру за собой дверь. Если что-то понадобится, попроси стражей.

Эйприл затаила дыхание, пока он не ушел. Ей бы стоило попросить его взять ее с собой, но любые попытки сбежать лишь привлекли бы его внимание, но она не так глупа, как притворялась. И, будучи истощенной и с одурманенной головой, ей не светят призовые места за бдительность или интеллект. Она откинулась назад, довольная тем, что сидела на софе.

– Так теперь ты маленький павлин Мальконтента?

Она подпрыгнула. На мгновенье она совсем забыла о мальчике, прикованном к стене.

– Полагаю, так и есть, – ее называли намного хуже, чем павлином. Она подавила зевок. – Что ты сделал, чтобы привлечь его внимание?

– Я изобретатель, – сказал он.

Она заглянула за спинку дивана.

– Он хотел, чтобы ты что-то изобрел? Или он просто хотел изобретателя, чтобы приковать его к стене? – спросила она, думая о полной ученых дядиной темнице.

– Он хотел, чтобы я кое-что разрушил, – мрачно сказал мальчик. – Чтобы сконструировал бомбу для него. Но я не хотел. – Голос его дрожал, когда он говорил о бомбежках Мальконтента. Что он знает о таких ужасах?

– Это хорошо, – сказала она. – Я восхищаюсь подобным бунтарством. – Она прикрыла плечи волосами.

– Я знаю, чем ты восхищаешься. Я видел мальчика, который привел тебя сюда.

Он ревновал? Или просто злился? В клубе он краснел, когда она смотрела на него, и Элиот предположил, что она пугает его. Вероятно, тот факт, что он прикован к стене, развязывал ему язык.

– Он милашка, правда? – Эйприл старалась не повышать интонацию, ее взгляд сосредоточился на изобретателе. Он был совершенно неподвижен, колени притянуты к груди. С наручниками на запястьях у него была не очень-то большая свобода передвижений.

Он поднял подбородок, словно позволял ей хорошенько его рассмотреть. Это сделать она была вправе. За исключением того, что она опустила свой подбородок, на мгновенье прикрыла глаза так, чтобы деликатно вспорхнули ресницы, и развернулась так, чтобы он мог видеть ее безупречный профиль.

Пока он выказывал свое позволение, она не скрывала своего интереса. Высокие скулы. Тонкие губы. Ничего не казалось в нем ужасно неправильным, но она ничего не могла сказать о его глазах за стеклами защитных очков.

– Почему ты не носишь постоянные очки? – спросила она. На какой-то миг они встретились взглядом. Но в нем не было никакого волшебства, потому что его защитные очки выглядели слишком нелепо.

– Я работал, когда люди Мальконтента схватили меня. Работая, я много смотрю вниз, перебирая детали. Очки в оправе имеют привычку падать и ломаться. Линзы, которые мне нужны для того, чтобы нормально видеть, слишком тяжелые, – он отбросил волосы назад, но они лишь упали обратно, частично прикрывая его увеличенные глаза.

– Они так и выглядят, – сказала она. Они были на удивление хороши, придавая ему домашний вид. Что, если бы под ними он оказался действительно красавцем? Тогда сидеть взаперти с таинственным красавцем-заключенным оказалось бы гораздо интересней.

– Ремень взлохматил тебе волосы, – заметила она. Но его волосы были симпатичными. Слегка завивающимимся. Он потряс головой из стороны в сторону, сжав губы от изумления. Движение это только сильнее исказило его глаза, и внезапно она не смогла себе представить, что он чертовски привлекательный под этими очками. Что, если он в шрамах, или он кошмарно косоглазый? Что, если его глаза перекошены? По крайней мере, у него нормальные зубы. У Эйприл была фобия к парням с кошмарными зубами.

Она приложила руку к болящей голове. С какой стати кому-то посвящать себя изобретению? Если бы она не нашла помаду и Клуб Распущенности, то тоже занялась бы изобретательством в качестве хобби?

– Здесь есть девушки-изобретатели? – спросила она.

– Если ты ищешь, чем бы заняться на досуге, – сказал он, – тогда тебе стоит поискать что-нибудь чуточку попроще.

Он думал, что подобного рода слова могут ранить ее чувства?

– Я не ищу себе хобби. – Эйприл развернулась к нему спиной, усаживаясь на диване. Но тишина была неприятной, поэтому она добавила, – Я просто подумала, есть ли тут девушки, изобретающие разные штуковины? Умные девушки были бы хороши в подобных вещай.

– Так я тебе и скажу. Каждый изобретатель, которого я знаю, уже прячется. Женщины рискуют даже больше.

– Ох, неужели? Еще больше рискуют, чем мы с тобой? Вообще-то некий сумасшедший уже захватил тебя в плен, если ты не заметил.

– Заметил. И видел вред, который он причинил прошлой ночью. Я был с Элиотом, смотрел на это. Может он тебе и отец, но человек не самый приятный.

– Как и большинство родственников, – и Просперо в начале списка. – Я не собираюсь ему доверять.

– Это самая здравая вещь, которую я от тебя слышал.

Будто бы их отношения были достаточно долгими, чтобы он мог делать какие-то выводы.

– Ну, не думаю, что твоей девушке-изобретательнице хотя бы гипотетически грозит такая же опасность, как нам.

Эйприл посмотрела за спинку дивана. Стена за ним была сделана из заштукатуреных кирпичей. Они использовали клей? Быть может, они смогут вытащить из стены несколько кирпичей и обнаружить... что-то.

– У меня нет подружки-изобретательницы.

– Это ты так говоришь.

Он сердито покачал головой.

Но она, наконец, сумела завладеть его вниманием, поэтому продолжила. – Я не заинтересована в воровстве ее изобретений.

Она различала какие-то ритмичные звуки. Может быть, они находятся близко к морю, или под заводом.

– Славно, ведь ее не существует.

Эйприл пересела на другую сторону дивана. Он все еще смотрел на нее, выражение его лица говорило о том, что она просто невероятно глупа.

– Я могу освободить от оков твои руки, – сказала она. – Если захочу. В обмен на информацию. Мое образование ни в коей мере не уступает образованию Элиота.

– За исключением того, что Элиот не знает, как клеить накладные ресницы, – сказал он.

Из-за истощения она стала неуклюжей, поэтому она не проплела элегантно по комнате, как хотела бы. Но она все еще была уверена в том, что она намного изящнее, чем любые девушки-изобретательницы.

– Слушай, – сказала она. – И расскажи мне, что ты слышишь. – Она достала две булавки из волос. – Уверена, у твоей девушки-изобретательницы есть много способов использовать булавки для волос, – сказала она, пока пыталась правильно повернуть булавку. – На них, скорее всего, держатся все ее изобретения.

– Несомненно, – он напрямую встретился с ней взглядом. О чем думал Элиот, говоря, что она припугнет его? Находиться так близко к нему вдруг стало для нее некомфортно. И само по себе странно. Разве не она поцеловала парня вот так запросто сегодня вечером? Парня посимпатичнее...

Замок со щелчком открылся.

– Я думаю, что это звук воды, – сказал он. – Гавань? – его запястья упали на колени. Он помассировал их, но никаких других движений не делал.

Между ними повисла напряженная тишина. Эйприл встала и разгладила платье.

– Удачного побега. И как сбежишь, старайся не попадаться. Изобретатели, как я слышала, очень востребованы. Как мужчины, так и женщины.

– Кем востребованы? – его тон был недоверчивым.

– Мальконентом, очевидно. И Просперо.

– О, я все знаю о Просперо.

Эйприл обернулась на него, узнавание вспыхнуло в ее мозгу.

– Это ты, тот мальчик, которого Элиот бил молотком!

– Это неважно. Люди Мальконента заражены. Они влачили существование в болоте, как животные. Он видит город, и тебя, и, вероятно, всех твоих очаровательных друзей, как своего рода приз.

Не было нужды это говорить, она уже все сама поняла. Или то, что у нее всего одна очаровательная подруга, но все же не такая очаровательная, как сама Эйприл.

– А ты порадовала его трудностями наложения блесток на накладные ресницы, – он даже не попытался скрыть отвращение.

Эйприл замерла.

– Было бы лучше, если бы я рассказала ему как для меня просто открыть замок шпилькой? И что как только сбегу, я собираюсь послать за ним брата, который совершенен в искусстве пыток, и что Элиот убьет его очень медленно? Что я считаю часы до того момента, как мы оба будем стоять рядом и смотреть, как он умирает во второй раз?

 

Гибель

Кент практически не мог поверить, что он попался во столько паутин сразу. Скрывающих, изобретающих удивительные вещи тюремщиков безумца. А теперь и красавицы перед ним, находящейся в холодной ярости.

Когда он был ребенком, ему были доступны только звуки и воображение. Тиканье часов над его кроватью, которые говорили, что он практически слеп. И его мать, которая пахла мягкостью и покрытыми сахарной глазурью пирожными к чаю.

Механизм часов, тех самых, которые годами составляли ему компанию, был первой вещью, которую он ясно увидел. Его отец надел на него корректирующие линзы, и он впервые смог почувствовать формы, окружающие его. Взглянув вверх, он увидел медные механизмы и бесконечно вращающиеся шестеренки.

Его мать уже умерла, став одной из первых жертв чумы, и он каждый день проходил мимо ее портрета, спускаясь по лестнице в их доме. С тем же успехом его отец мог умереть от чумы или быть безмолвным портретом на стене. Он дал Кенту очки и исчез в мастерской за домом. Когда-то она служила кухней, достаточно большой, чтобы обслуживать их особняк во времена, когда люди богато развлекались.

Он пытался пойти за отцом, интересуясь, что он такого делал, что требовало такой таинственности, но дверь была закрыта на засов. Когда бы он ни хватался за ручку двери, в окне появлялись глаза его отца и жестом приказывали идти дальше.

У них все еще были слуги, пожилой мужчина и женщина, когда-то бывшая домоправительницей. Им не платили со времен начала чумы, но они все еще жили в доме. Их просили следить за ним в течение дня, пока его отец трудился в мастерской. Но в основном они терялись в неиспользуемых комнатах дома, пока Кент бродяжничал на улицах.

В конечном счете, привлеченный звуками в один знойный полдень, он забрел в часовой магазин. Войдя в темную прихожую, он был еще больше впечатлен крохотными деталями и составными часов, вразброс лежавшими на прилавке.

Часовщик принял Кента за бездомного и предложил взять его в качестве ученика.

На службе у часовщика Кент продолжал прочесывать улицы в поисках карманов живых или мертвых, забирая часы, чтобы разобрать их на запчасти. Ища металлические вещицы, которые можно было переплавить.

Вечерами часовщик обучал Кента его ремеслу. Чем-то занятый, часто он даже не шел домой, а засыпал прямо в задних комнатах магазина. Может быть, его отец скучал по нему, но так как старик не сказал больше, чем несколько слов в прошлом году, он сомневался в этом.

Часовщик постоянно разрабатывал схемы. Иногда большие. Иногда секретные. Они не выглядели как часы. У Кента были плохие предчувствия, что бы это ни было, и занимало все его мысли. Ему было одиннадцать, и он был необыкновенно умен.

Его опасения подтвердились в день, когда в магазин ворвались солдаты, разбив драгоценные часы деда и рассыпав шестеренки, которые Кент месяцами собирал по полу. Солдаты Просперо были жестокими и эффективными.

Они забрали Кента и часовщика во дворец на конце болота. Кент дрожал всю бесконечную дорогу в паровой карете, зажатый между придворными Просперо. Но когда Просперо улыбнулся и угостил его, Кент расслабился. Может, жестокость Просперо – лишь история, которую рассказывают на улицах. Это был последний раз, когда Кент позволял себе думать о чем-то настолько глупом.

Но каким-то образом они остались живы. Просперо позволил часовщику жить, хотя он никогда уже не был прежним.

Когда они вернулись в город, он не пошел домой в тот же час. Он остался с часовщиком. Мужчину трясло от жара. Кент сидел подле него, давая ему пить холодную воду. Помогая, но и запоминая каждую деталь, которую он бормотал в лихорадочном бреду. Секреты, которые он не разгласил во время пыток, сейчас лились из него потоком.

Две недели спустя, когда часовщик наконец-то начал выздоравливать, Кент пошел домой. В переднем окне горела свеча, но экономка встретила его у двери с мрачным выражением лица.

Его отец умер. То ли от сердечного приступа, то ли от горя, когда услышал, что его сына захватил Просперо. Никто не знает наверняка.

Кент ошеломленно поплелся к дому отца. Наконец он увидит, что внутри.

Никаких часов. Никакой взрывчатки. Никакого оружия. Но на столе в центре комнаты он нашел чемодан. Внутри были линзы, завернутые в бархат. Дюжины линз. Для очков. Для защитных масок. Все они были для него.

На дне чемодана было письмо.

Там говорилось:

«Достаточно плохо рожать ребенка в мире, где царит чума. Я не хотел обременять моего мальчика слепотой. Будь осторожен с этим. Не храни их всегда в одном месте, наш город склонен к стихийным бедствиям и пожарам».

Обыскав мастерскую, а после нее и дом, Кент нашел еще дюжину линз. Все завернул в бархат. Делом всей жизни его отца было улучшение будущего Кента, несмотря на то, что он никогда не проявлял к нему привязанности. Мальчик поклялся не становиться таким холодным и отстраненным от жизни.

И все же изобретательство помогло ему забыть о своем горе и одиночестве. В конце концов, оно заняло все время его бодрствования.

Мастерская, где его отец проводил дни, стала его прибежищем. И спустя годы его изобретения изменились от часов до паровых двигателей и дирижаблей. Он воссоединился с белокурым мальчиком, который спас его в тот день во дворце, – с племянником принца.

Научиться доверять ему заняло у Кента месяцы. Даже несмотря на то, что Элиот помог ему сбежать из дворца, Кент боялся, что у него еще осталась некая привязанность к Просперо, и он мог украсть его изобретения или вывести их из строя. Но Элиот давал ему деньги, снабжал запчастями и ничего не хотел сделать для Просперо. Он, казалось, искренне заботился о городе. В последнее время он начал заниматься исследованиями масок для бедных.

Он знал, что работать на Элиота опасно. Изобретать опасно. И был прав.

Каким-то образом он снова был заперт в тюрьме, но уже с другим сумасшедшим.

 

На этот раз он был заперт с самой раздражающей девушкой. Сестрой Элиота, с ее накладными ресницами и блестками, усыпавшими веки.

Люди в городе умирали каждый день, а эта девушка растрачивала драгоценные ресурсы, например, воздух. Вот она тут, подшучивала якобы над его воображаемой девушкой. Будто у него было время на подобные вещи.

Но, когда она рассказывала ему о том, как она планировала наблюдать, как ее отец умрет от меча Элиота, ее голос был твердым и абсолютно серьезным.

– Тебе стоило бы стать актрисой, – сказал он, наконец.

– Я знаю, – ее голос снова просветлел. – Моя мама меня хорошо натренировала. Так жаль, что чума закрыла все театры.

– Так жаль, – повторил он, пытаясь скрыть внезапное замешательство. Она была самым глупым и самым бесстрашным человеком из всех, кого он встречал. Между ними затянулась тишина.

– Значит, мы возле гавани, и я освобождаю тебя от этих наручников, – протараторила она. – Ты собираешься сбежать?

– Нет, – просто ответил он.

– Ты должен. Я бы наслаждалась шансом быть спасенной.

Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка вышла извиняющейся.

– Я не могу, – сказал он. – Преподобный хотел, чтобы я установил бомбу, но он не сказал, где, или что он хочет взорвать. Я далеко не единственный человек в городе, который может создать взрывчатку, и мы оба это знаем. Я должен выяснить, что он хотел взорвать, поэтому должен сказать Элиоту. Так мы сможем разрушить планы Мальконтента.

– Понимаю, – тихо сказала она. – Но тогда мы впустую потратили хорошую шпильку.

И он видел, что она все понимает. Он балансировал между опасностью, грозящей ей, и тем, что могли пострадать многие люди, если Мальконтент добьется своего. Но он выбрал остаться, потому что таким образом мог спасти больше жизней.

Он вынудил себя прекратить думать о девушке на полу перед ним. Что хотел Мальконтент взорвать? Что он упустил?

– Мне придется вернуть его на место, если кто-то придет, но я не считаю это пустой тратой, – он стоял, его мышцы сопротивлялись после столь долгого сидения на холодном полу. И он шагнул.

Лишь несколько ночей назад он видел ущерб, нанесенный бомбами Мальконтента. Он видел мертвого ребенка, похороненного под грудой щебня, когда Элиот взял его проверить утраты.

Ущерб от бомбы был незначительным. Но отчаяние жителей многоквартирного дома за церковью было сокрушающим. Печаль. Надежда, что кто-то придет и изменит их жалкое существование. Элиот был идеальным, успокаивающим, утешающим. Кент стоял позади, немой и чувствующий себя некомфортно.

Но он мог остановить Мальконтента от установки еще одной бомбы. Если безумец хотел Кента, достаточно позаботившись о том, чтобы похитить его, он, должно быть, жаждал чего-то грандиозного. Взрыва, который город запомнит. Хотя бы потому, что он убьет любого, кто помешает ему.

Он контролировал свои шаги. Ступал мягко, чтобы ни один стражник снаружи не услышал его шагов. Он еще раз прошелся по схеме лжебомбы. В то же время, он представил себе город, будто смотря на него сверху, с великолепного дирижабля, на котором он лишь несколько раз пытался летать.

Они с Элиотом согласились, что для процветания города они найдут других людей, свяжутся с остальными, выжившими после чумы.

И вдруг он понял, где установили бомбу. Это было так просто... пароход. Открытие. Первый большой триумф Элиота, вовлеченного в этот проект своим дядей. А Мальконтент хочет все разрушить.

Кента не волновало, что Мальконтент и Просперо поубивают друг друга. Он заботился о невинных жизнях. Он вздохнул. Выяснить, где будет бомба не достаточно. Нужно остаться. Он может построить фальшивую бомбу. Если он уйдет, Преподобный получит настоящую.

– Я знаю, где он хочет разместить бомбу, – сказал он Эйприл, смотревшей на него с дивана. – Если каким-то образом это поможет тебе сбежать или он отпустит тебя, скажи Элиоту.

Он начертил пальцами схему на полу. Следов не оставалось, но он помнил. Лишь то, что он притворялся, будто рисует, помогало ему вспомнить дизайн. Ему нужны были часы, провода и различные детали. Его бомба будет очень правдоподобной, поэтому Преподобный не поймет, что она фальшивая пока не будет слишком поздно.

В коридоре послышались шаги.

– Быстро возвращайся в свой угол, – сказала Эйприл.

Кент пронесся по коридору. Засунуть руки в наручники снова отняло всю его силу воли. Но, прежде чем он защелкнул их, вошел слуга с едой. Мужчина одарил Эйприл долгим, рассматривающим взглядом и поставил поднос, но даже не глянул в сторону Кента, когда уходил. Кент позволил наручникам снова упасть на пол.

– Мальконтент – твой отец – может найти другую симпатичную девушку. Любую симпатичную девушку, – он остановился, ощущая, как вспыхнуло его лицо. – Я не говорю, что есть девушки симпатичней тебя.

– Нет, ты слишком умен для этого, – сказала она. Но возражение было не очень активным. Она отвернулась и заправила выбившуюся прядь за ухо. Макияж практически стерся с ее лица, но для Кента она все еще сияла. – Элиот поймет. Тебя не воспитали во дворце. Я в этой семье достаточно долго, чтобы знать, что это значит больше, чем когда отец пожертвовал мной. В его случае это показало бы безграничную преданность.

Она села на диван и уставилась на поднос с едой. То, как она сидела, заставило его отвернуться, несмотря на то, что он в действительности не хотел этого. На ней не было достаточно одежды. Это было постыдно.

– Почему ты не попыталась сбежать, пока дверь была открыта?

– Может быть, я тоже смогу разузнать что-нибудь интересное, – произнесла она. – Для Элиота.

– Нет. Если представится шанс – беги, – сказал ей Кент. – Я останусь, все узнаю. И скажу Элиоту.

– Ты? – ее голос вырос на октаву. – Как ты собираешься узнать все секреты? У тебя даже нет ресниц, которыми можно было бы похлопать. По крайней мере, мне так кажется. Подойди ближе. – Она подозвала его к себе.

Вместо этого он остался там же, где и стоял.

– Я спалил их во время эксперимента, – сказал он, сопротивляясь порыву поднести руку и прикоснуться к векам. Несчастный случай был уже давно. Ресницы уже отросли? Он не помнил и не проверял. Кажется, должны были... Он покачал головой, рассеивая безумие, что она поселила в нем. – Есть способы получения информации без помощи хлопанья ресницами, – сказал он. – Слушать. Наблюдать. Думать.

– Уверена, что у тебя это срабатывает, – она улыбнулась. – Позволь мне увидеть твои глаза.

Он покачал головой, но не знал, то ли отвечал на ее вопрос, то ли удивлялся ей. Она жила под опекой Просперо и выжила. Она знала, как наслаждаться жизнью в городе, где у всех остальных были безжизненные глаза. Она может научить его. И это пугало.

– Если я могу видеть твои, значит, ты можешь видеть мои, – сказал он, защищаясь.

– Не за этими ужасными линзами.

Она возненавидит зеленые очки, которые он надевает, когда что-то сваривает. Его губы слегка изогнулись, и она решила, что это хороший знак, встала и подошла к нему. Прежде чем он понял, она зажала его в углу. Он вскочил, и она протянула руку, но он схватил ее за запястье.

– Стой. – Получилось решительнее, чем кто-либо из них ожидал, и ее лицо вытянулось. Будто он назвал ее уродиной. Неужели она не понимает, как это – быть почти слепым? Уязвимым? Знает, насколько драгоценны эти очки? Что починить их будет невозможно?

Он искал правильные слова, но, прежде чем смог произнести хоть слово, в коридоре вновь послышались шаги. Эйприл пробежала по комнате, усевшись на краю дивана. Смирившись, он надел наручники вокруг запястий и спрятал руки в коленях, не спеша застегивать их, пока не увидит, кто пройдет через дверь. Только бы это снова был слуга, искоса глядящий на Эйприл... Но это был сам Преподобный. Его сопровождали двое служащих. Кент защелкнул наручники. Как раз перед тем, как Преподобный махнул одному из слуг, который прошел по комнате и расстегнул их.

Мужчина, бесспорно, был заражен, на его руках были язвы. Кент уставился на них, завороженный фиолетовыми кровоизлияниями, зеленью инфекции. Это было ужасно. И все же ему пришлось подавить в себе желание задать мужчине вопрос. Какие у него симптомы? Как долго он болеет?

Второй охранник также был заражен. Эйприл прижала руки к своей белой маске, будто это сделает ее более эффективной.

– Ты готов сотворить мой взрыв? – спросил Мальконтент. – Я хочу, чтобы его было видно по всему городу. Арки огня и, может быть... – он улыбнулся Кенту, его улыбка была дикой и не прикрытой никакими масками. – Может быть, столбы дыма, парящие в воздухе. Я хочу превзойти фейерверки моего брата.

Догадки Кента оказались верны, но он не чувствовал гордости. Не тогда, когда безумец уже решил, что он будет учавствовать в этом. Не тогда, когда точно погибнут невинные люди.

– Я могу сконструировать бомбу для тебя, – сказал Кент.

– Где мы найдем поставщиков? – спросил Мальконтент.

Вопрос застал Кента врасплох. – У тебя их нет?

– Ты изобретатель, – сказал Преподобный. – Отведи нас в свою мастерскую. Ты можешь собрать запчасти здесь. – Это было требование.

Ему нужно было сбежать с Эйприл, когда он догадался, где будет располагаться бомба. Он не был бы против рискнуть своей жизнью, но его мастерская была переполнена изобретениями, которые смогут многим спасти жизнь, и Мальконтент, конечно, уничтожит все, что не понадобится Кенту для бомбы. Его мозг лихорадочно работал. В здешнем подвале есть лаборатория, где Элиот экспериментировал с дизайном для новых масок. Он может рисковать, потеряв эти планы. В любом случае, у него здесь ничего нет для создания бомбы. Комната в Морге даже не рассматривалась. Ее стены были покрыты его чертежами. Летающими аппаратами. Давным-давно он передал один Доктору Уорту. Выясняя у человека, его героя, смогут ли люди когда-нибудь летать.

Собственно, его дирижабль был на крыше Морга, скрытый под большим куском холстины. Он не мог привести Мальконтента туда. Он лучше разрежет шар на куски, чем подпустит к нему Мальконтента или Просперо.

Оставалась мастерская его отца. Он покинул дом много лет назад, но отделенная кухня все еще ощущалась... домашней. И там все еще было много инструментов его отца. Он вздохнул. Ему же нужно куда-то их привести. Это было подходящее место.

Охранники протянули темные плащи. Эйприл долго их рассматривала, но, в конце концов, натянула его поверх своего скудного платьица и длинных ног. Кент надел свой, и он ничего не мог сделать, когда что-то влажное коснулось его предплечья. Кто последним носил этот плащ? Без сомнения, кто–то изнемогающий от болезни.

Они поднялись на улицу. Мальконтента сопровождали два его человека. Эйприл все еще была с ними, он видел, как она приложила руку к лицу, проверяя свою защищающую маску. Она оставалась как можно ближе к Кенту. Ему очень хотелось, чтобы он был натренированным бойцом, как Элиот. Чтобы он действительно мог защитить ее или задержать этих мужчин, чтобы она могла убежать. Кент повел их вниз по широкой авеню. Показывать этому безумцу дом своего детства было актом уступления. Или, возможно, жертвы. Он никогда не думал о себе как о жертве.

Деревьев во дворе стало больше, они выросли за это время, а ива практически скрывала дверь в мастерскую. Портрет его матери в золотой раме предостерегал его с того конца комнаты, пока он стоял на пороге.

Он глупец. Большинство линз его отца хранились в этой лаборатории. Он был слишком занят, слишком сосредоточен на своих собственных изобретениях, чтобы последовать последней воле отца. Он открыл сундук и посмотрел на них. Мальконтент никогда не согласится забрать их. И он уничтожит все на своем пути. Кент позволил крышке снова закрыться.

Он быстро собрал запасы. Охрана Мальконтента стояла так близко, что всякий раз, когда он двигался, он задевал кого-нибудь из них. Один держал мешок, в которые складывали запасы. У другого был пистолет. Мальконтент же делил свое внимание между Кентом и Эйприл. Когда она грациозно двигалась по комнате, прикасаясь к его вещам, Кент задумался, о чем она думает.

Наконец он поднял пару очков с одного из столов. Охранник протянул мешок с собранным, но Кент проигнорировал его, надевая очки на голову. По крайней мере, у него останется одна запасная пара.

– Есть еще одна вещь, которая может понадобиться, – сказал он Мальконтенту.

– Тебе, – мягко сказал он, выпроваживая их наружу. – Сомневаюсь, что она понадобится мне. Если ты можешь сделать бомбу для меня, то ты определенно можешь сделать еще одну, чтобы преодолеть меня.

Мальконтент кивнул охране. Кент не смотрел. Эйприл прикусила губу. Он учуял запах дыма, но не хотел смотреть на то, как горит работа его отца, поэтому, не оборачиваясь, пошел вперед.

В какой-то подземной комнате – не в той, где они были заключены, а в другой, со столом и окнами над ним – Кент трудился над его лжебомбой, едва находя время для сна. Часто Мальконтент стоял над ним. Этот человек знал о взрывчатке больше, чем хотелось бы Кенту, и всегда задавал вопросы, всегда подозревал что-то.

Эйприл исчезла. Он не спрашивал, куда они поместили ее. Думая, что это будет отвлекать его.

Наконец, через несколько дней, Кент сидел, склонившись над последним куском провода. В комнату кто-то вошел, но он не обернулся.

– Так мило, – сказал Преподобный, рассматривая хитрое, тикающее изобретение, которое собрал Кент. Кент попытался прочесть выражение его лица, но в данный момент на край его очков попал луч фонаря и ослепил его. Мальконтент действительно верит, что она взорвется? Кент снял очки с головы, тщательно уложив их в карман, и заменил их очками в проволочной оправе, которые он забрал, прежде чем Мальконтент сжег лабораторию его отца.

– Если ты закончил, – безумец указал на дверь. Охранник сопроводил Кента обратно в комнату, где его держали в первый раз. Эйприл сидела на диване.

– Что случилось с твоим грандиозным планом побега? – сказал он.

– Видимо, Элиот отправился во дворец Просперо в поисках меня. Отец продолжает дразнить меня этим. Зачем прикладывать усилия, если некуда бежать? И пока ты был занят подделкой, я шпионила.

Кент замер. Он не рассчитывал на все сто процентов, что Элиот спасет его, но надеялся, что кто-то придет за Эйприл.

– У него есть люди, дюжины людей, и он отправляет их в город через туннели, – прошептала она. – Это важно. Надо сказать Элиоту, хотя, если Дядя его... – она выглядела более подавленной, чем он когда-либо ее видел. Но затем она взяла себя в руки. – Мальконтент выходит по ночам и берет большинство своих людей с собой. Я была такой заключенной, что они не ожидают проблем. Мы уйдем сегодня ночью.

Кент кивнул и истощенно привалился к стене.

Эйприл разбудила его несколькими часами позже.

– Ты готов?

Он сонно последовал за ней. – Отец всегда смотрит налево, когда приближается к коридору. Что-то там беспокоит его. Мы пойдем в том направлении.

Охранник снаружи уже засыпал, поэтому не ожидал, что на него нападут. Кент дважды ударил его. Он не был бойцом, но изучал анатомию человека достаточно, чтобы знать, куда ударить человека, чтобы нанести наибольший ущерб. Он протащил охранника через комнату и застегнул наручники вокруг его запястий.

– Прекрасная работа, – сказала Эйприл. Он почувствовал, как краснеет.

Оказавшись в коридоре, он потерялся, но Эйприл без колебаний повела его, шагая к уровню улицы. Им пришлось спрятаться от одного из патрулей Мальконтента, присев на корточки за одной из урн, но, наконец, с восходом солнца, они оказались на тротуаре, направляясь к верхнему городу.

Как только они пересекли реку, остановились перед разрушенным собором.

– Мне жаль, что они взорвали твою лабораторию, – сказала Эйприл.

Кент ощутил приступ боли от утраты портрета его матери и всех его драгоценных линз. Но он был здесь, шагая рядом с этой умной, бесстрашной девушкой, которая спасла его из логова Мальконтента.

Восходящее солнце освещало руины перед ними, почершневший камень четко вырисовывался на фоне неба.

– Такая утрата, – мягко сказала Эйприл. – Было так красиво.

– Не думаю, что вижу красоту, подобно другим людям, – возразил Кент.

Взгляд, которым она его одарила, был странно уязвимым. Он хотел объяснить, что, по его мнению, она была чудесной, но не из-за ее золотистых волос и блестящего макияжа. Он задумался, поверит ли она ему. Если ей будет это интересно.

– Мне нужно идти к матери, – сказала она. – У Элиота есть квартиры и в университете, и в Клубе Распущенности. Я не знаю, где он будет... Или вернется ли он. Но мама будет перживать. – Они пошли по направлению к Башням Аккадиан.

– Он вернется, – сказал Кент с уверенностью, которой он не чувствовал. Все-таки, он однажды побывал в замке Просперо. – Мы вдвоем расскажем ему обо всем, что узнали. Устройство, которое я построил, не взорвется, но он все еще будеть осторожным.

Она схватила его за руку. – Я расскажу ему все, что слышала, но я изменила мнение насчет Мальконтента. Я не хочу наблюдать, как Элиот выпотрошит его. Я хочу держать Элиота подальше от него.

– Когда Элиот узнает...

– Вот именно. Он не должен узнать. Не сейчас. Я не знаю, почему наш отец так его ненавидит, но он хочет убить Элиота. Я не могу его потерять, Кент.

Глаза Эйприл были широко открыты и непривычно беззащитны. – Я все ему расскажу, но тогда Мальконтент поступит так же, – когда она сказала это, он задумался о том, не совершил ли он ошибку.

– Я увижу тебя снова, – сказала она. Это не был вопрос. И затем она ушла через боковую дверь в башню.

Кент вернулся в подвал лаборатории, которую подготовил Элиот. Он был близок к воссозданию дизайна защитных масок. После стольких дней, проведенных за разработкой бомбы для Мальконтента – пусть и фальшивой – он должен был сделать что-то, что поможет другим.

Он долго работал не покладая рук, когда приехал паникующий Элиот с дочерью ученого. Они спаслись от Просперо, но девушку отравили.

Кент лихорадочно работал, в то же время, пытаясь успокоить Элиота. Он болезненно переживал недостаток сна. Занятость своего ума. Но он сделал это. В конце концов лихорадка девушки прошла, а дыхание успокоилось.

– Спасибо тебе, – сказал Элиот, схватив Кента за руку. – Мы нуждаемся в ней, если хотим преуспеть в нашем начинании, – и затем он передал ему точные чертежи масок, где все проблемы, которые не получалось решить Кенту, были уже заполены. Девчонка украла их у отца.

– Подожди. Просперо больше не самая большая наша проблема.

Он рассказал Элиоту о планах Мальконтента подорвать пароход, но он, Кент, смастерил фальшивую бомбу. Элиот впитывал все это, становясь все более жестким с каждой минутой. Наконец он кивнул, поднял дочь Доктора Уорта на руки и выскочил из комнаты. До того, как Кент понял, что не упомянул об Эйприл. Элиот возвращался обратно в башню. Он найдет ее, и участие Кента в ее истории будет окончено.

Но Кент снова ошибался.

Два дня спустя пришел один из людей Элиота с сообщением. Кент осторожно прочитал его. Планы были вариацией тех, которые они с Элиотом обсуждали бесчисленное количество раз.

Запуск произойдет той ночью, как и планировали. Их мятежников на всякий случай известят. Элиот разберется со своей частью, покинув пароход, а Кент пойдет за воздушным шаром и подымет его в воздух, направляя в город, чтобы начать революцию. Но сейчас Эйприл шла с Элиотом на корабль. Кент уверял себя, что они знают обо всех рисках. Знают, что Мальконтент готов к запуску, и им нужно быть начеку.

Он тут же закрыл масочную мастерскую и направился в город, к Моргу, где будет ждать, пока не придет время для его хода. Морг был уже полон людей, ищущих забвения. Он проигнорировал их и заперся в комнате для гостей, которую арендовал. Целых полчаса он сидел на полу, глядя на свои рисунки. На летающие апараты, которые он с детсва представлял. И тогда он пошел на крышу. Воздушный шар, помеченый знаком Района Разврата, был его. Несмотря на то, что его изготовили еще до чумы, он модифицировал его и сделал подсчеты, необходимые для его величайшего летающего устройства, его парового дирижабля.

Когда Кент отошел от края, материализовался Уилл, как он иногда делал. Для своего собственного блага он был слишком изящным.

– Аравия собирается на корабль вместе с племянниками Просперо, – сказал он Кенту. Голос Уилла, когда он произносил ее имя, звучал отчаянно, грустно и взволновано одновременно. Кент понимал, как чувствует себя его друг. И все же, Элиот неистовствовал, когда ее отравили. Это не должно происходить плавно. Он никогда не видел Элиота, который выказывал бы такое количество эмоций, а Уилл... Он никогда не просил слишком много, никогда не хотел чего-то для себя. Он заслужил влюбиться в девушку, чье сердце не было разбито.

– Я хочу посадить ее в шар, – продолжил Уилл. – Она должна увидеть, что здесь есть хорошие вещи... пока не стало слишком поздно.

Кент неохотно согласился, наблюдая за их поднятием вверх и позвращением обратно. Уилл пошел вниз по лестнице, чтобы привести дочь ученого.

Когда он вернулся, ведя за собой Аравию, его щеки горели огнем, и Кент подозревал, что он сделал глоток-другой по пути. А девушка... Кент не знал, что думать. Он наблюдал, как Уилл помог ей взобраться в корзину, позволил шару взлететь. Ее отец был героем. Но блестящий макияж ее глаз заставлял его думать только о мерцающих светлых волосах и злом смехе.

Было очевидно, что, когда Эйприл останавливалась перед ним в игровой комнате Клуба Распущенности, она знала, какой эффект производит на парней. Он просто не ожидал, что поддастся.

Ветер хлестал вокруг них, и он уравновешивал шар. Подняв взгляд, он увидел, что Уилл целует Аравию так, будто если они прекратят, то наступит конец света. Он отвернулся и проверил часы. Еще две минуты, и ему нужно начинать спуск, или Аравия не попадет на лодку.

Он повернул рукоятку, чтобы опустить шар, когда начался фейерверк. Впечатляющее зрелище.

– Кажется, празднование началось раньше, – сказал Кент, когда корзина шара ударилась о крышу. – Его Величество, должно быть, узнал, что некие религиозные фанатики планируют сорвать его вечеринку.

Осмотрев город, они могли заметить толпу, разделенную группой солдат.

– Принц уже прибывает, – сказал Уилл.

– Сомневаюсь. Если будет хоть намек на опасность, он останется в стороне, – Кент нахмурился и взглянул на брезент, покрывающий воздушный шар.

– Я должна быть там, внизу, – сказала Аравия.

– Если ты идешь, тебе стоит поторопиться, – Кент посмотрел на нее. – Элиот ждет тебя.

– Мы никак не сможем сделать это. Гавань слишком далеко... – начал Уилл, но Кент оборвал его.

– Возьмите паровую карету Элиота, – он пробежался рукой по ремням корзины, проверяя их. – Если попросите охранника вернуть ее обратно. Он оставил ее мне, чтобы я мог покупать расходные материалы для нашего проекта.

И Аравия потянула Уилла к лестнице. Кент закончил проверять шар и корзину и вытер руки о пиджак. Теперь ему нужно было дождаться, когда охранник вернет карету. Он никогда не был столь терпелив. Он продолжал думать о том поцелуе, которого он не должен был видеть. И об Эйприл. Увидит ли он ее еще один раз, прежде чем корабль спустят на воду и мир изменится? Зачем он позволил Уиллу взять паровую карету?

К счастью, у него был один из жетонов Элиота – золотая монета с символом глаза. Он слетел вниз по лестнице и окликнул одного из солдат с глазом, нашитым на пальто, который на другой карете отвез его на пирс. Он видел фиолетовые волосы Аравии, но не мог добраться до них, было так много людей. Он никогда не видел такой давки. Несколько дельцов занимались торговлей. Волнение на лицах вокруг него, давало ему надежду на будущее.

Затем, дергаясь в конвульсиях, упала девушка. Кент был слишком далеко, чтобы потянуться к ней, но, когда толпа отпрянула, он увидел на пирсе Эйприл. На ней было красное платье. Он проталкивался через толпу, игнорируя проклятия и толчки, сопровождающие его.

Она прокладывала себе путь к трапу, но было слишком много людей, и, несмотря на ее свирепость, она была слабой, а толпа недоверчивой. Он не обращал внимания на темные взгляды гуляк, сосредоточившись на своем пути к ней.

Когда он сократил расстояние между ними, то понял, что не знает, что сказать. Но понял в тот момент, когда она увидела его.

Ее лицо просветлело.

– Ты не на Открытии, – сказала она.

– Никогда и не собирался.

– Нам нужно добраться до Элиота. Что-то случится. Пирс заполнен людьми Мальконтента.

– Бомба не взорвется, – сказал он ей. – Я тебе говорил...

– Мальконтент не дурак, – она притянула его ближе, пока они говорили, проводя сквозь толпу. – И, в случае, если ты не заметил, я тоже, – сказала она, доставая что-то из кармана и кладя ему в руку.

Он тут же узнал предмет. Бархатный мешочек, просевший под весом корректирующих линз. Она, должно быть, сунула их в карман, когда они были в мастерской его отца.

– Наверное, ничего не видеть – просто ужасно, – в тот момент она казалась серьезной, а затем отбросила волосы. – Ты бы не смог увидеть насколько я прекраснее остальных людей.

Он рассмеялся.

Они оказались почти на трапе.

– Быстрее, – попросила она, теперь со всей серьезностью. – Мальконтент – управляющий. Боюсь, Элиот недооценивает опасность. Люди Мальконтента наблюдают за кораблем... лихорадочно. Может, они убедились, что твоя бомба фальшивая и построили новую?

– Это невозможно, – сказал он. Но так ли это? Может, в городе есть другие изобретатели, которые смогли бы увидеть, что он сделал и исправить в считанные дни?

Путь перед ними расчистился, и Кент бросился туда.

– Нет! – Эйприл прыгнула ему на спину и остановила его.

– Что? – он обернулся в тот момент, когда мир поглотило пламя.

Корабль взорвался.

Эйприл прижалась лицом к его жилету. Он наклонился вперед, защищая ее своим телом. Если бы она не схватила его, если бы он пробежал эти последние несколько шагов...

Он не мог слышать. Его плечи пульсировали, вероятно, обожженые, а дым жалил глаза. Эйприл спасла ему жизнь. Он поднялся на ноги и помог ей.

Она потянулась и зажала пальцами его волосы.

– Они горели, – объяснила она.

– Спасибо тебе, – сказал он.

– Ты пойдешь... ты станешь искать Элиота? – скривилась она и посмотрела вниз. Мог ли Элиот выжить после взрыва? Или она имела в виду тело Элиота? – Мне нужно найти Аравию. Отец ее ищет. Я все еще могу ее спасти.

– Как ты узнала? – он имел в виду взрыв.

– Все люди Мальконента легли. Я поняла, что что-то случится.

Она провела большую часть своего детства, наблюдая за лицами вокруг нее. Но он не учел ее воображение. – Ты такая бесстрашная, – сказал он, повторяя описание, которое впервые пришло ему на ум после их спасения от Мальконтента.

Они стояли посреди редеющей толпы, оба опаленные, глядящие друг на друга. Она нарушила тишину первой.

– Прежде чем ты уйдешь, я собираюсь тебя поцеловать.

Он потянулся, чтобы снять очки, но она положила руку поверх его. – Все нормально, – сказала она. – Оставь их. – И тогда она обняла его за шею и действительно поцеловала.

Все произошло слишком быстро. С неба все еще падал пепел. Город был охвачен огнем, и если одному из грандиозных планов Элиота было суждено осуществиться, они должны были найти способ бороться с этим безумием.