В начале двадцатого века ролы рассматривали как патологический процесс, требующий медицинской помощи. Солидные учебники акушерства провозглашали, что здоровые роды естественным путем проходят лишь у незначительного числа женщин и что в большинстве случаев этот процесс нуждается в усовершенствовании. Акушерам-гинекологам внушали, что все женщины обязаны испытать на себе преимущества щипцов и эпизиотомии. Потребовалось шестьдесят лет, чтобы врачи изменили свою точку зрения и осознали тот факт, что медицинское вмешательство требуется лишь в крайне ограниченном числе случаев. Взгляд на роды как на патологию, а также необходимость для врача спасти женщину от «природных опасностей», пропагандировались известным в 20-х годах акушером Джозефом Дили: «Я часто думал, что женщине, возможно, природой предназначено погибнуть в процессе воспроизведения рода — подобно тому, как самка лосося умирает после того, как отложит икру».
Во всех этих изменениях был лишь один положительный аспект. Роженицы доверяли врачам свою безопасность во время родов, и это перекладывало ответственность на плечи врачей. Квалификация врачей росла, и больницы стали предлагать все более качественную помощь. Врачи-мужчины, принимавшие роды, получили более подходящий для их профессии титул. Словосочетание «мужчина-повитуха» звучало несколько странно и даже уничижительно. Теперь врача, специализирующегося на родах, стали называть акушером (obstetrician, от латинских ob и stare, — что, по иронии судьбы, переводится как «стоять рядом, наблюдать»). Однако вместо того чтобы стоять рядом на тот случай, если понадобится их помощь, акушеры стали на пути естественного процесса родов.
Управляемые роды — управляемые дети. Теперь женщины утратили веру в свою способность рожать и переложили всю ответственность на специалистов. Эта неуверенность распространилась и на такую сферу, как материнство. Женщины стали спрашивать врачей: «Что мне делать, если ребенок заплачет?» Они желали получить ответы, основанные на принципах науки, измеримые и контролируемые. Именно в этом кроется причина появления жестких режимов и сурового воспитания, которые якобы не давали избаловать детей. Самым абсурдным нововведением была замена грудного вскармливания искусственным. Многие женщины верили, что искусственное молоко, которое изобретали ученые, гораздо лучше подходит ребенку, чем то, что вырабатывается организмом матери. Врачи решали, должна ли мать кормить младенца — они брали пробу ее молока, встряхивали в бутылочке и рассматривали на свет, определяя его плотность. Переход от грудного вскармливания к искусственному, похоже, удовлетворил и учеников, и учителей. Мать освобождалась от обязанности самой вскармливать свое дитя. Искусственное вскармливание было удобно и врачам, поскольку — в отличие от грудного вскармливания — этим процессом можно было управлять, выписывая рецепты и внося разнообразные изменения. Они могли что-то сделать. Искусственное молоко стало еще одним способом привязать молодых матерей к врачам. Подобно новому акушерству, искусственное вскармливание превратилось в стандарт для образованной и обеспеченной части общества. Прабабушка рассказывала нам о том, как врач проверял плотность ее грудного молока при рождении всех четверых детей: «Два раза он говорил, что я «способна кормить». В двух других случаях он предупредил, что я могу навредить ребенку своим некачественным молоком. После рождения всех детей я была абсолютно здорова, но мне даже не приходило в голову оспорить предписания врача».
Матери сдались под нажимом этой маркетинговой практики, и к 1960 году доля грудного вскармливания упала до жалких 20 процентов. Даже женщины, делавшие выбор в пользу грудного вскармливания, были вынуждены рано отнимать ребенка от груди. Изменения в практике родов и вскармливания младенцев привели к переменам в воспитании. Детям было предписано соблюдать строгий режим, и они больше не спали со своими матерями. Как и в случае с родами, матери больше полагались на сочинявших книги специалистов по воспитанию детей, чем на здравый смысл и понимание потребностей своего ребенка. В вопросах рождения и воспитания детей женщины верили не в народную мудрость и собственную интуицию, а в наставления признанных специалистов.
Ради их же блага? Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что во взглядах на роды и вскармливание детей царила полная неразбериха, однако ничьей вины в этом не было. Женщины искренне верили, что медицинское вмешательство в естественный процесс осуществляется ради их же блага, а врачи были убеждены, что спасают женщин от мучений и смерти во время родов. И положение действительно улучшилось: матери имели все основания ожидать, что покинут родильную палату живыми и со здоровым ребенком. Страх смерти или инвалидности, не дававший покоя роженицам, остался в прошлом — произошло это, правда, скорее вследствие выявления бактериального характера инфекции и изобретения антибиотиков, чем из-за изменения места родов или замены акушерки врачом. Тем не менее, к концу 50-х годов двадцатого века женщины стали ставить под сомнение тенденцию придать родам медицинский характер. На протяжении следующих десятилетий женщины будут внимательно вглядываться в картину родов, задаваясь вопросом: «Что же здесь не так?»
