Потомки Алого короля, или одаренные

Дженни Ниммо

Зеркальный замок

 

Children Of The Red King – 4

 

- Анна. http://www.oldmaglib.com

«Дженни Ниммо "Зеркальный замок"»: ИД "Азбука-Классика"; Санкт-Петербург; 2008

ISBN 978-5-91181-638-4

Аннотация

 

В академии Блура начался новый учебный год, и Чарли Бон опять оказался в водовороте приключений. А вместе с ним и его одаренные друзья: повелитель бурь Танкред, заклинатель духов Лизандр, медиум Габриэль, девочка-птица Эмма. На этот раз Чарли и его компания сталкиваются с несколькими загадками сразу — ребят преследует грозный призрак белой лошади, их общая подружка, неунывающая актриса Оливия вдруг начинает вести себя непонятно, а еще надо каким-то образом проникнуть в тайну Зеркального замка и спасти сироту Билли Грифа. Правда, у Чарли появляется новый друг — добрая фея из волшебного цветочного магазина. Но и это еще не все: Чарли уверен, что он, как никогда, близок к тому, чтобы найти своего пропавшего отца.

 

Дженни Ниммо

«Зеркальный замок»

 

ПОТОМКИ АЛОГО КОРОЛЯ, ИЛИ ОДАРЕННЫЕ

 

ВСЕ ОДАРЕННЫЕ ВЕДУТ СВОЙ РОД ОТ АЛОГО КОРОЛЯ И ЕГО ДЕСЯТИ ОТПРЫСКОВ. АЛЫЙ КОРОЛЬ БЫЛ АФРИКАНСКИМ ПРАВИТЕЛЕМ-ЧАРОДЕЕМ, КОТОРЫЙ УЕХАЛ ИЗ АФРИКИ В ДВЕНАДЦАТОМ ВЕКЕ В СОПРОВОЖДЕНИИ ТРЕХ ВЕРНЫХ ЛЕОПАРДОВ.

Манфред Блур — староста академии Блура, сын директора. Владеет даром гипноза. Потомок Борлата — жестокого тирана, старшего сына Алого короля.

Аза Пик — оборотень. Ведет свой род от племени дикарей, обитавших в северных лесах и державших странных животных. На закате Аза умеет превращаться в дикое волкоподобное существо.

Билли Гриф — понимает язык животных и птиц. Один из его предков беседовал с грифами, которые сидели на виселицах и питались мертвецами. За этот дар его изгнали из родной деревни.

Лизандр Вед — родом из племени африканских мудрецов. Умеет общаться с духами умерших и особенно своих предков-ведунов.

Танкред Торссон — повелевает бурями. Его скандинавские предки получили свою фамилию от имени бога-громовержца Тора. Танкред умеет вызывать бурю, гром, молнии, ветер и дождь.

Габриэль Муар — наделен даром ощущать переживания владельцев той или иной вещи, особенно одежды. Происходит из рода медиумов.

Эмма Толли — умеет летать. Фамилия ее происходит от испанского рыцаря из города Толедо, чья дочь стала женой Алого короля. Таким образом, толедский рыцарь — общий предок всех одаренных детей.

Чарли Бон — обладает даром слышать голоса людей, изображенных на картинах и фотографиях. Происходит из рода Юбимов, богато одаренного разнообразными магическими способностями.

Доркас Мор — умеет заколдовывать одежду. Среди ее предков — бессердечная Лола Дефарж, которая в 1793 году во время революции во Франции с удовольствием наблюдая, как везут на гильотину королеву Марию-Антуанетту, вязала шаль.

Идит и Инез Бранко — близнецы, владеющие даром телекинеза. Дальние родственницы Зелды Добински, которая в академии Блура больше не учится.

Джошуа Тилпин — наделен даром магнетизма, то есть способностью притягивать людей и предметы. Пока что его происхождение неведомо даже Блурам, поскольку Джошуа в один прекрасный день просто пришел к дверям академии и объявил, что будет здесь учиться. Деньги за его обучение вносит неизвестное лицо через частный банк.

 

ПРОЛОГ

 

Алый король и его супруга ехали верхом вдоль кромки берега моря. Стояла осень, но в холодном ветре уже чувствовалось дыхание зимы. Спускались сумерки, на небе сгущались вечерние облака, и лучи закатного солнца пробивались сквозь них слепящими лезвиями света.

Королевская чета уже направила, было лошадей в сторону дома, но внезапно королева натянула вожжи и, застыв, как конная статуя, стала пристально всматриваться в горизонт. Король проследил за ее взглядом, и взору его предстал остров удивительной красоты. Его берега в лучах солнца переливались всеми мыслимыми оттенками синего цвета.

Из груди королевы почему-то вырвался то ли вздох, то ли приглушенный стон ужаса.

— Что с тобой, любовь моя? — встревожился Алый король.

— Дети… — еле слышно прошептала королева.

Когда дело касалось их детей, материнское чутье неизменно оказывалось стократ сильнее отцовского. И вот в тот самый миг, когда королева увидела в морской дали остров с синими берегами, ледяная рука страшного предчувствия сжала ей сердце.

Но о котором из наших девяти отпрысков ты беспокоишься? — спросил Алый король.

— Ах, я и сама не знаю, мой повелитель, — ответила королева.

И они повернули домой. Но когда, подъезжая к Алому замку, королева увидела своих сыновей, Борлата и Амадиса, на нее тотчас снизошло ужасное озарение. Перед глазами королевы встал остров с синими берегами, пожираемый пожаром, весь в клубах черного дыма, и земля, которая обращается в пепел. А потом она увидела, как из пепла и снежных вихрей вздымается сверкающий замок с зеркальными стенами, и, проникнув очами души за эти стены, королева узрела маленького мальчика с волосами белее снега, который выбрался из колодца и закрыл глаза, сдаваясь в плен смерти, окружавшей его со всех сторон.

— Наш долг — сделать так, чтобы наши дети никогда не видели этот остров, — обратилась она к королю, — и чтобы никогда нога их не ступала на эти зачарованные синие берега.

Король поклялся, что сделает все возможное, дабы исполнить ее просьбу. Но меньше чем через год королеве предстояло умереть, а королю, раздавленному горем, — покинуть Алый замок и своих детей. Королева умерла через девять дней после того, как родила дочку, Аморет, — десятого своего ребенка. И эту маленькую девочку некому было защитить.

 

Глава 1

РОКОВОЕ «АПЧХИ»

 

На окраине города под звездным ночным небом молчаливой, темной громадой высилась академия Блура. Завтра по истертым каменным ступеням поднимутся три сотни детей, испуганно понизив голос до шепота, пройдут через мощеный двор и скроются за массивными дубовыми дверями. Но пока что в академии царила тишина. Казалось, здесь нет ни единой живой души.

Однако случись вам проникнуть в сад, располагавшийся за академией, вы непременно заметили бы, что в окнах верхнего этажа — маленьких окошках под самой крышей — то и дело мигают какие-то странные огоньки. А уж если бы вам каким-то чудом удалось заглянуть в одно из этих окошек, вы увидели бы древнего-предревнего старика, Иезекииля Блура, который перемещался по комнате на инвалидном кресле, таком же старом, как и сам Иезекииль. Что касается самой комнаты… о, тут было на что посмотреть!

Старый Иезекииль предпочитал важно называть эту комнату «моя лаборатория». Лаборатория представляла собой вытянутое чердачное помещение с низким покатым потолком и могучими закопченными балками. Под колесами инвалидной коляски поскрипывали рассохшиеся от старости половицы. Лаборатория была заставлена разномастными столиками, а на них в беспорядке теснились склянки, флаконы, реторты, колбы, высились стопки книг, щетинившихся закладками. Под потолком висели связки сушеных трав, белели какие-то кости, поблескивало оружие, а вдоль стен громоздились запыленные шкафы, забитые разными разностями, и казалось, что достаточно неосторожного шага — и они рухнут прямо на вас.

Стоило сквозняку пролететь по лаборатории, как оружие под потолком зловеще позвякивало, а сушеные травы начинали с шорохом перешептываться. Вот и сейчас, когда старик в своей коляске покатился по комнате, под потолком раздались звяканье и шорох.

В центре лаборатории, возле стола на козлах, стоял праправнук Иезекииля, Манфред Блур. За лето он вытянулся и повзрослел; прадед гордился тем, что, окончив академию, Манфред не поехал в колледж, как другие выпускники, а предпочел работать у него, Иезекииля, в подручных. Правда, несмотря на высокий рост, Манфред так и остался тощим юнцом с нездоровым цветом лица — одни кости да прыщи.

Сейчас Манфред сосредоточенно хмурился, раскладывая перед собой на столе выбеленные временем кости какого-то крупного животного. Прямо над столом свисал железный светильник с семью газовыми рожками, которые испускали синеватый свет и издавали едва слышное шипение. Манфред посмотрел на прадеда и, раздраженно выдохнув сквозь зубы, воскликнул:

— Нет, не могу! Терпеть не могу паззлы.

— Это не паззл! — отрезал старик. — Это кости Гамарана, боевого коня, мощного и отважного.

— Ну и что? — огрызнулся Манфред. — Каким, таким образом, кучка обглоданных мослов вернет к жизни нашего предка? — Он мрачно и недоверчиво посмотрел на прадеда, и тот сразу потупил глаза. Иезекиилю вовсе не хотелось попасть под гипноз собственного правнука.

Не отрывая взгляда от лошадиных костей, старик подкатил свою коляску ближе к столу. Иезекиилю Блуру исполнился сто один год, а на вид и все двести. Он больше походил на обтянутый пергаментной кожей скелет, чем на человека. Голова у него была как череп, последние зубы — черные, а редкие пряди волос, свисавшие из-под черной бархатной ермолки на лоб, — желтовато-седые. Живыми у Иезекииля оставались только черные глаза, в которых горела неукротимая злоба, честолюбие и адское коварство.

— Материала у нас предостаточно. — Иезекииль обвел костлявым пальцем разложенные на столе кольчугу, шлем, черный меховой плащ и золотую пряжку от плаща. — Все это принадлежало Борлату. Мой дед отыскал эти вещи в замке, в склепе, они были упрятаны в кожаный мешок. Скелета не нашли, к сожалению. Не иначе, крысы постарались. — Пальцы старика погладили черный мех плаща едва ли не ласково, как живое существо.

Принц Борлат был его кумиром еще в детстве: грозный, жестокий воитель воспламенял воображение Иезекииля. Со временем Иезекииль убедил себя в том, что, случись Борлату воскреснуть, тот исцелил бы его от болезни. Иезекииль так и видел, как с грохотом отшвыривает инвалидную коляску и как они с Борлатом наводят ужас на город. Да, будь Борлат жив, это многое бы изменило. И наглому щенку Чарли Бону вместе с его бунтарем-дядюшкой пришлось бы туго!

— А как насчет разряда тока? — хмуро поинтересовался Манфред, косясь на шипящие газовые рожки. — Здесь ведь и электричества-то нет, а без него ничего не выйдет, оно не оживет.

— А, вот ты о чем! — Иезекииль небрежно отмахнулся, затем подкатил коляску к одному из столиков и показал Манфреду какую-то жестянку с торчащими из нее двумя зубчиками. Старик повернул ручку на боку жестянки, и между зубчиками проскочила ослепительно синяя искра. — Вот тебе и ток! — довольно объявил старик. — Давай пошевеливайся. Завтра начинается четверть, а нам совсем ни к чему, чтобы кто-нибудь из этих недорослей пронюхал про наш маленький, скромный эксперимент.

— Особенно Чарли Бон. — Манфред понимающе закивал.

— Ха! Чарли Бон! — как плюнул Иезекииль. — Его бабка обещала, что от парня нам будет прок, а вышло ровно наоборот, он только палки в колеса сует. В прошлом году я, было, подумал, что удалось переманить его на нашу сторону, а он как начал ныть про своего папочку, как начал винить во всем меня!

— Что, в сущности, было чистой правдой, — пробурчал Манфред себе под нос, чтобы прадед его не расслышал.

— Только подумать, чего мы могли бы добиться с помощью его дара! — продолжал Иезекииль. — Мальчишка смотрит на фотографию или там картину — и, аллеоп, он уже внутри, запросто разговаривает с давно умершими людьми. — Старик затряс головой. — А все потому, что унаследовал кровь того страшного валлийского чародея. И волшебную палочку тоже.

— Насчет палочки у меня свои планы, — негромко произнес Манфред. — Вот увидите, скоро она будет у меня в руках.

— Да что ты говоришь? — хохотнул старик, с трудом разворачивая кресло.

Манфред сосредоточенно склеивал между собой лошадиные кости, не поднимая глаз: работа была тонкая.

Иезекииль устроился в дальнем темном углу лаборатории и задумался. Мысли его обратились к Билли Грифу, маленькому очкастому сироте-альбиносу, который раньше прилежно шпионил за Чарли Боном, но в последнее время что-то заупрямился и отказывался доносить о планах Чарли и его компании. Иезекииль насупился: не хватало еще, чтобы ученики академии вышли из-под контроля! Нужно быть в курсе всех их затей, иначе… Да, требуются меры, на Билли надо как-то надавить.

— Родители, — сказал себе Иезекииль, — придется подыскать ему приемных родителей, и сопляк станет как шелковый. Я ведь когда-то обещал ему, но слова не сдержал, вот он теперь и уперся. Отлично, подберем ему славных и добрых папу-маму.

— Только не слишком добрых, — вмешался Манфред, который прекрасно слышал, как прадед разговаривает сам с собой.

— Об этом не волнуйся, у меня есть на примете подходящие люди. Сам не знаю, отчего не вспомнил о них раньше. — Иезекииль прислушался. — А, превосходно, помощь на подходе. В самом деле, в коридоре послышались шаги; через несколько мгновений дверь отворилась, и в лабораторию вошли три женщины. Первой — старшая из теток Чарли Бона, сестра Гризелды Бон, седовласая, с прической кукишем,  пристальным взглядом темных глаз, вся в черном. Это была Лукреция Юбим, главная школьная надзирательница, внушавшая трепет ученикам.

— Я привела сестер, — объявила она Иезекиилю. — Ты ведь сказал, что нуждаешься в помощи.

— Почему же вас только трое? — спросил старик. — Где Гризелда?

— На нее теперь лучше не рассчитывать и ничего ей не рассказывать — так безопаснее, — сказала средняя из сестер, ясновидящая Юстасия, — ведь Гризелде приходится жить под одной крышей с этим ужасным Патоном и мальчишкой. Она может проболтаться — ненароком, конечно.

Юстасия подошла к столу и обвела его пристальным взглядом таких же маленьких черных глазок, что и у Лукреции. Сестры вообще были очень похожи, разве что седина в прическе у Юстасии пока лишь поблескивала отдельными прядями. Рассмотрев лошадиные кости, Юстасия оскалилась в усмешке.

— Так вот что ты задумал, старый прохвост! Кого воскрешаем?

— Моего великого предка, принца Борлата, — надменно вздернув подбородок, ответил Иезекииль. — Величайшего из отпрысков Алого короля, а также мудрейшего, сильнейшего и самого воинственного.

— Скорее, самого коварного и кровожадного, — язвительно уточнила третья сестра, Венеция, водружая прямо на стол большую кожаную сумку.

Выглядела она скверно, особенно по сравнению с Юстасией и Лукрецией: растрепанная, неухоженная, с кругами под глазами, в пальто с чужого плеча, в заношенной, посеревшей блузке. Трудно было узнать в ней подтянутую даму, которая раньше щеголяла в красных туфлях и элегантных нарядах. Сестры, судя по всему, не особенно помогали ей после памятного пожара, оставившего от дома Венеции одни головешки.

— Венеция давно ждет, когда подвернется случай отомстить Чарли за пожар, — пояснила Юстасия.

— Разве дом спалил он? Я думал, ваш братец Патон! — вставил Манфред.

— Поджег действительно Патон, — резко сказала Венеция, — но виноват все равно этот юный поганец, и я хочу, чтобы он сдох, и смерть его была долгой! Пусть как следует помучается!

— Успокойся, Венеция, — велел Иезекииль, дергая ее за подол, — мальчишка нужен нам живым, еще пригодится.

— Да какая от него польза? — прошипела Венеция. — Вы хоть представляете себе, что такое потерять дом и все имущество? Все, что я нажила, сгорело дотла!

Иезекииль в сердцах стукнул по столу кулаком.

— Довольно, женщина! — рявкнул он. — Прекратить истерику! Хватить бить на жалость, мы и так все знаем. А Чарли пригодится: я мог бы заставить его перенести меня в прошлое. И тогда я изменил бы историю. Подумайте, какие возможности это дает!

— Историю изменить невозможно, — возразил Манфред.

— А ты откуда знаешь? — огрызнулся Иезекииль. — Никто не пробовал!

Возражать вспыльчивому старику и напоминать, что такие попытки уже были и кончились они крахом, никто не посмел. Венеция кусала губы и злобно щурилась, все еще не в силах расстаться со сладкой мыслью о мести. Ничего, ее час еще настанет, и с Чарли Боном будет покончено.

Неловкое молчание нарушила Лукреция.

— А почему лошадь? — недоуменно спросила она.

— Почему-почему, потому что нашлись ее кости, — свысока объяснил Иезекииль. — Это не просто какая-то там кляча, это Гамаран, могучий боевой конь. Согласно легендам, в свое время он внушал ужас. А уж всадник на таком коне тем более напугает кого угодно. Что скажете?

Присутствующие закивали и поддакнули.

— Мы так запугаем мальчишку, что от него можно будет добиться чего угодно! — победоносно заявил Иезекииль.

— А как вы собираетесь управлять этим… чудищем? — Грязный палец Венеции уперся в лошадиные кости.

Это был тот самый вопрос, которого Иезекииль боялся больше всего, поскольку достойного и веского ответа у него в запасе не имелось. Однако виду старик не подал.

— Борлат — мой предок, — самоуверенно заявил Иезекииль, — так почему бы одному отпрыску королевского рода не помочь другому? Как-нибудь столкуемся. Пока что об этом говорить рано, для начала лошадь надо собрать и оживить, хе-хе-хе!

Лукреция устроилась в поеденном молью кресле, а ее сестры принялись споро распаковывать сумку. На столе выстроились склянки с разноцветными жидкостями, какие-то серебряные щипчики и лопаточки, посверкивающие кусочки кварца, мешочки с травами. Под конец появились ступка, пестик черного мрамора и пять свечей. Иезекииль нетерпеливо наблюдал за приготовлениями, как голодный следит за сервировкой стола.

Прошел час, и на столе возникла часть лошадиного скелета — ноги и хребет. Кольчугу Борлата намазали каким-то вонючим снадобьем, а на черный меховой плащ ровным слоем рассыпали семена некоего таинственного растения. Пять свечей расставили в строго определенном порядке — одну поместили над шлемом, по одной — на конце кольчужных рукавов, а еще две — вместо недостававших передних копыт Гамарана.

Венеция работала как заведенная, не скрывая удовольствия, — только руки мелькали. Что за счастье было наконец-то вновь дорваться до злых чар! Она погладила черный мех, и по нему с легким треском пробежали искры.

— Ну как, все готово? — спросила она.

— Осталось еще кое-что. — С хитрой улыбкой Иезекииль запустил руку под плед, укрывавший его колени, и вытащил маленькую золотую шкатулку, на крышке которой крупными рубинами было выложено алое сердце. Драгоценные камни так и сверкали в огоньках свечей. — Сердце! — От волнения в горле старика забулькало. — Аза, оборотень, нашел его в руинах. Он же всегда шляется там по ночам, роет землю и вынюхивает, как шелудивый пес, вот и наткнулся. Сначала, говорит, нашел надгробие с буквой «Б», потом стал копать и выкопал вот это. — Иезекииль постучал ногтем по золотой крышке.

— Но почему шкатулка была не в могиле? — спросила Лукреция.

— Почему? — Старик зашелся хриплым кашлем. — Возможно, из соображений секретности. Но сердце его,  я уверен. Из всех детей Алого короля только у Борлата имя начиналось на «Б».

Иезекииль откинул крышку шкатулки, и все ахнули: внутри был какой-то туго набитый кожаный мешочек, и по форме он действительно напоминал сердце.

— Что, теперь убедились? — торжествующе спросил старик. — Это оно и есть. А сейчас за дело!

С этими словами он бережно извлек сердце из шкатулки и, повозившись, прикрепил его к кольчуге слева проволокой от генератора электричества, который демонстрировал Манфреду чуть раньше.

Когда Иезекииль начал вращать ручку генератора, все присутствующие замерли. Глаза старика горели, ручка крутилась все быстрее и быстрее. Вот по проводам пробежала искра — прямиком к сердцу Борлата. Из груди Иезекииля вырывалось какое-то нечленораздельное победоносное уханье. Трем сестрам тоже хотелось завопить от радости, но старик сделал им знак молчать, и они не посмели даже рта раскрыть.

Долгожданный миг настал.

Лошадиные кости зашевелились.

Старик и сестры Юбим так пристально уставились на стол с лошадиным скелетом, что напрочь забыли про Манфреда, а он между тем вытащил носовой платок и прижал к носу. Он весь побагровел, пытаясь сдержаться, но было поздно.

— АПЧХИ!

Иезекииль подскочил как ужаленный. Увидев, что Манфред вот-вот чихнет еще раз, старик сделал такое движение, будто хотел его задушить, но не сумел подняться с кресла. Лицо у Манфреда сморщилось, и лабораторию потряс еще один чих.

— АПЧХИ!

— Нет! — сдавленно вскрикнул Иезекииль и заткнул уши.

Лошадиный скелет застыл. Сестры Юбим в ужасе переводили взгляд с Манфреда на скелет и обратно. От скелета, кольчуги, мехового плаща внезапно повалил зловонный черный дым.

— АПЧХИ!

— Бум!

Не успел Манфред и нос утереть, как в лаборатории прогремел взрыв и все окуталось непроглядной дымовой завесой. Сам Манфред, сестры Юбим и разъяренный Иезекииль отчаянно закашлялись, от едкого дыма у них покатились слезы из глаз. И вдруг над столом возник какой-то гигантский силуэт. Мгновение-другое он парил в воздухе, а потом бесследно пропал в клубах черного дыма. Жирный коротконогий пес, который все это время прятался в дальнем углу лаборатории, взвизгнул от страха, как щенок, и зажмурил глаза.

— Бум!

Последовал еще один взрыв.

— Что случилось? — не выдержав, завопила Лукреция.

— Что-что, этот сопливый идиот чихнул! — провизжал Иезекииль.

— Я нечаянно! — заскулил Манфред. — Это все из-за пыли!

— Что же ты наделал! — напустилась на него Венеция. — Вся работа пошла прахом! Неужели не мог сообразить и пойти чихать в коридор? Такие труды пропали даром!

— Может быть, не все потеряно, — вмешалась Лукреция, — гляньте на стол, кости-то исчезли.

В окно влетел внезапный порыв ледяного ветра, дым на диво быстро рассеялся, и все увидели, что Лукреция права. Скелет Гамарана исчез, но плащ с пряжкой, шлем, и кольчуга Борлата все так же лежали на столе — несмотря на примененное к ним колдовство.

— Проклятие! — Иезекииль стукнул кулаком по столу, да так, что все лежавшие и стоявшие на нем вещи подпрыгнули. — Не сработало!

— То, что было на моей ответственности, сработало, — сквозь зубы сказал Манфред, — видите же, лошадь исчезла. — Для убедительности он показал на здоровенный пролом в стене.

— Молчи, недоумок! — заорал Иезекииль, брызжа слюной. — Моя лаборатория разгромлена, а боевой конь вырвался на свободу! Что теперь будет?!

— Прошу заметить, боевой конь, в груди которого бьется сердце тирана Борлата, — очень тихо и раздельно добавила Венеция. — Посмотрите, сердце-то ведь тоже исчезло.

И точно, там, где к кольчуге был привязан кожаный мешочек, осталась только паленая дыра.

— И что это значит? — спросил Манфред, подняв брови.

— Это и значит, что не все потеряно, — буркнул Иезекииль, — но мне потребуется помощь. А-а, я знаю, кто мне поможет. Есть у меня один добрый знакомец, который сравняет счет…

Все вопросительно посмотрели на старика, дожидаясь дальнейших разъяснений, но Иезекииль умолк и, судя по всему, решил, что больше им знать незачем.

— Вообще-то боевой конь может быть нам полезен, — задумчиво произнесла Венеция, — конечно, при условии, что кто-то сумеет с ним справиться.

Взгляды присутствующих вновь обратились к столу, где совсем недавно белели лошадиные кости. Затем Манфред решительно сказал:

— С животными умеет обращаться Билли Гриф.

А Билли Гриф в это самое мгновение проснулся тремя этажами ниже, в холодной темной спальне. Его разбудил приступ беспричинного ужаса. Мальчик с белыми волосами посмотрел в окно: мирное сияние луны обычно действовало на него успокаивающе. Но сейчас в лунном свете среди рваных облаков проплыла фигура белой лошади — и скрылась.

 

Глава 2

ПРИЗРАЧНАЯ ЛОШАДЬ

 

Первого сентября Чарли Бон, запыхавшись, выбежал к завтраку с расческой, застрявшей в густых всклокоченных волосах.

— Ты соображаешь, что делаешь? — вопросила бабушка Бон со своего обычного насиженного местечка у плиты. — Мальчик, на кого ты похож?

— На дикобраза? — попробовал отшутиться Чарли. — Я дергал-дергал, а расческа застряла намертво.

— На огородное пугало ты похож, вот на что! — припечатала костлявая старуха. — Приведи себя в человеческий вид. В академии Блура неряхи не в чести.

— Поди, сюда, детка, — участливо подозвала Чарли вторая бабушка, пухленькая и благодушная Мейзи. Она отставила чашку чая и, когда Чарли нагнулся к ней, со всей силы дернула расческу.

— Ай! — вырвалось у мальчика, и было отчего: расческа покинула его шевелюру вместе с клоком волос. — Больно же! — со слезой в голосе возмутился Чарли.

— Прости, лапка, но иначе было никак.

— Ладно уж… — Чарли с кряхтением потер пострадавшее место, потом сел за стол, насыпал себе тарелку хлопьев, полил молоком и основательно посыпал сахаром.

— Не копайся, времени у тебя в обрез. Опоздаешь на школьный автобус, — сказала бабушка Бон. — Доктор Блур во всем любит пунктуальность.

— Ну и что? — с набитым ртом отозвался Чарли.

— А разговаривать с набитым ртом — невоспитанно.

— Да оставьте вы бедного ребенка в покое, Гризелда! — вмешалась Мейзи, вечная заступница. — Пусть поест, как следует. Знаю я, как в этой академии кормят — всю неделю одни помои.

В ответ старуха Бон только фыркнула и принялась за банан. Вид у нее был мрачный — последние три месяца, с тех пор как сгорел дом ее сестрицы Венеции, Гризелда Бон не удостоила окружающий мир ни единой улыбкой.

Чарли быстро запил, хлопья чаем, накинул куртку и помчался в свою комнату, на второй этаж, за сумкой.

— Ой, не забыть бы плащ! — сказал он себе, вспомнив, что форменный синий плащ висит в шкафу. Когда Чарли вытащил его, из кармана на пол спорхнула маленькая фотография. — Бенджамин! — Чарли поднял ее и улыбнулся. — Каково-то тебе сейчас в Гонконге?

На фотографии щуплый мальчик с соломенными волосами обнимал крупного лохматого пса соломенной масти. Чарли их сам и сфотографировал, и было это накануне десятилетия Бенджи. Применять свой дар к этой фотографии смысла не имело: вряд ли она поведала бы ему что-то новое. Но Чарли все равно сосредоточился и, как это часто с ним, бывало, забыл, что люди, изображенные на фотографии, тоже видят его. Так что в этот самый миг Бенджамин Браун, живший с родителями в Гонконге и мирно пивший апельсиновый сок, вдруг увидел на дне стакана лицо Чарли.

Сам Бенджи к дарованию своего друга уже привык, а вот его пес, Спринтер-Боб, — нет, поэтому, когда лицо Чарли вдруг улыбнулось из миски каши в «Зоокафе», пес шарахнулся от нее с воем, от которого лазурный питон, один из обитателей кафе, в панике уполз под шкаф, а хозяйка заведения, Онория Комшарр, уронила блюдо свежих сдобных булочек. И только три кота разной степени рыжести, дремавшие на холодильнике, открыли глаза, лениво зевнули и вновь зажмурились.

Чарли сунул фотографию в карман, плащ запихнул в сумку и помчался в прихожую. Мейзи крикнула ему вслед, чтобы он не забыл что-то взять, но что именно, Чарли не расслышал — он уже несся по Филберт-стрит к перекрестку, где урчал школьный автобус, готовый тронуться с места. Чарли припустил быстрее. Дверца автобуса отворилась, и из него высунулся круглолицый мальчик с вьющимися волосами и блестящими глазами.

— Водитель уже хотел ехать, говорит, не может ждать, а я увидел, что ты бежишь, и задержал его, — сказал мальчик, принимая у Чарли сумку.

— Спасибо, Фиделио! — горячо откликнулся Чарли, забираясь в автобус.

— Плащ взял? — спросил Фиделио. Чарли со вздохом вытащил плащ из сумки.

— Я его по дороге от дома стараюсь не надевать, — объяснил он, — а то такого наслушаешься — уши вянут. В двадцатом номере живет один вредный шкет, он, как меня в плаще увидит, сразу выскакивает и ну дразниться, Даже стишок сочинил, не поленился: «Синий-синий попугай, прямо к Блуру ты шагай! Чокнутые гении ходят в академию!» Представляешь? Можно подумать, я просился в академию!

— На попугая ты в любом случае не тянешь, — заверил приятеля Фиделио. — Я смотрю, ты сегодня пытался причесаться?

— Ага, пытался. Это только так говорится, что попытка не пытка, а на самом деле… — Чарли страдальчески вздохнул.

Автобус тем временем въехал на мощеную площадь, и Чарли с Фиделио влились в толпу детей, которая, обтекая фонтан с каменными лебедями, как прилив, поднималась по ступеням академии Блура.

Когда над Чарли нависла музыкальная башня, он в который раз задрал голову и посмотрел на ее верхушку. Последнее время это вошло у него в привычку, а почему — мальчик и сам толком не знал. Мама, встречая Чарли из академии на этом самом месте, однажды сказала ему, будто ей померещилось, что кто-то наблюдает за ней с верхнего этажа музыкальной башни, из узеньких окошек. Глянув вверх, Чарли не увидел ничего особенного, но почему-то вздрогнул и поспешил вслед за Фиделио, высматривая в толпе синих, зеленых и фиолетовых плащей Оливию Карусел и Эмму Толли.

Эмму и ее белокурые косы он увидел почти сразу; как и все художники, она была в зеленом. Но девчонка рядом с ней… разве это Оливия? Лицо знакомое, и плащ фиолетовый, как полагается на театральном отделении, но ведь у Оливии всегда грим в сантиметр толщиной и волосы выкрашены в какой-нибудь дикий цвет, а эта выглядит обыкновеннее некуда: щеки румяные от старательного умывания, глаза серые, волосы темные.

— Чарли, ну хватит пялиться, это я! — сердито воскликнула девочка.

— Олли? — вырвалось у Чарли. — Ну, тебя не узнать! Что случилось?

— Понимаешь, мне предстоит кинопроба, — гордо объяснила Оливия, — причем на роль маленькой девочки, нужно выглядеть младше, чем на самом деле.

Они поднялись по каменной лестнице и вместе с остальными учениками вошли через массивные бронзовые двери в холл. Как только все очутились в холле и на площади не осталось ни души, Уидон — завхоз, привратник и садовник — тотчас запер двери. Открыться им предстояло лишь в пятницу днем, когда всех, кроме провинившихся, распустят по домам на выходные.

— А что за кино? — понизив голос, спросил Чарли у Оливии.

— Чш-ш-ш! — предостерегающе прошипел кто-то у него над ухом.

Чарли обернулся — и чуть не подпрыгнул при виде бледного лица с черными глазами. Он-то думал, что Манфред Блур в академии уже не учится!

— Надеюсь, Бон, ты помнишь школьный устав назубок! — рявкнул Манфред.

— Н-н-не совсем, — промямлил напуганный Чарли.

— Давай говори. Что сказано в школьном уставе насчет холла? — Манфред навис над Чарли и вперил в него гипнотический взгляд.

Чарли потупился: сил сопротивляться гипнозу с утра пораньше у него не было.

— Я тебя слушаю, — с нажимом сказал Манфред.

— Э-э… — Чарли напрягся и прочитал правило: — Тишина! Тишина! Тишина царить должна! Упадешь — не смей рыдать! Не кричать и не звать!

Но последнюю строчку он безнадежно забыл.

— Напишешь правило сто раз и принесешь мне в кабинет после ужина! — велел Манфред, злорадно ухмыляясь.

Ничего себе, у него уже кабинет завелся! Мистер Заправила — большой начальник! Но препираться с Манфредом было рискованно, и Чарли покорно сказал:

— Да, Манфред.

— Постыдился бы, Бон, — продолжал распекать его староста. — Уже во втором классе учишься, а такая бестолочь. Какой пример ты подаешь младшим?

— Плохой, — вздохнул Чарли, краем глаза заметив, что Оливия скорчила ему многозначительную гримасу, призывая не испытывать терпение Манфреда. Чарли чуть не хихикнул, но, к счастью, староста увидел в толпе кого-то без форменного плаща и кинулся на нарушителя, как ястреб на цыпленка.

Оливия тем временем скрылась в театральной раздевалке, откуда раздавался гул голосов. Чарли потерял ее из виду и поспешил в музыкальную раздевалку, над дверью которой висела эмблема — две скрещенные трубы.

Фиделио уже ждал его внутри.

— Уф! — выдохнул Чарли.

— Я тебя понимаю. Сам испугался — думал, что Манфред у нас уже не учится.

— Так и я думал то же самое. Еще радовался: вот, хоть что-то приятное будет в школе — Манфреда не увижу.

Кстати, интересно, в каком качестве он остался в академии и зачем ему кабинет? Раньше-то он числился главным старостой, а теперь? Неужели опять будет шпионить, вынюхивать и гипнозом мучить?

Именно эти вопросы друзья и обсудили по дороге в актовый зал. Первого сентября всех учеников обязательно сгоняли туда — это было единственное достаточно просторное помещение в школе для трехсот детей. А поскольку в прошлом году Чарли начал учиться со второй четверти, то на общем сборе в актовом зале был впервые.

— Ох, я опаздываю! Все, побежал! — Фиделио взглянул на часы. — Мне уже настраиваться надо.

Доктор Солтуэзер, возглавлявший музыкальное отделение, встретил Фиделио строгим прищуром, когда тот взбежал на сцену и влился в ряды оркестрантов. Чарли, хоть и числился на музыкальном, до оркестра не дослужился и теперь с облегчением встал во второй ряд перед сценой, за спиной у Билли Грифа. Беловолосый мальчик с красными глазами за толстыми линзами очков встревоженно обернулся.

— Меня оставили на второй год, — прошептал он Чарли, — уже второй раз!

— Не повезло! — посочувствовал Чарли. — Ну да ведь тебе всего восемь.

Он принялся рассматривать первоклассников. На вид вроде бы все нормальные, но кто знает — возможно, некоторые из них, одаренные, как Билли и он сам, тоже наследники Алого короля.

Остаток дня Чарли рысцой бегал по мрачным переходам и классам академии, приспосабливаясь к новому расписанию уроков, получая учебники и так далее. К тому моменту, когда прозвучал звонок, вернее рожок, на большую перемену, мальчик уже совсем выдохся. Он устало поплелся в столовую, старательно отводя глаза от портретов, развешанных по стенам в коридоре: они имели неприятное обыкновение делать Чарли замечания, пользуясь его способностями. В столовой он пристроился в хвост очереди в синих форменных плащах.

Крепкая кругленькая женщина, стоявшая на раздаче, приветственно подмигнула ему.

— Как дела, Чарли, все в порядке? — спросила она.

— Да, спасибо, только в новом расписании путаюсь, и вообще… — ответил мальчик.

— Ничего, привыкнешь, — утешила его кухарка, которую звали Дара. — Если что, ты знаешь, где меня найти. Горошек тебе положить?

Чарли принял от нее тарелку макарон с сыром и горошком, поблагодарил и отправился на поиски Фиделио. Тот уже занял Чарли место рядом с Билли и Габриэлем Муаром. Габриэль с вытянутым лицом смотрел в тарелку, углы рта у него траурно опустились, длинные темные волосы уныло обвисли.

— Ты чего такой кислый, Габриэль? — поинтересовался Чарли. — Хомячки болеют?

Габриэль поднял на него печальные глаза.

— Я остался без уроков фортепиано. Мистер Пилигрим у нас больше не работает. Ушел, — сообщил он.

— Как ушел? Куда? Почему? — Чарли так расстроился и растерялся, что сам удивился.

— Куда — не знаю, — пожал плечами Габриэль, — но преподаватель он был блестящий. Со странностями, конечно, но… играл потрясающе.

Этого никто не отрицал: виртуозная, хотя и несколько задумчивая игра мистера Пилигрима доносилась с верхушки музыкальной башни целыми днями. Чарли осознал, что ему будет не хватать и музыки, и самого чудака-пианиста с его черной челкой, вечно падающей на глаза, и манерой оцепенело глядеть в пространство.

— Как провел каникулы, Билли? — осторожно спросил у маленького альбиноса Фиделио. Сам-то он сомневался, что можно проторчать все каникулы взаперти в академии и не спятить, но Билли это удавалось.

— Лучше, чем всегда, — жизнерадостно ответил Билли, — потому что кухарка приютила Босха, как и обещала, а я его навещал каждый день. И Манфред уезжал, так что, в общем, было терпимо, только вот… — На лицо Билли набежала тень. — Только вот вчера ночью… случилось нечто странное.

— Что?

— Я видел в небе лошадь.

— Лошадь? В небе? — удивленно переспросил Фиделио. — Ты имеешь в виду облако, похожее на лошадь?

— Нет, именно лошадь. Я разглядел. Луна светила ярко. — Билли стал сосредоточенно протирать очки рукавом, не сводя глаз с Чарли. — Она возникла за окном, а потом пропала. Белая лошадь.

— Может, это оптическое явление? — предположил Габриэль, который несколько воспрянул духом. — Ну, знаешь, звезды иногда складываются в разные фигуры, иначе, откуда придумали бы разные созвездия?

Билли помотал головой, нацепил очки на нос и уставился в тарелку.

— Говорю вам, это была лошадь! Она возникла прямо за окном, совсем близко. Она еще брыкалась и вставала на дыбы, будто ее стреножили, — вроде как на свободу рвалась. Побрыкалась и исчезла.

— Словно в другой мир перенеслась… — неожиданно для себя добавил Чарли.

— Ага, точно! — обрадовался поддержке Билли. — Чарли, ты-то мне поверил?

Чарли задумчиво кивнул.

— Интересно, где она теперь, эта лошадь…

— Может, бродит по руинам в теплой компании других местных привидений? — не без яда в голосе спросил Фиделио. — Ладно, давайте пойдем, погуляем. Вдруг нам повезет увидеть в саду таинственную лошадь?

Конечно, он шутил, но, как только мальчики вышли в сад, Фиделио пришлось убедиться, что его шутка оказалась в чем-то пророческой. Вообще-то из всех четверых Фиделио единственный не принадлежал к числу магически одаренных: природа щедро наделила его блестящим музыкальным талантом, но в этом даре не было ни на грош волшебства. Первым насторожился Чарли: ему померещился дальний стук копыт, приглушенный пожухлой травой.

— Слышал? — коротко спросил он у Габриэля.

Тот помотал головой, однако все же насторожился: он чувствовал какую-то неопределенную перемену, витавшую в воздухе.

Отчетливее всего присутствие призрака ощутил Билли. Мальчик вдруг отшатнулся, и его белые, как лен, волосы взметнул порыв резкого ветра, которого остальные не почувствовали. Билли замер, инстинктивно вскинув перед собой руку, точно защищаясь от удара.

— Она пронеслась мимо, только что! — прошептал он.

— Вы меня разыгрываете, что ли? — громко спросил Фиделио, вертя головой.

— И в мыслях не было! — возразил Чарли. — Она умчалась. Вот сейчас была тут — и нету. Может, она хотела нам показаться, ну, сообщить о своем присутствии?

Мальчики зашагали через обширное поле, которое директор школы предпочитал пышно именовать «садом». На самом же деле это было некое пространство, поросшее травой и окруженное густым, непролазным лесом. Оно лежало между зданием школы и руинами и предназначалось для прогулок на перемене. Руины, некогда бывшие замком Алого короля, едва виднелись сквозь деревья, если стоять на школьном краю поля. Сейчас какая-то неведомая сила заставила Чарли, Габриэля, Билли и Фиделио направиться именно к развалинам.

Дядя Патон уже рассказывал Чарли, что когда супруга Алого короля, королева Береника, скончалась, то пятерым из десяти королевских отпрысков пришлось навсегда покинуть замок. Сам король, вне себя от горя, ушел в северные леса, а замок и власть захватил его старший сын Борлат, тиран и деспот. Он правил так жестоко, что население страны частично вымерло, а частично бежало в другие края.

На подходе к руинам Фиделио поинтересовался:

— Ребята, вы всерьез считаете, что эта призрачная лошадь тут?

Чарли вгляделся в остатки кладки красноватого камня.

— Точно не знаю, — произнес он и выжидательно посмотрел на Билли.

— Она тут, — прошептал тот.

Все замерли и прислушались. С дальнего, школьного конца поля доносились голоса других учеников, топот, шлепки мяча. Еще было слышно, как поют птицы, а больше ничего.

— Билли, тебе не показалось? Маленький альбинос обхватил себя за плечи, будто в ознобе.

— Мне кажется, она… она хотела бы с нами заговорить, но попала не на ту сторону, — стараясь не стучать зубами, выговорил он.

— Сторону чего? — не понял Фиделио.

Билли мучительно наморщил лоб и сказал:

— Не знаю. Не могу объяснить.

В этот самый миг Чарли заметил, что за спиной у них кто-то стоит. Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как небольшая, юркая фигурка метнулась прочь и скрылась в группе новичков, гонявших футбольный мяч.

— Это еще кто? — спросил Габриэль.

— Новенький, — объяснил Чарли.

Новенький, пользуясь теплой солнечной погодой, обходился без плаща, поэтому определить, на каком он отделении, было невозможно. Когда зазвучал рожок, служивший вместо звонка на урок, Чарли сообразил, что надо просто посмотреть, в какую раздевалку побежит этот не в меру любопытный новичок. Но потом забыл об этом, потому что дальнейший день складывался ничуть не удачнее, чем утро.

На урок духовых Чарли явился с опозданием. И тому была веская причина.

— Зачем ты вообще пришел, Бон, если забыл трубу? — напустился на него мистер Палтри. — Одаренный, тоже мне! Я просто понапрасну трачу на тебя свое драгоценное время! Если уж ты такой одаренный, иди и ищи трубу своим магическим чутьем или как оно у тебя называется. И не смей показывать нос в класс, пока не найдешь инструмент!

Чарли как ветром сдуло за дверь. Он напрочь не помнил, где последний раз оставил инструмент. И где теперь искать его трубу, понятия не имел. Может, в музыкальной башне? Возможно, кто-то из уборщиц нашел трубу и отнес в комнату мистера Пилигрима на верхушке башни? Обычно потерянные инструменты туда и относили.

В башню вела маленькая ветхая дверца, соседствовавшая с черным ходом в сад. Чарли собрался с духом и двинулся по мрачному сырому коридору, который всегда вызывал у него мурашки. Темень стояла такая, что мальчик едва видел, куда идет, а сбегать за фонариком в спальню он не додумался. В конце коридора слабо светлел серый квадрат окна — там находилась круглая комната. На полпути до Чарли донеслись сердитые мужские голоса: в комнате кто-то переругивался. Потом мальчик услышал стремительно приближающиеся шаги и вжался в стену. Кто-то шел прямо на него. Ближе, ближе, еще ближе… Чья-то фигура нависла в темноте над Чарли, и внезапно весь мир заслонили распростертые фиолетовые крылья.

Чарли не выдержал и отчаянно завопил.

 

Глава 3

МАЛЬЧИК-МАГНИТ

 

— Тихо! — прошипела загадочная фигура.

Чарли слился со стеной в единое целое, а фигура — он, она, оно? — промчалась мимо, в холл.

Как быть дальше? Вернуться или все-таки подняться на башню? Конечно, в школьных коридорах спокойнее, но трубу-то искать надо, да и лестница в башню недалеко, за той круглой комнатой. А обратный путь неминуемо лежит через холл, где наверняка притаилось таинственное оно, шипящее и с фиолетовыми крыльями. «Лучше поднимусь на башню», — содрогнувшись, решил Чарли. Мальчик пулей пронесся по коридору, и, как только он очутился в освещенной круглой комнате, страх прошел. Комната была пуста.

Тот, кто спорил с обладателем фиолетовых крыльев, уже куда-то подевался. Да никакие это были не крылья, дошло до Чарли. Полы фиолетового плаща, вот и все! Наверно, это учителя поругались, и один ушел, а второй, злющий на весь мир, пробежал мимо меня в холл.

Успокоившись, Чарли стал подниматься по винтовой лестнице, стараясь не споткнуться на крутых ступеньках. Обиталище мистера Пилигрима помещалось на пятом, последнем этаже. Но склад музыкального добра начинался прямо на лестнице, точнее, на площадке: здесь на полках, в коробках и просто стопками на полу хранились ноты. Между стеллажами виднелась дубовая дверь в музыкальную комнату, куда раньше ходил на уроки фортепиано Габриэль. На темной поверхности двери белела прикрепленная записка: «Мистер Пилигрим уехал».

Чарли добросовестно перерыл все коробки, переворошил ноты на полках, заглянул во все закоулки, но тщетно. Отыскалась флейта, упаковка скрипичных струн, гребешок и жестянка овсяного печенья. Трубы не было. А если поискать в самой музыкальной комнате? Там, кажется, был рояль и два табурета, больше ничего. Чарли перечитал записку на дверях, и ему показалось, что на бумажке проступают совсем другие слова: «Посторонним вход воспрещен».

Однако Чарли частенько действовал не подумав, а запреты манили его, как сыр манит мышь. На этот раз он немного подумал и все-таки решился войти, правда, предварительно деликатно постучался в дверь. К его удивлению, из-за двери раздался усталый голос:

— Войдите! Чарли послушался.

На вертящемся табурете перед роялем, сгорбившись и закутавшись в синий плащ, сидел доктор Солтуэзер, вспыльчивый руководитель школьного хора. Его густая седая шевелюра стояла дыбом, а на лице учителя было непривычное для Чарли выражение — острой тревоги и отчаяния.

— Простите, сэр, я трубу ищу, — извиняющимся голосом объяснил Чарли.

— Надо же. Трубу, говоришь… — Учитель посмотрел на Чарли отсутствующим взором.

— Но, похоже, ее тут нет.

— Нет, ничего нет… — уронил доктор Солтуэзер.

— Извините, сэр. — Чарли уже хотел шмыгнуть за дверь, но с языка у него само собой сорвалось: — А мистер Пилигрим где?

— Где? — Учитель взглянул на Чарли так, будто только сейчас его увидел. — А-а, Чарли Бон, это ты.

— Я, сэр.

— Сам не знаю, куда делся мистер Пилигрим. Полная загадка, — пожал синими плечами доктор Солтуэзер.

— Понятно, — сказал Чарли, чтобы что-нибудь сказать, и опять хотел уйти, но у него снова выскочил вопрос: — А это я не на него в коридоре налетел?

— Нет, что ты! — воскликнул доктор Солтуэзер. — Это, наверно, был мистер Мармор, ваш новый классный руководитель.

— Новый классный руководитель? — Чарли передернуло. Шипение над ухом, фиолетовые крылья… Бр-р!

— Вот именно. Положение складывается еще то. — Доктор Солтуэзер пристально изучал Чарли, точно прикидывая, стоит ли его посвящать во все подробности, потом все-таки решился. Видно, он был не на шутку расстроен, иначе вряд ли стал бы обсуждать дипломатические вопросы с первым встречным учеником, даже не старостой. — Вообще говоря, мистер Мармор прибыл в академию как преподаватель истории. Но почему-то предъявил письмо от мистера Пилигрима, в котором тот сообщал о своем уходе. Уж не знаю, как и где они столкнулись. А теперь этот… кхм… господин выразил желание преподавать фортепиано! — Голос доктора Солтуэзера загремел: — Заявляется сюда, занимает музыкальную, самовольно вешает на дверь всякие записки! Мало того, пытается выставить за дверь меня! Меня, руководителя музыкального отделения! С моей же территории! Неслыханно!

Чарли поддакнул и быстро сказал:

— Но он же был в фиолетовом плаще, я видел.

— А-а, плащ… — Доктор Солтуэзер пригладил встрепанные волосы и пожал плечами. — Мистер Мармор, видите ли, формально приписан к театральному. Вот и носит фиолетовое.

— Ясно, — на всякий случай ответил Чарли, хотя полностью запутался. — Это как — один преподаватель на трех отделениях учит?

— Таково распоряжение доктора Блура. Я тут бессилен, — развел руками доктор Солтуэзер. — Ладно, беги, Чарли. Извини, трубы нет, помочь ничем не могу. Если бы ее нашли уборщицы, она точно была бы здесь. Таков порядок. Может, художники ее позаимствовали? Вечно таскают что ни попадя для своих натюрмортов. Ты поищи в мастерских.

— Это мысль! — обрадовался Чарли. — Спасибо сэр!

Итак, снова в путь. Академия Блура была настоящим лабиринтом; чтобы попасть в мастерские художников, нужно было подняться по главной лестнице, а для этого требовалось пройти через холл. Загадочный мистер Мармор мальчику там не встретился, зато встретился Манфред Блур.

— Правило сто раз написал? — холодно спросил он у Чарли.

— Э-э… нет пока.

— Не забудь, а то придется написать его не сто, а двести раз, — пригрозил Манфред.

— Да… То есть, нет, Манфред, я просто не успел, я обязательно, сразу после уроков.

Манфред раздраженно фыркнул и проследовал прочь.

— Можно спросить? — Вопрос опять сорвался у Чарли с языка неожиданно для него самого. — А ты больше не учишься в академии?

— Нет! — рявкнул Манфред. — Я теперь ассистент преподавателя. Так что, Бон, впредь называй меня на «вы» и обращайся ко мне «сэр».

— Слушаюсь, сэр, — поспешно выпалил Чарли. «Выкать» Манфреду было непривычно, но, по крайней мере, хоть предупредил, и то спасибо.

— В другой раз забудешь, оштрафую. И иди пиши правило. — Манфред скрылся в кабинете старост и с грохотом захлопнул дверь.

Сдать штрафные строчки в течение дня Чарли было попросту некогда, где кабинет Манфреда, он так и не узнал и теперь ломал голову: то ли заняться этим прямо сейчас, то ли пойти искать трубу по мастерским художников. Мысленно повторив правило, которое ему предстояло написать сто раз, Чарли убедился, что забыл последнюю строчку. Это решало все вопросы. «Эмма наверняка помнит!» — подумал Чарли и отправился к художникам, чтобы убить одним выстрелом двух зайцев — Эмма ведь училась на живописи.

Чарли знал, что Эмма частенько работает в так называемой галерее — просторной проходной мастерской окнами в сад. Но сегодня ее там не оказалось. Трубы, впрочем, в мастерской не обнаружилось тоже — ни в шкафу, ни на полках. Из галереи вела еще одна железная винтовая лестница, на сей раз вниз, в мастерскую скульпторов. Тут кипела работа: посреди возвышалась каменная глыба, а по обе стороны от нее стояли два хорошо знакомых Чарли старшеклассника в зеленых фартуках. Они радушно поздоровались с гостем:

— Привет, Чарли!

— Заходи, заходи!

Повидаться с курчавым африканцем Лизандром и светловолосым скандинавом Танкредом Чарли после каникул еще не успел. Ого, ну и вымахали же оба за лето! А прически-то! Интересно, как директор это стерпит? Лизандр заплел на голове уйму косичек дредов, украшенных разноцветными бусинками, а Танкред извел немало геля для укладки и стал похож на белокурого дикобраза. На их фоне вечно растрепанный Чарли кому угодно показался бы образцом приличия по части прически.

— Каким ветром тебя к нам занесло? — поинтересовался Танкред.

— Трубу ищу. Забыл где-то, не помню где, думал, может, кто из ваших взял ее порисовать. Слушайте, я вас еле узнал!

— А мы тебя — сразу, ты ничуть не изменился, — весело сказал Лизандр. — Нет, труба твоя, как видишь, нам не позирует. Ну, что нового скажешь, как началась четверть?

— Лучше не спрашивай. Как-то странно, у меня все время какая-то неразбериха. То класс не могу зайти, то вот трубу посеял, — пожаловался Чарли. — И Манфред ко мне сегодня уже придрался. И еще в саду какая-то штука!

— В каком смысле «штука»? — встрепенулся Танкред, и волосы у него заискрили, как всегда бывало от волнения.

Чарли старательно описал им призрачную лошадь со слов Билли Грифа, а потом рассказал о стуке копыт, который лично слышал в саду на перемене.

— Занятно, — заинтересованно протянул Лизандр.

— Я бы сказал, зловеще, — покачал головой Танкред. — Не нравится мне все это. — Засученные рукава его рубашки затрепыхались. Дар Танкреда был такого свойства, что управлению поддавался с трудом: малейшая смена настроения вызывала бурю или ливень, грозу или хотя бы разряд молний, так что Танкред представлял собой ходячее стихийное бедствие, непредсказуемое даже для самого себя.

— Ладно, пойду искать трубу, — вздохнул Чарли. — Да, забыл. Кто помнит последнюю строчку правила про тишину в холле? «Упадешь — не смей рыдать», а дальше как?

— «В холле всем молчать!» — тотчас откликнулся Лизандр.

— Спасибо большущее! Понимаете, мне непременно надо написать правило сто раз и отдать его Манфреду, причем до ужина, он так велел. Кстати, кто знает, где его кабинет?

— Понятия не имеем, — сказал Лизандр, а Танкред кивнул.

Чарли направился к выходу, то есть к лестнице, чтобы вернуться через галерею, но Танкред остановил его:

— Иди здесь, будет короче. Там новенькие рисованием занимаются. Постой-ка, что я вспомнил! Один из них как раз перед уроком нес в класс трубу — может, это твоя?

— Спасибо! Пойду, проверю.

В классе, помещавшемся за мастерской скульпторов, Чарли оказался впервые. За длинным столом молча делала карандашные наброски группа примерно из пятнадцати человек. Перед каждым лежал какой-нибудь предмет. Все они так углубились в работу, что на Чарли даже глаз не подняли.

— Что тебе тут надо? — резко спросил Чарли белобрысый веснушчатый учитель, сидевший в торце стола. — Трубу, сэр, — вежливо ответил Чарли, сообразив, что это, должно быть, новый учитель рисования.

— С чего ты взял, что она здесь?

— Так вот же она, вот! — Тут только Чарли увидел на столе, среди восковых яблок, гипсовых конусов и прочего свою трубу. Инструмент лежал перед щуплым мальчиком, в волосах у которого почему-то торчали клочки бумаги — как приклеенные. Мальчик вопросительно посмотрел на Чарли, недовольно сморщив нос.

— Джошуа Тилпин, где ты взял эту трубу? — с нажимом спросил преподаватель.

— Она моя, мистер Делф. — Глаза у новенького были серые, прозрачные и честные-пречестные.

Чарли не удержался, перегнулся через стол и схватил трубу — удостовериться кое в чем. Ну, точно! В прошлом году он нацарапал булавкой свои инициалы у самого мундштука. Метка была на месте, значит, труба его, Чарли. О чем он и заявил учителю рисования, добавив:

— На ней мои инициалы, Ч. Б., Чарли Бон.

— Дай-ка взглянуть. Нельзя так обращаться с инструментами, Бон. Но, похоже, труба твоя. Тилпин, почему ты солгал?

К этому моменту все уже бросили рисовать и уставились на новичка. Однако, против ожиданий Чарли, тот не покраснел, а только ухмыльнулся во весь рот, показав неровные мелкие зубы, и сказал:

— Извините, сэр. Прости меня, Чарли. Это я так пошутил. Простите великодушно!

Ни Чарли, ни мистер Делф не знали, что на это ответить. Учитель вернул трубу Чарли и велел идти обратно на урок. С порога Чарли обернулся и глянул на Джошуа. Что-то подсказывало ему, что этот «шутник» — тоже из одаренных. Рукава у Джошуа были сплошь облеплены клочками бумаги и катышами старательной резинки. Вдруг, прямо на глазах у Чарли, кусочек сломанного карандашного грифеля взлетел со стола и прилип к пальцу Джошуа. Тот подмигнул Чарли и щелчком стряхнул грифель. Чарли стало не по себе: ему померещилось, что новенький как будто поймал его на невидимый крючок и тянет к себе на прочной леске. Но как только Чарли отвернулся и вышел из класса, леска порвалась.

В мастерской скульпторов стоял грохот: по камню тюкали не только Танкред с Лизандром, но и еще с десяток человек. Чтобы привлечь внимание друзей, Чарли коротко протрубил в трубу.

— Нашел! — крикнул он.

— Ура! — отозвался Танкред.

Так, труба нашлась, теперь бегом писать штрафные строчки! Только где бы пристроиться? Чарли решил, что самое удобное — засесть за работу в том классе, который им отвели в этой четверти. Между тем академия кишела народом: кто бежал на перемену, кто — на спортивные занятия, но все, кроме Чарли, двигались целенаправленно и уверенно. «Что со мной творится? — забеспокоился Чарли. — Или это не со мной, а с расписанием? Все перепуталось». Он решил, что найдет кого-нибудь из одноклассников в новом классе и спросит про расписание.

На дверях класса Чарли встретила записка, написанная тем же витиеватым почерком, что и послание про отъезд мистера Пилигрима. Она гласила:

«Танталиус Мармор. Музыка, миманс и история Месопотамии».

Чарли приложил ухо к двери, но из класса не доносилось ни звука. Он набрался храбрости и заглянул внутрь. Из учеников в классе не оказалось ни души, зато у окна, погруженный в чтение, восседал незнакомый учитель в фиолетовом плаще. На бледном, узком лице незнакомца выделялись грозно сросшиеся черные брови, темные волосы закрывали уши и падали на глаза.

— Да? — недружелюбно спросил он.

Чарли нервно сглотнул.

— Мне надо написать штрафные строчки, сэр, — оробев, выдавил мальчик.

— Фамилия? — Голос у нового учителя был гулкий и раскатистый. А тогда, в коридоре, он шипел, как змея!

— Бон Чарли, сэр.

— Поди, сюда, — велел учитель, поманив Чарли длинным белым пальцем.

Чарли послушно приблизился и вытянулся в струнку под пристальным преподавательским взглядом. Учитель рассматривал его добрую минуту. Чарли ничего не оставалось, как терпеть, хотя под взглядом разноцветных глаз — серого левого и карего правого — было неуютно. Мальчик даже хотел отвести взгляд, но потом решил смотреть попеременно в серый глаз и в карий, однако стоило ему это проделать, как учитель недовольно нахмурился и дернулся. Можно было подумать, что Чарли раскусил какой-то секрет нового классного руководителя, который знать не полагалось, увидел какое-то его тайное «я».

— Меня зовут Танталиус Мармор, — сказал учитель после мучительно затянувшейся паузы.

— Я так и понял, сэр.

— Не дерзить. Стоять смирно, — скомандовал мистер Мармор.

Чарли хотел было сказать, что и пальцем не шевельнул, но новый учитель продолжал:

— Почему ты не на уроке с остальными, Бон?

— Я малость запутался в расписании, сэр.

— Запутался? Ты что, первоклашка? Хорошо начинаешь учебный год, нечего сказать. И уже схлопотал штрафные строчки — интересно, за какие заслуги?

— Разговаривал в холле, сэр.

Мистер Мармор внезапно разразился громовым хохотом, который постепенно перешел в сиплое хихиканье.

— Ох… — Он откашлялся. — Все, иди, пиши свои строчки, Бон. И не мешай мне. Я сосну полчасика. — С этими словами мистер Мармор надвинул на лицо фиолетовый капюшон. Не меняя прямой осанки, он закрыл глаза и тут же начал похрапывать.

Чарли на цыпочках прошел к своей парте, уселся, достал тетрадку и ручку… «Интересно, разве бывает так, чтобы человек спал и при этом наблюдал за тобой?» — подумал он, косясь на мистера Мармора. Тот, безусловно, спал и очень убедительно храпел, но при этом у Чарли было отчетливое ощущение, что учитель внимательно следит за каждым его движением. Вернее, даже не сам учитель, а некто невидимый, скрывающийся за узким, бледным, бровастым лицом как за непроницаемой маской. Невидимый и настороженный. Ощущение было не из приятных. Чтобы отвлечься, Чарли взялся за работу. Как только он дописал последнюю строчку, зазвенел звонок на ужин. Мистер Мармор откинул с лица капюшон и рявкнул:

— Вон!

— Да, сэр! — Испуганный Чарли смахнул тетрадку и ручку в сумку и опрометью кинулся за дверь.

— Где тебя носило? — так встретил его в столовой Фиделио.

— А тебя? — парировал Чарли.

— У меня был английский, потом физкультура.

Чарли понял, что не миновать ему торчать на выходных в школе. Он прогулял английский, а мистер Хек этого так просто не оставит! Ой, влетит, точно влетит!

— А я строчки писал для Манфреда, — мрачно объяснил Чарли приятелю. — Теперь надо сдать, а где его кабинет, я так и не выяснил.

Фиделио только руками развел. К мальчикам подсел Габриэль, угостил их шоколадкой, но и он ничем не мог помочь: местоположение кабинета Манфреда оставалось загадкой.

— Где же нашему живодеру размещаться по логике вещей? Он ведь уже не староста, но пока еще и не учитель. Как, говоришь, он это назвал — ассистент преподавателя? Важная персона.

— Он не живодер, а гипнотизер, и всегда им будет, — угрюмо прервал эти рассуждения Чарли. — Мне вообще кажется, что он поселился в академии навечно и так и будет всех мучить своим гипнозом, пока не превратится в старикашку-чародея, как его прадедушка.

— Главное, чтобы нам не мешал, а на остальное лично мне начхать, — весело сказал Габриэль, подбирая последние крошки шоколада. — Вкуснятина! Кстати, я решил, что буду заниматься фортепиано с мистером Мармором. Не бросать же мне уроки. А он, между прочим, неплохо преподает.

Эта похвала почему-то встревожила Чарли.

— На твоем месте я бы лучше записался к мисс Кристалл, — осторожно посоветовал он. — По-моему, мистер Мармор какой-то… двуличный. Он не то, чем кажется. От него исходит опасность.

Друзья уставились на Чарли вопросительно, но более внятного ответа от него не получили. Поужинав, Чарли прихватил свою многострадальную трубу и пошел в класс к мистеру Палтри. Тот блаженствовал за чашечкой кофе и, завидев Чарли, раздраженно закатил глаза.

— Некогда мне сейчас с тобой заниматься, Бон. Имею я право отдохнуть от вашего брата? Положи трубу на полку и оставь меня в покое. Потом наверстаем.

— Хорошо, сэр. — Чарли положил трубу на указанную полку, где лежало еще пять таких же инструментов (только без инициалов), и задвинул ее поглубже, надеясь, что больше никаких краж и пропаж не будет. Потом повернулся к мистеру Палтри и робко спросил: — Простите, сэр, вы случайно не знаете, где кабинет Манфреда Блура?

— Случайно не знаю. Не могу же я знать все закоулки этого заведения! — нелюбезно отозвался пожилой педагог. — Все, Бон, брысь отсюда!

Пришлось повиноваться. Чарли пораскинул мозгами и решил опросить всех, кто сейчас гуляет в саду. Поскольку на улице явно было теплее, чем под мрачными сводами академии, плащ он оставил в раздевалке, вышел в сад и взялся за дело. Но все усилия были тщетны: про кабинет Манфреда никто и слыхом не слыхивал. Расстроенный Чарли вернулся в раздевалку, накинул плащ, сунул руку в карман и… О нет, только не это! Три страницы штрафных строчек исчезли.

— А-а! — вырвалось у Чарли, как от боли. Он испугал вошедшего Габриэля.

— Ты чего? — поспешно спросил тот. Вдвоем они обыскали каждый квадратный сантиметр раздевалки, но три листочка как корова языком слизнула. Появившегося Фиделио тоже подключили к поискам, прочесали все классы, столовую, коридоры — тщетно. Пробил гонг на ужин.

— Кто-то хочет сжить меня со света! — простонал Чарли. — То труба теряется, то листочки, ну что такое!

— Пойдем, поужинаем, — сказал Фиделио, — на сытый желудок лучше думается.

Чарли уныло согласился.

В столовой за учительским столом, на возвышении, он увидел Манфреда, сидевшего рядом с отцом. Значит, Манфред теперь официально в штате школы. По крайней мере, он не будет больше готовить уроки вместе с остальными одаренными в Королевской комнате, и то утешение. Чарли немного приободрился.

В конце ужина директор встал и хлопнул в ладоши. В столовой мгновенно воцарилось молчание. Доктор Блур, громоздкий, седовласый и величественный, цепко оглядел с высоты своего роста замерших учеников. Взгляд его глубоко посаженных глаз как будто ничего не выражал — вернее, трудно было определить, что он выражает.

Выдержав эффектную паузу, директор заговорил:

— Новички из одаренных, внимание! Поименно называть не буду, сами знаете, о ком речь. Все одаренные готовят уроки в Королевской комнате, вас туда отведут. Ясно?

— Да, сэр, — отозвались три голоса.

Чарли вытянул шею, но обладателей голосов в толпе не разглядел, понял только, что они не из учеников музыкального отделения.

— Ужин окончен, разойтись! — громогласно приказал директор.

Столовая тотчас пришла в движение. Дежурные лихорадочно заметались, собирая грязные тарелки, чашки и вилки, задвигая стулья; все остальные поспешили к выходу. На лестнице — а столовая в академии помещалась в подвале — Чарли нагнали Габриэль и Билли. Где-то впереди слышались голоса Лизандра и Танкреда, и мелькала белокурая головка Эммы Толли. Эмма обернулась и замедлила шаг, поджидая Чарли.

— Смотри, что я нашла на полу в нашей раздевалке. — Она протянула ему три листка, исписанных «правилом молчания», — Это ведь твое? Мне сказали, ты их искал.

— Мое! — Чарли обрадованно схватил листки. — Ты меня просто спасла! Честное слово! А как они попали к вам в раздевалку? Я туда даже не заглядывал.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Чарли за