Пример: взаимосвязь между жестокостью наказаний в детстве и агрессивностью

Сведения о людях, переживших жестокое обращение в детстве, собирались от их родителей и сверстников трижды: когда им было 8,18 и 30 лет. При первом опросе уровень агрессивности ребенка оценивался по отзывам одноклассников, а строгость наказаний измерялась по ответам родителей на 24 вопроса о том, что они обычно делают в ответ на "агрессивное" поведение ребенка. Наказания были распределены натри категории: лояльные, умеренные и строгие. В результате обследования было обнаружено, что дети, подвергавшиеся строгим наказаниям, характеризовались своими сверстниками как более агрессивные. Более того, последствия строгих физических наказаний оказались стойкими - последующие эксперименты показали, что степень суровости наказаний в детстве коррелирует с агрессивностью поведения испытуемых и в 18, и в 30 лет. Строгость наказаний в восьмилетнем возрасте положительно коррелирует с оценкой собственной агрессивности в возрасте тридцати лет и с суровостью, с которой испытуемые наказывают своих собственных детей.

Переживание физического насилия в детстве, а точнее, развитие ребенка в условиях, где насилие является нормой межличностных отношений, часто связывают с уровнем агрессивности, наблюдаемым в дальнейшей жизни. С этой точки зрения кажется интересным исследование взаимосвязи между жестокостью наказаний в детстве и степенью выраженности агрессии (см. пример).

Многие другие авторы также указывают на наличие связи между стилем воспитания, где насилие приемлемо, и дальнейшим развитием склонности к агрессивности у детей. Наличие этой связи, как правило, объясняется тем, что ребенок, растущий в условиях насилия, приходит к выводу, что насилие является нормой в межличностных отношениях.

Отдаленные последствия насилия

Исследования отдаленных во времени последствий семейного насилия осложняются несколькими факторами. Во-первых, при подборе выборки исследователи вынуждены опираться на субъективные оценки со стороны опрашиваемых участников исследования: часть людей, переживших в детстве насилие, со временем начинают описывать события того времени как не имевшие большого значения, действия агрессора - как оправданные наказания или вообще забывают о происшедшем, а значит, начинают утверждать, что никогда не переживали насилия, или же, наоборот, человек, не подвергавшийся насилию в детстве, может в силу различных причин утверждать обратное. По тем же причинам сложно подобрать контрольную группу. Во-вторых, при проведении лонгитюдного исследования сложно сохранить контакт с большинством выборки, а это значит, что результат эксперимента может быть серьезно искажен: может существовать огромное различие между теми семьями, которые приходят на дальнейшие встречи, и теми, которые этого не делают. В-третьих, сложно развести последствия непосредственно самого насилия и последствия определенных стилей воспитания. Многие исследователи склоняются к мнению, что неправильный стиль воспитания является более патогенным, чем единичные случаи насилия.

Несмотря на все эти затруднения, был проведен ряд заслуживающих доверия исследований последствий насилия над ребенком. У детей и подростков, в прошлом переживших насилие, отмечались следующие эмоциональные и поведенческие сложности:

· низкая самооценка, враждебность, агрессивность;

· склонность к поведению, направленному на саморазрушение;

· депрессия, низкие академические успехи.

Психотерапевты отмечают, что многие взрослые, страдавшие от жестокого обращения в семье, горюют о потерянном детстве, а потому их состояние зачастую схоже с состоянием людей, перенесших утрату и не отреагировавших свое горе полностью.

Дети, развивавшиеся в условиях насилия и/или пренебрежения, могут демонстрировать отставание в развитии, не обусловленное органическими причинами.

Последствиями сексуального насилия могут являться расстройства питания и серьезные психические расстройства, а также развитие чувства отверженности, вины, неспособности справляться с нормальными сексуальными отношениями, недоверие к тем, кто стремится оказать помощь.

В качестве последствия физического насилия часто называют склонность к применению силы, агрессивность в межличностных отношениях.

Люди, выросшие в условиях пренебрежения, часто демонстрируют низкую социальную компетентность, испытывают сложности в выполнении ежедневных бытовых обязанностей.

Итак, насилие над ребенком в семье может иметь очень серьезные последствия, но необходимо помнить, что опыт жестокого обращения в детстве - не приговор и не диагноз. Думать, что любой человек, переживший насилие в детстве, будет страдать от тяжелых психологических нарушений или совершать насилие по отношению к другим людям, неверно и несправедливо по отношению к этим людям. Исследования показывают, что значительное число людей, переживших насилие в детстве, становятся счастливыми, хорошо приспособленными людьми, заботящимися о своих детях. М. Линч и ее коллеги провели лонгитюдное исследование, по результатам которого 37% выборки не испытывали серьезных затруднений в дальнейшей жизни, имели адекватную самооценку, умели строить межличностные отношения, у них было нормальное интеллектуальное развитие и не отмечались поведенческие расстройства. На основании этого исследования была выделена группа факторов, способствующих позитивному развитию ребенка, пережившего насилие. Эти факторы были названы компенсаторными. К ним относится наличие раннего своевременного вмешательства (необходимо отметить, что люди, пережившие насилие в детстве и не получившие помощи тогда, могут получить ее в более позднем возрасте и добиться хороших результатов) и присутствие некоего лица, которому ребенок доверяет и которое может вернуть ему чувство ценности собственной личности. В качестве компенсаторного фактора может также выступать высокий уровень интеллекта.

В соответствии с результатами исследований К. А. Кендл-Тейкет частота отсутствия симптомов у детей - жертв сексуального насилия колебалась (в четырех исследованиях) от 21 до 49%.

М. Раттер утверждает, что примерно у половины детей, подвергшихся жестокому обращению, не развиваются психопатологические симптомы. Приведя эти оптимистические данные, стоит упомянуть и другие результаты: так, по данным семи исследований, приведенных Дж. Пирсом, у детей отмечалось не только смягчение симптомов со временем, но и выявлялось их ухудшение. Число детей с ухудшением

состояния составило 10-24%, причем некоторые из этих детей не проявляли симптоматики при первоначальном обследовании.

В заключение важные заметить, что не существует стандартного описания ребенка - жертвы жестокого обращения. Дети, пережившие его, демонстрируют широкий спектр проблем и вариантов развития. Насилие по отношению к ребенку является значительным фактором риска возникновения неблагоприятных последствий для развития ребенка, но не влечет их за собой со стопроцентной вероятностью. Как было сказано выше, достаточно большой процент детей, переживших насилие, в дальнейшем хорошо адаптируются в жизни и не демонстрируют серьезных отклонений. Такой благоприятный исход может иметь место в силу действия компенсаторных факторов, одним из которых является своевременное оказание квалифицированной помощи.

Роль социальной среды

Несомненно, физическое, сексуальное и любое другое насилие по отношению к ребенку может иметь серьезные последствия для его индивидуального развития. Помимо этого, насилие над детьми является социальной проблемой, которую нельзя оставлять без внимания. Этот феномен нельзя рассматривать вне социального контекста, который включает и непосредственное окружение ребенка (микроуровень), и общество в целом с его исторически сложившимися традициями и современными социально-экономическими условиями (макроуровень). Социальная среда оказывает влияние и на распространенность насилия над детьми, и на последствия этого насилия. Так, например, отмечается, что при тяжелых экономических условиях большее количество родителей оказываются неспособными оптимально выполнять свои родительские функции. Социальная политика государства действует на том же макроуровне. Например, в государствах, где запрещены аборты, может быть больший процент нежеланных детей, с которыми родители могут обходиться плохо. Отсутствие разработанных социальных механизмов защиты детей может вести к тому, что жертвы насилия не получают необходимой профессиональной помощи. На микроуровне могут наблюдаться следующие явления: поддержка со стороны близких и своевременная помощь специалистов смягчают тяжесть возможных последствий насилия. С другой стороны, наличие истории жестокого обращения в детстве может влиять на то, как человек воспитывает своих детей.

Существует теория циклов насилия над детьми, передающихся из поколения в поколение. Она перекликается с представлением таких крупных психотерапевтов, как Э. Эйдемиллер, о том, что детский невроз является выражением проблем жизненного пути трех поколений. Теория сохранения насилия в семье на протяжении нескольких поколений представляет интерес, так как позволяет рассматривать ребенка и затруднения, которые он испытывает, в более широкой перспективе, включающей его семью и особенности общества, в котором он растет, а значит, оказывать ему и его семье более эффективную помощь.

По отношению к этой теории специалисты, работающие с детьми, пережившими насилие, занимают различные позиции. Некоторые из них утверждают, что родитель - жертва насилия скорее будет также жесток по отношению к своему ребенку. Другие считают, что человек, переживший ужас насилия в детстве, никогда не повредит своему ребенку, но, напротив, имеет шанс стать прекрасным родителем, так как будет знать на собственном опыте, как не следует поступать. В свете этих разногласий наиболее интересной кажется точка зрения Э. Бьюкэнен, изложенная в книге "Циклы жестокого обращения с детьми" (Cycles of Child Maltreatment). Согласно данным исследований, приведенных этим автором, вероятность того, что родитель, переживший насилие в детстве, будет жестоко обращаться с собственными детьми, статистически выше (30%), чем в контрольной выборке (2-4%). Это указывает на то, что, действительно, вероятность совершения насилия по отношению к своему ребенку родителем, страдавшим от жестокого обращения в детстве, довольно высока, но не стопроцентна.

Исследователи, работающие над этой теорией, утверждают, что в состав цикла передачи насилия из поколение в поколение входят четыре отдельных цикла, действующих и вне, и внутри семьи. Следовательно, чтобы успешно оказывать помощь детям, пережившим насилие, и эффективно предотвращать насилие над детьми в дальнейшем, надо понимать, как действуют все эти циклы.

Э. Бьюкэнен называет следующие циклы, способствующие сохранению семейного насилия и его передаче из поколения в поколение: социополитический, культурный, психологический и биологический.

1. Социополитический. Тяжелые экономические условия могут способствовать росту насилия над детьми: например, бедность может длиться на протяжении многих лет и нескольких поколений. Конкретные политические решения могут также прямо или косвенно способствовать этому, например решения, ведущие к вооруженным конфликтам, к дискриминации различных групп населения, к изменению демографической политики и др.

2. Культурный. Как подчеркивает Э. Бьюкэнен, на протяжении всей истории человечества существовал и существует широкий спектр одобряемых конкретным сообществом форм жестокости по отношению к детям, наличие которого ведет к тому, что следующее поколение повторяет жестокие действия предыдущего. Можно по-разному относиться к этому утверждению, в том числе считать его этноцентрическим, т. е. исходящим из норм культуры, к которой принадлежит исследователь, но, так или иначе, именно от культурных традиций зависит тип воспитания, принятый в том или ином обществе, например, распространенность физических наказаний, принятие или неприятие обществом домашнего насилия.

3. Психологический. Для объяснения сохранения насильственных действий по отношению к детям на протяжении поколений психологи используют концепцию научения: дети, выросшие в условиях насилия, усваивают, что насилие -приемлемый способ решения проблем. Например, широко известные результаты исследований Г. Харлоу показали, что обезьяны, выращенные в изоляции, без заботы матери, с большой вероятностью становятся отвергающими, пренебрегающими и жестокими по отношению к своему потомству. Применяется и теория выученной беспомощности: ребенок - жертва насилия, стремящийся остановить то, что с ним делают, и не преуспевающий в этом, испытывает глубокую беспомощность и начинает верить, что не может ничего изменить. Когда такой человек становится родителем, он не может поверить в то, что может вести себя иначе, чем его родители, например, что он может просить о помощи, поддержке или совете и получить это.

Концепция циклов развития позволяет сменить ситуативный подход к оказанию помощи ребенку на превентивный.

4. Биологический. Сюда входит исследование наследственных психических и соматических заболеваний, которые могут оказывать влияние на процесс воспитания детей.

В рамках каждого цикла рассматриваются " предрасполагающие " и " амортизирующие " факторы. Помощь семье может быть основана на ослаблении первых и усилении последних, при этом подразумевается помощь не только пострадавшему ребенку, но и всей его семье, в том числе и агрессору, если последнее возможно.

Вышеизложенный подход имеет не только психологическое, но и социальное значение. Непосредственными последствиями физического или сексуального насилия над ребенком являются травмы (физические и психологические), полученные самим ребенком. В некоторых случаях насилие заканчивается трагедией - смертью. Но и дети, избежавшие подобной судьбы, оказываются травмированными таким образом, что это вредит их собственной будущей жизни и зачастую жизни их потомков, что, в свою очередь, оказывает негативное влияние на благополучие общества в целом. Концепция циклов насилия является перспективной по следующей причине: она позволяет сменить ситуативный подход к оказанию помощи ребенку - жертве жестокости, который был распространен в 1970-е гг. на Западе и до сих пор является единственным у нас, на превентивный: оказание помощи семье до того, как ребенок пострадал.

Превентивный метод имеет ряд преимуществ. Во-первых, он позволяет снизить риск травматизации ребенка, а во-вторых, может способствовать сохранению семьи. В настоящее время раскрытие случая насилия в семье, как правило, оканчивается ее распадом, возможно, арестом одного из родителей и помещением ребенка в детский дом. При этом ребенок получает дополнительную травму: он теряет родителей, которых любит (специалистам, сталкивающимся с насилием над детьми, проще принимать гнев ребенка по отношению к родителям, чем его любовь к ним), переживает депривацию; у него усугубляется чувство вины, так как удаление из дома воспринимается как наказание, а раз наказывают его, значит, именно он виноват в случившемся. Также немаловажно и то, что социальные перспективы выпускника детского дома гораздо ниже, чем у ребенка, выросшего в семье, а, как уже упоминалось, неблагоприятные социальные и экономические условия могут способствовать передаче установки на насилие в семье из поколения в поколение. Все это говорит о том, что к оказанию помощи детям, пережившим насилие, надо подходить с более широких позиций: ни в коем случае нельзя исключать из этого процесса семью, а также надо учитывать возможность последствий, отдаленных во времени, и соответственно планировать терапевтическое вмешательство.

Оказание психологической помощи детям, пережившим насилие в семье

Дети, ставшие жертвами жестокого обращения в семье, нуждаются в своевременном оказании профессиональной помощи. Переживаемое в настоящий момент или пережитое в прошлом насилие может привести к развитию серьезных психологических затруднений. Профессионал, оказывающий помощь детям, не может рассчитывать, что эти трудности исчезнут вдруг или постепенно, но сами по себе. В то же время в нашей стране многие специалисты, работающие с детьми, все еще придерживаются точки зрения, что изменения социальной среды (например, помещение ребенка в детский дом, приют) достаточно для того, чтобы компенсировать психологическую травму, связанную с испытанным насилием. В реальности удаление ребенка из опасной ситуации далеко не всегда смягчает последствия травмы и даже может создавать дополнительные проблемы, например вызывать сепарационную тревогу (тревогу отделения от значимых близких). Удаление ребенка из среды, в которой он пережил насилие, должно являться не окончанием процесса реабилитации, а его началом. При этом необходимо помнить, что оказание помощи детям, пережившим насилие в семье, является одной из наиболее трудных задач и психологии, и социальной работы: дети, пережившие насилие, и их семьи испытывают широкий спектр проблем, и для специалиста, призванного оказать им помощь, эта задача может быть чрезвычайно сложной и эмоционально трудной.

Как уже было сказано выше, не существует единого, универсального описания ребенка - жертвы насилия, а следовательно, нет и готового рецепта для оказания этим детям психологической помощи. Можно говорить лишь об основных принципах работы с детьми, пережившими насилие. Дж. Пирс обобщил эти принципы следующим образом.

1. Вмешательство должно быть всесторонним: психолог должен быть способен работать с широким спектром проблемного поведения. Более того, при работе с детьми, пережившими насилие, психолог-психотерапевт может быть вынужден вмешиваться в условия среды и окружения, чтобы предоставить ребенку всеобъемлющую помощь. Ребенка нельзя рассматривать в изоляции от семьи. Нельзя не принимать во внимание социальную ситуацию, в которой в данный момент находится ребенок.
2. Вмешательство должно быть ориентировано на развитие ребенка.
3. Вмешательство должно быть направлено на последствия, проявляющиеся в развитии: жестокое обращение может нарушить способность ребенка справляться с этапными задачами развития и затруднить достижение и освоение последующих этапов. Психолог должен уметь оценивать уровень развития ребенка.
4. Вмешательство должно соответствовать этапу развития: во-первых, в зависимости от стадии развития, на которой имело место жестокое обращение, его психологические последствия могут носить разный характер. Во-вторых, известны случаи, когда ребенок, переживший насилие и получивший помощь психолога, испытывал потребность в возобновлении психотерапии в более позднем возрасте.
5. Вмешательство должно учитывать уровень развития: стратегия терапевтического вмешательства должна соответствовать стадии развития ребенка. Например, использование исключительно речевого подхода может быть крайне фрустрирующим для ребенка младшего возраста или ребенка, страдающего задержкой развития. В таком случае игровая терапия может служить хорошим примером подхода с учетом развития ребенка. Использование того же метода в работе с подростком может оказаться далеко не столь эффективным.

 

 К вышеперечисленным принципам хотелось бы добавить еще один существенный комментарий. Когда в приют или иную службу социально-психологической помощи поступает ребенок, относительно которого известно, что он подвергся насилию, существует большое искушение принять этот опыт за наиболее актуальную проблему, требующую вмешательства, но это не всегда так. Например, для ребенка, поступившего в приют в связи с пережитым насилием, наиболее актуальной может оказаться проблема сепарации с семьей, особенно с матерью, или проблема тревоги, вызванной новым окружением. Следовательно, еще одним принципом работы с ребенком, пережившим жестокое обращение, является тщательная оценка его состояния на предмет выявления действительно актуальных проблем, имеющихся у него на данный момент, следование за ребенком, постоянная переоценка его потребностей.

В работе с детьми, пережившими насилие, большую роль играет первая фаза терапевтического процесса, фаза установления (или восстановления) доверия, это особенно важно при оказании психологической помощи детям, пережившим сексуальное насилие. Многие дети, поступающие в приюты в связи с пережитым насилием, происходят из так называемых неблагополучных семей, что, возможно, связано с тем, что такие семьи чаще попадают в поле зрения различных правоохранительных и социальных служб, где насилие не является "случайным", единичным эпизодом, но присутствует на протяжении длительного времени как устойчивый паттерн поведения родителей по отношению к ребенку. Исходя из этого можно предположить, что первая стадия развития по Э. Эриксону, когда "развивается параметр социального взаимодействия, положительным полюсом которого служит доверие, а отрицательным - недоверие", протекала неблагополучно, и у ребенка, не получавшего должного ухода и заботы, могло развиться недоверие - боязливость, подозрительность и враждебность - по отношению к миру вообще и к людям в частности. Для других детей непосредственной причиной потери доверия к взрослым может являться отдельный эпизод насилия в семье, так как насилие со стороны близкого человека может подорвать даже сформировавшееся на ранних стадиях базальное доверие. Таким образом, фаза установления доверия между клиентом и психологом в работе с детьми - жертвами насилия принимает особое значение. Также необходимо помнить, что сложившееся доверие может быть легко нарушено, а значит, от психолога требуется особенная осторожность и постоянное подкрепление установленных отношений.

Специалист, в первую очередь, должен сделать все,чтобы обезопасить ребенка. Он может выбрать ту форму работы, в которой он наиболее компетентен, при этом важно, чтобы она соответствовала потребностям ребенка и условиям, в которых она будет проходить.

Распространено мнение, что для того, чтобы быть эффективной, терапия, проводимая с детьми, пережившими насилие, должна быть длительной и аналитически ориентированной. Такая форма работы действительно имеет возможность давать наилучшие результаты, но в условиях приюта, школы, больницы проводить такую длительную терапию затруднительно. И тем не менее помощь ребенок должен получить. Психолог или любой другой специалист, осуществляющий эту помощь, должен сделать все, чтобы обезопасить ребенка, с которым работает. Это относится не только к таким аспектам, как конфиденциальность информации, но и в большой степени к поведению самого психолога. Это основной принцип. Форма, которую принимает вмешательство, не столь важна.

Психолог может выбрать ту форму работы, в применении которой он более компетентен, при этом важно, чтобы выбранная форма работы соответствовала потребностям ребенка и условиям, в которых она будет осуществляться (школа, кризисная служба, приют, поликлиника).

Какой бы метод ни применялся, нужно знать, что главная цель терапии детей, переживших насилие в семье, - помочь им распознать и адаптивно выразить чувства, связанные с пережитым злоупотреблением и пренебрежением. При этом необходимо помнить, что специалист, работающий с ребенком, может испытывать дискомфорт относительно ведения открытого разговора с ребенком о том насилии, которое он пережил, особенно в случае сексуального насилия. Этот дискомфорт может приводить к тому, что психолог удерживает работу на поверхностном уровне, избегает затрагивать тему самого насилия, что особенно легко происходит при использовании невербальных и/или проективных форм работы. В этом случае рано или поздно начнут наблюдаться следующие негативные явления: психолог может начать чувствовать, что работа не двигается и улучшение состояния у ребенка не наступает, в свою очередь, ребенок укрепляется во мнении, что взрослые не хотят знать о том, что с ним произошло, а следовательно, не способны ему помочь. Непроговоренная, непроработанная тема насилия остается "висеть в воздухе", постепенно разрушая терапевтические отношения между психологом и ребенком.

Психологические методы работы с детьми, пережившими насилие

Форма работы с ребенком, пережившим насилие, имеет меньшее значение, чем общие принципы оказания помощи таким детям и, главное, чем личная позиция и отношение психолога. В то же время существуют методы, традиционно считающиеся наиболее адекватными.

Клиентцентрированная игровая терапия. Игровая терапия используется психологами, придерживающимися разных теоретический ориентации и, следовательно, существуют разные формы игровой терапии. С детьми, пережившими насилие, как правило, используется клиентцентрированная игровая терапия. Г. Лэндрет дает следующее определение этого направления игровой терапии: это динамическая система межличностных отношений между ребенком и терапевтом, обученным процедурам игровой терапии, который обеспечивает ребенка игровым материалом и облегчает построение безопасных отношений для того, чтобы ребенок мог наиболее полно выразить и исследовать собственное Я (чувства, мысли, переживания и поступки) с помощью игры - естественного для ребенка средства коммуникации. В рамках этого подхода из всех возможных видов игровой терапии используется так называемая свободная игра, допускающая большую гибкость и свободу действий, что, в свою очередь, способствует более активному самопознанию ребенка.

Именно в игре ребенок может продемонстрировать с помощью конкретных предметов, которые выступают в качестве символов, то, что он когда-либо прямым или косвенным образом испытал. Игра является для ребенка символическим языком для самовыражения и, манипулируя игровыми предметами, ребенок может более адекватно показать, чем выразить в словах, как он относится к себе, к значимым взрослым, к разным событиям своей жизни. Действительно, дети более полно и более непосредственно выражают себя в спонтанной, самостоятельно инициированной игре, чем в словах. В игре они чувствуют себя гораздо комфортнее, и она является для них наиболее естественной оздоровительной деятельностью. Чисто вербальные методы менее эффективны в терапевтической работе с ребенком, так как уровень его абстрактного мышления не всегда позволяет выразить в словах его чувства и переживания, к тому же, как правило, слова еще не наполнены для ребенка тем эмоциональным смыслом, что для взрослого, и "проговаривание" может не иметь сильного терапевтического эффекта, а следовательно, для ребенка может быть полезнее "проиграть" свои чувства или некую сложную ситуацию в присутствии внимательного и деликатного взрослого.

Игра ребенка - то же, что речь у взрослого, а значит, она так же информативна; так, например, последователи К. Юнга и Э. Эриксона считают, что организованную определенным образом игру можно интерпретировать так же, как и другой бессознательный материал. Более того, такие крупные детские психоаналитики, как Д. Винникотт, убедительно показали, что "называние" терапевтом того, что бессознательно создает ребенок в терапевтической игре, несет тот же инсайт для маленького клиента, что и интерпретация при работе со взрослым.

У игры как у средства психологического вмешательства есть и другие преимущества. Во-первых, такой способ работы снижает дискомфорт у ребенка: все дети умеют играть и редко отказываются делать это на приеме у психолога, в то время как при использовании в психологической работе, например, рисунка многие дети испытывают затруднения, ожидая от взрослого оценки результатов его труда.

Во-вторых, если психолог будет придерживаться исключительно вербального уровня общения, то терапевтические отношения могут оказаться нарушены: в данном случае от ребенка как бы требуется "подняться" до уровня терапевта, а это нелогично, ведь именно терапевт должен обладать достаточной гибкостью для приспособления к клиенту.

В-третьих, как взрослый, так и ребенок с помощью символической игры может выразить чувства, не выразимые иным способом. Это особенно верно в случаях, когда мы имеем дело с жертвами насилия.

Игровая терапия является универсальным, эффективным, затрагивающим многие пласты психики ребенка средством. Сфера ее применения крайне широка и противопоказаний к ее использованию немного.

Игровая терапия и ее элементы могут применяться в работе с детьми любого возраста. Она может оказаться полезной даже при работе с подростками, но только в том случае, если эту форму работы выбрал сам подросток.

Другим эффективным методом, применяемым в работе с детьми, пережившими насилие, является песочная терапия, которую нужно отличать от игровой терапии с использованием песка.

Песочная терапия. Формирование песочной терапии как подхода было длительным, она возникала постепенно. Предтечей этой формы психотерапии можно считать книгу Г. Уэллса "Игры на полу" (Wells, 1911), в которой описывается опыт детской игры с миниатюрными фигурками. Психологи впервые обратились к материалу этой книги в 1930-е гг., что позволило, например, М. Ловенфельд создать свою известную технику "Мир" (The World Technique), внимание же юнгианских психологов игра с песком привлекла в 1940-50-е гг., когда ею заинтересовалась и адаптировала к юнгианской традиции Д. Калфф, написавшая об этом книгу

Пример подноса, собранного в процессе песочной терапии

"Песочная терапия" (Kalff, 1979). К. Г. Юнг указал Д. Калфф на то, что описание содержимого подносов с песком, используемых в песочной терапии, напоминает аналитическую работу со сновидениями, а следовательно, в рамках этой работы могут быть использованы те же символы и приемы их интерпретации. Д. Калфф оказала большое влияние на развитие метода песочной терапии, формулирование его теоретических принципов и подготовку практикующих консультантов во всем мире. Она утверждала, что игра с песком предоставляет ребенку возможность избавиться от психологических травм с помощью экстериоризации фантазий и формирования ощущения связи и контроля над своими внутренними побуждениями. Установление связи с бессознательными побуждениями, особенно с архетипом самости, и их выражение в символической форме в значительной мере облегчают здоровое функционирование психики.

У песочной терапии есть несколько преимуществ.

· Во-первых, она с успехом применяется в работе как с детьми, так и со взрослыми.

· Во-вторых, этот метод считается высокоэффективным при работе с жертвами насилия, которые могут испытывать трудности в "разговорной" форме терапии: психологи, практикующие песочную терапию, утверждают, что чем больше человек не был услышан миром, тем больше он сможет отреагировать с помощью тех картин, которые он построит в подносе с песком. Более того, отмечается, что сам процесс песочной терапии обладает терапевтическими свойствами: потребность в комментариях и интерпретации со стороны психолога может быть минимальной.

· В-третьих, песочная терапия вызывает меньше сопротивления, чем арт-терапия: некоторые клиенты (в том числе и дети) не хотят рисовать, так как боятся оценки своих художественных способностей. Песочная терапия не предполагает такой угрозы, так как еще никому не говорили, что он не умеет играть с песком.

Для проведения песочной терапии используют два деревянных подноса, наполненных песком (один для мокрого песка, другой для сухого), и коллекцию фигурок, в которую должны входить люди и сказочные персонажи, животные, дома, растения, транспортные средства, камни и раковины, шишки, перья, мишура, свечи, кубики, зеркала и другие "проективные" предметы, значение которым любой человек может присвоить произвольно. Клиент выбирает какое-то количество фигурок и размещает их в подносе с песком так, как считает нужным. Когда работа над подносом закончена, психолог может попросить клиента рассказать историю, связанную с данной композицией.

В ходе каждой сессии психолог фиксирует выбранные клиентом предметы, отмечает их положение в подносе, записывает историю, которую клиент рассказывает о построенной картине, зарисовывает и/или фотографирует поднос для дальнейшего анализа и сравнения с прошлыми и последующими подносами. Первый из сделанных клиентом подносов принято считать эскизом для всей последующей серии подносов: некоторые важные элементы будут возникать и развиваться в дальнейшей работе. Таким элементам (или целым мотивам) уделяется особое внимание в процессе интерпретации. Следует помнить, что интерпретация никогда не производится на основе единичного подноса. Для достижения каких-либо выводов или выдвижения гипотез должна быть рассмотрена серия подносов.

Песочная терапия может с успехом применяться в работе с детьми, пережившими насилие, но необходимо помнить, что эта форма работы относится к аналитическим методам психотерапии и может применяться только специалистами, прошедшими специальный курс обучения.

Серийное рисование является терапевтическим подходом, в рамках которого консультант регулярно встречается с ребенком и просит его "просто нарисовать картинку". Дж. Аллан утверждает, что в процессе этих встреч формируются терапевтические взаимоотношения между психологом и ребенком, проблемы находят символическое выражение в рисунках и в результате возникает возможность исцеления и разрешения внутренних конфликтов.

Теоретическую основу данного подхода составляют в том числе и работы К. Г. Юнга, который считал, что хотя порождения фантазии и могут носить патологический характер, в целом формирование образов и символов отражает способность психики к развитию, а в случае психологической травмы - к выздоровлению. К. Г. Юнг также указывал, что в процессе применения игровой терапии дети нередко осуществляют спонтанную разработку предметов фантазии, которые имеют непосредственное отношение к их психологическим проблемам. Это утверждение в равной мере справедливо и для занятий рисованием.

Рисование, как спонтанное, так и направленное, может с успехом применяться в работе с детьми, пережившими физическое или сексуальное насилие. Глубокую психологическую травму, полученную ребенком, пережившим насилие, невозможно устранить одними беседами, в то время как занятия рисованием и керамикой служат надежным средством экстернализации травматических переживаний и потому способствуют улучшению состояния.

Серийное рисование предполагает еженедельное проведение занятий рисованием в присутствии консультанта. При этом психолог делает выводы не на основе одного рисунка, а на основе целой серии или часто повторяющихся мотивов. В ходе работы ребенок часто останавливает свой выбор на одной символической теме и использует ее в ряде рисунков. Этот символический образ не остается неизменным, но претерпевает изменения, указывая на наличие внутренней динамики. Использование рисунков может помочь ребенку перейти к непосредственному обсуждению болезненных переживаний, связанных с опытом насилия.

Метод серийного рисования может оказаться полезным и эффективным при работе с ребенком, пережившим насилие, особенно в условиях недостатка времени и ресурсов, но следует указать и на некоторые ограничения этого метода. Этот метод может быть неприемлем для работы с ребенком, который не любит и не умеет рисовать, более того, он может вызвать у ребенка пренебрежительное отношение или раздражение. В итоге контакт с психологом не устанавливается, а рисунки оказываются довольно формальными: например, образы не получают развития. Целесообразнее использовать эту методику как составную часть другой работы.

Использование сказок и историй в работе с детьми, пережившими насилие.

Сказки играют большую роль в жизни любого ребенка. С помощью сказок дети приобретают необходимые знания и навыки, учатся справляться со сложными ситуациями, используя героев произведения как модель для подражания. В психологической работе сказка может помочь в установлении контакта с ребенком или группой детей. На языке сказки можно начать разговор о чем-то сложном для понимания ребенка. Очень хорошо говорит об этом автор книги "Жила была девочка, похожая на тебя...". Д. Бретт: "Нам, взрослым, следует помнить, что если мы хотим научить ребенка чему-либо или передать ему какую-то важную мысль, нужно делать так, чтобы это было узнаваемо, удобоваримо и понятно. Если мы хотим объяснить что-то сложное французу, то, разумеется, преуспеем в этом больше, если будем говорить на французском языке. Общаясь с детьми, старайтесь говорить с ними на языке, который им понятен и на который они лучше отзываются - на языке детской фантазии и воображения".

Дети любят сказки, фантастические Истории и терпеть не могут нотаций, а следовательно, с помощью сказки можно воздействовать на поведение ребенка, не вызывая сильного сопротивления с его стороны. Более того, сказки позволяют косвенно подойти к вопросам, болезненным для ребенка, прямой разговор о которых поначалу может вызывать сильный стресс, а также помочь в символической форме выразить и отреагировать тяжелые чувства, особенно если ребенок сам участвует в сочинении сказки. Этот список можно продолжать практически бесконечно: сказка или ее отдельные элементы незримо присутствуют во многих видах психологической работы, например в обсуждении выполненного в рамках проективного теста рисунка, или же, напротив, психологическое вмешательство может быть облечено в сказочную форму, например в ходе групповых занятий. Так, Д. Бретт в своей работе применяет "персонализированные" сказки. В них герой максимально приближен к ребенку, с которым предстоит работать, но не идентичен ему. Сходство должно способствовать идентификации ребенка с героем, который в сказке находит пути и способы понимания и разрешения своих трудностей и конфликтов. Каждая сказка сочиняется для конкретного ребенка и направлена на разрешение существующих у него проблем.

Применение подобных историй в работе с детьми, пережившими жестокое обращение, может оказаться эффективным, так как позволяет понять и выразить чувства и мысли, о которых тяжело говорить, может научить способам защиты от насилия, помочь установить доверительные, безопасные отношения.

В целом необходимо еще раз подчеркнуть, что насилие над детьми в семье является не только значительной социальной проблемой, но и вопросом, требующим профессионального внимания психологов. Психологи должны располагать знаниями об этой проблеме по следующим причинам:

 

1. дети, пережившие насилие в семье, зачастую испытывают серьезные психологические затруднения и нуждаются во всесторонней квалифицированной помощи;
2. насилие, перенесенное в детстве, может лежать в основе многих психологических проблем, а следовательно, каждый психолог-практик может в своей работе столкнуться с такой жертвой и должен обладать достаточными как теоретическими знаниями, так и практическими навыками в этой области, чтобы оказать необходимую и возможную помощь.