А впрочем: пес, шахтер, солдат – какая разница? Судьба‑то – одна.
Над стойкой в такт пению давно уже покачивалось горестное личико барменши. Потом к двум мужским голосам тихонько присоединился третий, и Ратмир лишь через некоторое время осознал, что это его собственный голос:
Прощай, бойцовая аре‑ена.
Ох, погубила ты меня.
Молодые люди оглянулись – и все трое как бы обняли мысленно друг друга за плечи.
Ветеринар сказал: «Гангре‑ена», – и вышел, голову склоня.
Тут, как нарочно, разразился бойкой глуповатой трелью сотовый телефон.
– Да? – процедил Ратмир.
– Я смотрю, ты не торопишься… – буркнул Рогдай Сергеевич.
– Ливень пережидаю.
– Да он вроде кончился…
Действительно, увлекшись, Ратмир и не заметил, что в парке стало заметно светлее. Изваяние Ставра уже не ерошило водяную шерсть на загривке, по асфальту журчали мутные потоки, ранее не слышные за шумом дождя. Внезапно тучи над Сусловом разомкнулись – и всё вокруг воссияло.
Ратмир нехотя поднялся, спрятал сотовый и выбрался из‑под тента, так и не дождавшись последних душераздирающих строк:
И Дорогая не узнает, какой у Парня был конец…
Романтический охранник средних лет на этот раз отсутствовал. Вместо него за столом в холле восседал старательно серьезный, опять‑таки камуфлированный юноша, принятый в штат этак с недельку назад.
– Вы к кому? – подозрительно спросил он Ратмира.
– К себе, – с подкупающей простотой ответил тот, но удостоверение все же достал.
Юноша был несколько озадачен. Попросил документ в руки и долго сличал лицо посетителя с фотокарточкой.
– А почему я вас ни разу здесь не видел? – прямо спросил он наконец.
– Да видели вы меня, – лениво сказал Ратмир. – То же самое, вид сверху. Там же должность обозначена…
– А‑а… – ошарашенно молвил юноша, возвращая удостоверение, и бронзовый медалист невольно усмехнулся. Опять комплимент. И опять, что особенно приятно, нечаянный.
Продолжая улыбаться, он двинулся к лестнице, но, поставив ногу на первую ступеньку, замер в так называемой легкой стойке. Навстречу ему спускался озабоченный, бледный, словно бы из теста вылепленный Лев Львович. Глаза их встретились. В Ратмировых, вероятно, обозначилось изумление, в замдиректорских – испуг.
Оторопело поздоровавшись, разминулись. Лев Львович торопливой трусцой миновал стол охранника и скрылся за входной дверью. За той самой, о которую Ратмир позавчера ударился боком, выручая этого двурушника.
– Его что, отпустили? – туповато спросил Ратмир юношу.
– Откуда? – Тот даже не понял, о чем речь. Ну правильно, он же ни вчера, ни позавчера не работал.
Ратмир круто повернулся и единым духом взбежал по лестнице на второй этаж. Не обнаружив в приемной Ляли, устремился прямиком к дверям кабинета и, без стука рванув ее на себя, застал руководство в обычной позиции: хмурый Рогдай Сергеевич вручал Гарику хрустальный наперсточек с коньяком.
– А… – без особой радости отозвался глава фирмы на появление сотрудника. – Явился?
– Я не понял… – пристально глядя ему в глаза, сказал Ратмир. – Вы же говорили, что Лев Львович для вас фигура конченая!
Рогдай Сергеевич расстроился окончательно, даже стопку на стол поставил. Шагнул к Ратмиру и, не глядя в глаза, ободряюще пожал ему плечо. Таким жестом на похоронах выражают соболезнование родственнику покойного.
– Тактика, понимаешь? – сделав несчастное лицо, объяснил он, видимо, и сам чувствуя, что слова утешения тут бессильны. – Ситуация‑то меняется…
– То есть вы его не увольняете?
– Пока нет.
Всё было ясно как божий день. Рогдай наверняка пообещал внезапно освобожденному Льву Львовичу забыть до поры о его вчерашнем предательстве, а тот в благодарность согласился принять на себя еще одну часть долгов фирмы.
Ратмир рванул верхнюю пуговицу рубашки. Стало душно. Захотелось немедленно бежать из этого подловатого и невероятно запутанного мира людских отношений в незатейливый и честный собачий мир, где всё так ясно и просто.
«Стать сейчас на четвереньки и тяпнуть его за ногу…» – шевельнулась вялая мысль.
– А не боитесь, что он меня по‑новой сдать попробует? – спросил Ратмир.
Рогдай Сергеевич убрал длань с плеча сотрудника и, шумно вздохнув, вернулся к столу. Легкомысленный Гарик, как всегда, видел в происходящем лишь забавную сторону и наблюдал за их напряженной беседой, иронически вздернув брови.
– Выпить хочешь? – вместо ответа спросил директор.
– Нет.
Тогда директор выпил сам, после чего несколько секунд пребывал в мрачном раздумье.
– Не сдаст, – постановил он наконец. – Незачем.
– А госзаказ?
– Уплыл. Так что бой отменяется.
– Жаль, – с вызовом сказал Ратмир. Рогдай Сергеевич недовольно посопел.
– Дорогу он тебе, что ли, перебежал, этот их Джерри? – раздраженно осведомился он. – Подеретесь еще – чай, не последний день живешь. – Обогнул стол и достал из выдвижного ящика полупрозрачную пластиковую папку с застежкой‑молнией и логотипом фирмы «Киник», представлявшим собою озирающегося Диогена с фонарем в руке. Вид у Диогена был несколько одичалый. – На, держи. Повестка, документы – всё тут… Свинство! – с горечью перебил директор сам себя. – Неужели нельзя было провести вручение в торжественной обстановке – как положено: в наморднике, на поводке! Ох, Суслов, Суслов…
– Про завтра скажи, – напомнил Гарик. – Он же телевизор не смотрит!
– Да! – Рогдай Сергеевич уставился на Ратмира чуть ли не со страхом. – Завтра будь в парадном ошейнике и непременно с медалью!
– Вы уже об этом говорили. А причина?
– Причина такая, что серьезней некуда. Встреча Президента с олигархами Суслова. В двенадцать ноль‑ноль.
– Вы что, тоже олигарх? – ехидно поразился Ратмир.
– Н‑ну… – Директор кашлянул. – Получается, так… Раз ты у меня бронзовый медалист…
– Да хоть серебряный! Мое дело маленькое: у столба сидеть, снаружи…
– Было. А с завтрашнего дня твое дело – сопровождать меня по всему зданию.
Ах вот оно что! Тут же припомнились агрессивные голые тетки с картонными плакатиками, дедушка, нашедший в поле гранату, подозрительно осмелевший юнец с изображением повешенной собаки на черной маечке. «Она съела кусок мяса!»
– Неужто закон приняли?
– Сегодня в ночь, – сказал Рогдай Сергеевич. – Причем, имей в виду, с обеда всю вашу братию распустили по домам, так что смотри не напейся там с ними на радостях. И с демонстрантами не связывайся. Тяжелый завтра день… – Директор покряхтел и вдруг трогательным жестом снял пылинку с плеча Ратмира, заглянул в глаза. – Так что ты уж, брат, того… – пробормотал он, – не подведи…
Бурный короткий ливень оказал Ратмиру нечаянную услугу, разогнав по домам возжаждавших справедливости граждан, в том числе и крикливую обнаженку. Казалось бы, этим‑то чего дождя бояться – тем более в такую теплынь! Татуировку с них, что ли, смоет? Всё, однако, объяснялось довольно просто: голосистые дорожили макияжем и прическами – можно сказать, единственным своим достоянием, если, конечно, не считать обуви, которая тоже имеет обыкновение намокать.
Добравшись без помех до причудливого строения из стекла и облицованного мраморной плиткой бетона, где на втором этаже располагался оргкомитет «Кинокефала», бронзовый призер с удовлетворением отметил, что вход свободен.
Прощай, бульдог тигровой ма‑асти,
ты мой товарищ дорогой… –
машинально напевал Ратмир, взбегая по мокрым ступеням, ‑
Тебя я бо‑ольше не уви‑ижу –
лежу с прокушенной ногой…
Похоже, песенка привязалась надолго.
На втором этаже он расписался в ведомости, принял коробочку с сияющим, как новенький самовар, жетончиком, пожал руку щенку, ведавшему выдачей регалий, и с чувством глубокого разочарования снова очутился на непросохшей мостовой. Достал медаль, с недоумением повертел, изучил реверс, аверс, гуртик. И это всё? Ради этого он ухлопал столько лет жизни?
Нет, конечно, провести вручение без помпы в неофициальной обстановке, как бы там ни ворчал Рогдай Сергеевич на устроителей конкурса, было мудрым решением. Не стоило раньше времени дразнить гусей. То бишь прямоходящих сусловчан. Вот завтра у Капитолия – другое дело!
И тем не менее…
Помнится, на днях кто‑то из знакомых Ратмира горячо убеждал его в том, что результат – не главное в жизни Главное в жизни – процесс.
Ну, если так, то зарплату можно не получать.
Вскоре небо над городом прояснилось окончательно. Первыми просохли молодые кинофобы и тут же додумались пикетировать погребок Адмирала, не пропуская никого вовнутрь. Поначалу дело у них вроде бы ладилось: увидев перед входом толпу в черных маечках с недвусмысленными рисунками, завсегдатаи останавливались в растерянности. Однако, когда число желающих проникнуть в подвальчик достигло примерно десятка, заступившее им путь скопище почему‑то притихло, призадумалось и стало на глазах редеть. Далее всё шло по нарастающей. С прибытием каждого нового пса от толпы отламывалось и уплывало человек пять, причем вид у них был самый озабоченный. Наконец все вспомнили о том, что дома не выключен утюг, и в считанные минуты расточились. Трех наименее расторопных разогнал в толчки отставной бульдог Азорыч. Последнего для устрашения сдал на руки легавым, давно уже с любопытством ожидавшим, чем кончится дело.
Господа кобели, обмениваясь впечатлениями и галантно уступая дорогу сучкам, спустились в подвальчик и, рассевшись за дубовыми столиками, провозгласили первый тост – разумеется! – за «Собачью радость», второй – за омедаленных призеров «Кинокефала», третий – за грядущий прорыв в Капитолий.
Весело, празднично было сегодня в погребке.
– Вах! – восклицал разгоряченный вином Тимур. – Почему грустный? Медаль получил, а всё грустный!
Ратмир со старушечьей улыбкой глядел в коньячную рюмку, где на вогнутом донышке смугло золотился обмываемый им жетон.
– Знаешь… – со вздохом признался он. – Всё‑таки, наверное, не вышло из меня настоящего пса…
– Конечно, не вышло! – с жаром подхватил Тимур. – Хвоста нет, шерсти нет… Какой ты пес?
– То есть как какой? – возмутился простодушный Боб, делая судорожную попытку извлечь из сумки газету. – Да про него уже вон в «Парфорсе» пишут!
Общими усилиями поползновение пресекли.
– Кто тогда пес? – запальчиво спросил обезоруженный Боб.
– Ставр.
Скотч‑терьер и кавказец переглянулись, припоминая.
– Ставр?..
– Памятник ему в парке стоит, – подсказал Ратмир.
– Э‑э… – укоризненно протянул Тимур. – Нашел кому завидовать! Вечно живой, да?
С загадочной улыбкой бронзовый призер молча разлил коньяк по рюмкам. В карих чуть выпуклых глазах мерцало знание, умножающее скорбь.
– Ну а эта медаль? – цинично вопросил он. – Она мне что, жизни прибавит?
– Пенсии она тебе прибавит! Ратмир осклабился по‑бульдожьи.
– Между прочим, я тебя за язык не тянул, – сварливо заметил он Тимуру. – Сам о пенсии сказал. Финита! Отгавкался пес…
– Гавкнулся ты, а не отгавкался! – обиделся Боб. – Да тебе твоя фирма за одну косвенную рекламу золотой ошейник отлить должна! Какую газету ни возьми – везде: Ратмир из «Киника», Ратмир из «Киника»… А вспомни, как ты Джерри потрепал – из‑за госзаказа! Да если б не твоя медаль, кто б их завтра на встречу пригласил? Отгавкался он!..
– Да я не о том…
– А о чем?
– О выборе. Сил‑то все меньше. Сам чувствую. И хочешь не хочешь встает вопрос, на что этот остаток сил потратить. Либо спокойно выйти в тираж и доживать… ‑
Тяжелое рельефно вылепленное лицо виновника торжества смялось складками. – Доживать! – с отвращением повторил он. – На редкость мерзкий глагол… Доживать, дожевывать…
– Либо… – с любопытством глядя на медалиста, подбодрил Тамерлан.
– Либо, не дожидаясь пенсии, поставить точку, – угрюмо завершил тот. – Такую, чтоб запомнили… Ну а что я теряю? – взорвался он. – Несколько лет жизни? Да пошли они! – Поиграл желваками – и выпил.
Боб смотрел на него с испугом. Тимур вздохнул, воз вел глаза к потолку.
– Какой тамада пропадает!.. – посетовал он, обращаясь к тесаным камням свода.
Ратмир остервенело закусывал.
Дружеское застолье набирало обороты. Особенно шумно было в центре зала, где чествовали золотого и серебряного медалистов. Сейчас там под взрывы хохота кто‑то озвучивал якобы восточный тост:
– Раньше, во времена произвола, женщина была за‑кобелена! Теперь ее раскобелили! Раньше она была ни‑кому‑не‑кобельна…
– Погоди! – потребовал Ратмир, закусив. – Давай разберемся. У натуралов специализаций было до чертовой матери: ищейки, овчарки, сторожевые… У нас специализация одна: шоу. Все, что мы делаем, мы делаем ради зрителей. А иначе получается искусство для искусства. Так?
– Ну, допустим…
– Поэтому соглашайся со мной, не соглашайся, – упрямо гнул он свое, – но истинный актер умирает на сцене. Писатель – за письменным столом. А настоящий пес должен умереть в ошейнике. И даже не умереть…
– Издохнуть?
– Погибнуть!
– Героически, да?..
Ответа не последовало – и на какое‑то время все трое увязли в сложном молчании. Тамерлан озадаченно оглаживал кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам его широкий выпуклый лоб.
– Брат в гости приезжал… – казалось бы, ни с того ни с сего сообщил он наконец.
– Это который по телевизору выступал?
– Другой. Из‑за границы. У них там псами не служат – в армии служат… Про лейтенанта рассказывал, сапера. Забитый лейтенант, запуганный: капитан ругает, майор ругает, все ругают. Зато мины – да? – один обезвреживал. Всем страшно, ему – нет. Едет на разминирование – радуется: начальства не будет, ругать некому…
– К чему это ты?
Тамерлан ухмыльнулся, повел косматой бровью:
– Знаешь, кто подвиги совершает? Я тебе скажу… Тот, кому терять нечего! Возьми этого… Рыжего Джерри, да? Вот пускай он совершает. А тебе есть что терять? Есть. Зачем тебе подвиг?
– Да не мне… – поморщился Ратмир.
– А кому? – подскочил Боб. – Хозяевам? Публике?
– Нет, Боб, нет! Просто, понимаешь… Все‑таки существует нечто такое, что выше нас, выше хозяев, выше публики…
– Подвиг… – недовольно произнес Тамерлан и фыркнул. – Ты, Ратмир‑джан, хоть раз подвиг видел?
– Я – нет. Но люди видели.
– А если видели, почему не помогли? Почему сами не совершили?
Ратмир опешил, задумался.
– Как таким людям верить? – подвел итог Тамерлан.
– Ты не увлекайся, не увлекайся!.. – слышалось из‑за соседнего столика. – А то дыхнешь завтра на Президента…
В противоположном углу уже исполняли на два голоса «Плач одинокого лиса», причем припев у них выходил просто мастерски:
Яп, яп, яп, яп, юррр‑йоу…
– Где еще один медалист? – кричала разрумянившаяся Мадлен, протискиваясь к трем приятелям с бокалом шампанского. – Куда дели моего Ратмира? А‑а, попался, образина собачья! Дай лизну… – Расцеловала взасос, потребовала наполнить рюмки. – А чего один? Где рыженькая?
– Работает… – уклончиво отозвался Ратмир.
– Это она опрометчиво… – сказала Мадлен, устремив на него сквозь белые пряди челки черные влажные глаза. – И почему я не боксерша?.. Эй! Чего такой мрачный?
– Памятник хочет, – сухо объяснил Боб, от волнения тоже заговорив в отрывистой манере Тамерлана.
– Ну так за чем дело стало? Сейчас скинемся!
– Посмертно хочет.
– Что‑о? – Миниатюрная блондинка с шутливой угрозой подалась через стол к Ратмиру. – Опять скулить вздумал?.. А вы чего молчите?
– Да пытались ему мозги вправить… Мадлен с сожалением оглядела сидящих.
– Нашли что вправлять! Эх, господа кобели, господа кобели…
Тут бронзовый призер почувствовал, как кто‑то тихо, настойчиво поталкивает под столом его колено. Это добрая душа Боб подсовывал ему ключи от своей холостяцкой квартиры. Ратмир поблагодарил приятеля улыбкой и отрицательно качнул головой.
– Мне еще в кругу семьи обмывать, – сообщил он, поднимаясь. – Так что уж простите великодушно…
Расплатился и, попрощавшись, направился к выходу. Трое молча смотрели ему вслед.
– Что‑то не нравится мне он сегодня, – честно сказала Мадлен. – Как бы чего не натворил…
– Не натворит, – мудро предрёк Тимур. – Много творил… Красиво говорил… Значит, не натворит.
К пяти часам Ратмир входил в родной подъезд, неся с собой пластиковый пакет, отягощенный бутылкой коньяка, банкой фаршированных оливок, нарезкой семги и лимоном. Исполненный сомнений, нажал кнопку лифта. Ждет или уже успела надраться? Сердце подсказывало: ждет. Рассудок мрачно бубнил: надралась. Пока доставал перед дверью ключ, сомнения переросли в тоску и досаду на самого себя – за дурацкую свою обязательность и отказ от деликатного предложения Боба.
Звонкого приветственного лая на сей раз не последовало. Ах да, сегодня ж бега! Следовательно, Лада со всем ее выводком сейчас на борзодроме – болеют за Обругая. Ратмир отпер дверь, и угрюмая правота рассудка начала подтверждаться уже с порога – из кухни повеяло теплым смрадом чужой гульбы: перегар, многослойный сигаретный дым и, кажется, даже погашенный в закуске окурок – самое мерзкое в быту, что мог себе представить некурящий Ратмир.
Пригнув лобастую голову и чувствуя, как подергивается шкура на загривке, шагнул навстречу неизбежному. Регина в полупрозрачном халатике на голое тело сидела, уронив голову на грудь и выставив тонкие прямые ноги в шлепанцах чуть ли не на середину маленькой кухни. Одна бутылка водки была пуста, другая ополовинена. Громоздящийся за столом дядя Артур встретил родича радушным оскалом, бесстыдно предъявляя на обозрение неполную зубную формулу. Как его, пса позорного, с такими клыками еще с работы не погнали?
– Здорово, медалист! – изрыгнул он. – Ну ты где бегаешь?
Ратмир молча прошел в кухню и, поставив пакет у стены, повернулся к Регине.
– В чем дело?.. – злобно осведомилась та, не открывая глаз. – Ах, ска‑жите, пожалуйста… Твои проблемы!..
Отвечать не имело смысла. Ратмир слишком хорошо знал это состояние своей супруги. Несомненно, какие‑то сигналы из внешнего мира достигали сознания Регины, но воспринимать произнесенные ею слова впрямую, право же, не следовало. Она говорила сама с собой, точнее – с воображаемым Ратмиром. То, что Ратмир во плоти оказался в данный момент рядом, было простым совпадением.
– Ну и зачем тебе это понадобилось? – задохнувшись от злости, обратился владелец квартиры к Артуру. – Меня подождать не могли?
– Да ты чего, братан, ты чего?.. – всполошился тот. – Я пришел – она уже лыка не вязала!..
Он моргал, и обида в его голосе звучала вполне искренне. Но разбираться, врет Артур или же говорит правду, Ратмир был не в силах. Накопившийся за день счет к подлым двуногим существам превысил мыслимые размеры.
– Ну вот что… – процедил бронзовый медалист, даже и не пытаясь разомкнуть тяжелые челюсти. – Уходи. И чтоб я тебя здесь больше не видел. Во всяком случае, сегодня…
Широкая, почти прямоугольная морда с толстыми отвисшими губами приняла несвойственное ей задумчивое выражение. Он еще не понял. Услышанное только еще впитывалось.
– Да уж как‑нибудь!.. – огрызнулась Регина, по‑прежнему не поднимая головы. – Все умные, все с медалями…
Дядя Артур моргнул. В небольших округлых глазах светилось теперь искреннее недоумение.
– Слышь! – вроде бы даже слегка позабавленный выходкой Ратмира, сказал он. – Я ж поздравить… Водку вон принес…
Тот, стиснув зубы, молча смотрел на гостя. Не веря происходящему, дядя Артур оторопело приподнялся с табурета, как вдруг взгляд его упал на полуопорожненную бутылку.
– Да никуда я не пойду! – возмущенно объявил он, снова садясь. – Я, может, вообще не к тебе… Я вон сеструху проведать! – Фыркнул, набурлил стакан, и тут, видно, перед ним начала помаленьку обозначаться вся глубина нанесенного ему оскорбления. Поставил со стуком бутылку. Широкую прямоугольную морду передернуло злобой, в голосе зазвучала презрительная угроза: – Ишь как заговорил! Ме‑да‑лист! Аристократ собачий!..
Выпить он не успел. Послышалось низкое горловое рычание, и утративший над собой контроль Ратмир медленно опустился на четвереньки. Перевоплощение произошло практически мгновенно. Выпуклые коричневые глаза были глазами зверя.
– Братан!.. – Артур вскочил, опрокинув стакан. – Слышь! Ты… Кончай шутить!..
Ратмир не шутил. Уяснив эту гибельную для себя истину, дядя Артур, вжимаясь крестцом сначала в холодильник, затем в газовую плиту, в посудный шкафчик и наконец в голую часть стены, кое‑как вытерся из кухни. Понимая, чем может обернуться для него одно‑единственное неверное движение, он в ужасе отступал и отступал по бесконечному коридорчику, а клокочущая горлом тварь, пригнув голову и мягко выставляя лапы, следовала за ним, в любой момент готовая к броску.
Конечно, в человеческом обличье Ратмир ни морально, ни физически не мог противоборствовать громоздкому хамоватому родственничку. Но теперь, стань даже Артур на четвереньки, шансов у него не возникло бы. Не тот класс.
Вот она, спасительная дверь. Заведенной за спину рукою гость на ощупь отвел скобу и, ухитрившись протиснуться в щель, не превышавшую половины его собственной ширины, – сгинул. Щелкнул язычок замка.
– Да уж наверное!.. – язвительно произнесла в кухне Регина. – А я так, погулять вышла.
Глава 12. ДЕНЬ ПСА
Сразу после планерки поступило сообщение, что встреча с Президентом переносится на три часа дня.
– Вот нервы! – с завистью сказал Рогдай Сергеевич, глядя на Ратмира, сосредоточенно грызущего под столом литую резиновую кость. – А ведь знает, псина, что нас сегодня ждет…
Директор ошибался. Ратмир не знал и не желал знать, что кого ждет. Наконец‑то оказавшись в собачьей шкуре, он первым делом расправился с беспокойными человеческими мыслишками – разогнал их, как кошек. И если какая‑нибудь приблудная все‑таки начинала копошиться на задворках сознания, достаточно было слегка накатить брови, чтобы она затаилась в ужасе.
Ратмир наслаждался жизнью. Людям не понять этого чувства, поскольку жить означает пребывать в настоящем, куда эти двуногие почти никогда не заглядывают. В данный момент их было в помещении трое: Рогдай Сергеевич, Гарик и Лев Львович – но все они мысленно присутствовали не здесь, а в Капитолии, и не сейчас, а в три часа дня.
Так что единственным по‑настоящему живым существом в кабинете можно было по праву назвать только Ратмира, с увлечением слюнявящего свою восхитительно упругую резиновую цацку.
Задумчиво барабаня пальцами по подоконнику, Гарик смотрел вниз, на улицу, по которой поспешали в сторону центра три обнаженные валькирии с вычурными прическами, из‑за которых они, не исключено, спали сегодня сидя. Та, что слева, несла под мышкой свернутый в рулончик транспарант.
– Хочешь поговорку? – осведомился Гарик, не оборачиваясь.
– М‑м? – отозвался Рогдай Сергеевич.
– Торопится, как голый на митинг, – озвучил Гарик. Директор встрепенулся.
– Идут? – спросил он с надеждой.
– Да так, знаешь…
Сопя, Рогдай Сергеевич приблизился к подоконнику и, тяжко на него опершись, тоже взглянул вниз. Немногочисленность демонстранток подействовала на него удручающе. Для международного скандала перед Капитолием был нужен кворум.
– Опять все на самотек пустил! – процедил он.
– Ты о ком?
– О ком, о ком… – с горечью передразнил директор. – А то сам не знаешь, о ком! Если на три часа встречу перенес – значит даже шанса не было, что к двенадцати соберутся… Правильно говорят: старого пса новым фокусам не научишь. В отхват работает: куснет – отпустит, куснет – отпустит! А нам сейчас бульдог нужен, вроде Черчилля, с мертвой хваткой…
С ясного неба послышалось громовое ворчание.
– Или вроде Африкана, – добавил Гарик, тщетно высматривая источник звука.
– Спасибо, не надо! – буркнул Рогдай Сергеевич. – Только еще международных террористов у нас тут не хватало… А вот от Портнягина я бы, знаешь, не отказался. Крут, но в меру.
Оба примолкли, подумали. Президент Республики Баклужино Глеб Портнягин, единственный руководитель иностранного государства, удостоивший Капитолий своим посещением, был весьма популярен среди жителей столицы. Его дружественный неофициальный визит до сих пор считался высшим достижением внешней политики – наравне с занесением Суслова в Книгу рекордов Гиннесса. Хотя скорее всего политикой тут и не пахло. Будучи главой баклужинской Лиги Колдунов, Портнягин во время визита интересовался исключительно деятельностью Гильдии, очевидно, подозревая, что соседняя держава под видом служебных псов пытается выращивать вервольфов нетрадиционным способом. Убедившись в обратном, откланялся и, несколько разочарованный, отбыл восвояси. Но впечатление на горожан он произвел неизгладимое. Представительный мужчина огромного обаяния, вдобавок экстрасенс…
– Ну а что бы сделал Портнягин? – ухмыльнулся Гарик. – Заклятие бы наложил?
Рогдай Сергеевич недовольно покосился на скептика.
– Зря иронизируешь, – заметил он. – Дело‑то ведь не в том, колдун ты или не колдун. Главное, чтобы народ в это верил…
Сзади послышались цоканье пластиковой обувки по паркету и громкое астматическое дыхание. Подошедший Ратмир вскинулся на задние лапы, оперся передними на подоконник и, вывернув голову, вопросительно уставился на Рогдая Сергеевича: что приуныл, хозяин? Может, поиграть с тобой?
– Ратмир! – заговорщически позвал Гарик, тыча пальцем в оконное стекло. – Нудисты, Ратмир!
Нудисток за окном давно уже след простыл, тем не менее пес тут же подался вперед, выпучил обессмыслившиеся глаза и несколько раз гулко гавкнул.
– Гарик… – с досадой одернул Рогдай Сергеевич, успокаивающе оглаживая подергивающуюся мощную холку. – Ну давай ты еще дурака поваляй! Чисто маленький!
– Не знаю, чего ты волнуешься, – сказал Гарик. – Пятачок перед Капитолием – семь на восемь, восемь на семь. Отсюда три человечка, оттуда три человечка… Такую устроют давку, что любо‑дорого!
– За державу обидно… – глухо пояснил Рогдай Сергеевич.
Из глубины кабинета последовало деликатное покашливание.
– На проспекте, говорят, иностранную съемочную группу видели, – преданно глядя в розовую пролысинку на директорской маковке, подал голос Лев Львович.
– Ну вот! – возликовал Гарик. – А это уже, считай, полдела…
Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула секретарша:
– Рогдай Сергеевич… Одиннадцатый час…
При звуках ее голоса Ратмир с клацаньем сорвал лапы с подоконника и кинулся к дверям, крутя задом, пристанывая и предвкушая прелести прогулки.
– И что?
– Выводить пора…
Директор ужаснулся. Лев Львович, глядя на него, – тоже.
– Ты думаешь, что говоришь?.. Куда выводить?.. – закричали оба наперебой. – Площадку наверняка пикетируют!.. Не дай бог, какой‑нибудь дурак камнем прежде времени кинет!..
Ляля опешила и хотела уже прикрыть дверь, когда на помощь ей пришел Гарик.
– Нет, ну вывести‑то надо, – резонно заметил он. – А иначе он где‑нибудь здесь наделает…
– И еще парикмахерская, – рискнула напомнить Ляля.
Последнее слово поразило Рогдая Сергеевича подобно ракетно‑бомбовому удару. Остолбенел. Глаза обезумели.
– Забыли!.. – хрипло выдохнул он. – Парикмахерская!.. – Сорвался с места, хлопнул себя по карманам, остановился. – Лёва! Выдай ей на парикмахерскую! Ляля! Бери машину, бери Серого – и дуйте туда прямо сейчас! А уж по дороге там где‑нибудь… Только с демонстрантами, ради бога, не связывайтесь! – душераздирающе попросил он.
До салона «Сысой Псоич», где квалифицированные мастера делали обычно Ратмиру и прочей собачьей элите стрижку с окрасом, проще было дойти, чем доехать. Поэтому украшенному шрамами шоферу пришлось долго кружить дворами, пока они выбрались наконец в Сеченовский переулок, прямиком выводящий к цели.
Стоило это сделать, как Ратмир забеспокоился, залаял и начал бросаться на дверцу, чего с ним отродясь не бывало.
Ляля встревожилась.
– Останови! – сказала она. – Что‑то не так…
– Здесь? – с сомнением переспросил Серый, но все же притер машину к бровке – как раз напротив исторической бреши в ограде городского парка.
– Все равно же выгуливать, – неуверенно проговорила секретарша, естественно, понятия не имея, что это за место и чем оно знаменито. – Людей вроде нет…
Цепким профессиональным взглядом Серый смерил переулок в обе стороны. Действительно, людей не наблюдалось.
– Хорошо, – решил он. – Только я тоже с вами выйду.
Движением человека, прихваченного сердечным приступом, он сунул правую руку за борт кожаной куртки и, что‑то там поправив, покинул машину первым.
