Иосиф Гольман
Счастье бывает разным
Мужской взгляд –
Текст предоставлен правообладателем. http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2671705
«Гольман И. Счастье бывает разным»: Эксмо; Москва; 2011
ISBN 978‑5‑699‑53711‑2
Аннотация
Неправда, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Владимир Чистов был искренне уверен, что его семья – счастливая, но при этом она была не похожа ни на какую другую – прежде всего потому, что добытчиком и кормильцем была жена, Екатерина, а он – трепетным и нежным отцом, хранителем очага.
И разрушилась их семья тоже нетрадиционно – без скандалов и взаимных упреков.
Катя ушла, в один момент сделав несчастными сразу и мужа, и сына, и дочь.
Начать новую жизнь нельзя – хотя бы потому, что жизнь у человека одна. Надо просто продолжать жить и – стараться быть счастливым. Ведь люди, как и семьи, бывают счастливы по‑разному.
Иосиф Гольман
Счастье бывает разным
1
Владимир Сергеевич Чистов сидел в своем маленьком кабинетике, положив руки на поверхность светло‑коричневого полированного стола, а голову – на руки. Не то чтобы сильно устал, просто приятно было перед концом рабочего дня – довольно успешного, кстати сказать, дня – на три минутки расслабиться, ощутив щекой мягкий ворс рукавов своего любимого белого свитера.
Можно было бы и сейчас уйти домой – важных дел на сегодня более не предвиделось, – но идти, в общем‑то, было некуда. Точнее – не к кому: жена, Екатерина Степановна, вернется из командировки только завтра. А торчать в одиночку в огромной пустой квартире – всегда как‑то напрягало Чистова. Может, потому, что ему никогда не доводилось жить в тесноте и в коммуналках. Но что есть, то есть: Владимир Сергеевич не отказался бы от продления трудового дня еще хотя бы на пару часов. А там, глядишь, отужинав, можно было бы и спать лечь под тихо бубнящий телевизор.
Неожиданно – а потому громко – зазвонил стационарный телефон.
– Алло! – поднял трубку Чистов.
– Папик, ты как там? – послышался родной Майкин голосок. Звонит из Нью‑Йорка, а ощущение, что ее можно рукой достать.
– У нас все отлично. Как у вас? – Дочка была уже на пятом месяце, так что скоро Чистов должен был стать счастливым молодым дедом.
– У нас тоже все хорошо, – доложила Майка. – Тебя бы вот еще вытащить, малыша понянчить, – не удержалась от хитрого захода дочка.
– Сама понянчишь, – улыбнулся Владимир Сергеевич. Майка была вся в маму – карьера на первом месте. Нет уж, пусть хоть ее детеныш растет около юбки, а не брюк.
– А ты не знаешь, где мама? Ни по одному телефону нет.
– Знаю, конечно. В Давосе симпозирует.
– Господи, как же я сама не догадалась? Все время ж по телику талдычат, – укорила себя дочка. – А ты один, значит, на хозяйстве?
– А что, это необычно? – неожиданно завелся Чистов.
– Да ладно тебе, папуль. У вас всю жизнь так.
Они поговорили еще пару минут и распрощались.
А Чистов вернул свою начавшую седеть – и, чего уж скрывать, чуть‑чуть лысеть – голову на мягкие белые шерстяные рукава.
Это точно Майка сказала. У них всю жизнь так. Мама симпозирует – в прямом смысле и переносном, – а папа все больше по хозяйству. От кормления и вытирания крошечных поп – пока дети были совсем мелкие – до текущих хозяйственно‑бытовых вопросов.
Правда, рожала Майку и Вадика все‑таки Екатерина Степановна. Лично выносила, никому не передоверив. Впрочем, на тот момент суррогатных матерей еще не существовало. И грудью кормила, хоть и недолго. А вот почти все остальное делал он, Чистов.
Тут вдруг до него дошло, что даже про себя он называет жену по имени‑отчеству.
Да ладно, чего уж там! А как ее еще называть, если спят они давно в разных комнатах огромной квартиры, и близость случается только тогда, когда Екатерина Степановна его позовет.
А может, это и неплохо?
Ведь когда все‑таки зовет, его и в самом деле переполняет желание. Она как женщина вовсе не надоела ему за двадцать прошедших лет. Все так же екает в груди, когда видит ее ладную, аккуратную фигурку. Все так же хочется целовать в прекрасное лицо, в по‑прежнему молодые, яркие глаза. Владимир Сергеевич знает, сколько денег – а главное, драгоценного времени – уходит у жены на поддержание внешнего вида. Но ему почему‑то кажется, что если бы у Катеньки не было возможности прибегать к услугам лучших специалистов, то она все равно оставалась для него желанной.
В общем, не новость для господина Чистова узнать, кто главный в их по всем меркам полноценной семье. И не так уж это его уязвляет, раз столько лет терпит. Но мысли об их семейном матриархате все равно не радовали.
Тут тихонько запищал внутренний селектор, после чего пришло не вполне деловое предложение.
– Владимир Сергеевич, вы с нами кофе попьете? – Это Наталья, ее мягкий голос. Когда она в духе, конечно.
Правая рука Чистова. А если честно – то и левая тоже. Когда он в отпуске или болеет, фирма этого особо не замечает. Если, разумеется, Наталья Фирсова находится на своем месте.
– С удовольствием. Сейчас подойду, – ответил он, нажав кнопку передачи.
Наталья работала с ним уже лет восемь.
Вот кто точно мог бы занять его сегодняшний вечер.
Да и ночь тоже.
Они ни разу не обсуждали возможность непроизводственных отношений. Но такие вопросы и нет надобности обсуждать. Достаточно взгляда, жеста, движения.
Наталья была – за.
Имевшийся гражданский муж помехой не был. То ли потому, что не занимал в ее жизни вообще‑то положенного мужу места, то ли действительно Наташа была серьезно неравнодушна к начальнику. Одно было однозначно: в данной ситуации не имелось и намека на возможные корыстные устремления.
Впрочем, второе тоже было однозначно: Чистову, несомненно, льстило Натальино женское влечение, но – не более того. За все годы брака он ни разу не изменил жене. Сначала даже мысль об этом казалась невозможной, настолько желанной и выстраданной была сама жизнь рядом с Катенькой. Потом появилась привычка и неосознанное нежелание менять в общем‑то комфортное положение вещей.
Когда Чистов зашел в шоу‑рум, там все уже было готово к кофепитию. Причем собственно процесс приготовления сакрального офисного напитка занимал меньше всего времени – Наталья, настоящая гаджетоманка, одной из первых в столице приобрела для фирмы лентяйскую машинку «неспрессо». Ни о чем не надо думать: выбрал капсулу, как в поговорке, по вкусу и цвету, нажал на кнопку – и вот тебе чашка ароматнейшего кофе.
Впрочем, ни одно из целого десятка аппетитных пирожных, украшавших стол, тоже не было создано трудолюбивыми руками собравшихся – в их бизнес‑центре, как и в большинстве других, заполонивших Москву, имелся свой фуд‑корт с едой на любой вкус.
А за столом уже восседал практически весь состав славной фирмы «Птица счастья». Слева от Фирсовой аккуратно присела Галина Федоровна Волкова, бухгалтер, добрейшая и весьма компетентная в своей профессии женщина. Она была одних лет с Чистовым, может, чуть старше, но – как бы это точнее выразить – добровольно отказавшаяся от продолжения своей женской жизни. Все у нее было в порядке: муж, ребенок, достаток. Настолько в порядке, что беспокойствам, свойственным молодости, просто не осталось места.
Глядя на таких женщин, Чистов часто вспоминал знаменитую фразу про то, что «у нас секса нет». А если и есть, то остатки, связанные с привычками, семейными ритуалами и даже традицией, но только не со страстью.
Далее присутствовала совсем юная Ната Маленькая – в отличие от Наташи Фирсовой, которая, тоже не будучи большой, была тем не менее лет на пятнадцать старше. Ната, племянница Волковой, сидела на телефонах и готовилась в институт. Затем шла Вера Седова, худощавая девушка с недобрым лицом, компьютерный дизайнер, контент‑менеджер их сайта и сетевой администратор в одном флаконе. Заканчивал список Артем Щеглов, излишне полный, всегда улыбающийся молодой человек, их единственный менеджер.
Вот, собственно, и вся контора.
Комната была залита ароматом свежесваренного кофе, и народ ждал только одного: чтобы шеф наконец сел на свое место и праздник начался.
Ждали директора из хорошего отношения, а вовсе не из страха перед начальством – Чистов самокритично понимал, что в этой жизни его вряд ли кто опасается. Даже когда в свое время требовалось приструнить Вадика и особенно Майку, легче было напугать деток отсутствовавшей в данный момент мамой, чем присутствующим папой.
– Ну, с богом! – нестандартно сказал Щеглов и запихнул разом в рот приличного размера эклер.
– Артем, у тебя же сахар на пределе нормы, – не выдержала Волкова. – Сам говорил.
Коллектив у них был хороший, и народ друг за друга переживал.
– Здесь ключевое слово – «норма», – важно ответил Щеглов, запивая съеденное изрядным глотком кофе и нацеливаясь на второй эклер.
Менее всего этот член коллектива был похож на щегла. И вообще – на птицу, если, конечно, не принимать во внимание, что нынешние птицы – прямые потомки прежних динозавров.
– Щегол, кончай так жрать. – Фирсова никогда не была политкорректной. Да и вежливой тоже была не всегда, в основном – с клиентами, и то только до подписания договора.
– Ты за меня волнуешься или за эклеры? – деловито уточнил Артем.
– За обоих, – не стала скрывать Наталья.
– Меня вычеркни, – разрешил Щеглов и загрузил в ротовое отверстие еще одно пирожное.
– Судя по приходам – неплохой сегодня день, – перешла на рабочую тему Галина Федоровна.
– Да уж, вы молодцы, – похвалил всех директор.
Пришел отсроченный платеж, деньги по старому договору, вторая половина, причитавшаяся после отгрузки товара. И с той же фирмой сегодня подписали новый контракт на тот же товар: кожаные ежедневники с фирменным полиграфическим «нутром» в четыре краски и с блинтовым, то есть слепым, без пигмента, тиснением логотипа на первой обложке.
Возни с ними было совсем мало: заказать по готовому оригинал‑макету полиграфические вставки в одной компании, кожаные заготовки, фурнитуру, окончательную сборку и упаковку – в другой. Ну и проследить за выполнением заказа, конечно. Впрочем, поскольку заказ повторялся уже в пятый или в шестой раз, то такой контроль не представлял особой сложности.
– Кстати, Владимир Сергеевич, в этот раз прибыль повыше будет, – похвасталась Наталья.
– За счет чего? – удивился Чистов. – Клиент согласился больше платить?
– Нет, конечно, – засмеялась Фирсова.
«И в самом деле смешно», – подумал Владимир Сергеевич, вспомнив представителя заказчика.
– Оригинал‑макеты Верунчик немножко подработала. Разделила полиграфию на цветную и двухкрасочную. Так будет дешевле. А раньше все полноцветом печатали.
Лицо Седовой, дизайнерши, сразу повеселело и перестало казаться недобрым.
«Недохваленная она просто, – вдруг понял Чистов. – А может, и недолюбленная», – он не очень вникал в личную жизнь сослуживцев.
– В основном Щегол постарался, – продолжила Наталья. – Нашел нового импортера – с той же кожей, но почти на четверть дешевле.
– А это не опасно? – усомнился осторожный Владимир Сергеевич. Он никогда не был склонен к риску. – С прежним тоже неплохо оставалось.
– А мы с прежним и сработаем! – хохотнул Щеглов, успевший прожевать второе пирожное и подозрительно косившийся на третье.
– Стандартная схема, – пояснила Фирсова. – Переслали предложение старому поставщику и спросили, что ему приятнее: насовсем потерять клиента или уменьшить свои аппетиты? В итоге сошлись на двадцати процентах дискаунта плюс оплата после поставки.
– Отлично, – оценил Чистов. – Еще и на оборотных средствах выгадаем.
– Точно, – подтвердил довольный Щеглов, ухвативший таки очередное пирожное.
– Артем, хорош! – прикрикнула на него Наталья. – И так уже в штаны не влезаешь!
– Вот это и есть неуважение к трудящимся, – заныл Щеглов, реально побаивавшийся неполиткорректную Фирсову. – Да еще к подчиненным, к офисному пролетариату! Вон, поди, к директору претензий нет!
– Директор так эклеры не жрет, – парировала Фирсова. – А по утрам пятерку каждый день бегает. Хоть в дождь, хоть в мороз.
«Интересно, откуда она узнала?» – подумал Чистов, не сильно склонный к нерабочему общению даже с приятными ему сотрудниками.
– Пять километров? – ужаснулся Артем. – Каждый день? – Он посмотрел на Чистова как на инопланетянина.
– Ну да, бегаю, – пришлось согласиться Чистову. – Уже лет двадцать. Как спорт бросил.
– Так вы еще и спортсмен? – Похоже, у Щеглова сегодня был день открытий.
– Кандидат в мастера спорта по боксу, – гордо ответила за него Наталья. – Выступал на первенстве Москвы.
– Среди студентов, – сбавил накал славы точный Чистов.
– Ну и дела, – только и смог сказать пораженный менеджер, после чего на некоторое время умолк – пока Фирсова пиарила директора, он все‑таки успел ухватить последнее пирожное, на этот раз – бисквит с вишенкой.
– Ну, всем пока, я пошла, – попрощалась Ната Маленькая. У нее были какие‑то подготовительные курсы. Вместе с ней ушла ее тетя, Галина Федоровна.
Чистов вернулся в свой кабинет, посмотрел на настенные часы – раритет прежней эпохи, когда, в отличие от сегодняшних реалий, время нельзя было узнать ни в компьютере, ни в телефоне, ни в холодильнике.
Прошел час.
Очень хорошо, меньше останется пустого времени до сна. Хотя нет, столько же.
Поскольку от ужина, после всех этих эклеров, придется отказаться. Раньше, когда дети были дома, одиночество никак не напрягало Чистова, даже в отсутствие жены – она и тогда часто укатывала по работе.
Пожалуй, все‑таки не так. Отсутствие или присутствие жены вообще не слишком сказывалось на жизни Владимира Сергеевича, пока дети были дома.
Вот с ними ему никогда не было скучно.
А сейчас идти в пустую квартиру по‑прежнему не хотелось.
Дверь скрипнула.
В кабинет заглянула Наталья:
– Вы еще здесь, Владимир Сергеевич?
– Да, побуду пока. Я поставлю на охрану, можешь идти.
– Может, вы чаю хотите? – спросила Фирсова.
Он вдруг понял, что Наталье тоже не хочется домой.
Однако решать проблему одинокого вечера подобным образом Чистов не хотел. Он ни в коей мере не был ни ханжой, ни лицемером – просто привык смотреть на отношения между мужчиной и женщиной так, как было принято в семье его родителей, а потом и в собственной.
Быстрые отношения там не практиковались.
«Хотя восемь лет знакомства – это быстро или не очень?» – ухмыльнулся про себя Владимир Сергеевич.
– Так чаю попьете или неохота? – переспросила Фирсова. – А то у меня сегодня именины, а дома – никого.
– Почему? – машинально спросил Чистов.
– Будете смеяться, но муж в командировке, – лукаво стрельнула глазами Наталья. – Хотя вы, похоже, не по этой части.
– Похоже, – согласился Владимир Сергеевич. – А что ж ты остальным не сказала?
– Сказала. Даже пирожные принесла. Но именины – все же не день рождения. Так себе, полупраздник. Хотя, раз уж вспомнила, все равно не хочется в одиночестве.
– Не надо в одиночестве, – неожиданно для себя самого согласился Чистов. – Даже если это полупраздник. Давай наливай чай.
Наталья быстро сбегала к кулеру за кипятком, принесла две чашки. Потом пошла за оставшимися вкусностями – Щегол, как выяснилось, не любил овсяного печенья, наверное, оттого, что если и напоминал в профиль некое животное, то уж точно не лошадь.
Тут Владимиру Сергеевичу стало стыдно за свои обидные для Артема мысли. Щеглов, может, слегка и похож на бегемота, но все равно молодец. И благодарный директор, вместо того чтобы, пусть и не вслух, злословить, постарается найти ему хорошего диетолога, благо у жены есть связи и в этой области.
Наталья опять забежала, на этот раз с сахарницей. Поставила на чистовский стол и пошла за забытыми чайными ложечками.
А Владимир Сергеевич вдруг вспомнил про плитку черного шоколада в кармане куртки – купил утром перед работой в палатке и забыл.
Он тоже вышел из‑за стола и направился вслед за Натальей.
Встретились они в дверях полутемного коридора.
Она даже затормозить не успела, въехала на бегу прямо в начальника.
Он машинально ее подхватил, обняв по‑прежнему крепкими руками.
Наталья подняла голову – она была заметно ниже ростом. Глаза у нее были красивые и голубые: спроси Чистова о цвете ее глаз на три минуты раньше – не ответил бы.
«А, будь что будет!» – вдруг принял несвойственное для себя решение Чистов и теперь уже обнял Наталью не случайно.
Тело ее – даже под кофтой и белой блузкой – было мягким и теплым.
А еще – манящим.
Как и ее глаза, которые Наталья не хотела или не могла отвести.
Чистов нежно провел рукой по ее груди, мягко и аккуратно расстегнул пуговки.
Вот теперь его руки касались ее тела не через одежду и чем дальше и дольше касались, тем неотвратимее развивались события.
И тем приятнее они были.
– Ой, подождите секундочку, – вдруг легко выскользнула Наталья. – Дверь же открыта! Вдруг уборщица придет? – Она повернулась к Чистову спиной и, взмахнув, как крыльями, полами расстегнутой блузки, исчезла в полутьме длинного коридора.
Уже через несколько секунд раздался характерный щелчок дверного замка – она вернулась.
Сама сняла то, что им еще мешало.
А когда уже ничего не мешало, стало очень хорошо.
– Да, отметили именины, – улыбнулась Наталья, когда они наконец пришли в себя. – Необычно, прямо скажем.
– Да уж, – улыбнулся Чистов. – Ты, кстати, не сердись, если что не так. Я как‑то не в курсе новаций. Наверное, отстал от жизни.
– А я думаю, и нет никаких новаций, Владимир Сергеевич. Людям либо приятно, либо нет. Мне было приятно. Очень.
– Мне тоже, – не кривя душой, сказал Чистов.
«А ведь действительно странно, – подумал он. – Нарушено пожизненное табу – а мир не перевернулся. Или еще перевернется? А может, просто табу устарело?» – вдруг пришла горькая мысль. Как в старой притче о кобре, которая всю жизнь стерегла сундук. А тот оказался пустым.
Хотя кобре‑то какое дело? Вот ему – другой случай. Неплохо бы знать наконец, что же он такое стерег всю жизнь.
Да и в отношениях с Натальей тоже следует разбираться сразу.
Впрочем, тут она его опередила.
– Вы расстроены? – спросила Фирсова. – Извините, если нарушила душевный покой.
– Все нормально, – отозвался Чистов. – Спасибо тебе.
– За что?
– За тепло. За то, что не просидел вечер перед телевизором. За возможность подумать надо всем этим. Ты‑то переживать не будешь? – забеспокоился он. Кроме его проблем, наверняка есть и ее.
– Буду, конечно, – честно ответила она. – Не из‑за мужа. С ним как раз все понятно. Жалко, что я в вас не влюблена.
– Почему? – не понял он.
– Тогда бы я за вас боролась. Но все равно спасибо.
– А спасибо тогда за что?
– За передышку, наверное. Знаете, как зимой бывает: носишься по городу, замерзнешь как собака, зайдешь в чужой подъезд погреться. Потом дальше бежишь.
– Вот с подъездом меня раньше никогда не сравнивали, – тихо засмеялся Чистов.
– Не обижайтесь, Владимир Сергеевич, – попросила она.
– А я и не обижаюсь. – Он снова обнял Наталью, она приникла к нему, но теперь никакого влечения не было. Просто снова грелись у чужого тепла.
Как очень быстро выяснилось, события дня на этом не закончились.
Фирсова уже убежала, наотрез отказавшись от Владимира Сергеевича в качестве провожатого. Он сидел за столом, приводя в порядок чувства и допивая чай – свой и Натальин.
Телефон вдруг зазвонил как‑то особенно требовательно и жестко.
Черт, телефон – в зависимости от вызывающего – может изменить мелодию звонка. Но уж точно не может звонить особо требовательно и жестко.
Однако Чистов был готов поклясться, что на том конце провода – его жена, Екатерина Степановна Воскобойникова, которую с малых лет большинство знакомых знали как Джет Кэт. Или – в вольном переводе с английского – Реактивная Катя. В вольном вообще многое допускается – можно на слух перевести и как Бешеная Кошка.
Произносили все по‑разному: кто – с любовью и уважением, кто – с опаской, а то и с ненавистью, – но глобальный смысл от этого не менялся.
– Володя, здравствуй, – сказала она. – Как ты там?
– Нормально, – ответил Чистов. – А ты?
– В порядке. Слушай, есть дело.
– Слушаю.
– Сейчас тебе позвонит Иван Басаргин. Помнишь такого?
Еще бы не помнить!
Захочешь – не забудешь.
Вовчик Чистов, сын известного профессора‑экономиста, всю сознательную жизнь сох по своей одногодке Катьке Воскобойниковой, дочке серьезного карьерного дипломата. Семьи дружили, благо дачи находились по соседству, а квартиры – неподалеку.
Володя был влюблен в Реактивную Катю столько, сколько себя помнил. Влюблен безответно, поскольку особыми талантами никогда не обладал, а склонен был к музицированию – непрофессиональному – да к живописи, тоже не особо оригинальной. Ну и ежиков с котятами болезных постоянно на дачу да домой притаскивал, к огорчению домработницы.
Катя же была человеком‑ракетой, одновременно победительницей олимпиад по математике и танцевальных районных конкурсов. Куда уж там робкому Володе.
Однако родители дружили домами, и шутки об их будущем семейном счастье шли с детства.
Вообще же Катя тоже неплохо относилась к Вовчику, с теплом. Примерно так же, как к своему любимому щенку: помогала, жалела, заступалась. Правда, в отличие от любимого щенка, активно использовала, когда надо было выполнить какую‑то скучную работенку, на которую не хотелось тратить время самой.
Оба поступили на экономический факультет МГУ. Катя – потому, что жаждала карьеры и больших горизонтов, Володя – потому, что туда поступила Катя. А еще потому, что на биофак – юный Чистов все дни проводил в кружке юннатов Московского зоопарка – родители поступать не разрешили. Живой уголок в квартире – это не карьера.
Учился Володя хорошо, потому что был умный. Катя училась блестяще – и потому что была умна, и потому что ей хотелось горы свернуть, тем более что в стране начинали происходить события, когда на лидирующие роли могли выйти молодые и смелые люди.
В общем, счастье в душе Чистова было полным, хотя и недолгим, потому что на третьем курсе к ним из свердловского вуза перевелся Иван Басаргин, победитель какой‑то олимпиады. Здоровенный, весьма толковый и, к сожалению для Чистова, очень симпатичный.
Все с таким трудом достигнутое рухнуло в одночасье.
Точнее – плавно перетекло к влюбленной парочке.
Вот там все было как на ладони.
Даже Чистов скрепя сердце в измученной душе это признавал.
Однако жизнь переменчива.
Катины родители были крайне недовольны намечавшимся мезальянсом и делали все, чтобы их дочь не стала женой Ивана, сына рабочего‑металлурга и воспитательницы детского сада. Катя сначала стояла насмерть, и Воскобойниковы уже были готовы сдаться, собираясь перетащить счастливчика Ивана в другой социальный стат.
Однако тот оказался человеком упрямым: перетаскиваться не захотел. А захотел увезти любимую к себе на родину, в самый центр мира – то ли в Нижнюю Салду, то ли Верхнюю Тывду.
И Катя была не против, потому что – любила.
Вот тут‑то старшие Воскобойниковы и сказали – нет.
Иван оказался крепким орешком – нет, значит, нет. И уехал экономистом‑плановиком на свой богом забытый металлургический комбинат, а Джет Кэт в середине июля, вскоре после получения дипломов, позвонила Вовчику и поинтересовалась, по‑прежнему ли он хочет – в свете произошедших событий – на ней жениться.
Вовчик хотел по‑прежнему.
С тех пор – двадцать с большим хвостиком лет без сучка без задоринки.
Если, конечно, не считать сегодняшнего эпизода.
– А с чего он вдруг меня вспомнил? – прервал неприлично затянувшееся молчание Чистов.
– Не знаю. Вернее, не все знаю. Он сам тебе расскажет, – ответила жена и, снимая возможные неприятные вопросы, добавила: – Он нашел меня в социальной Сети. Но ему почему‑то нужен ты. Я дала твои телефоны, рабочий и мобильный. Все. Увидимся.
– Увидимся, – машинально ответил Владимир Сергеевич.
И в самом деле, многовато событий для одного скучного дня. Чистов честно просидел в кабинете еще четверть часа, однако звонка не дождался.
Хорошо, пусть звонит на мобильный – все равно Владимир Сергеевич скоро спустится в метро. Честно говоря, несмотря на давность произошедших событий, он до сих пор недолюбливал Ивана Басаргина.
2
Майка быстро шла по залитому апрельским солнцем Бродвею, в сторону Батарейного сквера, к океану. Заметно округлившаяся фигурка никак не мешала ей ловко лавировать в довольно плотном людском потоке. Дел у нее тут никаких особых не было, просто выпали три свободных часа – заранее запланированная важная встреча отменилась, так что все совпало: встречаться должны были на Манхэттене (ньюйоркцы смешно произносят – Ман’этен, не выделяя, а лишь обозначая звук «х»), встреча отменилась не по ее вине. Поэтому вовсе не стыдно потратить некоторое время на бестолковое, но такое симпатичное занятие: потолкаться в веселой нарядной бродвейской толпе, наполовину состоявшей из туристов, полюбоваться на прекрасные витрины модных магазинов в районе Пятой авеню, а потом, пройдя мимо огромного чугунного бычары, вечно оседланного детьми и молодежью, выйти к заливу и поглазеть на океан.
Откровенно говоря, это было совсем неконструктивно. Скорее в духе папы, чем мамы. Но – безумно приятно.
Вообще, данная темка часто занимала Майкины мозги.
Мама, несомненно, была кумиром и примером для подражания. Столько интеллекта, перемешанного с куражом, бешеной жаждой созидания и самоутверждения, Майка больше ни у кого не встречала. Хотя и сама училась в достойном вузе и общество себе всегда выбирала по привитому мамулей вкусу.
Папик – стопроцентно обратная картина.
Умен – однозначно. Не просто умен, а глубоко и разносторонне. Выглядит тоже на все сто. Тетки до сих пор оборачиваются, когда он легкой походкой крейсирует по бульвару. Но ему без разницы, что надевать.
Ему без разницы, с кем общаться.
И самое главное – ему без разницы, чего он в конце концов добьется в этой жизни.
Перед самым отъездом в Америку, где она продолжила московское образование, Майка совершенно случайно познакомилась с папулиным тренером по боксу, довольно старым, хоть и бодрым дедуном Виктором Иванычем.
Мир‑то тесен: его дочка оказалась Майкиным тренером по фитнесу. Подружились, пригласила в гости, там – общительный дед, ну, в общем, слово за слово…
Так вот, узнав, что Майка – Чистова и учится в МГУ, дед спросил, не дочка ли она Вовчика Чистова, мальчишки с факультета экономики.
А дальше выяснилось столько всего интересного…
Хотя – нет.
Ничего принципиально нового не выяснилось. Просто картина дополнилась множеством характерных деталей.
Дед до сих пор считает, что у него не было более талантливого ученика, чем ее папуля.
Природная «физика» плюс быстрые мозги делали его уникальным спортсменом. Вовчик Чистов на ринге был почти неуязвим. Он так стремительно и умно перемещался, что гораздо более опытные бойцы просто не могли в него попасть.
И если другие спортсмены вызывали аплодисменты зала своими жесткими, хлесткими ударами, то папуля восхищал публику финтами, красивыми уходами или даже – когда нечасто подхватывал кураж – полностью открытой стойкой, с опущенными руками, то есть мишень была – вот она, а попасть в нее противник не мог.
Виктор Иванович сказал, что такого высшего пилотажа в плане защиты он больше за всю свою долгую тренерскую карьеру не встречал.
– А что же ему мешало? – поинтересовалась тогда Майка. – Плохо держал то, что все‑таки проходило?
– Нет, – ответил дед. – Нормально держал. Уже не так феноменально, как защищался, но и не плохо. Достаточно стойкий был пацан. На твердую четверку.
– Что ж он не стал чемпионом? Даже до мастера спорта недотянул, – спросила переживавшая за папулю дочка.
И тут дед ответил.
Да так ответил, что Майка и сейчас, пробираясь по запруженной народом Батарейке, тот ответ вспоминала.
А дед сказал следующее: не может даже выдающийся боксер стать чемпионом, если ему чертовски не хочется делать больно сопернику.
Ни больше ни меньше.
Дальше уже было не так интересно. Не революционно. Просто информация к отчету, так сказать.
Все папулины победы – а они, разумеется, имели место, иначе бы камээса не получил – были по очкам. Нокаутом он выиграл один‑единственный бой. И то – почти вынужденно: соперник был не слишком техничен, зато быковат и сильный боец, отличный панчер. Кроме того, любовь к окружающему миру и жалость к партнерам на ринге точно не мешали ему боксировать.
