Разрешение внутренних противоречий 8 страница

Усадьба оказалась полной гостей. К вечеру зажгли фонарики, и приглашенные музыканты взялись за инструменты. Погрузившись в сладкие грезы, забыв о прожитых годах, виконт танцевал со Стеллой, и чувства его кипели, как в молодые годы. Он пытался что-то объяснить девушке, но она каждый раз прижимала тонкий пальчик к его губам. Наконец, они оказались в отдаленной от общей залы комнате. Эдмунд обнял Стеллу и поцеловал. Тотчас кто-то царапнул его за ногу. Он увидел котенка, выскочившего из камина. Искры так и сыпались с его шкурки, а он, подняв хвост трубой и выгнув спину, носился вокруг людей и мешал им перейти за пределы огненной черты. Стелла побледнела и в отчаянье прижала руки к груди. Мгновение - и вся усадьба вспыхнула, как факел.

– Закройте глаза и бегите, - крикнула Стелла. Виконт повиновался ей и бросился прочь из дома. Странно, с закрытыми глазами, он сразу нашел дорогу, и пламя, отступив на миг, не обожгло его. Однако, вновь открыв глаза, Эдмунд обнаружил сплошную стену огня, окружившую дом. Среди него выделился силуэт старухи с воздетыми к небу руками.

– Забери котенка, - прохрипела она. Еще короткое время, и от усадьбы осталось лишь пепелище. И тогда только налетела гроза, и хлынул ливень. Эдмунд не помнил, как добрался до лошади и вернулся домой. Неделю или две виконт пролежал в бреду. Наконец медленно стал поправляться. Опять попалось ему в руки письмо-приглашение от Стеллы. Он внимательно перечитал его и обратил внимание на адрес и дату. Послание было написано тридцать лет назад и адресовано на усадьбу в Винтольской долине.

– Ну и бред, - облегченно вздохнул Эдмунд. - Я, кажется, заблудился в собственных снах.

Позади него послышался шорох. Пушистый черный котенок тихо выпрыгнул из камина и под его лапками задымился ковер. Виконт кинулся на него, но животное перемахнуло в сад. Во дворе у Эдмунда бегали две борзые. Хозяин натравил их на котенка. Две живые стрелы разом кинулись на черный клубок, раскрыв пасти, но в то же мгновение с воем отпрянули назад. Ожоги на мордах и поджатые хвосты были единственным результатом атаки.

Наверное, месяц Эдмунд посвятил поимке котенка и тушению вспыхивающих то здесь, то там пожаров. Потом ему приснилась Стелла, которая передала ему котенка:

– Пожалуйста, верни его и не причиняй ему вреда, - произнесла она.

И вот снова виконт ехал в Винтольскую долину, а котенок дремал у него на коленях.

Вскоре причудливая решетка парка и осиновая аллея встали перед Эдмундом. Колонны усадьбы белели сквозь зелень кустов как ни в чем не бывало. Виконт протер глаза, тотчас пламя пожарища и грохот оглушили и ослепили его. Он прижал котенка к груди, и мгновенно вернулась картина мирной, ничем не потревоженной жизни. Знакомые по прежнему разу гости бродили по нарядным залам, звучала музыка. И как раньше, в самой дальней комнате Эдмунд нашел Стеллу. Она сидела за роялем, но руки ее бессильно лежали на коленях.

– Я принес котенка, как вы просили, - промолвил Эдмунд.

– Так отпустите его навсегда или заберите себе! - рассмеялась Стелла. - В нем ваша любовь.

Еще мгновение, и котенок запрыгал по клавишам. За ним неслись белые тонкие пальцы музыканта.

Опять вспыхнуло и запылало пламя.

– Это наш последний танец! - прошептала Стелла, обнимая виконта. Они закружились среди огня, и безумие повело эту странную пару вслед за собою в иной мир.

Наутро в старинном, заросшем парке, где когда-то, лет тридцать назад, сгорела усадьба, у могилы Стеллы нашли бездыханное тело старого виконта. Он улыбался и казался счастливым.

 

 

СЕРЫЙ ЗАМОК

Над берегом широкого залива тянулась гряда холмов. Их северные склоны нависали обрывами над песчаными дюнами, поросшими хвойными деревьями. Там у одной из глухих дорожек, ведущих к морю, возвышался мало приметный среди деревьев замок. Его серые стены определили название замка, и когда небо закрывали облака и шел дождь или на землю наплывал туман, отыскать Серый замок становилось нелегко. Он словно превращался в невидимку, сливаясь с тусклым фоном окружающего и прячась за стволы высоких сосен. И в сумерках, когда ветер раскачивал деревья, казалось, что и очертания замка начинают двигаться над обрывом, словно замок топчется на месте и собирается прыгнуть вниз. А с берега моря его звала бесконечная заунывная песня прибоя. Вихрился песок среди голубой осоки, скрипел и трещал старый лес, и крики чаек надрывали сердце.

В давние годы в Сером замке жил кавалер Триголь. Никто не знал, сколько ему лет. Старики рассказывали, что их родители помнили хозяина замка во цвете лет и с тех пор он не менялся. Конечно же, само собой напрашивалось простое объяснение: старому хозяину приходил на смену молодой, и в свой черед его сменял следующий… Однако никто не встречал в окрестностях замка за многие годы ни одного ребенка, не видел ни одного могильного холма, которые могли бы свидетельствовать о смене владельцев. И если так, то кавалеру Триголю должно было быть не менее двух сотен лет. Нелепость! Если взглянуть на его статную фигуру, легкие и быстрые движения, услышать его звонкий голос, малейшие подозрения в старческом возрасте пропадали. Впрочем, к этой загадке можно было подойти и с другой стороны. Говорили, что кавалер Триголь увлекался алхимией и чернокнижием. Может, это позволило ему сбросить с себя власть долгих лет, сохраняя силы и молодость… И вообще много странного окружало его личность и связанные с ним истории, которые будили воображение и вызывали тревогу соседей.

Взять хотя бы жизнь в замке. В дневное время он казался пустым и заброшенным. Но стоило ночному мраку окутать землю, как в витражах окон загорались разноцветные огни, подобные рождественской елке, из-за стен слышалась музыка, ворота в замке открывались, и слуги, облачившись в рыцарские доспехи и держа дымные факелы, поднимались на башни или выходили к дверям. Казалось, Серый замок был готов встретить любого гостя. Однако недобрая слава отпугивала многих. Даже разбойники обходили замок стороной, хотя о богатствах, хранящихся в подвалах кавалера Триголя, ходили легенды. Немногие посетившие его жилище, рассказывали о роскошной библиотеке, где хранились книги в золотых переплетах, свитки папирусов, странные тома с деревянными страницами и бронзовыми обложками. Великолепная посуда из венецианского стекла и богемского хрусталя украшала интерьеры залов, удивительное собрание оружия со всех концов света было развешено по стенам. Но самым удивительным являлась портретная галерея, которая спиралью спускалась по коридорам вглубь подземелий замка. Сотни изображений прекрасных дам, прославленных рыцарей, юных пажей, звонкоголосых менестрелей, неподражаемых шутов заполняли коллекцию хозяина.

Наверное, все-таки замок был достаточно известен среди ценителей красоты и древности. Его посещали, стараясь не привлекать внимания ни к себе, ни к владельцу. И, верно, этому способствовало странное правило для посетителей

замка. Даже во время балов гости должны были сохранять молчание. Они танцевали, восхищались произведениями искусства, пировали за великолепными столами, но кроме музыки да боя часов не раздавалось иных звуков. Возможно, шум голосов мог спугнуть то призрачное счастье, которое дарила красота, поселившаяся в замке. Интересно, что кавалер собирал в свою коллекцию портреты счастливых людей или, во всяком случае, они были написаны в ту пору, когда люди считали себя счастливыми… Это могло бы составить ему добрую репутацию, если бы не слухи, что многие из тех, чьи портреты попали в Серый замок, незаметно исчезали. То ли меняли свою судьбу и покидали дома, не оставив после себя следа, то ли они вообще уходили из этой жизни - доподлинно неизвестно. Художники, которых нанимал кавалер, были связаны столь серьезной клятвой, что ни золото, ни угрозы не могли заставить их разговориться о тайнах Серого замка и его посетителях.

Однажды весной в соседнем городе был устроен роскошный бал. Со всей округи съехалась масса гостей. В числе других был приглашен кавалер. К удивлению многих, загадочный затворник принял приглашение. Остроумие, легкость шуток, поэтический дар делали Триголя желанным собеседником. Однако более других достоинств привлекала его способность угадывать судьбу. Среди толпы гостей оказалась юная графиня Жилинда. Это был ее первый бал. Радость жизни, полнота чувств, сила молодости переполняли ее и, будь она даже менее прекрасна, то все равно привлекала бы взоры. Прежде всех ее заметил и пленился ею герцог Брасс. Мало кто знал, что молодой наследник герцогского трона должен был в этот вечер выбрать себе невесту. Выполнение этого условия делало его законным правителем края. Выбор герцога был мгновенным, так же как порыв его пылкого сердца. Он пригласил Жилинду на танец и после танца подарил ей кольцо с сапфирами. Только абсолютный невежда, увидев это, мог не понять значения этого дара. И только человек совершенно не дорожащий своей жизнью осмелился бы после этого пригласить графиню на следующий танец. Кавалер Триголь сделал это, презрев изумленный ропот толпы. Вероятно, его сочли сумасшедшим, и герцог допустил, чтобы бал продолжался как ни в чем не бывало. Жилинда, оказавшись в сложном положении, тем не менее оценила риск и отвагу Триголя.

– Вы дружите с судьбой, как о вас говорят, кавалер. Что сулит она вам в этот момент?

– Она послала мне встречу с вами и грядущее счастье! - галантно ответил Триголь.

– Мое счастье с герцогом? - уточнила графиня.

– Нет! Мое и ваше… - ответил кавалер. - Что же касается герцога Брасса, то он не принесет вам радости.

Дошли его слова до герцога или нет - неизвестно, но вскоре после танца один из придворных, известный своей ловкостью в поединках, намеренно толкнул кавалера и вынудил его к вызову на дуэль. Через короткое время еще двое молодых людей, искавших покровительства в карьере при герцогском дворе, придравшись к каким-то мелочам, разыграли ссору. К утру следующего дня Три-голь должен был участвовать в трех поединках. Подробности их ошеломили многих. Кавалер Триголь опоздал к первой и второй дуэли, назначенным в одном и том же месте, и любезно предложил своим противникам разом удовлетворить их обиды, скрестив шпаги одновременно с тремя. Секунданты хотели воспротивиться, сочтя силы явно неравными, однако кавалер убедил их доводом, что в любой дуэли всегда выявляется преимущество того или иного бойца.

Итак, четыре шпаги разом скрестились и ожесточенно вступили в бой. Через десять минут шпага одного из противников была выбита кавалером из рук и передана секунданту. Через четверть часа та же судьба постигла шпаги оставшихся противников.

– Вы удовлетворены, господа? - спросил кавалер.

Отдохнувший первый яростно запротестовал. По знаку Триголя всем троим вернули шпаги. Они напали на кавалера. Однако на этот раз они еще решили использовать кинжалы и метнули их в Триголя. Один из них, оцарапав ему плечо, вонзился в грудь второго противника. Третий, решив, что его товарищ переметнулся на сторону кавалера, внезапно накинулся на первого, и оба разом поразили друг друга. Триголь вышел победителем, не пролив и капли крови своих противников.

Целую неделю город гудел о колдовских чарах кавалера, а виновник этого скандала явился в дом графини Жилинды и просил ее руки. Наверное, эта дерзость- перейти дорогу правителю края - привела бы Триголя за решетку или к еще большим неприятностям, но дама постаралась до времени сохранить его визит в тайне. Сам кавалер напрасно пытался убедить юную красавицу в том, что ее выбор противоречит воле звезд и герцог ей не пара. Получив отказ подарить ему свое сердце, Триголь просил о милости сделать портрет Жилинды. Не желая еще больше огорчать его, она дала согласие. На следующий день явился художник от кавалера и стал писать ее портрет.

В последний день лета город праздновал свадьбу герцога Брасса и прекрасной Жилинды. Звенели колокола, свадебный кортеж был украшен цветами, а в это же время золотая карета, запряженная белыми лошадьми с плюмажами из павлиньих перьев, увозила портрет невесты в Серый замок.

Пронеслись, как стая ласточек, дни веселья, и слепящий восторг молодости стал отступать перед трезвыми буднями. Грусть пришла в сердце Жилинды. Не находя причин, она думала, что портрет унес с собой часть ее жизни и счастья.

Образ таинственного кавалера поселился в ее снах. Все могло бы быть еще терпимым, но у герцога оказалось безумно ревнивое сердце. Имя кавалера, произносимое во сне его женой, вызвало целую бурю в его душе, и напрасно Жи-линда пыталась объяснить свои чувства и успокоить его. Однажды герцог решил пробраться в Серый замок и узнать тайны его владельца. Взяв лишь слугу, он отправился ночью к жилищу Триголя. Веревки помогли ему взобраться на стену и заглянуть в окно. По галереям роскошных зал, взявшись за руки, двигалась сверкающая лента гостей. Тихо звучала чарующая музыка. В первой паре, возглавляя череду танцующих, шел кавалер Триголь, а рядом с ним, цветя улыбкой, счастливая Жилинда.

Сдирая в кровь руки, герцог спустился на землю и погнал коня к городу. Одно всепоглощающее желание владело им. Ударить в набатный колокол, поднять войска и вернуться к Серому замку, чтобы не оставить камень на камне. Лишь приблизившись к городу, он несколько пришел в себя. Дворец его окружала тишина. Герцог рванулся к спальне. Его жена мирно покоилась в постели. Сознание вернулось к Брассу. Возможно ли, что кавалер нашел двойника прекрасной Жилинды и привел ее к себе? А может, то было чистейшее колдовство? Не опозорит ли себя герцог, впутав имя герцогини в расправу над кавалером?

Вначале следовало поступить осторожно. Герцог переодел в купца одного из своих верных людей и послал его в Серый замок, чтобы купить портрет Жилинды. Посланец его вернулся с пустыми руками. Кавалер не нуждался ни в золоте, ни в драгоценных камнях.

Отныне кавалер мог считать свою цитадель обреченной. Хорошо вооруженный отряд герцога окружил Серый замок и двинулся на штурм. Никто не ответил на грозные завывания боевых труб и гром барабанов, но в башнях и на стенах вдруг появились защитники. Не было на них рыцарских доспехов, шли в бой они прямо с бала в нарядных одеждах с мечами в руках, но больше всего поразило нападавших молчание противников. Ни звука не вырывалось из их сомкнутых губ, даже если оружие пробивало их тела. Они сражались ожесточенно и, несмотря на раны, никто не покинул стен. Невольный страх охватил воинов герцога. Уже добрая половина отряда лежала под стенами Серого замка, а число защитников не Уменьшилось ни на одного человека. Герцог вынужден был отвести войска.

Поражение и нестерпимая ревность продолжали мучить Брасса. Он потерял сон и покой. Наконец, однажды, чувствуя, что сходит с ума, он оседлал коня и отправился в замок один. Кавалер словно ждал его.

– Я пришел просить пощады и помощи! - сказал герцог.

Кавалер кивнул:

– Да, вы соединились с душой, которая вам не пара. В этом нет ничьей вины, а лишь расположение звезд, под которыми вы родились и которые вас ведут.

Потом он дал ему незажженную свечу и повел по своей галерее с коллеж ей портретов.

– Смотрите на лица, - сказал он. - Когда ваше сердце узнает ту, кому оно принадлежит, свеча загорится сама.

Они медленно кружили по коридору, спускающемуся в подземелье. От множества лиц, которые оживали под их взглядами, начинали слезиться глаза. Вот перед ними встал портрет Жилинды. Свеча герцога на мгновение вспыхнула и тут же погасла. Кавалер Триголь увлек герцога за собой. Наконец, перед портретом одной из дам в старинном одеянии свеча Брасса загорелась и не потухла. Кавалер снял портрет со стены и понес в тайную комнату, замыкавшую галерею. Там стояло зеркало в огромной раме, закрытое покрывалом. Кавалер поставил портрет на кресло перед зеркалом и сдернул с него занавес. Через мгновение с полотна портрета исчезло изображение женщины. Зато из глубины стекла выступила прекрасная дама и подошла к герцогу.

– Кто вы? - спросил он, отшатнувшись. Она была похожа на герцогиню Жи-линду, как родная сестра, но разница в одеянии и какой-то бесконечно далекой улыбке разделяла их тождество. Кроме того, она молчала. Сердце герцога наполнилось вдруг покоем. Он услышал музыку и, поддаваясь ее чарам, последовал за своей дамой.

Ночь кончилась, и его возлюбленная вернулась через волшебное зеркало в свой портрет.

– Что я должен сделать, чтобы исцелиться и быть счастливым? - спросил герцог.

– Отпустите Жилинду и возвращайтесь сюда! - ответил кавалер.

Это было слишком тяжело. Как только Брасс увидел жену, в нем вновь вспыхнул целый костер недобрых чувств. Помертвевшими губами он сообщил ей, что дает ей свободу в обмен на свое сердце. Герцогиня сняла кольцо и, молча, накинув плащ, двинулась к дверям. Брасс не выдержал этой минуты.

– Куда ты идешь? - закричал он, теряя самообладание.

– Туда, откуда ты пришел! - ответила Жилинда. Дикая ревность охватила герцога. Он захлебнулся в ней и, подчиняясь ее власти, ударил жену шпагой в середину спины.

На третий день состоялись похороны. Двор известили, что герцогиня внезапно умерла от разрыва сердца. Траурная колесница выехала из города, чтобы отвезти Жилинду на кладбище, расположенное за городом. Дорогу процессии преградил запыленный всадник на взмыленном коне. Это был кавалер Триголь.

– Ваша светлость! - обратился он к герцогу. - Вы дали свободу Жилинде. Она больше не принадлежит вам ни душой ни телом!

Герцог не знал, что возразить. Меж тем Кавалер, подняв тело герцогини на коня, помчался в сторону Серого замка. За ним бросились в погоню. Герцог Брасс несся по пятам, настигая Триголя.

Перед волшебным зеркалом встал кавалер, держа в объятиях мертвое тело герцогини. В этот момент его настиг предательский удар Брасса. Кровь кавалера пала на Жилинду, и оба исчезли, словно истаявший дымок. В глубинах зеркала появились две фигуры. Кавалер и Жилинда, взявшись за руки и улыбаясь, медленно отступали в зеркальный лабиринт. Обезумевший герцог рубил зеркало со всего плеча, но на нем не оставалось и легкой царапины. Наконец герцог рыдая упал на пол и бился головой о землю. Очнулся Брасс лишь во дворце. Два портрета привез он из Серого замка. Оба были очень похожи, но один изображал герцогиню Жилинду, другой - неведомую даму из каких-то веков. Вернуться в Серый замок герцогу больше не удалось. Дорога к нему потерялась и, вероятно, навсегда. Разум Брасса помутился, он отказался от дел и жил один, вдали от дворца, в обществе двух портретов, которые он называл жизнью и смертью. Единственной мечтой герцога было войти в зеркало кавалера и обрести покой в волшебном Зазеркалье.

 

 

ЗЕРКАЛО

Ложь родилась в зеркале.

Темны изречения, оставленные нам древними. Ночными извилистыми тропами блуждает ум за убегающей мыслью. И она, словно призрак, многократно раздваивается, расчетверяется - вот уже целый хоровод вокруг, но не остановить его, чтобы сделать выбор и окончательно понять наставления мудреца.

И эти слова о зеркале… Страшно от них. Себя ли мы видим в осеребренном стекле? Таким ли, каков он есть, предстает мир, появляющийся на зеркальной поверхности? Лицо человека мгновенно и неуловимо меняется, встречаясь со своим отражением. А окружающее? Всмотритесь… Будет ли это покрытый деревьями берег, опрокинутый в гладь лесного озера, будут ли потускневшие краски старого портрета, выступившие из сумрачной голубизны запыленного зеркала - вы почувствуете разницу. Трудно определить ее, но она есть. И странно… даже самые безотрадные картины обретают непонятную жизненность и очарование в своих отражениях. Еле заметное изменение формы, а скорее цвета, создает ту привлекательность, которую многие предпочтут непосредственному созерцанию природы. И на застывшей воде тихого озера покажется другой берег и другие деревья, принадлежащие иному миру. То же и с портретом. Черты его заснувшего лица, темные глаза вдруг найдут в стекле именно ту краску, которой владеет одна жизнь, которой нет названия и которая исчезает с приходом смерти. Кто ж познал тайну отражения и в чем она заключена? Отчего истинные знатоки искусства приближаются к нему с осколком зеркала, словно с фонарем, указывающим путь?

В старинные года созданием зеркал ведали алхимики, искавшие философский камень. Понятие золота имело более широкий смысл, чем тот, который ограничен металлом, и преображение мира на поверхности стекла могло служить прообразом превращения простых элементов в драгоценные. И не в стихии ли огня, сковавшей металл, родилась бесцветная зеркальная краска, мечта многих поколений художников? Только гении добывали ее в пламени творящего духа, но молчали, чтобы не быть распятыми невежеством толпы. «ЛОЖЬ РОДИЛАСЬ ИЗ ЗЕРКАЛА…» Наш век с насмешкой может отбросить эту фразу. Культ науки, фанатичное стремление к объективности распространилось повсюду, и зеркала не остались исключением. Они только отражают. Теперешним изделиям не выдержать аналогии с философским камнем. Судите сами, сравнив ремесло с искусством. Разница огромна, если вспомнить, например, венецианские зеркала. Ощущали ль вы когда-нибудь всю гамму их прозрачных красок? Погружались ли в таинственную глубину, где жизнь неподвластна времени? Терялись ли среди захватывающего чувства новизны давно знакомых предметов, обретших неожиданную гармонию и красоту? Тогда вам известно то незримое существо, обитающее в стекле, чье призвание «не спрашивать и не отвечать, но означать». Оно, как и вода, творит свой собственный мир, вместо того чтобы просто отражать окружающий.

Не знаю, поверите ли вы, если я расскажу историю моего друга Августа Бавли. Воле рока или случая было угодно, чтобы я стал свидетелем событий, которым тщетно искать объяснений. Попытавшись это сделать, я остановился бы перед альтернативой признать себя мистиком или безумцем. Вы, конечно, улыбнетесь, подумав, что эти понятия не так уж далеки друг от друга. Пусть. Моя роль свидетеля исключает права судьи, и я уступаю их вам.

На свете есть род людей, которые незаметны не потому, что замкнуты или скромны, не в силу полного отсутствия каких-либо достоинств, а из-за удивительной гармоничности, позволяющей им настолько сливаться с окружающим, словно они надевают шапку-невидимку и растворяются в воздухе. К числу их я отношу Августа Бавли. Встречаясь с ним, человек оставался самим собой. Бав-ли никогда не изменял круга ваших мыслей. Простившись, вы тотчас забывали о нем, так что порой не могли бы с уверенностью ответить, попадался ли он на вашем пути сегодня. Я сомневаюсь, чтоб кто-нибудь взялся точно описать его внешность. Мы привыкли к ярлыкам, определяющим тот или иной характер, те или иные черты, но Август воплощал в себе саму природу. Он был то красив, то уродлив, то приятен, то отвратителен, и это настолько совпадало с вашим собственным настроением и картиной окружающего вас мира, что не давало возможности делать заключения. Душа Бавли поражала все той же естественностью. Кажется, еще в том возрасте, когда вступают в самостоятельную жизнь и выбирают свой путь, Август решил отдаться течению судьбы: «Я хочу расти свободно, как дерево, которому не обрубают ветви, чтобы оно стало выше или шире. Пусть все желания, стремления, порывы, заложенные во мне, найдут свой выход. Я не стану жертвовать ни одним из них, как бы ни противоречили они всему предыдущему».

Отбросив логику разума, презрев прошлое и отрекшись от будущего, он стал служить идолу настоящего. Изменчивость Бавли не уступала изменчивости жизни, но я далек от того, чтобы завидовать ему. Да, как только тучи покидали его небо и рассвет прогонял ночные тени, на лице его появлялась улыбка ребенка, рожденного в это утро. Да, не сомневаюсь, что понятие счастья для Августа включало в себя несоизмеримо большие величины, но я также знаю, что закон равновесия властвует над всем сущим, и тяжесть печалей, посещавших моего друга в непогоду, вряд ли была кому-нибудь по плечу.

Из близости к природе вытекала и страсть Августа к путешествиям. Каждую весну он встречал на юге, зима же могла застать его в Заполярье, где он наблюдал северное сияние. По возвращении его рассказы были столь живы, что, казалось, источали немыслимые ароматы ночи. Голос Бавли до сих пор звучит в моих ушах. Он отличался необыкновенной музыкальностью, словно не один инструмент, а сразу целый оркестр принимал участие в создании его речи. Но странно, что впечатление от голоса не переносилось на его обладателя. Музыка его слов проникала в глубину сердца, и образы, рожденные ею, всплывали, будто из вашего собственного воображения под шум морского прибоя, стук камешков или напевы ветра.

Однажды летом Бавли посвятил себя раскопкам на древнем берегу Колхиды. Там, на месте исчезнувшего греческого города Диоскурии, купаясь в море,

он обнаружил под водой остатки какого-то храма. Сравнительно небольшая глубина позволила ему наслаждаться прикосновениями к стройным ионическим колоннам, мрамор которых тянулся со дна навстречу солнцу, как живое существо. Среди зеленой чащи водорослей Бавли вдруг увидел луч света. Набрав побольше воздуха, он нырнул так глубоко, как позволяли силы. Перед глазами вдруг стало белоснежное изваяние античной скульптуры Аполлона. Юноша протянул к нему руки, пальцы его судорожно сжали какой-то предмет, но запас воздуха кончился, и он очутился на поверхности, старинное зеркало в тонкой резной раме из эбенового дерева после многих столетий покинуло подводную гробницу и отразило синь полуденного неба. Правильный овал зеркала, обрамленный черной каймой, внушал непонятную печаль, и это чувство усиливалось зигзагообразной трещиной, пересекавшей стекло почти посередине. Нижнюю часть зеркала будто заволакивало легкое облачко. Предметы в нем расплывались и виднелись, как сквозь слезы. Зато верхняя давала такое явное отражение, словно с обратной стороны его светило свое солнце. Бавли еще много раз нырял в этом месте, пытаясь найти фигуру, увиденную им в зеркале, но тщетно. Только обвалившийся портик храма с выбитой в камне надписью подтвердил, что он посвящен Аполлону. Бавли вернулся на берег. Дальнейшие поиски не приносили результатов, а разразившаяся буря совсем оборвала их.

Итак, зеркало из храма Аполлона украсило жилище моего друга, хотя многие из его близких суеверно предвещали ему несчастье, которое приносят разбитые зеркала. «Приметы сбываются у тех, кто в них верит», - смеялся Бавли. И поначалу казалось, что скорее удача посетила его дом вместе с находкой. Я уже говорил, что в силу некоторых особенностей он оставался для окружавших его людей незаметным. Это имело и свою оборотную сторону - Бавли был одинок. Мы уже привыкли иронизировать по поводу яркой раскраски индюка, не соответствующей содержимому головы. Просвещение как будто давно научило нас отдавать преимущество внутреннему богатству перед внешним, но факт, древний, как земля, что в человеческих взаимоотношениях радость глаз по-прежнему ценится больше радостей ума. Прекрасное - это эпитет юности, самой счастливой поры жизни, и любовь, как ее высшее выражение, разве не принадлежит в первую очередь молодым? В их руках находится возможность продолжения людского рода, и в сочетании прекрасных форм рождается та гармония, которую мы называем любовью. Мудрость же принадлежит годам, разрушителям сил и творений. Их ценности другие. Мой друг не был стар, но, наградив его многими Достоинствами, природа скрыла их от посторонних глаз. Бавли в силу своей «незаметности» не смел претендовать на любовь. А именно ее так жаждала его душа. Годы шли, но еще ни одна женщина не подарила ему свое сердце, ни одна не склонила своего лица к его потрескавшимся от безответной страсти губам.

И вот, с появлением зеркала внезапно все изменилось. Глаза, о которых Бавли мечтал, наконец, обратились к нему. Первой, кто ответил на его призыв, была Иветта. Августу она показалась самой феей утра. Светлая и радостная, она наполнила дом песнями и цветами. Мрачная обстановка комнат вдруг приобрела новую жизнь. Старые вещи стали звучать и издавать тонкий аромат под ее руками. Стены раздвинулись, собираясь сделать вздохни замерли. Все прониклось готовностью одарить их счастьем. Но странной и недолгой оказалась любовь Иветты. Она ни разу не назвала Августа по имени. Тайный страх прятался за темными зрачками ее нежных глаз, и в объятиях ее Август вместе с радостью открывал муку, которая явилась однажды на пиру царя Валтасара. Пир Бавли также оборвался, оставив его душу израненной и опустошенной. Легким, случайным движением рок отнял у него жизнь Иветты. В день скорби, возвращаясь с похорон, Август собирался посвятить свое сердце вечному оплакиванию потерянной возлюбленной, ноу порога его ждала подруга Иветты - Жанна. Она вошла в дом вместе с ним, не спросив позволения, и осталась в нем, не нарушив траурной тишины.

Слова о кощунстве к памяти умершей замерли на устах Августа, когда Жанна положила ему руки на плечи: «Иветта отдала мне ключ от вашего дома». Что же помешало ему возразить ей? Сила ли ее пальцев, сдавивших плечи, густота рыжих локонов, выплеснувшихся на грудь? Нет. Это был страх. Страх и обреченность, которые однажды он уже чувствовал к Иветте. Утреннюю зарю сменило полуденное солнце, но меч времени висел над ним. Велика была воля к жизни у Жанны, но вскоре нелепая случайность растворила перед ней те же двери, что ранее раскрылись перед Иветтой.

Шаги смерти не успели еще замереть, как следом явилась Нора. «Не ждала ли ты своей очереди?» - с гневом спросил ее Бавли, но она не ответила. Печаль тонкого лица напомнила ему об одиночестве, на которое обрекала его судьба, отнимая возлюбленных. Слезы не дали ему возможности разглядеть ее. Он опустился на пол, и только трепетные руки Норы сумели поднять его. Вечер сменил сияние дня. Но тесным стало ложе любви для Бавли. Терзаемый тревогой и смутными догадками, он не находил покоя, а если сон являлся к нему, то в виде кошмаров, где неведомый противник беспрепятственно входил в дом и уничтожал цветы его сада. И вот тайна его страданий внезапно разрешилась.