Раздел II. Нарциссизм, инцест, Эдипов комплекс 3 страница

Становится ясно, какое значение имеет феномен нарциссизма с духовно — этической точки зрения, если вспомнить, что главные учения всех значительных гуманистических религии могут быть сформулированы в одном предложении: цель человека — преодоление его нарциссизма. Вероятно, нигде этот принцип не выражен столь радикально, как в буддизме. Учение Будды исходит из того, что человек сможет освободиться от своих страданий лишь тогда, когда он очнется от собственных иллюзий и осознает свою действительность, реальность болезни, возраста, смерти и невозможность когда‑либо достичь целей своих страстей. В буддийском понимании «очнувшийся» человек — это человек, который преодолел свой нарциссизм и потому способен быть полностью живым. Эту же мысль можно выразить иначе: лишь когда человек освободится от иллюзии своего несокрушимого «Я», лишь когда он откажется от нее и от всех других объектов своей алчности, он сможет открыть себя миру и полностью вступить в отношение с ним. Психологически этот процесс полного бодрствования идентичен замене нарциссизма на соотнесенность с миром.

В иудаистском и христианском преданиях эта же цель, сводимая к преодолению нарциссизма, формулируется по — разному. В Ветхом Завете говорится: «…люби ближнего твоего, как самого себя» (Левит. 19: 18). Заповедь гласит о необходимости преодолеть свой нарциссизм хотя бы настолько, чтобы наш сосед был для нас так же важен, как и собственная личность. Но Ветхий Завет идет гораздо дальше и требует любить «пришельца»: «…люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» (Левит. 19:34). Пришелец — это как раз тот, кто не принадлежит к моему роду, моей семье, моему народу: он не является частью группы, с которой я нарциссически связан. Он является просто человеком. В пришельце открывается человеческое существо, как это представлено у Германа Когена. В любви к пришельцу исчезает нарциссическая любовь, ибо она означает, что я люблю человеческое существо в его бытии как таковом, в его другом — нежели — мое бытии, а не потому, что оно такое, как я. Когда в Новом Завете говорится: «Любите врагов своих», то тем самым выражена та же мысль, только несколько заостреннее. Если пришелец является для тебя абсолютно человеком, то он больше не враг тебе, поскольку ты сам становишься истинно человечным. Лишь тот, кто преодолел свой нарциссизм и может сказать: «Я есть ты», способен любить пришельца и врага.

Борьба с идолопоклонством — центральная тема в учении про — роков — это одновременно борьба с нарциссизмом. При идолопоклонстве частная способность человека становится абсолютной и превращается в идола. В отчужденной форме человек почитает самого себя. Идол, в котором он растворяется, становится объектом его нарциссической страсти. Идея Бога является, напротив, отрицанием нарциссизма, ибо только Бог, но не человек всезнающ и всемогущ. Однако в то время как представление о неопределимом и не поддающемся описанию боге было отрицанием идолопоклонства и нарциссизма, Бог вскоре снова превратился в идола; человек нарциссически идентифицировал себя с Богом, и в полном противоречии с первоначальной функцией представления о Боге религия стала выражением группового нарциссизма.

Человек достигнет своей полной зрелости, когда он полностью освободится как от индивидуального, так и от общественного нарциссизма. Эта цель духовного развития, сформулированная здесь в понятиях психологии, по существу, идентична той, которая была выражена великими религиозными вождями человечества в религиозно — спиритуалистических понятиях. Хотя эти понятия и различны, однако они относятся к одному и тому же содержанию и к одному и тому же опыту.

Мы живем в историческую эпоху, которая характеризуется резким несоответствием между интеллектуальным развитием человека, приведшим его к созданию самого страшного оружия уничтожения, и его духовно — эмоциональным развитием, которое все еще позволяет ему пребывать в состоянии ярко выраженного нарциссизма со всеми его патологическими симптомами. Что надо сделать, чтобы избежать катастрофы, которая легко может вырасти из этого противоречия? Возможное вообще для человека в обозримом будущем сделать шаг, который он до сих пор не был в состоянии сделать, несмотря на все религиозные учения? Неужели нарциссизм укоренился в человеке настолько глубоко, что он никогда не преодолеет своего «нарцис- сического ядра», как полагал Фрейд? Есть ли хоть малейшая надежда, что нарциссическое безумие приведет к разрушению человека еще до того, как он будет иметь шанс достичь полной человечности? На эти вопросы никто не может дать ответа. Мы можем только исследовать оптимальные возможности, которые могут помочь человеку избежать катастрофы.

Начнем с самой простой возможности. Даже если нельзя уменьшить нарциссическую энергию в каждом человеке, то, вероятно, можно изменить объект, на который она направлена. Если предметом группового нарциссизма станет человечество, вся человеческая семья, а не отдельный народ, отдельная раса или отдельная политическая система, вероятно, можно многого достичь.

Если бы индивид мог прежде всего переживать себя как Гражданин мира и если бы он гордился человечеством и его успехами, то предметом его нарциссизма стало бы человечество, а не его противоречивые компоненты. Если бы в системах воспитания во всех странах обращалось особое внимание на достижения человечества, а не собственного народа, то можно было бы с большей убедительностью и обоснованностью привить индивиду гордость за то, что он человек. Если бы чувство, которое выражено в словах хора из греческой трагедии «Антигона»: «Нет ничего прекраснее, чем человек», могло бы стать общим переживанием, определенно был бы сделан большой шаг вперед. Но к этому следовало бы добавить еще и другое: признаки того доброкачественного нарциссизма, которые относятся к достижению. Не группа, класс или религия, а все человечество должно участвовать в осуществлении задачи, которая позволила бы каждому индивиду быть гордым за то, что он принадлежит к человечеству. Существует достаточно много общих для всего человечества задач: общая борьба против болезней и голода, распространение знаний и искусства среди всех народов нашей Земли с помощью средств коммуникации. Это факт, что, несмотря на все различия в политической и религиозной идеологиях, в человеческой области нет ни одного сектора, в котором можно было бы позволить себе исключить эту совместную работу, и великое достижение нашего столетия состоит в том, что вера в естественные или божественные причины неравенства между людьми, в необходимость или оправданность эксплуатации человека человеком окончательно преодолена. Гуманизм Ренессанса, буржуазные революции, русская и китайская революции и освобождение от колониальной зависимости — все они основывались на общей мысли о равенстве всех людей. Даже если некоторые из этих революций привели к нарушению принципа равенства в созданных ими системах, все же является историческим фактом, что идея равенства «всех людей и вытекающее из нее убеждение в их свободе и достоинстве завоевали мир, и можно представить себе, что человечество когда‑нибудь снова возвратится к понятиям, которые еще недавно господствовали в истории цивилизованного мира.

Образ человеческой расы и ее достижений в качестве объекта доброкачественного нарциссизма мог бы быть представлен наднациональной организацией типа Объединенных Наций. Для начала можно было бы придумать для этого собственные символы, праздники и фестивали. Не национальный праздник, а «День человека» был бы тогда самым большим праздником года. Но к сожалению, ясно, что такое может произойти лишь тогда, когда многие и в конце концов все нации будут сотрудничать в этом направлении и будут готовы отказаться от части своего национального суверенитета в пользу суверенитета человечества, причем не только в политической, но и в эмоциональной сфере. Усиление ООН, разумное и мирное решение групповых конфликтов, несомненно, являются предпосылками того, что человечество и его общие достижения могли бы стать предметом группового нарциссизма[9].

Такое перемещение предмета нарциссизма с отдельной группы на все человечество и его достижения, как уже было сказано, определенно противодействовало бы опасности национального и идеологического нарциссизма. Но это еще не все. Если мы хотим остаться верными нашим политическим и религиозным идеалам — как христианскому, так и социалистическому идеалу самоотверженности и братства, — то наша задача состоит в том, чтобы сократить меру нарциссизма в каждом из нас. Хотя это и потребует смены нескольких поколений, однако сегодня это сделать проще, чем раньше, поскольку человек имеет возможность создать для каждого материальные условия, достойные человеческого существования. Развитие техники приведет к исчезновению потребности порабощать и эксплуатировать одну группу другой; она уже сделала войну бессмысленной в качестве экономически разумной акции. Впервые человек из полуживотного состояния врастает в состояние полностью человеческое и потому может отказаться от нарциссического удовлетворения, с помощью которого он до сих пор компенсировал свою материальную и культурную бедность.

На базе этих новых условий значительную помощь человеку в его попытке преодолеть нарциссизм может оказать научное и гуманистическое ориентирование. Как уже отмечалось, нашу систему воспитания мы должны изменить так, чтобы в первую очередь стремиться не к техническому, а к научному ориентированию, то есть необходимо учить критическому мышлению, объективности, признанию реальности и восприятию правды, которая никогда не склоняет к притязанию на власть и которая безразлична по отношению к любой возможной группе. Если цивилизованным народам удастся пробудить в своей молодежи научное ориентирование как основополагающую установку, мы уже много выиграем в нашей борьбе против нарциссизма. Второй фактор, ведущий в том же направлении, — это распространение гуманистической философии и антропологии. Мы не можем ожидать, что тем самым исчезнут все философские и религиозные различия. Это было бы и нежелательно, поскольку создание одной — единственной системы, притязающей на роль «ортодоксальной», могло бы снова привести к источнику нарциссической регрессии. Но, несмотря на все имеющиеся различия, существует совместный гуманистический опыт и общая приверженность вере. Эта приверженность гласит, что каждая отдельная личность несет в себе все человечество, что «человеческая ситуация» (conditio humana) одинакова для всех людей, и это несмотря на неизбежные различия в отношении интеллигентности, одаренности, роста и цвета кожи. Этот гуманистический опыт состоит в ощущении, что мне не чуждо ничто человеческое, что «я есть ты», что я могу понимать другое человеческое существо, поскольку в нас обоих имеются элементы человеческого существования. Этот гуманистический опыт возможен в полном объеме лишь тогда, когда мы расширим наше сознание. Как правило, наше сознание ограничивается тем, что разрешает нам воспринимать общество, к которому мы принадлежим. Человеческий опыт, который не вписывается в эту картину, вытесняется. Поэтому наше сознание представляет главным образом наши собственные общество и культуру, в то время как наше неосознанное представляет собой универсального человека в каждом из нас. Расширение самовосприятия, трансценденция сознания и освещение сферы общественного неосознанного дадут человеку возможность пережить в себе все человечество. Он будет переживать себя как грешник и святой, как ребенок и взрослый, как душевно здоровый и душевнобольной, как человек прошлого и человек будущего, он будет иметь ощущение, что несет в себе все, чем было человечество и чем оно станет в будущем.

Настоящий ренессанс нашей гуманистической традиции, которую несут в себе все религиозные, политические и философские системы, претендующие на гуманизм, мог бы, на мой взгляд, означать существенный прогресс в направлении важнейшей «новой земли» нашего времени — развития человека в сторону полностью человеческого существования.

Я вовсе не хочу этим сказать, что только одни правильные предначертания могут стать решающим шагом к осуществлению гуманизма, как это полагали гуманисты Ренессанса. Все эти добрые учения могут стать действенными, если существенно изменятся общественные, экономические и политические условия; если бюрократический индустриализм преобразуется в гуманистический и социалистический, если централизация превратится в децентрализацию, если человек организации станет ответственным и активно сотрудничающим гражданином, если национальные права суверенитета будут подчинены человеческой расе и избранным ею органам, если нации, которые «имеют все», вместе с «неимущими» народами постараются обустроить экономические системы последних, когда дело дойдет до всеобщего разоружения и имеющиеся источники полезных ископаемых будут использоваться для конструктивных задач. Всеобщее разоружение необходимо еще и по другой причине: если одна часть человечества живет в страхе перед тотальным уничтожением со стороны другой, а остальное человечество пребывает в страхе быть уничтоженным обеими сторонами, то совершенно очевидно, что групповой нарциссизм не может быть уменьшен. Человек станет действительно человечным лишь в атмосфере, в которой он может надеяться, что он сам и его дети выживут в следующем году и будут жить многие годы спустя.

Инцестуальные связи [10]

В предыдущих главах мы занимались двумя видами ориентирования — некрофилией и нарциссизмом, которые в своих экстремальных формах действуют против жизни и роста и вызывают столкновение, деструкцию и смерть. В этой главе я хотел бы заняться рассмотрением третьего ориентирования — инцестуальным симбиозом, который в своей злокачественной форме приводит к тем же результатам, что и оба ранее обсуждавшихся ориентирования.

И здесь я хотел бы опереться на центральное понятие теории Фрейда — инцестуальную связь с матерью. Фрейд считал ee одним из краеугольных камней своего научного здания. И я тоже полагаю, что открытие связи с матерью является одним из наиболее значительных в науке о человеке. Однако и в этой области, так же как и в других обсуждавшихся областях, Фрейд снизил ценность данного открытия и его последствий тем, что считал необходимым включить его в свою теорию либидо.

Фрейд обратил внимание на исключительную энергию, которой заряжена привязанность ребенка к своей матери; эту привязанность обычному человеку лишь изредка удается преодолеть полностью. Фрейд наблюдал, что она снижает способность мужчины идти на контакт с женщинами, что она уменьшает его независимость и что конфликт между его осознанными целями и его оттесненной инцестуальной связью может привести к различным невротическим конфликтам и симптомам. Фрейд полагал, что сила, лежащая в основе привязанности маленького мальчика к матери, — это генитальное либидо, Которое побуждает его сексуально желать свою мать и ненавидеть своего отца как сексуального соперника. Однако ввиду превосходящей силы этого соперника маленький мальчик оттесняет свои инцестуальные желания и идентифицирует себя с требованиями и запретами отца. Однако оттесненные инцестуальные желания продолжают жить в его подсознании, но их значительная интенсивность проявляется только в патологических случаях.

Что касается маленькой девочки, то Фрейд допускал, что раньше он недооценивал продолжительность ее привязанности к матери. Он говорил: «…эта связь с матерью… занимала гораздо более длительный период раннего сексуального расцвета… Предэдипальная фаза женщины приобретает, таким образом, значение, которого мы ей до сих пор не придавали». В связи с этим он считал необходимым отказаться от универсальности положения, что Эдипов комплекс является ядром невроза, добавляя, что если эта поправка у кого‑то вызывает внутреннее сопротивление, то ее не обязательно принимать, поскольку, «с одной стороны, Эдипову комплексу можно придать более широкое содержание, как охватывающему все отношения ребенка к обоим родителям, с другой же стороны, эти новые знания можно принимать в расчет, если иметь в виду, что женщина достигает нормальной позитивной эдиповой ситуации только после того, как преодолевает негативный комплекс, господствовавший в предыдущий период». В заключение он констатировал: «Ознакомление с предэдипальным периодом у девочек вызывает удивление, аналогичное тому, какое в другой сфере вызвало открытие минойско — микенской культуры за спиной у греческой». В последнем предложении Фрейд скорее косвенно, чем прямо, допускает, что связь с матерью как самая ранняя фаза развития является общей для обоих полов и что ее можно сравнить с матриархальными признаками догреческой культуры. Но эта мысль не додумана им до конца. Во — первых, он весьма парадоксальным образом вывел отсюда заключение, «что фаза исключительной связи с матерью, которая может быть названа предэдипальной, имеет у женщины гораздо большее значение, чем у мужчины». Во — вторых, он понимает эту предэди- пальную фазу у маленькой девочки исключительно в рамках своей теории либидо. Когда он замечает, что упреки многих женщин в адрес их матерей, которые в детстве якобы «давали им слишком мало молока» или «недостаточно долго кормили их грудью», кажутся ему сомнительными и он «не уверен в том, что не столкнулся с подобными жалобами и при исследовании детей, которых кормили грудью так же долго, как это принято у примитивных народов», то это выглядит так, как будто он выходит за пределы своей теории. Однако Фрейд лишь замечает по этому поводу, что «так велика жажда детского либидо»[11].

Эта предэдипальная связь мальчика и девочки со своей матерью, качественно отличная от эдипальной связи маленького мальчика со своей матерью, согласно моему опыту, гораздо более важный феномен, в сравнении с которым генитальные инцестуальные желания маленького мальчика полностью вторичны. По моему мнению, предэдипальная связь мальчика или девочки с матерью является одним из центральных феноменов в Процессе развития и одной из основных причин неврозов и психозов. Вместо того чтобы определять ее как выражение либидо, я хотел бы скорее описать ее своеобразие, поскольку она — ссылаются ли при этом на либидо или нет — является чем‑то совершенно отличным от генитальных желаний маленького мальчика. Эти догенитальные «инцестуальные» устремления являются одной из фундаментальнейших страстей как у мужчины, так и у женщины, в которой содержится тоска человека по защищенности, по удовлетворению своего нарциссизма; его тоска по избавлению от риска ответственности, от свободы и осознания самого себя; его потребность в безусловной любви, которая будет ему предложена без ожидания ответной любви с его стороны. Естественно, что эти потребности обычно присутствуют у каждого ребенка, и мать является тем человеком, который их удовлетворяет. Иначе ребенок не смог бы жить дальше; он беспомощен, он не может положиться на свои собственные силы, он нуждается в любви и заботе, которые не могут зависеть от того, заслуживает ли он их. Если мать не выполняет эти функции, то их принимает на себя другой «человек, наделенный качеством матери», по определению X. С. Салливе- на, — бабушка или тетя.

Однако тот непреложный факт, что ребенку нужен человек, Который будет за ним ухаживать, оставляет в тени другой факт, Что не только ребенок беспомощен и стремится к безопасности, Но и взрослый во многих отношениях не менее беззащитен. Хотя он может работать и выполнять задачи, возложенные на него обществом, но он больше, чем маленький ребенок, осознает опасности и риск жизни и прекрасно знает о существовании естественных и общественных сил, которые неподконтрольны ему, о тех случайностях, которые он не может предусмотреть, болезнях и смерти, которых он не может избежать. Что было бы более естественным в этих обстоятельствах, нежели его страстное стремление к силе, которая предоставит ему безопасность, защиту и любовь? Это желание является не только возобновлением его тоски по матери; оно возникает, поскольку продолжают существовать те же условия, которые побуждали маленького ребенка стремиться к материнской любви, хотя и на другом уровне. Если бы люди, мужчины и женщины, могли найти «МАТЬ» на весь остаток своей жизни, то в их жизни не было бы больше риска и трагедии. И разве удивительно, что человек чувствует непреодолимое стремление к этой фата — моргане?

Но человек более или менее хорошо знает, что он не может больше обрести потерянный рай, что он приговорен жить в неизвестности и риске, что он должен полагаться на собственные усилия и что только полное развитие его собственных сил может обеспечить известную степень силы и бесстрашия. Так с момента своего рождения он раздираем двумя тенденциями: с одной стороны, он хочет выйти на свет, с другой — он устремляется назад в материнское лоно; с одной стороны, он ищет приключений, с другой — он тоскует по безопасности; с одной стороны, его манит риск независимости, с другой — он ищет защиты зависимости.

Генетически мать представляет собой первую персонификацию силы, которая защищает и гарантирует безопасность. Но она никак не является единственной. Позже, когда ребенок вырастает, мать как личность часто замещается или дополняется семьей, родом или всеми, кто рожден от той же крови и на той же земле. Позже, когда размеры группы увеличиваются, тогда раса и народ, религия или политическая партия становятся «матерями» — гарантами защиты и любви. Для архаически ориентированного человека великим воплощением «матери» становится сама природа, земля и море. Перенесение материнских функций с реальной матери на семью, род, нацию или расу имеет то же преимущество, которое мы уже могли наблюдать при превращении индивидуального нарциссизма в групповой нарциссизм. Прежде всего, существует вероятность, что мать умрет раньше детей, поэтому возникает потребность в фигуре матери, которая бессмертна. Кроме того, связь с собственной матерью изолирует человека от других людей, которые имеют других матерей. Напротив, если весь род, весь народ, раса, религия или бог могут стать общей «матерью», то почитание матери трансцендирует отдельного индивида и соединяет его со всеми, кто чтит этого материнского идола. Тогда никому не будет стыдно, что он обожествляет свою мать; общее для всей группы почитание матери будет всех внутренне объединять и устранять ревность. Различные культы Великой Матери, культ Богородицы, культ национализма и патриотизма — все они свидетельствуют об интенсивности этого почитания. Эмпирически легко доказать, что между сильной привязанностью к матери и теми, кто чувствует необычайно сильную привязанность к народу, расе, крови и земле, существует тесная корреляция[12].

Здесь следует сказать несколько слов о той роли, которую секс играет в привязанности к матери. Для Фрейда сексуальный фактор был решающим элементом в отношении маленького мальчика к своей матери. К этому результату Фрейд пришел, увязав между собой два факта: склонность маленького мальчика к своей матери и существование генитальных устремлений в раннем возрасте. Первое Фрейд объяснял последним. Нет сомнений в том, что у маленького мальчика часто возникает сексуальное желание по отношению к своей матери и у маленькой девочки по отношению к своему отцу. Однако, несмотря на тот факт (наличие которого сначала отстаивал, а затем оспоривал Фрейд, после чего этот факт был вновь признан Ференци), что соблазняющее влияние родителей является существенной причиной этого инцестуального влечения, сами сексуальные устремления являются не причиной, а следствием психологического симбиоза с матерью. Кроме того, при инцестуальных сексуальных желаниях в снах взрослых людей можно установить, что сексуальные устремления часто представляют собой защиту от более глубокой регрессии. Поскольку мужчина использует свою мужскую сексуальность, он отгоняет свое желание возвратиться к материнской груди или в материнское лоно.

Другой аспект той же проблемы — инцестуальное влечение дочери к своей матери. В то время как влечение мальчика к «матери», в подразумеваемом здесь широком смысле, совпадает со всевозможными сексуальными элементами, которые могут вылиться в отношение, к дочери это не относится. Она чувствует сексуальное влечение к отцу, в то время как ее инцесту- альное устремление в нашем смысле обращено к матери. Это различие еще яснее показывает, что даже самая глубокая инцестуальная связь с матерью не содержит ни малейшего следа сексуальной стимуляции. У нас имеется обширный клинический опыт в отношении женщин со столь интенсивной инце- стуальной привязанностью к матери, которую обычно можно обнаружить только у мужчин.

В инцестуальной связи с матерью очень часто кроется не только тоска по ее любви и защите, но и страх перед ней. Этот страх возникает прежде всего через зависимость, которая не позволяет возникнуть чувству собственной силы и независимости. Речь также может идти о страхе перед теми тенденциями, которые мы наблюдаем в случае глубокой регрессии, — страхе возвратиться в состояние младенца или даже в лоно матери. Это те желания, которые превращают мать в опасного каннибала или во всепожирающее чудовище. Следует, однако, добавить, что очень часто это происходит не потому, что подобные страхи являются результатом регрессивных фантазий данного человека, а потому, что мать действительно является каннибалической, похожей на вампира, или некрофильной, личностью. Если сын или дочь созревают при такой матери и не порывают связи с ней, то он или она неизбежно страдают от интенсивных страхов быть пожранными или уничтоженными матерью. Единственный путь излечить таких людей от страхов, которые могут привести их на грань помешательства, — это развить у них способность расстаться с привязанностью к матери. Возникший страх одновременно является причиной, по которой столь тяжело бывает разорвать эту пуповину. В той мере, в какой человек остается заложником своей зависимости, сокращается его независимость, его свобода и его чувство ответственности[13].

До сих пор я пытался дать общую картину сущности иррациональной зависимости и страха перед матерью — картину, отличную от сексуальных привязанностей, в которых Фрейд видел ядро инцестуальных устремлений. Но эта проблема, так же как и другие обсуждавшиеся нами проблемы, имеет еще и другой аспект, а именно степень регрессии внутри инцестуального комплекса. И здесь мы можем провести различие между чрезвычайно доброкачественной формой «связи с матерью», которая действительно столь доброкачественна, что ее едва ли можно назвать патологической, и злокачественной формой инцестуальной связи, которую я называю «инцестуальным симбиозом».

Среди доброкачественных форм связи с матерью есть одна, которая встречается довольно часто. Это когда мужчины нуждаются в женщине, которая их утешает, любит и восхищается ими. Они хотят быть по — матерински обласканными, накормленными и ощущающими заботу о себе. Если они не находят любовь такого рода, то сразу чувствуют себя напуганными и подавленными. Если эта связь с матерью не очень интенсивна, то она, как правило, не сокращает сексуальную или аффективную потенцию мужчины, а также его независимость и целостность. Можно даже предположить, что у большинства мужчин сохраняется кое‑что от этого влечения и от желания найти в женщине нечто от своей матери. Если же эта связь сильнее, то часто приходится встречаться с известными конфликтами и симптомами сексуального или эмоционального свойства.

Речь идет о другом уровне инцестуального влечения, характеризующегося большей невротичностью. (Я говорю здесь о различных уровнях лишь для того, чтобы использовать способ изложения, необходимый для краткого описания; в действительности же нет трех различных уровней, а есть протяженность, которая простирается от самых безобидных до самых злокачественных форм инцестуального влечения. В описании приведенных здесь уровней речь идет лишь о типичных точках этой протяженности; при более подробном обсуждении этой темы можно было бы подразделить каждый уровень на множество «подуровней».) На этом уровне связи с матерью человеку не удалось развить свою самостоятельность. В менее тяжелых формах речь идет о влечении, которое делает необходимым для данного лица постоянно иметь под рукой фигуру матери, готовой охранять его, предъявляющей мало или не предъявляющей вообще никаких требований, то есть кого‑то, на кого можно было бы безоговорочно положиться. В более тяжелых случаях мы, возможно, встретим мужчину, который подыскивает себе в качестве жены фигуру строгой матери; он чувствует себя как пленник, который не имеет права сделать что‑то неугодное этой жене — матери и постоянно боится вызвать ее возмущение. Возможно, неосознанно он бунтует против этого и потом чувствует себя виноватым и еще более послушно подчиняется ей. Протест может выражаться в сексуальной неверности, в депрессивном состоянии, в форме внезапных приступов гнева, а также в симптомах психоза или в общем упрямстве. Такой мужчина может также страдать от серьезных сомнений в своей мужской силе или от сексуальных расстройств, таких, как импотенция или гомосексуализм.

Другую картину, нежели ту, в которой господствуют страх и мятеж, являет привязанность к матери, связанная с поведением нарциссичного мужчины — соблазнителя. Часто такие мужчины в раннем детстве имели чувство, что их мать предпочитает им отца, они были очарованы ею, в то время как отца они ненавидели. Потом эти мужчины развили в себе сильный нарциссизм, который вселяет им уверенность, что они лучше, чем отец или любой другой мужчина. Эта нарциссическая убежденность избавляет их от необходимости делать многое или вообще что‑либо для доказательства своего превосходства, ибо оно строится на связи с матерью. Поэтому у таких мужчин их самооценка связана с отношением к женщинам, которые откровенно и безгранично ими восхищаются. Больше всего они боятся, что не смогут добиться восхищения женщины, которая избрала их, поскольку такое поражение угрожало бы основе их нарциссической самооценки. Но если они и боятся женщин, то этот страх проявляется не столь открыто, как в предыдущем случае, ибо картину определяет их нарциссически — соблазнительное поведение, которое производит впечатление теплой мужественности. Однако при этой форме связи с матерью, как и при всех других интенсивных формах, считается преступлением, если некто ощущает любовь, интерес или лояльность по отношению к кому‑то, кто не является фигурой матери, будь то мужчина или женщина. Нельзя интересоваться кем‑то или чем‑то, включая работу, поскольку мать полностью завладевает соответствующим индивидом. У таких мужчин часто бывает не чиста совесть из‑за того, что они чем- нибудь интересуются, даже самым безобидным образом, порой они становятся типом «предателя», который никому не может быть верен, ибо он не может быть неверен своей матери.