Драгоценный и технический камень 6 страница

Советская власть восстановила хозяйство приисков и рудников, разрушенное империалистической и Гражданской войнами, собрала старые кадры рабочих и воспитала новые. Теперь не узнать края. Проложены дороги, протянулись линии электропередач, на месте временных хибарок «старателей» – добытчиков золота – возникли благоустроенные электрифицированные и радиофицированные поселки. Мощные бурильные агрегаты, экскаваторы и электровозы добывают и доставляют золотоносную породу из штолен и шахт на обогатительные фабрики. Россыпные месторождения – в ручьях и поймах рек, размывающих золотоносные горные породы, – чаще всего разрабатываются драгами. Новые методы и новое оборудование введены в разведочное дело.

Драга – мощная паровая или электрическая землечерпательная машина, смонтированная на понтоне. Она добывает породу, промывает и извлекает из нее золото. На наших приисках работают паровые и электрические драги с глубиной черпания до двадцати пяти метров, емкостью черпака до трех кубических метров. До революции работа драг прекращалась на зимнее время, но теперь целый ряд драг работает без перерыва круглый год, добывая металл даже в зимних условиях.

 

Тяжелое серебро

 

Еще в середине XVII века в Колумбии испанцы, промывая золото, находили вместе с ним темный тяжелый серебристый металл. Этот металл казался таким же тяжелым, как и золото, и его нельзя было отделить от золота промывкою.

Хотя он и напоминал серебро (по‑испански – la plata), но был почти нерастворим и упорно не поддавался выплавке; его считали случайной вредной примесью или преднамеренной подделкой драгоценного золота. Поэтому испанское правительство в начале XVIII столетия приказывало этот вредный металл выбрасывать при свидетелях обратно в реку.

В 1819 году этот же странный металл, уже получивший название платины, был найден на Урале. Его замечательные свойства привлекли к себе внимание не только химиков: возникла мысль выплавлять из него монеты – трех‑, шести– и двенадцатирублевики. Платина стала драгоценным металлом.

Перед Первой мировой войной почти всю платину добывали у нас на Урале (девяносто пять процентов всей мировой добычи). В песках и наносах копались целые плавучие фабрики – драги, среди шума и скрежета колес, черпаков, валов и сит, вымывавших из песков платиновые зернышки в тяжелом шлихе. Не забудем, что на тонну песка иногда приходится лишь одна десятая грамма дорогого металла. Около шести тонн платины шло ежегодно из уральских россыпей, и тремя приблизительно одинаковыми руслами расходился этот металл.

Главным образом платина шла на зубоврачебное дело – на неизменяемые штифты, коронки, пломбы и искусственные зубы. Со смертью человека эта платина уходила в могилу и на много лет исчезала из обихода человечества. Недаром практичные американцы хотели даже провести закон о том, чтобы платина вынималась из зубов покойника перед похоронами…

Из другой части платины делали ювелирные украшения. Наконец, последняя часть шла на электротехнические приборы и на химическую посуду, очень ценную по своему постоянству и огнестойкости.

Вместе с платиной добывались и очень высоко ценились и другие благородные металлы платиновой группы: осмий, родий, палладий и рутений, открытый в России в 1844 году и названный так в честь России (лат. Ruthenia). Царская Россия монопольно владела рынком платины. В россыпях Урала, по определению ученых‑геологов, содержалось свыше пятидесяти тонн этого металла. Эти запасы свободно обеспечивали мировой рынок лет на десять.

В будущем собирались извлекать платину из той материнской породы, в которой она образовалась: не из песков, а из темно‑зеленого дунита, который образует на Урале целые горы, но содержит только стотысячные доли процента этого металла. Во время войны и революции добыча на Урале сильно упала, появилась конкуренция со стороны Колумбии, Канады.

В это время, однако, в Южной Африке открыли новое месторождение платины; за ним последовало второе, третье. Началась бешеная горячка искателей счастья, акционерных компаний, банков. Одни предприятия лопались, возникали другие, собирали миллионы фунтов стерлингов, швыряли в поисках и разведках новые миллионы. Находки тянулись почти от мыса Доброй Надежды до Северной Родезии, на пространстве более полутора тысяч километров. Платина встречается здесь не в россыпях, а в коренных породах, немного напоминающих уральские, но с более высоким содержанием металла.

Южноафриканские геологи рассказывают о целом платиновом поясе, который тянется через Африку начиная с юга и кончая на севере верховьями Нила и Эфиопией, где уже давно встречалась платина. По каким‑то грандиозным каналам изливались на поверхность Земли и проникали в толщи осадочных пород по трещинам платиноносные магматические расплавы. Где‑то в глубинах кипят еще расплавленные массы с растворенными в них платиной, хромом и никелем.

Такие пояса, богатые металлами, встречаются на Земле нередко и иногда тянутся на многие тысячи километров. Так, в Америке – от Калифорнии до Бразилии – тянется богатейший пояс серебра и свинца; на юго‑востоке Китая мы знаем пояс олова, вольфрама, ртути и сурьмы; у нас в Сибири и в Монгольской Народной Республике простирается на многие сотни километров «монголо‑охотский пояс» драгоценных камней, висмута, вольфрама, олова, свинца и цинка.

Среди всех этих громадных рудных поясов Земли в основном лишь уральский и африканский приносят с собою платину – это «исчадие ада и тяжести», по образному выражению того времени, когда впервые в песках Урала блеснули перед старателями серебристые зернышки драгоценного металла.

 

О соли и солях

 

Соль мы знаем хорошо в нашей обыденной жизни и даже привыкли просто солью называть особую соль – поваренную, или хлористый натрий. Но кроме этого вещества есть еще много разных солей, которые нам тоже хорошо известны. Многие соли нередко хорошо растворимы в воде, мы часто применяем их как лекарства, как острые химические вещества или используем их как яды. Многие соли употребляются в сельском хозяйстве, особенно соли калия, но особенно много самых разнообразных солей перерабатывается в химической промышленности.

Конечно, не все эти соли являются продуктами самой земли и непосредственно из нее добываются – очень большую часть их получают на химических заводах при переработке разных минералов. Но из всех солей самая главная и основная та, которую мы называем просто солью, – соединение металла натрия и газа хлора.

Каждый человек в год употребляет соли от 6 до 7 килограммов. Всего для еды и для химических производств ежегодно до бывают около 40 миллионов тонн соли, или больше 2 миллионов вагонов, или, еще иначе, свыше 30 тысяч поездов. Без соли не может жить ни одна страна, и неудивительно, что туда, где нет соли, надо ее привозить. Понятно, что некоторые народы Центральной Африки в свое время платили иногда за соль цену, равную цене золота: то есть за кило соли – кило золотого песку. В Китае умудрялись самыми своеобразными способами вываривать соль из источников, проводя воду по бамбуковым трубам и нагревая котлы природными горючими газами. Чем цивилизованнее была страна, тем больше потребляла она соли. Так, в довоенные годы Норвегия в среднем на человека потребляла 5–8 килограммов, тогда как Германия и Франция – около 15–20, царская Россия – только 7, а Китай – едва 4, то есть количество, недостаточное даже для нормального питания человека.

Конечно, вы знаете, что главный и основной источник соли – это ее запасы в морях и океанах. Отсюда начинается история ее странствования над землей, по земле и в самой земле. В воде всех морей и океанов содержится около 20 миллионов кубических километров соли. Если бы всю эту соль сложить в один ящик, то обе стороны основания его были бы равны 1000 километров, а высота – 20 километрам.

Чтобы лучше понять наши цифры, скажем, что этим количеством соли можно было бы покрыть всю европейскую часть СССР слоем в 4–5 километров.

Неудивительно, что из морей и океанов могли образоваться громаднейшие скопления чистейшей соли. Нам понятно происхождение тех Соляных гор в Испании, о которых мы знаем столько удивительного, громадных масс соли, до тысячи метров толщиной, в Германии, целых соляных подземных городов с улицами, залами, церквами и столовыми в соляных копях Велички под Краковом, где все вырезано и высечено из каменной соли.

Какими маленькими нам кажутся при этом наши знаменитые Брянцевские копи в Донбассе или залежи Илецкой Защиты около Оренбурга, а между тем…

И для того, чтобы оценить грандиозность таких «маленьких» скоплений соли, я приведу выдержки из описания моего посещения Илецкой Защиты в 1914 году.

«…Вы входите в небольшой надшахтенный домик, надеваете рабочую куртку и, воспользовавшись карманным электрическим фонариком, под руководством штейгера, начинаете спускаться вниз по удобной деревянной лестнице, кое‑где освещенной электрическими лампочками. Уже очень скоро деревянные стенки заменяются серой кристаллической массой сплошной каменной соли. На сороковом метре вы попадаете в отдельные широкие штольни старых разработок: вокруг – чистая, светло‑серая соль, искрящаяся при электрическом свете; она настолько тверда и плотна, что не нуждается ни в каких деревянных крепях. На полу и на своде потолка протекающие воды заставляют ее перекристаллизовываться в пушистые белоснежные массы. Длинные тонкие сталактиты соли, как сосульки льда, спускаются с потолка, а снизу им навстречу растут такие же сталагмиты…

Однако не в этих штольнях идет работа по добыче каменной соли. Вы подходите к большому внутреннему окну, и перед глазами открывается величественная картина: под ногами внизу расстилается огромный зал, глубиной в 70 метров, шириною в 25 и длиной в 240 метров.

Оценить эти цифры можно, лишь вспомнив, что высота зала немного менее двадцатиэтажного городского дома, а длина равняется почти четверти километра.

Вначале мы находимся под самой крышей этой выработки, почти единственной в мире по своей грандиозности: деревянный потолок покрывает всю поверхность зала, так как падение с такой грандиозной высоты хотя бы незначительного соляного сталактита угрожало бы смертью работающему в глубине.

Весь зал освещается восемью электрическими лампочками в 700 свечей каждая; долго не может привыкнуть глаз к ощущению яркого света, и только через некоторое время начинаешь различать внизу вагонетки, людей, – целый муравейник…»

Но не только из этих скоплений каменной соли черпает человек необходимую ему соль. Десятки тысяч соляных озер разбросаны по поверхности всей Земли, и здесь накоплены богатейшие ее запасы. Так, знаменитое Баскунчакское озеро в Астраханской степи содержит около миллиона тонн соли, и оно одно обеспечило бы весь Советский Союз на четыреста лет по наиболее высоким нормам потребления.

Есть богатые солонцы и озера в Австралии и Аргентине, площади которых достигают 10 000 квадратных километров, в которых запасы соли еще значительнее.

Да вообще о соли человечеству заботиться нечего, ему не грозит соляной голод; а среди всех стран мира, несомненно, наиболее богатой и пищевой и разными другими солями является наш Советский Союз.

 

Радий и радиевые руды

 

Большое многоэтажное здание с тихими лабораториями и кабинетами. Нас ведут по лестницам в подвал, потом подземным коридором в небольшую бетонированную камеру с толстыми стенками, расположенную под двором. Гремят замки – в пустой комнате без окон стоит небольшой железный шкаф. При потушенном электричестве отворяются дверцы, и привыкший к темноте глаз видит несколько светящихся полосочек. Камень в кольце нашего провожатого начинает ярко сверкать, неожиданно вспыхивая при повороте руки и усиливая свет при приближении к полоскам. Зажигается электричество, и в наших руках оказывается одна из этих светящихся полосочек, просто малюсенькая стеклянная трубочка – в ней белый порошок. Его только 2 грамма – щепоточка. Но сила этой щепоточки поистине замечательна: она постоянно выделяет из себя чудодейственные лучи‑частицы, часть которых незаметно превращается в замечательный газ солнца – гелий. Из этой щепоточки постоянно выделяется тепло, и только через 2 тысячи лет она наполовину ослабеет. Замечательный порошочек, который светит своими лучами, мчащимися со скоростью света в одних случаях и со скоростью 20 000 километров в секунду – в других. Он греет тысячи лет, и притом так, что 1 грамм радия может в час нагреть до кипения 25 кубических сантиметров воды.

Это – соль радия, ею лечат тяжелое заболевание – рак. Радий иногда обжигает человека до ран, иногда спасает от гибели ткани организма.

Тысячные доли грамма солей радия в наших трубочках уже вызывают нередко исцеление, но для всего мира недостаточно тех 300 граммов, которые добыты были человечеством за последние тридцать лет упорной работы. Только 300 граммов чудодейственного порошка, или всего только 60 кубических сантиметров![27]

Но мы начали наш рассказ с конца; раньше чем превратиться в белый порошочек, соли радия проходят долгую историю сначала в недрах земли, потом на заводах и в промышленных лабораториях.

Почти нет кусочка земли, где не было бы ничтожнейших следов этого металла. В любой породе его около 0,000000001 процента, то есть в десять тысяч раз меньше, чем золота или серебра. В триллионных долях рассеивается радий по всей земной поверхности. Но как ни ничтожно это содержание, в земле или, вернее, в ее поверхностной пленке глубиной до десяти километров заключается всего, по подсчетам ученых, около миллиона тонн радия. Могущество этого количества радия несравнимо ни с золотом, ни с серебром. Не забудем, что в настоящее время цена на радий сравнительно невысока – всего только 70 000 рублей золотом за щепоточку в один грамм, и эта цена сейчас считается минимальной и очень дешевой. А миллион тонн радия должен стоить так много, что у меня почти не хватит места для написания цифр, – ведь надо поставить более пятнадцати нулей.

Но не будем говорить об этих фантастических цифрах: рассеянный радий недоступен человеку, и наши подсчеты – всего только занятный расчет. Но иногда сама природа приходит на помощь человеку: кое‑где она накапливает этот металл, но, правда, до известных пределов. Больше чем в сотых долях миллиграмма на 100 граммов породы радий никогда не встречается, и наука говорит, что большее содержание и невозможно. Но в действительности руды много беднее. Из таких руд, в одном вагоне которых содержатся не 4–5 граммов, а хорошо, если 1 грамм этой беленькой соли, и должен человек научиться извлекать этот редкий металл.

В Центральной Африке, в полярной Канаде, как раз там, где пролетали самолеты Чкалова и Громова, в знаменитом Иоахимове (откуда пошли первые «ефимки» – серебряные монеты) в Чехословакии, наконец, в диких горах Колорадо – вот где упорным трудом добывается эта руда. Но среди всех этих мест самое замечательное месторождение у нас в Союзе.

Десять лет подряд посещал я этот замечательный минералогический уголок, и с каждым годом все глубже и глубже врезалась главная разведочная шахта, опускаясь на сотни с лишним метров в плотный известняк.

Вокруг на голых скалистых склонах рассеяны отдельные жилы, открытые за последние годы и все еще ждущие разведки и эксплуатации.

Уже около шахты вас охватывает волнение. Мы, минералоги, обычно очень увлекаемся своими камнями и какое‑то исключительное чувство испытываем, когда впервые подходим к огромным отвалам и штабелям руды. Здесь и канареечно‑желтый тюямунит, блестящий на солнце, здесь и огромные медово‑желтые кристаллы барита, окутанные белоснежными кристаллами известкового шпата. Здесь и пестрые слоистые натеки, напрашивающиеся на полировку, и большие белые сталактиты с черным остовом руды внутри. Здесь, как в Хибинских горах, вы встречаете совершенно новые, незнакомые камни; вы теряетесь среди незнакомых минералов, и пестрые желтые краски урана, яркие зеленые тона меди смешиваются с темно‑красными или медово‑желтыми баритами и ярко‑красными кристаллами кварца, напоминающего «кампостельские рубины» из Испании.

Мы спускаемся на главную жилу не через вертикальную шахту, а старым китайским ходом, пройденным в плотном известняке. Яркий свет ацетиленовых фонарей освещает нам путь, ход скоро расширяется, и мы входим в Желтую пещеру – большой зал в 16 метров в длину, 8 метров в ширину и 8 метров в высоту. Почти весь зал был раньше наполнен различными урановыми и ванадиевыми соединениями, руды свешивались с потолка и со стенок в виде сталактитов. Ярко‑желтые цветы тюямунита еще сейчас обнаруживают ряд богатых для выработки мест. В южной части пещера переходит в глубокую пропасть, так называемую Зеленую пещеру – глубокое колоколообразное углубление, все выстланное зеленой рудой, богатой ванадием.

Целой системой лестниц, искусно укрепленных в отвесных стенках пещер, мы спускаемся вниз вплоть до 35 метров, где начинается самая замечательная часть рудника – длинная извилистая трубка шириной в 3–4 метра, которая винтообразно уходит в глубину; она немного отклоняется к западу, то расширяясь от вздутия, богатея рудой, то суживаясь и беднея соединениями урана. Многими уступами шла работа в этой извилистой трубке, и по отдельным лестницам мы спускаемся вниз, в огромную нижнюю пещеру – ее высота около 30 метров, то есть она в полтора раза выше самых высоких домов в Ленинграде; стенки ее покрыты грандиозными сталактитами. А дальше – снова извилистыми сухими ходами, пока на глубине 175 метров вдруг под вашими ногами внизу не блеснет вода – подземное озерцо…

Здесь извлекается кристаллическая руда, так называемый рудный мрамор – красная или зеленая темная известковая порода, в которой только местами видны налеты желтых кристаллов радиевого минерала. Через шахту в бадьях она поднимается на поверхность, где сортируется, и на автомобилях отправляется на станцию, потом по железной дороге в глубь СССР. Так руда проходит длинный и сложный путь до радиевого завода. Там начинается новый и сложный путь ее превращений, прежде чем из нее выделят ценный радий. Много сотен тонн руды надо поднять из шахты, растворить и переработать на заводе, чтобы наконец в маленькой лаборатории института выделился один грамм светящейся соли радия.

Мне вспоминается, как в двадцатых годах, устав от четырехчасового ползания по лестницам и выработкам, мы присели на широкой площадке сто двадцатого метра и решили обменяться нашими впечатлениями о происхождении этих своеобразных трубок и самих руд; и вот как вырисовывались перед нами тогда картины отдаленного прошлого.

«Наступило начало третичной эпохи – тот знаменательный момент в истории Земли, когда снова вдоль старых линий новая, молодая Альпийская горная система стала вздымать свои складки, перебрасывать и опрокидывать слои, надвигая мощные старые массивы на молодые отложения, разламывая и раскалывая перед собою земную кору. Длинною и сложною цепью тянется эта горная система от берегов Атлантического океана через Испанию, Северную Африку, Италию, Балканы, дальше через Крым, Кавказ в разнообразные области Памира и складчатые системы Гималаев. С юга надвигались эти складчатые движения, создавая горную страну Туркестана, выше 8600 метров вздымая нагорье Памира, и все затухающими и успокаивающимися складками проникали они на север в предгорья Алая. Медленно и постепенно с первой половины третичного периода угасали эти могучие явления, но они не кончились еще и сейчас. По тем же длинным, вытянутым с востока на запад линиям идут еще сейчас изгибания и разломы земли. Чуткие сейсмографы Ташкентской обсерватории еще и сейчас нам говорят, что здесь неспокойно и что самые могучие землетрясения отмечаются именно по этим линиям Туркестанского и Алайского хребтов. Многочисленные горячие и целебные источники еще и сейчас поднимаются по этим расколам. Здесь еще все живет сложною химическою жизнью, и в длительном процессе замирания древней Альпийской системы еще сейчас идут мощные химические процессы в недоступных нам глубинах Земли. Здесь поднимались к поверхности и растворы радиевых солей…

И в то же самое время в условиях умеренно влажного, но неравномерного климата началось то своеобразное изменение поверхности, которое мы называем карстом. Воды дождей по трещинкам начали проникать в известняки, стали растворять их стенки, промывая себе дорогу и врезаясь длинными и сложными ходами внутрь известняков.

Когда начался этот процесс, столь широко распространенный в известковых грядах южной Ферганы, сказать трудно. Может быть, еще тогда, когда известняки возвышались отдельными островами среди уходившего третичного моря; может быть, гораздо позднее, когда прокладывали себе ложе реки, врезаясь в толщу известняков, но во всяком случае процесс образования карста идет, по‑видимому, еще и сейчас, в условиях сухого, почти пустынного климата предгорий Алая.

И вот в эти карстовые полости и проникли горячие воды глубин с их загадочными скоплениями урана, ванадия, меди и бария. С ними из неведомых глубин пришел и радий…»[28]

 

Апатит и нефелин

 

Что такое апатит и нефелин? Еще недавно не всякий молодой минералог знал, что это такое, и не в каждой коллекции можно было найти эти два минерала.

Апатит в основном – соединение фосфорной кислоты и кальция. Внешний вид этого минерала так разнообразен и странен, что старые минералоги назвали его апатитом, что значит по‑гречески… «обманщик». То это прозрачные кристаллики, до мелочей напоминающие берилл или даже кварц, то это плотные массы, почти не отличимые от простого известняка, то это радиально‑лучистые шары, то порода, зернистая и блестящая, как крупнозернистый мрамор.

Не лучше обстоит дело и с нефелином. Его название происходит от греческого слова nephele – «облако, туман», ибо невзрачен, мутен и сер этот камень, и нелегко его в поле отличить от простого серого кварца.

Кто слышал лет пятьдесят тому назад об этих двух камнях? А теперь мы часто встречаем их имена в столбцах газет; слово «апатит» сделалось почти нарицательным – как полярное золото.

Все химические заводы ждут апатит, а безграничные поля хлебов, льна, свеклы, хлопка не могут без него обойтись.

Скоро в каждом кусочке хлеба будет много миллиардов атомов фосфора из нашего хибинского апатита, а алюминиевая ложка… будет из хибинского нефелина.

Вот мы сказали и второе слово: «хибинский». Хибины – с ними тесно связана судьба советского апатита и нефелина.

Когда в начале этой книги я говорил о том, как начала наша ленинградская молодежь работать за Полярным кругом в Хибинском массиве, я рассказывал, как в глуши болот, тайги и тундры мы нашли первые редкие камни, а среди них и зеленый апатит. Но теперь все изменилось, и за несколько лет вырос целый новый мир – мир первой заполярной промышленной стройки.[29]

От станции Апатиты, узловой станции Кировской магистрали, мы едем на электровозе вдоль пенящейся реки Белой, которую мы раньше с таким трудом переходили, через леса, прямо к озеру Вудъявр, к городу Кировску, к чудесам техники и хозяйства.

Мы не успели оглядеться, как пересели на легковой автомобиль и по великолепной дороге едем дальше к рудникам горы Кукисвумчорр, где добывают апатит и нефелин. Влево остается большой Уртитовый отрог, огромная гора, на три четверти состоящая из почти чистого серого нефелина. Далее в лучах солнца блестят склоны Юкспора…

На двадцать пятом километре, миновав новый рудничный городок, мы начинаем забирать все круче и круче вверх. По дороге мчатся грузовики, внизу свистят паровозы, кое‑где раздаются выстрелы отпалок.

Мы взлетаем к самому апатитовому поясу и через три минуты оказываемся в самом замечательном забое мира: зеленый искристый апатит с серым нефелином образует сплошную стену высотой в сто метров.

Почти на шестьдесят километров протягивается этот замечательный пояс Хибинских тундр, огибая их кольцом. Глубокие буровые показали, что апатитовая руда уходит в глубину даже ниже поверхности океана, не имея себе равных в мире. В вагонетках отвозят искристую руду к двум бремсбергам, где на стальных тросах ее спускают вниз в долину реки Лопарской, чтобы там погрузить в вагоны.

Одни вагоны идут прямо на заводы СССР, много ценной руды грузят на пароходы в Мурманске, и они отправляются в дальний путь в разные страны.

Но большинство поездов идет недалеко – всего лишь в Апатиты и Кировск, на самые большие в мире обогатительные фабрики, которые из породы дают много тонн чистейшего апатита.

После размола в больших чанах наверх всплывают с пеной зернышки апатита, а на дне остается серый осадочек нефелина. Чистый апатит, «концентрат», сушится и идет дальше. Из него в огромных электропечах будут получать чистый фосфор и фосфорную кислоту, но пока он идет на фосфатные заводы в Винницу и Одессу, Пермь и Константиновку и другие города, где из него готовят первоклассное удобрение для полей.

Дайте миллионы тонн этого порошка, приготовленного из апатита, нашим полям и лугам, рассыпьте его по посевам сахарной свеклы и хлопка, – и удвоятся урожаи, увеличатся размеры свеклы, разрастутся белоснежные коробочки хлопка и нальется зерно! Апатит – камень плодородия, камень жизни, богатства колхозов, камень будущего нашей страны.

Но займемся немного арифметикой: это бывает очень полезно. Сколько фосфора из хибинского апатита будет съедать в день каждый гражданин СССР?

Для правильного удобрения полей хлебных злаков на территории нашего Союза надо каждый год в них вносить около 8 миллионов тонн фосфорных удобрений, в которых содержится фосфора около 8 процентов, а в само зерно попадает всего лишь 10 процентов от этих 8 процентов.

Давайте подсчитаем, и окажется, что каждый гражданин СССР с каждым килограммом хлеба будет поглощать фосфор из 5 граммов хибинского апатита (так как немного фосфора будет идти и из других фосфорных месторождений Союза), и он с каждым куском хлеба, взятым в рот, проглотит около 50 000 000 000 000 000 000 атомов фосфора, пришедшего далеким и сложным путем из полярного рудника Кукисвумчорр.

Правда, пока мы еще не вносим так много удобрений из апатита: у нас недостает фабрик и суперфосфатных заводов для его переработки, но все же примем самую низкую возможную цифру, – заменим цифру пятьдесят единицей, и то каждый из нас будет глотать с каждым кусочком хлеба много‑много миллионов атомов хибинского фосфора!

Да, каждый кусочек хлеба, волокно льняной материи, хлопчатобумажная рубашка и даже сахар содержат частицы апатита!

Но мы бросим его не только на поля. Мы растворим его в прудах, чтобы усилить рост рыбы, мы превратим его в ценнейшее лекарство для слабых людей, уставших от работы. Мы покроем содержащим фосфор нержавеющим составом дюралюминиевые крылья самолетов. Мы будем улучшать бронзу и чугун при их выплавке, словом – используем апатит в десятках производств, гордясь им, как своим, советским камнем.

Но, чтобы найти ему эти применения, мы должны были очистить его от нефелина и получить чистейший концентрат.

Ну а его спутник, нефелин, этот отброс апатитовой руды, – что с ним будет? Наши геохимики и технологи уже разобрались в свойствах этого камня.

Оказалось, и нефелин получит применение в самых разнообразных отраслях промышленности, начиная с кожевенной, где он дает неплохой дубитель, керамической, где заменяет дорогой полевой шпат, текстильной, где делает ткани водоупорными, и кончая самым главным и важным применением – получением из него металлического алюминия.

История апатита и нефелина творится людьми.

Никому прежде не известные, нигде не используемые, эти два камня сделались крупнейшими полезными ископаемыми СССР. Геохимики, технологи, минералоги и хозяйственники превратили их в величайшее богатство.