Два результата в одной засаде

 

Другим примером очень грамотных действий может служить засада лейтенанта Шишакина, которую он организовал на дороге, идущей из Ходжамулька в Хакрез. Эта дорога очень интенсивно использовалась мятежниками, поскольку в Хакрезе находился один из крупнейших и наиболее укрепленных базовых районов моджахедов в провинции Кандагар. Параллельно ей в десяти‑пятнадцати километрах севернее проходила другая, тоже важная для духов дорога. Вот на нее и была десантирована группа №312. Как только спецназовцы высадились в районе дороги, моджахеды, используя установленные сигналы, ее сразу закрыли, а на поиски разведчиков выслали пастухов. Но группа и не собиралась проводить здесь засаду. Совершив марш в южном направлении, разведчики вышли на хакрезскую дорогу и расположились в одном из сухих русел вблизи дороги. У дороги установили новую в то время мину МОН‑90 с оптическим датчиком. Все, что попадало в поле зрения этого датчика, вызывало подрыв мины. Для того, чтобы мина не срабатывала в светлое время, специальное реле отключало ее при превышении установленной нормы освещенности местности. День прошел спокойно, но в начале шестого вечера, когда только стемнело, со стороны Ходжамулька показалась одиночная машина. Шишакин приказал огонь не открывать без дополнительной команды. В результате подрыва мины погибли все пассажиры, ехавшие в машине. Машина была гружена в основном боеприпасами. Сверху в кузове стоял мотоцикл HONDA. Спустя несколько минут со стороны Хакреза послышался шум двигателя идущего трактора. Командир дал команду огневой подгруппе переместиться вправо и приготовиться к открытию огня. Как только показался трактор, в прицепе которого сидело пятнадцать человек, вооруженных автоматами и гранатометами, Шишакин открыл по ним огонь. Это было сигналом. Моджахедов расстреляли в упор. После этого, собрав все стрелковое оружие и гранатометы, разведчики подожгли и машину и трактор, а сами ускоренным маршем ушли от дороги, которая теперь представляла опасность для них. В течение ночи моджахеды искали разведгруппу, но безрезультатно. Разведчики, отойдя от дороги на семь‑восемь километров, расположились на ночь в заброшенных развалинах. Под утро, наблюдая за «зеленой зоной», им удалось выявить несколько огневых точек моджахедов. Когда пришли вертолеты для эвакуации группы, лейтенант Шишакин, связавшись с Ми‑24, указал им цели, по которым немедленно был нанесен бомбоштурмовой удар. Группа вернулась без каких‑либо потерь.

 

 

К. Таривердиев

Конец «блуждающей» РСЗО

 

Из‑за разнообразия рельефа, а также климатических зон и плотности населения в провинциях Афганистана тактика действий батальонов специального назначения также была разнообразной и часто отличалась от тактики соседнего отряда спецназ.

В начале зимы 1985 года я проходил службу в отряде специального назначения в районе города Газни на юго‑западе Афганистана. Плоскогорье, на котором был размещен наш отряд, находилось на высоте более 2000 метров, и поэтому зимой у нас было очень холодно. А при подъеме в горы, окружающие плоскогорье, наши группы, высланные для проведения засад, особо страдали от холода. К утру полуторалитровые фляги с водой промерзали почти на треть, как их ни пытались уберечь от мороза. Приходилось раздалбливать лед через горлышко шомполом.

Из‑за сильных снегопадов горные перевалы были непроходимы для автомобильной техники «духов», а вьючные караваны в нашей местности встречались редко. Наша провинция находилась в глубине страны, и тащить оружие и боеприпасы в такую даль на верблюдах командование мятежников, по‑видимому, считало нецелесообразным. Поэтому в основном отряд занимался разведкой на себя, а основным видом боевых действий стала чистка кишлаков и базовых районов противника в горах силами всего отряда.

Однако совсем прекратить засадные действия было нельзя, да и штаб армии этого бы не позволил. И наш командир, майор Попович, решил проводить засады‑однодневки. Перед наступлением темноты группа в составе 20 человек (норма загрузки двух Ми‑8 в нашей местности) десантировалась в район, в котором была отмечена или предполагалась активность ночных перемещений противника, как правило, на удалении 5‑10 км от места предполагаемой засады, а с рассветом вертолетами или бронегруппой эвакуировалась в пункт постоянной дислокации. Следующим вечером другая группа, как правило, той же самой роты вновь высаживалась, но только в другом месте. Естественно, при проведении таких «куцых» засад особых результатов ждать не приходилось.

Некомплект личного состава в ротах из‑за ранений, болезней и прочих причин достигал 40‑50% численности, и поэтому от роты могло работать не более двух групп попеременно. Одна с утра вернулась, вторая готовится к вечернему десантированию.

В довершение наших бед все источники информации – агентурные группы войсковой разведки, органы ХАД и Царандоя – точных разведданных предоставить нам не могли, и приходилось полагаться исключительно на результаты собственных наблюдений за противником.

Интенсивных действий противник тоже не вел (как мы шутили – у нас с мятежниками зимнее перемирие до весны), но одна блуждающая реактивная установка залпового огня все же нам досаждала. Так же, как и мы, она вела «одноночные» действия. Выйдет ночью на дальность полета эрэсов, даст залп и к рассвету спрячется где‑нибудь в кишлачной зоне или в горах. Информации о ее базировании не было никакой, огневые позиции она меняла постоянно, и пока наши артиллеристы отдельного мотострелкового полка, расположенного вместе с нами, придут в себя, да дадут ответный залп, расчет пусковой установки мятежников уже далеко.

25 ноября я получил задачу на проведение засады в горах к юго‑востоку от Газни, Моя разведгруппа №212 в составе 16 человек от первой роты (включая меня и моего заместителя прапорщика Зюханова) с двумя радиотелеграфистами группы связи и двумя минерами должна была десантироваться посадочным способом из двух вертолетов Ми‑8 в ущелье, пересечь узкий горный хребет, отделяющий нашу провинцию от провинции Гардез, которая тоже входила в сферу нашей ответственности, и провести засаду в восточных предгорьях этого хребта.

Первоначально предполагалось выбрать площадку десантирования в восточных предгорьях севернее района засады, чтобы движение группы осуществлялось по более ровной местности и было более безопасным. Однако в итоге решили десантироваться именно в ущелье в самом центре горного массива, чтобы скрыть место посадки от возможного наблюдения противника.

Летчики от перспективы подобной посадки были, конечно, не в восторге, но в итоге мне, пользуясь хорошими отношениями с командиром ведущего экипажа, удалось уговорить их провести полет и сесть именно так, как хотелось нам, а не было предписано инструкциями штаба ВВС. Полет проходил на предельно малой высоте – 2‑3 метра над землей, и при входе (точнее, влете) в ущелье летчики не поднялись над горами, а по‑прежнему продолжали держать ту же высоту. Я, признаться, сам испугался, когда увидел, что мы крадемся по дну ущелья, слева и справа от нас поднимаются каменистые склоны и ущелье далеко не прямое. Причем скорость движения около 140 км в час. Однако в 1985 году с нами взаимодействовала такая эскадрилья вертолетчиков, пилоты которой действительно могли летать «на бревне», и наш полет прошел удачно, хотя один раз мы все‑таки зацепили какой‑то камень колесом. При нашей скорости и при том, что я весь полет удивлялся, как винт нашего вертолета вмещается между склонами, – ощущение было не из приятных.

Высадились мы в сумерках, и с наступлением темноты двинулись на восток. Шли по руслам сухих ручьев. Риск, конечно, был, и не малый. Выслать боковое охранение было невозможно: не из кого. Кроме того, при движении по ровной местности боковой дозор двигается с той же скоростью, что и основная группа, а попробуйте двигаться так по горному хребту!

Кое‑какие меры безопасности при движении мы, конечно, принимали – был выслан головной дозор, участки местности, вызывающие подозрение, осматривались, но движение было организовано с целью обеспечения скорейшего выхода в район проведения засады, а не с целью обеспечения максимальной безопасности. Расчет оказался правильным, и часа через четыре мы достигли выхода на Гардезскую равнину.

Дорога, ведущая из кишлачной зоны к югу от Гардеза вглубь горного массива, в который мы десантировались, оказалась незаезженной. Карты масштаба 1:10000 издания 1976 года, которыми мы пользовались, были весьма неточны, и такие неувязки у нас возникали постоянно. Район засады выбирался по карте без предварительной рекогносцировки с воздуха, поэтому я заранее обговорил в штабе отряда свое право изменить район засады, в разумных пределах, по обстановке. Подобное изменение считалось в порядке вещей, и если ты давал координаты своего местонахождения, не очень сильно отличающиеся от указанных в боевом приказе, ничего страшного в этом не было. Командиру группы на местности виднее, где действительно лучше организовать засаду.

Дорога, на которую мы вышли, «имела место быть». Однако в колее успела прорасти и занять трава (почему‑то данная местность не была покрыта снегом, как в западных предгорьях). То есть этой дорогой не пользовались минимум лето и осень. Было маловероятно, что именно в ночь, когда мы вышли на засаду, ей воспользуются. Поэтому, я, расположив группу в боевом порядке, посчитал необходимым выслать дополнительный разведдозор в составе из трех человек во главе с сержантом Алышановым, которому доверял, с тем, чтобы они все‑таки определили, есть ли на этом участке дорога, которая действительно используется для движения с востока на запад. Я был уверен, что такая дорога есть.

И подгруппа Алышанова такую дорогу обнаружила в нескольких километрах южнее. Когда сержант Алышанов доложил мне о своей находке, я решил изменить место засады. Для начала, не трогая основные силы группы, я под охраной одного разведчика присоединился к Алышанову у обнаруженной дороги (на карте она не была обозначена) и, проверив его наблюдения, связался по Р‑392 с прапорщиком Зюхановым, оставшимся с основными силами.

Зюханов организовал минирование старой дороги на всякий случай минами с суточным сроком самоликвидации – все‑таки мы находились в районе, где проживали и мирные жители, а поэтому ставить минные поля без срока самоликвидации нам было категорически запрещено – и вывел группу в новое место.

Новое место представлялось для засады очень перспективным. Дорога была сильно накатана, причем, судя по следам, движение активно осуществлялось как из равнины в горы, так и в обратном направлении. Следы были свежие.

Так как мы не знали, откуда могут пойти мятежники, я решил разделить группу на две части. Группу из двенадцати человек с прапорщиком Зюхановым во главе я отправил ближе к горам с задачей расположиться на первой же удобной в тактическом отношении высоте над дорогой, по возможности имея в секторе огня и выход из ущелья.

Сложность поиска такой высоты заключалась в том, чтобы она была расположена на достаточном удалении от ближайших горных вершин, заняв которые мятежники могли бы получить преимущество в случае обнаружения подгруппы Зюханова.

Сам же с оставшимися людьми и радиотелеграфистом расположился на равнине в сухом русле, тянущемся вдоль дороги на удалении 15‑20 метров от нее.

В случае если мятежники появятся из ущелья, подгруппа Зюханова пропускает головную машину, обстреливает все, что попадает в зону действительного огня АГС‑17 и двух пулеметов ПК; моя подгруппа занимается головной машиной, открывая огонь с близкого расстояния. Если машины будут двигаться в обратном направлении, мы пропускаем на Зюханова столько машин, сколько успеет пройти мимо нас до открытия огня по головной машине, – сами же, по обстановке, расправляемся с тем противником, который оказался в пределах досягаемости нашего огня.

В любом случае, головная или единственная машина (сколько их там ни будет) должна была припускаться для поражения средствами полгруппы, дальней по маршруту движения.

На случай неблагоприятного развития боя из‑за численного преимущества противника были предусмотрены пути отхода. Я сразу же связался с центром боевого управления отряда и передал свои пожелания дежурной паре вертолетов огневой поддержки Ми‑24.

Подлетное время «двадцатьчетверок» составляло 20 минут, и вопросы взаимодействия с ними и целеуказания в ночное время были отработаны заранее. Так что особого беспокойства по поводу неблагоприятного развития событий я не испытывал. Главное было не дать себя окружить превосходящим силам противника непосредственно на местах расположения подгрупп, но это было слишком маловероятным.

В третьем часу ночи мы услышали шум тракторного двигателя, направляющегося из кишлачной зоны в горы. Наблюдатель, высланный от моей подгруппы вдоль дороги, доложил, что в тракторе находится 6 человек, все вооружены. Мер безопасности противник не предпринимал. Посты наблюдения не засекли посадки вертолетов, и нас в районе никто не ждал.

Я отдал приказ не обнаруживать себя. Сообщив прапорщику Зюханову сведения о противнике, с тем чтобы он заранее мог организовать огонь полгруппы, ориентируясь именно на такую цель, я поставил задачу группе наблюдать за окраиной кишлачной зоны – вдруг за трактором последуют еще какие‑нибудь транспортные средства.

Зюханов выдвинул к подножью высоты несколько разведчиков, вооруженных автоматами с прибором бесшумной стрельбы. В случае, если бы им не удалось быстро уничтожить мятежников внезапным огнем с близкого расстояния, то в дело включались пулеметчики, расположенные на тактическом гребне.

Нам очень не хотелось сразу же обнаруживать свое местонахождение огнем пулеметов, во‑первых, потому что это было небезопасно и близрасположеннные бандформирования могли предпринять меры по нашему поиску и уничтожению, а во‑вторых, если бы засаду не удалось провести бесшумно, можно было рассчитывать в оставшиеся три часа темного времени дождаться еще и дополнительного «результата».

Автоматчикам удалось огнем ПБС уничтожить четверых мятежников в прицепе, пятому же удалось скрыться. Кроме того, тяжело раненный водитель сумел не потерять управления и, развернувшись, попытался выйти из зоны огня. Пришлось одному из пулеметчиков уничтожить его несколькими короткими очередями.

То, что ПК дал несколько очередей, меня не очень смутило – в горах по ночам часто стреляли и на это противник мог и не обратить внимание, но то, что одному из охраны удалось сбежать, представляло опасность. Сбежал он в сторону кишлачной зоны, и в ближайшем же кишлаке, до которого от моей подгруппы было всего 1000‑1200 метров, поднял бы тревогу. Это грозило неприятностями.

На нашу удачу, вышла луна, и местность хорошо просматривалась в бинокли ночного видения. Достаточно удалившись от места гибели трактора, сбежавший почувствовал себя в безопасности и вышел на дорогу. О том, что между ним и ближайшим кишлаком расположена еще одна подгруппа, он не подозревал. Первоначально я хотел приказать группе захвата взять его в плен, но в бинокль было хорошо видно, что в руках у него заряженный гранатомет и двигается он достаточно осторожно, готовый немедленно отреагировать на опасность. Как таковой задачи добыть пленного перед группой не ставилось, и я решил не рисковать. Мы уничтожили его из пистолета ПБ.

Удостоверились, что все тихо. Никакого движения в ближайших кишлаках и на дороге не происходит. Я разрешил Зюханову выслать с высоты досмотровую группу для осмотра трактора. Через некоторое время получил доклад, что в прицепе обнаружена двенадцатиствольная установка залпового огня. По тем временам это был очень ценный результат, держать группу разделенной в ожидании чего‑нибудь еще, было неразумно. Гораздо разумней было соединить все силы на высоте, занимаемой подгруппой прапорщика Зюханова, и организовать там круговую оборону на случай попытки мятежников отбить захваченную установку.

Мы установили на дороге мину‑сюрприз, взрыв которой мог послужить для нас сигналом, что со стороны кишлачной зоны кто‑то двигается, и отошли на высоту.

Надо сказать, что время до рассвета оказалось достаточно беспокойным, так как со стороны ущелья явно прослушивалось какое‑то движение. Но в поле зрения наблюдателей противник не попадал. По всей вероятности, пулеметные очереди все‑таки не остались без внимания мятежников, находящихся в горах, и они суетились вокруг с целью выяснить обстановку. Я категорически запретил открывать огонь без крайней на то необходимости, дабы не открывать заранее позиций наших огневых точек. Установив связь с Центром, мы доложили обстановку и свои выводы по ней. Дежурные вертолеты огневой поддержки были приведены в готовность №1.

По‑видимому, у противника в данный момент на данном участке не оказалось достаточных сил и решимости навязать нам ночной бой. С их стороны это было явной ошибкой, так как с наступлением рассвета район сразу же был взят под патрулирование армейской авиацией. Летчики по нашей просьбе осуществили пуски ракет по окружающим наше расположение высотам, откуда мы могли подвергнуться обстрелу и все стихло. Ввязываться в драку, при наличии у себя над головой 4 Ми‑24, да еще 2 Су‑25, круживших над кишлачной зоной, на необорудованных заранее позициях, для мятежников было явным самоубийством, их командование это понимало.

Эвакуация группы из района засады прошла спокойно, если не считать того, что первая попытка поднять в воздух вертолет с нашим трофеем на борту едва не закончилась плачевно. Подъемной силы у Ми‑8 не хватило, и он упал на землю. К счастью, высота была небольшая и никто не пострадал. Вторая попытка оказалась более успешной, и мы с захваченным «результатом» добрались до нашего городка.

Установку через неделю затребовала Москва, куда она и была отправлена самолетом.

 

С. Козлов

На трофейной технике

 

Поиск также, как и засада, в Афганистане претерпел серьезные изменения. Во‑первых, засадные действия стали в Афганистане называть поисково‑засадными. Но это название было верным только в отношении бронегрупп, совершавших рейды по своим районам ответственности, то есть вели поиск, но засадные действия у них удавались не часто и то в результате исключительной халатности моджахедов на начальном этапе боевых действий. Броня была слишком заметна да и слышна за версту. Для успеха нужны были трофейные машины. Впервые применить трофейную технику попытался Ваш покорный слуга в мае 1984 года.

Именно тогда я со своей группой, оседлав трофейные «Симург» и два мотоцикла «Ямаха», первый раз выехал на свободную охоту в район русла реки Аргастан. Однако сразу оговорюсь, что улов был минимальным из‑за действий афганского «наводчика», который обстрелял разведчиков моджахедов, ехавших на мотоцикле и проверявших безопасность маршрута. Один из них был убит, а другой пленен, захвачен мотоцикл. Но это было слишком мало по сравнению с надеждами, которые на меня возлагало командование отряда. Пытаясь реабилитироваться, я совершил аналогичный рейд в район горы Таргар. В период выдвижения наша одежда и машина сыграли нам на руку. На расстоянии афганцы принимали нас за моджахедов и махали руками, а когда мы застряли, попытались даже нам помочь. Бросив работу в поле, они поспешили к машине. На наше счастье мы обошлись собственными силами поскольку, как в песне поется: «за афганцев нас не примешь даже скрытых паранджой». Но в месте засады «Симург» нам явно мешал, демаскируя нас перед местными жителями и перед духами, охранявшими этот маршрут. В конце концов спустя три дня группу обнаружили душманы, и мы вели бой в течение нескольких часов.

На какое‑то время все, включая и меня, к этой идее охладели. Но осенью того же года я с отрядом из тридцати человек выехал на трех «Симургах» в район севернее дороги, идущей на Калат. В головном дозоре у нас шли два мотоцикла. Этот выход также не увенчался успехом поскольку ехать надо было по дорогам, проходящим через кишлаки, в которых находились люди, участвовавшие в проводке караванов. Обнаружив машины, не останавливающиеся там, где останавливаются все, и не отвечающие на сигналы, установленные на данном участке маршрута, духи заподозрили неладное и на время закрыли маршрут. Днем у меня возникли те же проблемы. Куда спрятать машины? Загнали их в сухое русло и замаскировали тентами, но это не обеспечивало скрытности в полной мере. В конце концов мы пришли к выводу, что использование трофейных машин в нашем районе бесперспективно.

Спустя примерно полгода в Лошкаргахе вместе со штабом бригады разместился шестой отряд. Я со своей группой летал к ним на вертолетах для того, чтобы передать приобретенный за год войны опыт. Именно тогда и была высказана мысль о том, что для них наиболее перспективным способом борьбы с караванами мятежников могут быть поисково‑засадные действия на автомобилях. Я порекомендовал запросить в Союзе несколько УАЗ‑469 с установленными на них пулеметами или АГС‑17. Дело было в том, что зоной ответственности шестого отряда были пустыни Дашти Марго и западная часть Регистана. Здесь не было, как у нас в Кандагаре, конкретных караванных маршрутов, а были только направления движения. По ровной как стол пустыне Дашти Марго духи на своих «Тойотах» и «Симургах» могли ехать где угодно и делать на них засаду при таком положении дел было занятием абсолютно бесперспективным. Я это прекрасно знал, поскольку свой первый выход с группой совершил именно в этом районе. Находясь в засаде, я видел огни фар движущихся автомобилей, но каждый раз в разных местах. В такой ситуации можно было двигаться им наперерез, только имея такую же машину. Все это я рассказал командованию батальона и командирам рот и групп. Однако комбат майор И. Крот проигнорировал эту идею. Отклонил он ее и тогда, когда его офицеры вслух заговорили о ней спустя полгода бесплодного сидения в пустыне в ожидании одного шанса из тысячи.

Когда же по прошествии еще полугода начальник штаба округа генерал‑лейтенант Гусев обратился к офицерам нашего отряда с просьбой пояснить, почему результаты нашей двухмесячной деятельности многократно превосходят годовой результат шестого отряда, мы с начальником разведки нашего батальона старшим лейтенантом Кривенко подошли к нему и начали объяснять, что все дело в неверной тактике. Мы рассказали, как Крот уклоняется от реализации предложенной нами идеи. С Гусевым рядом стоял наш комбриг подполковник Герасимов, от которого после этого нам очень здорово досталось. Особенно «драли» Кривенко. Мне же, как человеку заслуженному, жестко разъяснили, что мы просто не осведомлены, и что в шестом отряде уже стали применять для глубоких пустынных рейдов автомобили «Урал». С тех пор в шестом отряде все чаще и чаще действовали именно так. В конце концов ими была выработана своя тактика.

 

Г. Должиков

«Погонщики» караванов

 

Боязнь материальной ответственности, как фактор боевой эффективности...

Пустыня. Огромная песочница, в которой есть все: горы и холмы, долины и овраги, сухие русла рек и озер. Где‑то ноги проваливаются по колено в песок, а где‑то даже разрыв гранаты оставляет только пыльное пятно. Где‑то она совсем мертвая, а где‑то есть жизнь и буйная растительность.

Над всем этим солнце. Страшное солнце, которое может свести с ума, парализует волю, заставляет думать только о воде, о глотке воды. Жить в пустыне тяжело, тем более воевать. Но ко всему можно привыкнуть. Нужно только желание.

Наш 370‑й отдельный отряд специального назначения 22‑й отдельной бригады располагался в провинции Гильменд на окраине кишлака Лашкаргах. Зона ответственности лашкаргахского батальона спецназа по плану командования 40‑й армии находилась в пустынях Регистан и Дашти‑Марго, простираясь на 300 км по фронту и более 200 км в глубину. Конечно, силами одного батальона перекрыть такой участок было нереально. Долгое время результативность батальона была низкой, особенно на фоне соседних Кандагарского и Шарджойского батальонов. Причин, на мой взгляд, было несколько. Основная, конечно, это специфика района наших действий, его большая протяженность и, как следствие – распыление сил батальона. Очень много времени и сил уходило на сбор информации. Практически отсутствовала агентурная разведка, или же данные были мало достоверными.

Отрицательное влияние на результативность боевых действий оказывал и штаб бригады, находящийся в расположении части. Особенно политотдел. Постоянная опека со стороны вышестоящего штаба лишала наше командование и офицеров инициативы и свободы в действиях.

Обстановка в батальоне начала меняться с осени 1986 года. Командование накопило достаточно информации по зоне ответственности, были выявлены районы дислокации бандформирований и основные направления передвижений караванов. Можно сказать, набили шишек.

Началась плановая замена офицеров первого состава, вновь прибывшие энергично взялись за реализацию опыта предшественников. Сильный коллектив подобрался в первой роте. И дело не только в том, что офицеры были хорошо профессионально подготовлены, но главное – стремились добиться наилучшего результата при выполнении боевой задачи.

Лидером среди офицеров первой роты стал лейтенант Алексей Панин. О нем можно смело сказать – это и есть «Солдат удачи». Он постоянно искал противника, часами просиживал над картой, впитывал всю информацию и анализировал ее. На боевых выходах вел постоянный поиск, не жалел ни себя, ни подчиненных. Солдаты группы гордились своим командиром, и это давало возможность увеличивать требовательность к подготовке группы и дисциплине. Все это в конечном итоге привело к увеличению результативности.

Опыт показал, что действие пеших групп в пустыне не эффективно, так как автомобильный и вьючный караваны практически беспрепятственно могут следовать во всех направлениях, строго не придерживаясь дорог или троп. Проводники старались избегать движения по одному и тому же следу. Где это было невозможно, организовывалась тщательная разведка. Скрыть на песке присутствие группы очень сложно, следы на подходе к месту засады являлись основным демаскирующим признаком.

Группам часто (особенно в ночные бинокли) приходилось наблюдать караваны, идущие мимо засад, на удалении недосягаемости стрелкового оружия. Попытки пешим броском выходить на перехват были малорезультативны и опасны, так как ставили группу в невыгодное положение. Вся она совершать бросок не могла. Приходилось делить ее на части, оставляя тяжелое вооружение, ПКМ и АГС во второй подгруппе, что снижало огневую мощь первой, которой приходилось вступать в бой с ходу и с неподготовленных позиций. Все это приводило к низкой результативности огня и потерям.

Перехватить движущийся караван в пустыне нелегко. Физические нагрузки на разведчиков достигали предела, особенно в летние месяцы. Страшная жара и отсутствие волы затрудняли путь. Оставался вариант блокирования переправ через реку Гильменд, которая рассекала пустыню на две части. Но и тут были свои трудности. Подойти группе к переправе незамеченной было очень трудно, так как они охранялись и находились в основном в крупных кишлаках. И тем не менее, наиболее результативные операции были проведены именно в районах переправ Палалак, Дари, Богат. Идея поиска и перехвата караванов душманов группой, замаскированной под такой же караван, но следующей в обратном направлении, была опробована осенью 1986 года лейтенантом Сергеем Лежневым из Кандагарского батальона. Он использовал вьючных верблюдов.

Операция носила больше разведывательный характер, так как огневые возможности группы были сильно ограничены. Первый выход результата не дал, но как опыт был очень полезен.

К сожалению, Сергей Лежнев погиб через полгода. Из его рассказов мы поняли, что такой способ ведения поиска и организации засад может быть достаточно эффективным при четком использовании фактора внезапности. Это было учтено при организации боевых групп с использованием трофейных автомобилей в лашкаргахском батальоне.

Кроме того, к использованию именно трофейной техники нас подталкивала на первый взгляд банальная причина – боязнь материальной ответственности. Каждый офицер, которому хоть раз приходилось действовать на штатных машинах (БТР, БМП) в отрыве от основных сил знает, насколько трудна и опасна эвакуация вышедшей из строя боевой техники. Хочу напомнить, что группам лашкаргахского батальона приходилось совершать рейды на удаление до 200 км. И очень часто решение боевой задачи сворачивалось из‑за поломки машин. О том, чтобы ее бросить, не могло быть и речи. Кстати, предложение использовать в рейдах УАЗ‑469 не нашло поддержки у младших командиров по той же причине. К сожалению, проблемой сохранения матчасти командиры были настолько связаны, что это лишало их желания рисковать.

Мне до сих пор приятно вспомнить, как легко и спокойно я себя чувствовал, когда на одной из «Тойот» полетела коробка передач и мы за 30 минут сняли с машины все, что можно было снять. А оставшееся со спокойной совестью превратили в мишень. И совсем по‑другому вспоминаю операцию по эвакуации подорвавшегося «Урала», когда в мае 1987 года одна из машин разведгруппы подорвалась на мине в нескольких километрах от кишлака Дари, в котором находилась банда моджахедов. Они попытались захватить машину, и группа была вынуждена вступить в бой, который продолжался целый день.

У командира группы не поднялась рука уничтожить автомобиль. Командование батальона тоже не дало такой команды. Никто не хотел брать на себя ответственности. И только по прибытии бронегруппы под прикрытием авиации, удалось эвакуировать машину, рискуя людьми, тратя кучу времени и сил. А машина все равно была списана и пошла на запчасти, на радость зампотеху.

В декабре же 1986 года группа лейтенанта Сергея Дымова захватила караван, состоящий из 9 автомобилей «Тойота», груженных наркотиками. Благодаря грамотно выбранной позиции, из девяти машин только одна была повреждена. Их доставили в расположение батальона. Появилась возможность использовать трофейную технику для создания маневренных групп.

Замысел был следующим. Машины внешне оборудовали как у моджахедов. В кузовах установили крупнокалиберные пулеметы, в основном трофейные ДШК (в первую машину обязательно). В другие, машины устанавливались либо 12,7‑мм пулеметы «Утес», АГС‑17 «Пламя». Борта завешивали бронежилетами. В экипаж входило шесть человек: два разведчика (они же гранатометчики), вооруженные штатным вооружением и РПГ‑22 или (РПО «Шмель»): расчет пулемета – два разведчика со штатным оружием; водитель; командир экипажа, обеспеченный радиосвязью. Уместно вспомнить штурмовой автомобиль на котором позирует Кейт Айдема («Солдат удачи», 1995 г., №7). Прекрасный автомобиль, но нам бы он не подошел с тактической точки зрения.

Отряд состоял из трех «Тойот» и одного или двух грузовых автомобилей типа «Урал‑4520» с прекрасной проходимостью в песках. «Уралы» оборудовались 14,4‑мм пулеметом Владимирова, или ЗУ‑23‑2, или автоматическим минометом «Василек» (с минометом были трудности организационного плана, так как эта система не стояла у нас на вооружении). Борта машин также завешивались бронежилетами, на дно кузова укладывались мешки с песком для зашиты в случае подрыва на мине. В некоторых случаях применялись БТР‑70.

Использование техники дало возможность пребывать разведгруппам в районе поиска более двух недель.

Для маскировки экипажи «Тойот» были переодеты в одежду моджахедов. Отряд, передвигаясь по пустыне в районе переправ, имитировал движение каравана. Впереди шли «Тойоты», за ними в 2‑3 км грузовики.

Ставка делалась на необычность ситуации. Головной дозор моджахедов, ожидая встречи с армейской боевой техникой, должен был растеряться, увидев себе подобных.

Такая встреча произошла в районе кишлака Богат в январе 1987 года. Моя группа успешно использовала ее. Еще до наступления рассвета наши наблюдатели заметили в приборы ночного видения отблески фар автомобилей, движущихся в нашем направлении. С рассветом наблюдение было усилено и вскоре замечен шлейф пыли – признак двигающихся машин. Каравану оставалось пройти около 10 км до кишлачной зоны, где они могли укрыться от авиации.

Колонна из пяти автомобилей «Симург» спешила пройти оставшееся расстояние. Машины разведчиков двинулись на перехват. Встреча произошла на равнинном участке местности, на дне сухою озера. Какие‑либо укрытия вблизи отсутствовали. Моджахеды заметили выходящую из песчаных барханов колонну и остановились.

Расстояние, разделявшее караван и разведгруппу, составляло около 1‑1,5 км. Машины разведчиков продолжали движение, увеличивая скорость и меняя направление, показывая тем самым, что хотят избежать встречи. Этим маневром командир рассчитывал сократить дистанцию и прижать караван к гряде песчаных барханов, по которым движение затруднено, и к находящемуся там в засаде «Уралу».

Маневр удался почти полностью, расстояние сократилось до 700‑800 м. Восходящее солнце светило в спину группе, ослепляя моджахедов. Наиболее трудным был момент остановки и открытия огня. Времени, необходимого для прицеливания было достаточно, чтобы противник заподозрил неладное. Огонь нашей группы был достаточно эффективным. Две машины замерли сразу, третья прошла метров 200 и загорелась. Последние две машины развернулись и начали уходить в обратном направлении.

Преследовать разведчики их не могли, так как сами стали мишенями. Со стороны моджахедов открыли огонь ДШК, несколько гранатометов, более десятка автоматов. Огневая дуэль оказалась скоротечной, возможности стрелкового оружия на таком расстоянии ограничены. А снайперские возможности 12,7‑мм пулемета «Утес» позволили очень быстро уничтожить расчет ДШК моджахедов. Появление с фланга «Урала», ведущего огонь из КПВТ, внесло панику в ряды моджахедов. Они начали отходить к ближайшим укрытиям, но до них было далеко. В плен никто сдаваться не захотел, отстреливались до конца и были уничтожены.

Результат боя: уничтожено 26 моджахедов, три автомобиля, захвачено 2 ДШК, 3 РПГ, около 30 автоматов. Потери: РГ‑612, трое раненых.

По экипировке душманов и грузу машин нами был сделан вывод, что это не грузовой караван, а, скорее всего, меняло место дислокации подразделение моджахедов. Проводники караванов ведут себя значительно осторожней, не допускают скученности, открытые участки пересекают поодиночке, тем самым не допуская попадания под огонь засады всего каравана.

В дальнейшем боевые действия с использованием трофейных машин успешно продолжались, вплоть до вывода батальона в Союз.

 

С. Козлов

На земле и в небесах

 

Без крыльев, как без рук

 

В наше время, изобилующее техникой, трудно представить себе человека, который бы захотел оспорить роль авиации на поле боя. Любому военному ясно, что, завоевав превосходство в воздухе, одна из противоборствующих сторон получает неоспоримое преимущество при ведении боевых действий. Именно поэтому в современной западной концепции ведения широкомасштабной войны авиации отводится главенствующую роль. Это подтверждает характер боевых действий, которые вела Коалиция против Вооруженных сил Ирака, а также недавняя война на Балканах.

Авиация на поле боя способна выполнять различные задачи – от нанесения массированных бомбоштурмовых ударов по противнику до решения вопросов материального обеспечения, а также спасения и эвакуации.

Опыт локальных конфликтов последних десятилетий, имевших место в различных регионах мира, показывает, насколько эффективны действия авиации против различных партизан и повстанцев.

Важная роль отводится авиации в проведения специальных операций. Именно авиация позволяет спецподразделениям наносить стремительный удар по объекту в тылу противника или по базе повстанцев и также стремительно покинуть поле боя, выполнив задачу.

Обращаясь к мировому опыту борьбы с партизанами, следует отметить, что наиболее массировано авиация применялась американцами во Вьетнаме. К сожалению, их опыт взаимодействия авиации и наземных войск нами слабо изучен. Несколько позднее наш собственный опыт, вынесенный из Афганистана, Чечни и Дагестана, показал насколько эффективны действия авиации при умелом ее применении и четком взаимодействии с наземными войсками. Что ни говори, а победа, в конечном итоге, добывается на земле.

 

Что имеем, не храним

 

К сожалению, подобно герою известного анекдота, мы частенько наступаем на одни и те же грабли. Опыт Афганской войны к началу Первой Чеченской был начисто забыт всего за шесть лет. Это, в частности, касается и опыта взаимодействия с авиацией, накопленного за девять лет ошибок и потерь. В сущности, он был для нас уникален, поскольку нигде до этого Советская Армия не применяла армейскую авиацию столь массово и для решения таких задач.

Численность вертолетов различного назначения в Советских ВВС и в лучшие годы значительно уступала численности аналогичных машин Вооруженных сил США – потенциального противника СССР. Наше военное руководство при появлении первых винтокрылых машин не смогло по достоинству оценить их возможности на поле боя. Когда спохватились, было, как всегда, поздно. Попытка идти всегда своим путем, игнорируя мировой опыт, привела к тому, что вертолет на поле боя виделся советским маршалам, как прекрасное противотанковое средство и только. Поэтому вертолетные подразделения на маневрах отрабатывали, главным образом, противотанковые задачи.

С началом афганской компании сороковая армия, будучи самой оснащенной вертолетами в Вооруженных Силах СССР и численно превышая американский вооруженный контингент во Вьетнаме, все же уступала ему по количеству как вертолетов, так и стоящих на вооружении моделей. Да и имевшиеся в наличии не вполне соответствовали южному театру.

 

На чем летали в Афгане

 

Поскольку воевать собирались в Европе, боевые вертолеты Ми‑24 не были рассчитаны на действия в горах. В условиях разряженного воздуха на больших высотах и при высоких температурах эта машина становится неустойчивой. Более пригодными для условий Афгана оказались транспортно‑боевые вертолеты Ми‑8, да и то не все. Ми‑8т страдал теми же болезнями, что и «двадцатьчетверка». Поскольку Ми‑6 изначально был создан как чисто транспортная машина, единственным вертолетом, способным выполнять задачи в сложных условиях высоких гор и таких же температур оказался на то время Ми‑8мт. Других моделей вертолетов, если не считать «Камовские» палубные вертушки, в Союзе просто не было.

Особенности партизанской войны вынудили наше командование начать, подобно американцам, массово использовать вертолеты во взаимодействии с наземными войсками.

 

Порядок подчинения

 

Однако, сделав это, мы снова не обратили внимание на то, что подчинение армейской авиации у американцев завидно отличается от нашего. В армии США вертолеты стоят на вооружении подразделений армейской авиации, которые входят в состав армейских соединений и объединений, начиная с дивизии. Поэтому решение на их применение принимает комдив в соответствии со стоящими перед ним задачами.

Вертолетные подразделения у нас были и остаются составной частью ВВС, что значительно осложняет их взаимодействие с наземными войсками.

Поскольку предполагалось, что в общевойсковом бою приданная авиация будет действовать на указанных рубежах, то вопросы тесного взаимодействия не отрабатывались. Стоит ли удивляться, что на начальном этапе войны всевозможные межведомственные согласования очень осложняли взаимодействие «земли» и «воздуха». И если личные контакты командиров наземных частей с командирами авиационных полков и эскадрилий со временем налаживались и в последующем позволяли решать стоящие перед ними задачи, обходя инструкции, запрещающие многое из того, что было необходимо, то запреты на полеты, наложенные командующим ВВС в силу тех или иных обстоятельств, преодолеть было нелегко.

Сложность организации взаимодействия с авиацией вызывала недоверие к ней у командиров подразделений наземных войск. Чего греха таить, я и сам, на начальном этапе своей службы в Афганистане, относился к авиации с опаской, полагая, что больше шансов погибнуть от ошибочного огня своей авиации, чем от огня духов, окруживших группу. Летчики же, в свою очередь, не понимали тех, кто воевал на земле, считая порой их требования чрезмерными и неграмотными. Недоверие к авиации иногда усиливали ошибочные действия авианаводчиков, выделенных в распоряжение наземных подразделений для организации взаимодействия с воздухом. Действовать на земле часто отправляли провинившихся или списанных пилотов. Многие из них грамотно организовать взаимодействие не могли или не хотели.

 

Трудности взаимодействия

 

Спецназ эта проблема касалась в меньшей степени, поскольку и в бою и при эвакуации разведчики сами наводили «вертушки». Но в начале активного применения в Афганистане подразделений спецназа, вынужденных из‑за специфики их деятельности чаще пехоты общаться с авиаторами, проблем тоже возникало достаточно. Спецназовские группы ежедневно по несколько раз вылетали на облет своей зоны ответственности. Эти действия требовали слаженности, но зачастую летчики не понимали для чего нужно делать именно так, а не иначе. Это приводило к недоразумениям, а иногда и к трагическим случаям.

Так погиб мой друг и сослуживец Виктор Головко. Группа, находившаяся на борту пары Ми‑8, обнаружила движущийся автомобиль моджахедов. Восьмерки отработали по машине и, поскольку духи разбежались, не оказывая сопротивления, ведущий стал садиться, передав паре Ми‑24, их прикрывавшей, чтобы огонь прекратили. Однако, по непонятным причинам, когда группа досмотра приблизилась к машине, «полосатые» отработали точно по ней. Залп НУРСов накрыл группу. Погибло несколько человек, в том числе и Виктор, остальные были ранены и контужены. Летчики «двадцатьчетверок» недавно прибыли из Союза и, в отличие от экипажей, летавших на Ми‑8, тактики действий досмотровых групп не знали, а команду по радио то ли не услышали, то ли неправильно поняли. Эта трагическая случайность произошла в 1987 году, когда вопросы взаимодействия спецназа с авиацией были уже отработаны. Но всякое случается, тем более, что нестыковки в работе, а из‑за них взаимные упреки, возникали даже между летчиками, летавшими на Ми‑8 и Ми‑24.

Для ведения засадных действий группы также выбрасывали на «вертушках».

Довольно часто противоречия возникали из‑за того, что летчики отказывались лететь по маршруту, указанному командиром группы, мотивируя это тем, что он пролегает через опасные районы, либо их не устраивал высотный режим. Как‑то раз один из пилотов после нескольких минут спора о том, как мы полетим, сказал мне напрямик: «Послушай, старлей, если будешь спорить, вообще никуда не полечу. У меня инструкций, запрещающих летать в таких условиях, столько, что я могу весь год колеса от взлетки не отрывать и никто слова мне не скажет». Как я потом выяснил, это было действительно так.