Лекции.Орг


Поиск:




Как Сталин «расщепил» американский атом




Рассказ о событиях тех дней в нашей стране и в Америке собран мною из разных источников, а некоторые документы мне разрешило использовать ГРУ. Исследование атома и атомной энергии начиналось давно и параллельно в нескольких странах. В России еще в 1919 году Д. С. Рождественский организовал планомерное изучение атомной физики. С 1921 года центром исследований стал физико-технический институт во главе с академиком Абрамом Федоровичем Иоффе, который собрал вокруг себя много старых и молодых ученых. В 1933 году состоялась первая всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет возглавлял И. В. Курчатов. Всего до 1940 года состоялось пять таких конференций. Все исследования были направлены на мирное использование атомной энергии. Идея создания атомной бомбы возникла в годы второй мировой войны в Англии, Германии и США, и в этих же странах были начаты практические работы по созданию бомбы. Дальше всех, быстрее и с настоящим американским размахом успешно продвигались Соединенные Штаты, с которыми позднее объединила свои усилия и Англия. Заботы по созданию атомной бомбы в США были законспирированы под названием «Манхэттенский проект». Начальником проекта был назначен полковник инженерных войск Лесли Гровс. Он окончил военную академию Вест-Пойнт и строил военные городки, базы. Он построил и здание Пентагона, причем вдвое быстрее запланированного срока! Я бывал в этом здании и тем, кто представляет за названием Пентагон просто большой дом военного министерства, подскажу — это уникальное инженерное сооружение в форме пятиугольника (в переводе с греческого так и значит — пятиугольник). Этажей в нем немного, кажется, всего пять, и сам комплекс состоит тоже из пяти замкнутых пятиугольных зданий (одно в другом, как плоская матрешка), соединенных между собой переходами и коридорами. Что под землей, не знаю, а вот надземная эта махина такая запутанная, что американцы, склонные к юмору, рассказали мне такой анекдот. Однажды вошел в Пентагон сержант с донесением. Он так запутался в лабиринте комнат и коридоров, его так много посылали из отдела в отдел, что он вышел через неделю с противоположной стороны и был уже в звании полковника. И еще такая шутка. У женщины начались роды в одном из коридоров Пентагона. Ей говорят: «Мадам, зачем вы в таком положении сюда пришли?» Она ответила: «Когда вошла в Пентагон, я еще не была беременной». Вот эту махину построил Гровс в два раза раньше назначенного срока! Вспомните наши долгострои, наверное, ни одно подобное строительство наши инженеры не завершили с трех-, пятикратным опозданием от запланированного ввода в эксплуатацию. Хочу этим подчеркнуть энергичность и напористость Гровса. Сами американцы о нем говорили: недалекий, типичный служака, строевик, но напористый и педантичный, привык жить и действовать по уставу. Осенью 1942 года в беседе при назначении ему сказали: — Руководить учеными будет труднее, чем командовать солдатами. Но мы вам присвоим для авторитета звание генерала. Гровс тут же без ложной скромности заявил: — Целесообразнее сначала мне присвоить это звание, а потом уже представлять меня участникам проекта. Пусть они не считают, что вытащили меня в генералы. Я их начальник, а не они мои благодетели. Как ни странно, эти длинноволосые интеллигенты придают званиям большую важность. Среди «длинноволосых» подчиненных Гровса были такие первые величины современной физики, как Роберт Оппен-геймер, Нильс Бор, Эирико Ферми и другие. За короткий срок Гровс создал в долине реки Теннесси город Окридж с 80 тысячами рабочих и служащих. Другой, тоже засекреченный город — Хенфорд, в пустыне у реки Колумбия, с 60 тысячами жителей. Теоретические исследования по отдельным проблемам велись в университетах Гарварда, Принстона и Беркли. Весной 1943 года разрозненные исследовательские центры были объединены в отдаленном и удобном для соблюдения секретности Лос-Аламосе. Представляете, каких бешеных денег стоило строительство уникальных комплексов, на которых работали 150 тысяч человек, из них сотни специалистов высшей квалификации. Но правительство денег не жалело — в случае успеха атомная бомба сулила владение миром! Я не случайно так подробно пишу о Гровсе, о его достоинствах и могучей базе, которую он создал. Когда у Гровса все работало на полную мощность, у нас немцы были недалеко от Москвы, и нашелся человек, который, начиная почти с нуля, обошел Гровса во всех его организаторских талантах, да плюс к тому еще был и великим ученым, — это Курчатов. Но о нем поговорим позже. Американцы создали сложную и мощную систему секретности против утечки информации и проникновения иностранной разведки. Возглавлял эту систему контрразведки полковник Борис Пош, сын митрополита Православной Церкви в США. Гровс позднее писал: «Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась (дальше перечисляет основные позиции этой системы), и одна из них — сохранить в 396 тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов». Не уберег, при всей его энергичности и предусмотрительности, не уберег ни Гровс, ни утонченно-хитрый полковник Пош! Добрались-таки наши разведчики до святая святых! Первое сообщение в ГРУ поступило из Лондона осенью 1941 года: англичане ведут работы по созданию атомной бомбы, обладающей огромной разрушительной силой. Это не настораживало, а радовало: англичане союзники, если у них что-то получится — даже не открывая второй фронт, могут атомной бомбой шарахнуть по Германии! В декабре 1941 года в разведуправление Красной Армии из Лондона поступил еще один доклад по урановой тематике, в котором было сорок листов. Шло сражение под Москвой. В январе 1942 года поступил новый секретный доклад, содержащий сто пятнадцать страниц о ходе работ британских физиков. Разведу правление решило направить письмо руководителю спецотдела Академии наук СССР М. Евдокимову, который мог дать квалифицированную рекомендацию о том, как использовать информацию по урановой тематике. Такое письмо был отправлено 7 мая 1942 года. В нем, в частности, говорилось следующее: «В связи с сообщениями о работе за рубежом над проблемой использования для военных целей энергии ядерного деления урана прошу сообщить, насколько правдоподобными являются такие сообщения, и имеет ли в настоящее время эта проблема реальную основу для практической разработки вопросов использования внутриядерной энергии, выделяющейся мри цепной реакции урана. Одновременно прошу сообщить имеющиеся у Вас сведения о лаборатории Нильса Бора в Копенгагене». Через месяц, а точнее, 10 июня 1942 года начальник ГРУ получил письмо от В.Г. Хлопина. Вот что сообщил академик: "В ответ на Ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаем, что Академия наук не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по проблеме использования внутренней энергии, освобождающейся при делении урана. Мало того, за последний год в научной литературе, поскольку она нам доступна, почти совершенно не публикуются работы, связанные с решением этой проблемы. Это обстоятельство единственно, как мне кажется, дает основание думать, что соответствующим работам придается значение и они проводятся в секретном порядке. Что касается институтов АН СССР, то проводившиеся в них работы по этому вопросу временно свернуты как «по условиям эвакуации этих институтов из Ленинграда…» Советскому военному атташе в Великобритании и руководителю лондонской резидентуры генерал-майору танковых войск И. А. Склярову было дано указание «обратить внимание на получение информации по урановой теме». А все материалы, полученные из Лондона в 1941-м и в начале 1942 года, были направлены уполномоченному Государственного Комитета обороны по науке С. В. Кафтанову. В конце октября 1942 года в Москву был вызван Игорь Курчатов. Он прибыл из Казани, куда был эвакуирован Ленинградский физико-технический институт, бывший одним из центров научных исследований механизма деления тяжелых ядер урана. Его пригласил С. Кафтанов, который вручил профессору солидный пакет секретных материалов о ходе ведущихся и Великобритании работ по урановой проблеме. Эти документы поступили из Разведуправления Красной Армии. Кафтанов попросил Курчатова оценить данные, добытые военными разведчиками... В столице Курчатову был предоставлен номер в гостинице «Москва», в котором он и работал с документами военной разведки. Они находились в трех папках. В первой было 138 листов материалов, полученных из Разведуправления (7 августа 1942 года, во второй — 139листов, присланных военной разведкой 24 и 25 августа, в третьей лежали 11 листов, поступивших из Разведуправления 2 сентября. Больше недели профессор Курчатов тщательно и увлеченно изучал материалы, раскрывающие работу британских ученых по цепной реакции в уране, профессор решил срочно подготовить докладную записку председателю Совета народных комиссаров СССР Молотову. 27 ноября 1942 года он завершил работу над этим документом. Сделав подробную оценку содержания документов, добытых военной разведкой, Курчатов завершил свой анализ смелым по тем временам заключением. В него вошло 6 пунктов. Вот некоторые из них:

«1. В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальных работ. 2. В СССР проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и в Америке — более интенсивно, чем в довоенное время... 3. Ввиду того, однако, что получение определенных сведений об этом выводе сязано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введенияв войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, об этом выводе связано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к ее решению наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза. Помимо тех ученых, которые сейчас уже занимаются ураном, представлялось бы желательным участие в работе профессора Алиханова А.И. и его группы, профессоров Харитона Ю.Б. и Зельдовича Я.Б., профессора Кикоина И.К., профессора Александрова А.П. и его группы, профессора Шальникова А.И. 6. Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей предствляется необходимым учредить при ГКО Союза ССР под Вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академик Иоффе А.Ф., академик Капица П.Л. и академик Семенов Н.Н.»

Прочитав еще раз докладную записку, профессор Курчатов подписал ее и поставил дату — 27.11.42. Эта докладная является первым документом И.В. Курчатова, относящимся к началу работ по созданию отечественного атомного оружия. Подготовить такой документ Курчатову позволили материалы, добытые в Великобритании сотрудниками военной разведки… Молотов, прочитав докладную Курчатова, сделал на ней пометку: «Т(ов). Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова. В. Молотов. 28.XI.» Предложения профессора Курчатова проозвучали неожиданно и, несмотя на тяжелое положение на фронтах, обратили внимание на «урановую проблему». Сталин приказал незамедлительно собрать ученых-атомщиков. Оказалось, что многие из них воюют в действующей армии: К.А. Петржак — разведчик, Г.Н. Флеров — технарь, обслуживающий самолеты, И.В. Курчатов и А.П. Александров на флоте — ищут пути спасения кораблей от магнитных мин. На совещание Сталину прибыли старики, освобожденные от службы в армии по возрасту, да некоторые по брони. Среди них были академики А.Ф. Иоффе и В.И. Вернадский. Первый, главный вопрос, который задал Сталин, был: — Могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу? Ученые не знали, на какой стадии находятся эти работы за рубежом, но не отрицали, что они ведутся. Сталин возмутился: — Вот младший техник-лейтенант Флеров пишет с фронта, что надо незамедлительно заниматься созданием атомной бомбы, а вы, ученые-специалисты, молчите! (Геннадий Николаевич Флеров до начала войны работал вместе с Курчатовым. — В. К.). — Сколько надо времени и сколько будет стоить создание бомбы? — наседал на ученых Сталин. Академик Иоффе, понимая, что Сталина раздражать — дело опасное, но и обманывать не менее рискованно, ответил: — Стоить это будет почти столько же, сколько стоит вся война, а отстали мы в исследованиях на несколько лет. Но Сталин понимал — вопрос не только о бомбе, а о победе или поражении в войне, о судьбе государства. Все, за что брался лично Сталин, обретало соответствующий размах и получало необходимое обеспечение. Берии он приказал: — Возьмешь под личный контроль и под личную ответственность всю эту проблему. Молотов в апреле 1942 года пригласил М. Г. Первухина, который тогда был наркомом химической промышленности и заместителем председателя Совнаркома, проинформировал его о встрече Сталина с учеными, о принятом решении по развертыванию работ и подчеркнул: — Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил меня передать тебе. Ты инженер-электрик и разберешься в этом скорее. Молотов отдал Первухину объемистую папку, в которой были собраны документы и справки по атомным делам. Так начинался наш атомный («Манхэттенский») проект весной 1942 года, за три года до того, когда Трумэн и Черчилль пугали Сталина в Потсдаме сообщением об атомной бомбе и решили, что он ничего не понял. Разведчики наши за эти годы сработали прекрасно. Они регулярно добывали и присылали в Москву многие результаты (формулы) исследований американских ученых. В Кремле была специальная секретная комната, где Курчатов — и только он один — знакомился с материалами, добытыми нашими агентами. Кто же раскрыл тайны Бирмингемского университета, кто поддерживал контакты с британскими и американскими физиками, которые передавали военной разведке информацию по атомной проблеме? Имя Клауса Фукса — талантливого ученого, который работал в США под руководством видного физика и руководителя научных исследований проекта «Манхэттен» Оппенгеймера, теперь хорошо известно. Он также известен как один из самых ценных агентов нашей разведки. Но сегодня практически никто не знает, кто и как привлек Клауса Фукса к сотрудничеству с советской разведкой. Путь его в ядерную физику был сложен, но он обладал выдающимися способностями, и это позволило ему выйти в десятку ведущих физиков мира. Начал он свою научную карьеру в 1930 году, когда еще учился в Лейпцигском университете. Он был неординарным студентом. В это же время Фукс стал членом социалистической, а позже коммунистической партии Германии. Когда Гитлер запретил левые партии и начались аресты, Фукс состоял на особом учете в гестапо, и судьба его была предрешена. Поэтому в сентябре 1933 года он сел на паром, который еше совершал рейсы между Францией и Англией, и прибыл в Лондон, где уже обосновался его отец. В то тревожное время он познакомился с Юргеном Кучински, бывшим профессором кафедры экономики Берлинского университета. Этот человек был заметной фигурой в общине немецких эмигрантов. Узнав, где работает Фукс, он рекомендовал ему поделиться своими сведениями с представителем Советского Союза. Фукс согласился. Юрген был агентом Разведуправления Красной Армии. Он познакомил Фукса с секретарем военного атташе полковником Семеном Кремером. Этот разведчик был самым опытным работником лондонской резидентуры. Так началась «карьера» Клауса Фукса в советской разведке. Связь с ним поддерживал полковник Семен Давыдович Кремер. Он провел с Фуксом четыре встречи и получил от него в общей сложности около двухсот страниц документов. В октября 1942 года профессор Курчатов в гостинице «Москва» изучал эти материалы Фукса. Среди них были и документы, полученные военной разведкой еще от одного британского ученого. Но о нем — несколько позже. В июле 1942 года Кремер убыл из Лондона. На этот раз на встречу с физиком вышел не сотрудник аппарата военного атташе Склярова, а глубоко законспирированный разведчик Красной Армии. Это была стройная и элегантная английская леди. В Разведуправлении Красной Армии она числилась под псевдонимом «Соня». На самом же деле ее звали Урсула Кучински. «Соню» в 1932 году привлек к работе на военную разведку Рихард Зорге. Это произошло в Китае. Зорге познакомила с Кучински американская писательница и журналистка, работавшая в Шанхае, Агнесс Смедли. «Соня» активно выполняла различные задания военной разведки в Китае, Польше и Швейцарии. В феврале 1941 года она прибыла в Лондон. Урсула Кучински была очень опытной разведчицей. О своей секретной работе она частично рассказала в книге «Соня рапортует», которая вышла в Берлине в 1977 году. Но в ее воспоминаниях нет ни слова о том, что она встречалась с Клаусом Фуксом с октября 1942 по октябрь 1943 года....В одно из воскресений октября 1942 года она выехала в Бирмингем, нашла Фукса и восстановила с ним прерванную связь. На первой же встрече ученый передал «Соне» 85 листов документов о работе по проекту «Тьюб Эллоуз». Через месяц эти документы оказались в Москве. Но о встрече «Сони» с Фуксом Центр узнал значительно раньше. Дело в том, что «Соня» имела собственную рацию для связи с Центром. С октября 1942 года работа с Фуксом стала на целый год ее главным заданием. «Соня» могла бы выполнить все указания Центра, но на очередной встрече с ней Фукс сообщил, что его и некоторых других специалистов к концу года должны направить в США для совместной работы с американцами. Как станет известно позднее, Фукс не только переехал, но его из Разведывательного управления передали в 1-е Управление НКГБ (внешняя разведка). Почему это произошло, скажу ниже. А сейчас познакомлю читателей с другим разведчиком, как было обещано. Начну с цитаты из документа Главного разведывательного управления российской армии {1999 года): «В древнем Китае лучших шпионов ценили очень высоко и называли их бриллиантами в короне императора. Одним их таких, кому очень везло, был наш военный разведчик „Джен“. Он и сегодня считается одним из лучших оперативных работников военной разведки, которому удалось привлечь к сотрудничеству 20 ценных источников военно-технической информации. Некоторые из них сотрудничали с Главным разведывательным управлением по тридцать и более лет. Главным достоинством работы „Джона“ было то, что ни один из добровольных помощников не попал в поле зрения контрразведок европейских государств. Экономический эффект разведывательной работы „Джена“ составил, как считают специалисты, сотни миллионов американских долларов. Так что „Джена“ можно по праву назвать „бриллиантом генералиссимуса И. Сталина“. Под псевдонимом „Джен“ в Разведуправлении Красной Армии числился Ян Петрович Черняк. Он родился 6 апреля 1909 года на Буковине, принадлежавшей тогда Румынии, учился в Парижском высшем техническом училище, Берлинском политехническом колледже, был членом компартии Германии. С 1930 года стал сотрудничать с разведкой Красной Армии. Ян побывал в большинстве европейских стран, научился проводить разведывательные операции в самых сложных условиях, никогда не нарушал конспирации, добывал ценные сведения о создании в германских и других научных центрах новейших артиллерийских систем, авиационных бомб, радиоэлектронных и радиолокационных приборов, химического и бактериологического оружия и бронетанковой техники. Только в 1944 году Центр получил от „Джона“ 12 500 листов технической документации и 60 образцов различной военной аппаратуры. В первой половине 1942 года „Джен“, который работал в одной из европейских стран, охваченных пламенем второй мировой войны, получил из Центра указание срочно выехать в Великобританию и привлечь к работе на военную разведку ученого-физика, сотрудника секретной лаборатории Кавендиш в Кембриджском университете. Из материалов К. Фукса в Разведуправлснии стало известно, что в этой лаборатории группа ученых под руководством профессора X. Холбана проводит исследования, связанные с расщеплением урана и созданием атомной бомбы. „Джен“ имел прекрасное техническое образование и был опытным вербовщиком. Центру от агента „Сессиль“ стало известно, что физик придерживается „левых“ взглядов. И „Джен“ выехал в Лондон. Находясь в Англии, разведчик установил контакт с физиком, которого звали Аллан Нанн Мэй. Об этом человеке в нашей стране практически ничего не известно. Поэтому хочется сказать о нем несколько слов. Мэй родился в мае 1911 года в среднебуржуазной семье в Бирмингеме, окончил „Школу короля Эдуарда“ и Кембриджский университет. Аллан Мэй был талантливым физиком. С 1933 по 1936 гг. он был на научно-исследовательской работе в лаборатории Кавендиш в Кембридже. В 1936 году стал доктором физики. С 1936 по 1942 год он — профессор физики в Королевском колледже в Лондоне, который с началом второй мировой войны был эвакуирован в Бристоль. В апреле 1942 года профессор X. Холбан пригласил А. Мэя в свою лабораторию в Кавендиш для работы в группе ученых, занятых научными исследованиями урановой проблемы. „Джен“ быстро нашел общий язык с Алланом Мэем, убедил его в необходимости оказания помощи советским физикам в разработке атомной проблемы. Мэй был согласен с тем, что советские ученые должны опередить немецких физиков, которые тоже активно пытаются создать атомное оружие. „Джен“ встречался с Алланом Мэем несколько раз. Разведчик получил от британского физика документальную информацию обо всех направлениях научно-исследовательских работ по урановой проблеме в Кембридже. Позже Мэй передал *Дже-ну» данные по установкам для разделения изотопов урана, описание процесса получения плутония, чертежи «уранового котла» и описание принципов его работы. Всего Ян Черняк получил от Мэя около 130 листов документов, часть из которых попала в руки И. Курчатова в октябре 1942 года. Сотрудничество «Джена» с Алланом Мэем было непродолжительным. В январе 1943 года Мэй вместе с группой профессора Холбана, состоявшей из двенадцати человек, был переведен в Монреальскую лабораторию Национального научно-исследовательского Совета Канады. «Джен», прощаясь с «Алеком» (таким был псевдоним ученого в Разведупраштении Красной Армии), попросил его после возвращения из командировки написать подробный отчет о работе, обусловил с ним возможности восстановления контакта на территории Канады. На всякий случай. Дело в том, что в это время между СССР и Канадой еще не было дипломатических отношений, и Ян Черняк не знал, есть ли у военной разведки своя агентурная сеть в той стране. Ее не было. Но условия связи, которые были разработаны Черняком, пригодились военной разведке через два года, когда в Оттаве были созданы советское посольство и представительство военного атташе. Дороги Яна Черняка и Аллана Мэя больше никогда не пересекались. А если бы пересеклись, то Яна могла бы постигнуть горькая участь... А. Мэй прибыл в Монреаль в январе 1943 года. В августе этого же года в Канаду прибыл старший лейтенант Павел Ангелов, сотрудник аппарата военного атташе полковника Н. Заботима, который был руководителем созданной в Канаде резидентуры военной разведки. Он установил связь с Мэем, получил от него доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы. Мэй вручил Ангелову доклад американского ученого Э. Ферми об устройстве и принципах действия уранового котла, его схему, а также образец урана-235, всего 162 миллиграмма на платиновой фольге в виде окиси. Образец урана доставил из Канады в Москву подполковник Петр Мотинов, заместитель «Гранта». В июне 1945 года «Алек» (оперативный псевдоним А. Мэя) подготовил и передал «Бакстеру» (Ангелову) свой доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы. В нем, в частности, говорилось о том, что «англичане намерены самостоятельно приступить к работам по созданию своего собственного атомного проекта. Эти планы держатся в строжайшей тайне от правительства США». Мэй сообщил о секретном решении правительства Великобритании возвратиться к идее создания собственного атомного оружия. В Лондоне к середине 1945 года наконец-то поняли, что американцы прибрали к рукам все атомные секреты и ни с кем делиться этой информацией не собираются... Этот доклад А. Мэя, описания принципов действия атомной бомбы, установок для получения обогащенного урана, а также образец урана-235 были 11 июля 1945 года направлены, как свидетельствуют отчеты ГРУ, «лично маршалу Советского Союза тов. Берия». Почему ГРУ передает материалы «маршалу Берия?» И не только информацию, но, как сказано ранее, передавало и своих лучших работников и агентов. Это делалось по личному указанию Сталина. Он приказал всю работу разведки по «Проекту № 1» сосредоточить в руках Берии. 10 сентября 1945 года из канадской резидентуры военной разведки бежал шифровальщик лейтенант Гузенко. Он утащил с собой секретные материалы, которые передал канадской контрразведке. Естественно, все данные перебежчика попали и в американское Федеральное бюро расследований. Из этих документов американцам стало ясно, что их секретные работы по созданию атомной бомбы известны советскому руководству. Но кто такой «Алек» они не знали, и директор ФБР Э. Гувер приказал во что бы то ни стало установить настоящее имя этого «Алека». К сожалению, в тексте одной из радиограмм, переданной предателем американской контрразведке, говорилось о том, что «Алек» должен выехать в Великобританию. Это уже была значительная зацепка. В Лондон возвращались британские ученые. Постепенно усилия контрразведок США, Великобритании и Канады позволили им предположить, что «Алек» — это доктор физики Аллан Нанн. Канадская резидентура полковника Н. Заботина была разгромлена. Это вызывало гнев Сталина. Нависла угроза не только над жизнью разведчиков — мог прекратиться поток информации об атомной бомбе и замедлить работу наших ученых. А медлить нельзя! Гонка в создании бомбы — это вопрос жизни или смерти страны! Вот и приказал Сталин навести порядок в этом архиважном деле и сосредоточить все в руках Берии. Центр принимал срочные меры по локализации грандиозного провала. Учитывая то, что А. Мэй после возвращения в Лондон должен был встретиться с «Дженом», начальник ГРУ дал срочное указание Яну Черняку — в Лондон не выезжать... Директор ФБР Э. Гувер об этом не знал. Он очень хотел захватить русского атомного шпиона. Поэтому американская и английская контрразведки установили в Лондоне за А. Мэем круглосуточное наружное наблюдение. Они планировали арестовать ученого в момент передачи секретных документов и захватить советского разведчика. Но на встречу с Мэем к Британскому музею никто не вышел. Прямых доказательств участия А. Мэя в передаче кому бы то ни было секретной информации у контрразведки не было. Но его приглашали на допросы. Однажды на очередной «беседе» следователь задал ученому коварный вопрос: — А сколько вы получили от русских? Не придавая значения содержанию вопроса, ученый ответил: — Я денег не брал. Это выражение было на суде оценено как признание, и Мэй был осужден на десять лет тюремного заключения за «передачу информации неизвестному лицу». Неизвестных лиц, теперь это можно сказать, было двое — Ян Черняк и Павел Ангелов. * * * В ГРУ было принято решение подключить к добыванию сведений по урановой бомбе глубоко законспирированных в этих странах разведчике в-нелегалов. В США одним из таких был «Ахилл». Под этим псевдонимом в Северной Америке длительное время работал Артур Александрович Адаме. Человек удивительной судьбы, он получил образование в Канаде, где окончил механический факультет Торонтского университета, работал на автомобильных заводах Форда, служил в американской армии. В 1920 году возвратился в Россию. Был директором московского автомобильного завода АМО, работал на ответственных постах в Главном управлении авиационной промышленности. С 1935 года сотрудник Разведуправлепия Красной Армии, руководитель нелегальной резиденту-ры в США. В феврале 1944 года он привлек к сотрудничеству американского ученого, который в ГРУ числился под псевдонимом «Кемп». Среди документов, присланных «Ахиллом» в Центр, в частности, были: — описание и чертежи конструкции экструзивного завода — 36 фотолистов; — доклад о восстановлении сырого продукта «49». Материалы Клинтонской лаборатории — 34 фотолиста; — доклад на конференции в Вилмингтоне о ходе работ в США по производству урана — 19 фотолистов; — отчет об использовании экспериментальной продукции расходящейся структуры цепи Э. Ферми — 34 фотолиста. На следующей встрече с «Кемпом» Адаме подучил для перефотографирования еще 2500 страниц закрытых материалов по атомному проекту и новые образцы. Обычная фотокассета имеет 36 кадров, Ахилл на конспиративной квартире для фотографирования документов использовал 69 фотокассет! Кроме «Ахилла», военная разведка имела в США и других разведчиков-нелегалов. Кдобыванию сведений по «Проблеме № 12» была подключена мощная сеть разведчиков и агентов в США, которые подчинялись Комитету госбезопасности. Они тоже проникли в «Манхэттенский проект». Но детали их работы — за пределами моей осведомленности. Какое значение для науки имели сведения, добытые разведкой? Приведу один документ. В марте 1943 пришли новые сведения от разведчиков. Курчатов изучил их и написал письмо:

"Заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров Союза СССР т. Первухину М. Г. Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения... (Далее Курчатов в трех разделах излагает научную оценку полученных сведений. — В. К.)....IV. Полученные материалы заставляют нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить при этом три новых для советской физики направления в работе... Необходимо также отметить, что вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые еще с ходом работ по этой проблеме за границей....Данное письмо будет передано Вам Вашим помощником т. Васиным А. И., у которого находятся подлежащие уничтожению черновые записи. Зав. лабораторией профессор И. Курчатов. г. Москва 07.03.43 г. экз. единств."

Сведения от разведки шли регулярно, и именно по тем вопросам, которые ставил Курчатов. Соратники Курчатова поражались его плодовитости и прозорливости, он иногда без экспериментальной проверки запускал теоретические разработки в производственный процесс. И вес получалось! Например, той самой весной 1945 года, когда шла Потсдамская конференция, Курчатов со своими коллегами уже разрабатывал конструкцию промышленного реактора. 25 декабря 1946 года впервые в СССР и Европе была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. За короткое время группа ученых под руководством Курчатова (да и постоянное внимание Сталина было очень весомым стимулом) проделала титаническую (не нахожу другого слова) работу. 6 ноября 1947 года было официально объявлено, что секрета атомной бомбы для СССР больше не существует. Вот это была пилюля так пилюля для Пентагона! Даже не пилюля, а отрезвляющий душ. Советские ученые практически осуществляли огромные работы в научно-технических вопросах, в вопросах использования атомной энергии. Ну а то, что наши разведчики добыли, так об этом не полагалось говорить по соображениям секретности. Но сколько бы ни была потенциально полезной разведывательная информация с ее важными идеями, необычайными расчетами и ориентирами, в каком научном направлении следует идти, сама по себе она была мертва. Мертва до тех пор, пока не находились требуемые самим Курчатовым доказательства, подтверждающие, что разведывательный «улов» не есть ошибка или дезинформация. Курчатов сам проводил важнейшие эксперименты (или участвовал в их постановке). Будучи человеком добрым, обаятельным и в то же время необыкновенно ответственным, твердым и требовательным, он весь риск в исследованиях и практических разработках брал на себя, при неудачах никогда никого не ставил под удар. Сам строил уран-графитовый котел, разрабатывал методы разделения изотопов урана, экспериментировал в циклотроне. Великолепный труд ученых Сталин щедро отмечал на каждом этапе, чем стимулировал их усилия на следующую победу. За короткий сравнительно срок стали трижды Героями Социалистического Труда Игорь Васильевич Курчатов, Андрей Дмитриевич Сахаров, лауреат четырех Государственных премий, одной Ленинской премии Анатолий Петрович Александров, лауреат трех Государственных премий, одной Ленинской премии Юлий Борисович Харитонов, лауреат четырех Государственных премий, одной Ленинской премии Яков Борисович Зельдович. Дважды Герой Соцтруда (3 Госпремии, 1 Ленинская) — Александр Павлович Виноградов; Герой Соцтруда (5 Госпремий, 1 Ленинская и многие другие) — Исаак Константинович Кикоин; Герой Соцтруда (3 Госпремии, 1 Ленинская) Георгий Николаевич Флеров; Герой Соцтруда, дважды лауреат Госпремии — Василий Семенович Емельянов; Герой Соцтруда, трижды лауреат Госпремии — Абрам Исаакович Алиханов. Все награды и звания вполне заслуженные, если напомнить, от какой беды спасли нас работы этих ученых: американский план атомного удара по СССР «Дропшот» предусматривал сбросить 300 атомных бомб на 70 советских городов. И достижения, и награды атомщикам — все это прекрасно. Однако мне как-то не по себе, когда я не обнаруживаю сияния Золотых Звезд на груди разведчиков. Курчатов в своем кругу сказал: разведка обеспечила пятьдесят процентов успеха в создании атомной бомбы. Вот хотя бы супруги Моррис и Леонтина Коэн — одними из первых много лет «расщепляли» тайны американского атома в Лос-Аламосской лаборатории. В 1961 году их арестовали в Англии и «наградили» каждого двадцатью годами тюрьмы. В 1969 году их обменяли на арестованных иностранных разведчиков. В настоящее время Коэны живут в Москве. Ученый физик Клаус Фукс сам предложил услуги советской разведке. На идейной основе, без оплаты передал многие секреты, связанные с созданием атомной бомбы. В 1949 году английский суд «наградил» его четырнадцатью годами тюрьмы. По линии КГБ профессиональный разведчик Леонид Квасников, резидент в Нью-Йорке (1943—1945) руководил работой по проникновению в тайны «Манхэттенского проекта». И такие же отважные и результативные разведчики на этом направлении — Анатолий Яцков, В. Барковский, А. Феклистов. Только в 1996 году они были наконец удостоены звания Героя Российской федерации. А разведчику ГРУ, «бриллианту Сталина» Яну Черняку это высокое знание было присвоено в 1994 году. «Золотую Звезду» ему вручали уже на больничной койке, незадолго до его смерти. Я навестил его в те дни в больнице, очень жалко было, что уходит из жизни этот человек и уносит с собой головокружительные, потрясающие подвиги, о которых люди так и не узнают. Он не писал мемуары. Один из руководящих работников ГРУ сказал: «То, что совершал Черняк, намного сложнее и опаснее того, что рассказано в фильме о Штирлице». Как уже было сказано, я не располагаю материалами о работе над атомной проблемой по линии разведки КГБ. В 1997 году издательство «Олимп» (Москва) выпустило двухтомник В. Чикова «Нелегалы». В предисловии автор говорит, что он строго следует фактам и документам впервые рассекреченного досье КГБ СССР № 13 676, в котором собраны материалы о работе разведчиков и ученых по созданию советской атомной бомбы. Владимир Чиков — профессионал-контрразведчик и журналист (окончил факультет журналистики Уральского университета). Он много и плодотворно поработал при создании двухтомника, жаль только, что и его не миновал вирус недоброжелательности по отношению к Сталину (мода! Снижают ценность труда подобные фразы: «в коварстве и вероломстве вождю всех народов не было равного»). Но в книгах немало подлинных документов, некоторые и я (для полноты картины) приведу в своем повествовании. Особенно те, которые имеют отношение к моей теме — о Сталине, — опуская подробности и технику разведчиков КГБ при добывании сведений по «Проекту № 1». 6 августа 1945 года США сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму (убито 100 000 человек, более 37 000 тяжело ранено, 235 000 получили травмы). 9 августа США сбросили вторую атомную бомбу — на Нагасаки. Сталин понял: теперь США будет использовать свой приоритет для достижения политических и экономических целей, атомная дубина в их руках с каждым днем будет опаснее и может привести к войне с предсказуемой победой. Надо было во что бы то ни стало н кратчайшие сроки лишить американцев монополии на атомное оружие. 18 августа Сталин созвал на экстренное совещание тех, кому он решил поручить это ответственное дело. После всестороннего обсуждения было принято Постановление Государственного Комитета обороны СССР за № 9887 сс/оп «О специальном комитете при ГОКО». Вот несколько пунктов из этого документа:

"...Возложить на Специальный комитет при ГОКО: — руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана; — развитие научно-исследовательских работ в этой области; — широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. странах); — организацию промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии; — строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы....Поручить тов. Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, производимой органами разведки (НКГБ, РУКА и др.). Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин".

Под руководством Б. Л. Ванникова начала создаваться новая отрасль промышленности — атомная, в которую из других наркоматов, в соответствии с постановлением ГКО, были переданы и перепрофилированы некоторые НИИ, КБ, строительные организации и промышленные предприятия. Создан Ученый совет, в который вошли, по рекомендации Сталина: Алиханов, Ванников, Иоффе, Завенигин, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитоп, Махиев. — Совет должен быть настоящий, научный, полезный — не заниматься говорильней, — определил Сталин, Сталин постоянно следил и помогал работе ученых, он оказался дальновидным и насчет «говорильни», и однажды устранил серьезный конфликт, наметившийся между администраторами и учеными. По этому поводу Сталину написал письмо академик Капица: «Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. У тов. Берии основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо... У него один недостаток — чрезмерная самоуверенность, и причина се, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: „Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах“, на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю. Вообще наши диалоги не особенно любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах [...]....У меня с Берией совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру....Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ВЕДУЩАЯ, а не подсобная сила... Они (руководящие товарищи) воображают, что, познав, что дважды два четыре, они постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения. Это и есть первопричина того неуважения к науке, которое надо искоренить и которое мешает работать [...] Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно...» Сталин ответил академику. Он вызвал Берию и показал ему письмо Капицы. Можно легко представить, как оно взбесило «маршала КГБ» при его неограниченной власти. Но Сталин сказал: — Учти и помирись. Берия поехал к Капице в институт, подарил ему уникальное охотничье ружье. Настырный академик в беседе еще раз выложил Берии все, что о нем думает. Он согласился продолжать работу в Спецкомитете только при условии, если ученые будут основной силой, а все остальные — подсобной, помогающей им. Берия на все был согласен. Но он не был бы самим собой, если бы не затаил злобу на Капицу. Постепенно, день за днем, он «дул и дул в уши» Сталину, что этот академик ненадежный человек, он настроен антисоветски, может стать предателем. В конце концов Берия своего добился. Сталин сказал: — Я его выведу из Комитета, но ты, Лаврентий, его не трогай. Никаких арестов и обысков. Капицу из Комитета вывели, и он спокойно дожил свой век. Пережил Берию — умер в 1984 году, стал дважды Героем Социалистического труда (1945, 1974 гг.)... 29 августа 1949 года в 6 часов утра на Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская атомная бомба. О подготовке во всех деталях докладывалось Сталину по ВЧ. И когда все было, как говорится, на взводе, ом благословил. Атомная монополия США была ликвидирована. Создание атомных бомб и ракет, способных доставить их через океан, поставлено на массовое производство. Сталин и на этот раз своего достиг — он спас не только свою страну, но и все человечество от американской атомной дубины.

Разгром Японии [В этой главе использованы воспоминания маршала Василевского и приводятся выдержки из книги С. Куличкина «Генштаб полагает...»] Впервые о войне с Японией Сталин заговорил еще при подготовке завершающих операций против Германии. Перед взятием Кенигсберга Сталин сказал Василевскому: — В Ялте мы договорились о войне на Дальнем Востоке против японцев. Уже сейчас надо готовить к переброске туда несколько лучших армий. Их мы возьмем в том числе и из Восточной Пруссии. Я хочу, чтобы именно вы наметили эти армии. Ставка предполагает поручить вам руководство боевыми действиями против японцев... Такого Александр Михайлович не ожидал, и недоумение, конечно, отразилось на его лице. Сталин заметил это. — Вы что же, недовольны? — спросил он настороженно. — Или считаете себя недостойным этой миссии? — Скорее второе. По должности начальника Генштаба я, конечно, изучал Дальневосточный театр военных действий, занимался им, но никогда не служил на Дальнем Востоке, не знаком с особенностями этого района, не воевал против японцев. По-моему, у нас достаточно военачальников, долгое время не только служивших там, но и участвовавших в боях. Скажем. Георгий Константинович Жуков, Рокоссовский, Малиновский, Попов... — Хватит, 'товарищ Василевский. Мы об этом знаем. Но Ставка считает, что операцией такого масштаба в ранге Главнокомандующего могут выступить либо Жуков, либо вы. У Жукова, вероятно, будет много дел в Германии, да и на Халхин-Голе он тоже воевал, не зная Дальнего Востока. Сейчас у вас гораздо больше опыта. Вы уже брали мощные укрепления, как Севастополь, будете брать Кенигсберг. А японцы создали в Маньчжурии мощные укрепления. Или вы предпочитаете заниматься только Генштабом? — Никак нет, товарищ Сталин. А относительно Генштаба, я уже сейчас просил бы освободить меня от этой должности. Последние два года я большую часть времени проводил на фронте и Генштабом фактически руководил генерал Антонов. Его и предлагаю утвердить в этой должности, оставив за мной должность заместителя наркома обороны. — А разве вас не обидит такое решение? — спросил Сталин и повернулся к стоящему рядом покрасневшему Алексею Иннокентьевичу. — Что вы думаете по этому поводу, товарищ Антонов? — Я не согласен с предложением Александра Михайловича. Его роль как начальника Генштаба очевидна. — Ну ладно, все это шапошниковская школа. Деликатничаете друг перед другом. Мы подумаем над вашим предложением, товарищ Василевский. Нельзя же просто так понизить вас в должности. А пока занимайтесь Восточной Пруссией. Когда вы сможете выехать на фронт? — Если разрешите, завтра утром. Сталин не хотел уподобляться Гитлеру и начинать войну с Японией внезапным нападением, он приказал Молотову — как министру иностранных дел — готовить ситуацию дипломатически. 5 апреля Молотов пригласил к себе японского посла Сато и от имени Советского правительства сделал заявление о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. Судя по всему, эта новость не стала для японца большой неожиданностью, но все же поразила его. Он побледнел, потом покраснел и, вытирая пот со лба, тихо сказал: — Смею ли я узнать у господина министра мотивы денонсации? Япония как никогда готова приложить все силы для поддержания нейтралитета. — В заявлении все сказано, — сухо ответил Молотов. В заявлении указывалось, что пакт подписывался "до нападения Германии на СССР и до возникновения войны между Японией, с одной стороны, и Англией и Соединенными Штатами Америки — с другой. С того времени обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза. При таком положении пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продление этого пакта стало невозможным..." Японец лукавил, когда чуть ли не клялся в примерном соблюдении японцами нейтралитета. Все тяжелейшие годы войны у наших дальневосточных границ Япония держала почти миллионную лучшую Квантунскую армию, и только срыв планов вермахта под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге так и не позволил им выбрать подходящий момент для броска на советское Приморье и Забайкалье. * * * В Москве готовились к Параду Победы — шли тренировки сводных фронтовых полков, шили новую парадную форму, — а Василевский был поглощен думами о боевых действиях на Дальнем Востоке, Генеральный штаб занимался сложными расчетами. В первую очередь, железнодорожными перевозками. Трудностей здесь хватало с лихвой, а вот железнодорожных путей, станций выгрузки было мало. А ведь перемещение почти миллиона солдат, тысяч единиц техники надо было проводить скрытно. Для чего необходима такая секретность? Японцы, конечно, знали о скором начале боевых действий. Но «скоро» слишком растяжимое понятие. Скажем, в августе на Востоке начинается сезон дождей. Значит, в сентябре? А если вопреки логике? Если успеть до сезона дождей или ударить в его разгар? Такого японцы представить не могли. Еще с 1904 года они привыкли к размеренным боевым действиям, и в эту войну готовились к длительной оборонительной операции. Они привыкли к тому, что противник должен выбрать благоприятные погодные условия, предварительно долго и упорно проводить огневую подготовку, налеты авиации и уж потом... Главком Василевский очень надеялся на такой консерватизм и готовил неожиданный, быстрый комбинированный удар. Вот почему он торопился. Вот почему приказал часть войск, артиллерии, все что было на колесах, выгружать не на единственной станции в районе города Чойбалсан, а на всех станциях между Читой и Карымской, и оттуда своим ходом совершать марши по 500, 700, 800 километров в районы развертывания. Вот почему так внимательно следил за соблюдением мер предосторожности. Он лично приказал ограничить количество лиц, допущенных к перевозке и разгрузке войск; строго контролировать все переговоры по линиям связи; разгрузку войск производить только в присутствии представителей Генштаба. Сталин не беспокоил его почти весь май. Конечно, он регулярно выслушивал доклады о ходе подготовки операции, но практически подключился, когда начали обсуждать кандидатуры руководящего состава. Разговор этот состоялся незадолго до торжественного приема в Кремле в честь Победы. — Итак, товарищ Василевский, по докладам генерала Антонова, вы окончательно определились с группировками войск и командованием будущих фронтов? — спросил Верховный, внимательно вглядываясь в карту. — Так точно, товарищ Сталин. Все войска на Дальнем Востоке сводятся в три фронта: Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные. Самый мощный — Забайкальский под командованием Малиновского — включает 17-ю, 36-ю, 39-ю и 53-ю общевойсковые армии, 6-ю гвардейскую танковую и 1-ю воздушную армии, а таюке конно-механизированную группу советско-монгольских войск. Силен и 1-й Дальневосточный фронт Мерецкова, развернутый на базе Приморской группы войск. У него 1-я Краснознаменная, 5-я, 25-я и 35-я общевойсковые армии, Чугуевская оперативная группа, 10-й мехкорпус и 9-я воздушная армия. Во 2-м Дальневосточном фронте Пур-каева — 2-я Краснознаменная, 15-я и 16-я общевойсковые армии, 5-й отдельный стрелковый корпус, Камчатский оборонительный район и 10-я воздушная армия. Тихоокеанский флот адмирала Юмашева насчитывает 427 боевых кораблей, из них 2 крейсера и 78 подводных лодок, 1500 самолетов. В Амурской флотилии 200 кораблей и 70 самолетов... — Хорошо, товарищ Василевский, — остановил его Сталин. — Кто начальники штабов во фронтах? — У Малиновского — генерал армии Захаров, у Мерецкова — генерал-лейтенант Крутиков, у Пуркаева — генерал-лейтенант Шевченко, наш генштабист. — А мы хотели предложить вам товарища Захарова начальником штаба Главнокомандования. — Лучшей кандидатуры представить трудно. Матвея Васильевича знаю давно, но разговора у меня с ним не было. Есть еще генерал Курасов... — Хорошо, разберитесь, внимательно поговорите с ними и доложите. Главное командование должно быть авторитетным органом. Мы прикомандируем к нему наркома ВМФ, главкома ВВС, ответственных представителей всех родов войск. А как с командованием армиями, корпусами? — Стараемся разбавить опытными фронтовиками, товарищ Сталин. Помимо тех, кто пришел со своими армиями и корпусами, я имею в виду Людникова, Крылова, Манагарова, Кравченко, Плиева, направляем и других товарищей. В Забайкалье на 36-ю армию — генерал-лейтенанта Лучинского, в Приморье на 1-ю Краснознаменную — генерал-полковника Белобородова, на 25-ю — генерал-полковника Чистякова, на 35-ю — генерал-лейтенанта Захватаева. Все — опытные боевые командармы. Прежних командующих оставляем у них заместителями. — Правильно! Это очень важно, ибо старожилы хорошо знают театр военных действий противника. Надо получше поработать со всеми звеньями управления на местах. — Как только закончим все дела в Москве и будет принято решение, немедленно убываю на фронт. — Ну, товарищ Василевский, никак не можете отвыкнуть от слова «фронт». Решение будет принято в соответствующее время. А в Москве действительно есть дела. Вы думаете готовиться к Параду Победы? — Так точно, товарищ Сталин. Уже портные надоели, спешат к сегодняшнему приему. — А что, красив новый мундир? Вы, как бывший офицер, можете сравнить? — Думаю, при старом режиме подобной красоты не было, не считая эполет. — Были и такие предложения, еще в сорок третьем году, но мы отказались. Кстати, к приему мундир не обязателен, а на парад непременно. 26 июня Сталин утвердил план разгрома японских войск в Маньчжурии, Корее, на Сахалине и Курильских островах. Через сутки ушла директива в действующую армию и на флот. 27 июня на Дальний Восток убыл Мерецков, в первых числах июля — Малиновский и сразу за ним Василевский. Убывали маршалы строго секретно. По документам и внешнему виду они не были маршалами. Мерецков считался генерал-полковником Максимовым и по приказу Сталина совершил чуть ли не чкаловский перелет. По тем временам всего 36 часов добирался он до Ворошилова-Уссурийского, пробыв из них почти 29 часов в воздухе. Малиновский превратился в генерал-полковника Морозова, но ехал уже с комфортом — спсцпоездом. Василевского, по документам — замнаркома генерал-полковника Васильева, задержал в Москве на сутки Сталин. Разговор был короткий, но Верховный придавал ему большое значение. — Теперь от вас зависит очень многое, и прежде всего непосредственная подготовка войск, — сказал он сразу. — Мы собираемся в Берлин, на конференцию. Вопросы очень сложные: по разделу Германии, контрибуции, по новому порядку в Европе. Союзники, судя по всему, не рассчитывают разбить Японию в ближайшее время, будут втягивать нас в эту войну. Мы останемся верны нашим обязательствам, вступим в войну, но провести ее должны решительно, в самые короткие сроки, победоносно. Мир должен понять, что без Советского Союза закончить вторую мировую войну невозможно. Быстрота обеспечит и силу нашего дальнейшего влияния на Дальнем Востоке, в Китае, Корее, возможно, во всем регионе. Полная готовность войск и сил флота должна быть достигнута не позднее чем через три недели. Может быть, вам придется некоторое время подождать. Это будет зависеть от хода переговоров, но, думаю, недолго. Вы решили вопрос с начальником штаба Главного командования? — И Захаров и Курасов отказались. — Есть другие кандидатуры? — Есть — генерал-полковник Иванов. Его настоятельно рекомендует Толбухин. — Хорошо, забирайте Иванова — и доброго пути. В дороге вам будет о чем подумать, можно поработать. 3 августа Сталин вернулся в Москву из Потсдама, и Александр Михайлович сразу связался с ним, подробно доложил о ходе подготовки к операции. — Когда реально вы сможете начать наступление? — спросил Сталин. — На Забайкальском фронте армии Людникова и Манагарова вышли в районы сосредоточения. Они в пятидесяти-шестидесяти километрах от госграницы. Танкисты Кравченко уже на исходных. Через двое суток фронт готов начать наступление. Дальневосточные фронты уже двое суток находятся в готовности к атаке. — Скоро получите директиву, подтверждающую преобразование Приморской группы в 1-й Дальневосточный фронт. Фронт Пуркаева, как мы и говорили, будет называться 2-м Дальневосточным. Как дела на флоте? — К 5—7 августа флот достигнет полной готовности. Но я просил бы срочно прислать на Дальний Восток адмирала Кузнецова. Он необходим для координации наших действий с моряками. — Хорошо. Указания Кузнецову будут даны немедленно. Значит, мы идем с опережением графика? — Более того, товарищ Сталин. Я убежден, что операцию надо начинать не позднее 9—10 августа, используя благоприятную погоду. Кроме того, разведка выявила признаки перегруппировки японских войск в Маньчжурии и Корее. Кванту некая армия растет. Число дивизий выросло с 19 до 23, самолетов с 450 до 850. Усиливается Приморское направление. Боюсь, как бы японцы не догадались о наших намерениях. О войне они, конечно, знают, но я хотел бы оставить их в прежней уверенности, что мы начнем где-то в сентябре. — Да, видимо, придется начинать. Трумэн все хвастался какой-то бомбой, а добивать японца придется русскому солдату. Ждите в ближайшие дни директивы... Атомная бомба была взорвана американцами 6 августа над Хиросимой, начав новую эру человеческого безумия. Впрочем, в те дни люди еще не понимали всего ужаса этого пока еще единственного взрыва. Во всяком случае, в штабе Главкомата войск Дальнего Востока гораздо большее впечатление произвела полученная 7 августа около семнадцати часов по московскому времени директива Сталина о начале 9 августа боевых действий Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. Да и на японцев гораздо большее впечатление произвело полученное вечером 8 августа через посла в Москве заявление Советского правительства. «После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии, — говорилось в документе, — единственной великой державой оказалась Япония, которая стоит за продолжение войны. Требование трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая — от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией....Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией». 9 августа была сброшена вторая атомная бомба — на Нагасаки. Американцы считают это главной причиной капитуляции Японии. Но анализ событий, предшествовавших атомной бомбардировке, и особенно последовавших за ней, опровергает эту версию и приводит к другим выводам. Во-первых, на бомбардировку Хиросимы императорская ставка ответила лишь отправкой в этот город специальной комиссии по изучению последствий атомного взрыва. Японских руководителей гораздо больше беспокоила позиция Советского Союза. И когда 9 августа советские войска перешли в наступление, то это в корне изменило обстановку. Вступление СССР в войну с Японией повергло в крайнее уныние и растерянность ее правящие круги. Именно поэтому японское руководство утром 9 августа приняло принципиальное решение о необходимости капитуляции. Премьер-министр Японии адмирал Судзуки на экстренном заседании Высшего совета по руководству войной откровенно заявил: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны». О потере всякой надежды на победу в войне заявил на этом же заседании и министр иностранных дел Того: «Война становится все более безнадежной. Настоящая ситуация настолько критическая, что исключает всякую надежду на победу, и поэтому мы должны немедленно принять Потсдамские условия...» Применение атомного оружия не вызывалось военной необходимостью, поскольку поражение Японии, по существу, было предрешено разгромом фашистской Германии и предстоящим вступлением в войну против Японии Советского Союза, о котором американское руководство хорошо знало. Если же принимать всерьез утверждения американской буржуазной историографии, что к началу августа 1945 г. «Япония фактически была уже разбита» и американцам оставалось только «устроить церемонию подписания капитуляции», то в таком случае атомная бомбардировка тем более не являлась необходимой. Но тогда зачем сбрасывались атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Во имя чего сгорели в атомном пламени или подверглись мучительным страданиям от ранений, ожогов, радиоактивного облучения около 500 тыс. мирных жителей? И если атомная бомбардировка не вызывалась военной необходимостью, то объяснение следует искать в политике США. Как справедливо заметили японские историки, «использование атомной бомбы было для Соединенных Штатов скорее не последним военным действием во второй мировой войне, а первым серьезным сражением в „холодной войне“, которую они ведут против России». Это был не только удар по Японии, но главным образом шантаж против СССР. Итак, Сталин приказал начать боевые действия против Японии 8 августа 1945 года. В то утро Василевский находился в штабе 1-го Дальневосточного фронта. Все было готово к наступлению, но вдруг дала себя знать дальневосточная природа — разразился мощный ливень. — Дождались! — с досадой сплюнул Мерецков. Василевский тоже загрустил: — Теперь уже поздно говорить об этом. — Да я и не говорю. В первый раз, что ли, погода подводит. — Пойду докладывать Верховному, — сказал Василевский. Разговор со Сталиным не получился, вернее, его пришлось перенести на пару часов. Взявший трубку Поскребышев доло жил, что Сталин просил перезвонить через некоторое время. Когда через два часа он все же связался с Верховным, тот очень спокойно выслушал его доклад, и когда Василевский сказал о грозе, Сталин даже пошутил: — Гроза начинается для самураев! — Я имею в виду настоящую грозу, — уточнил Василевский. — Погода портится с каждым часом. — И я настоящую, товарищ Василевский. Разве наши армии: красноармейцы, летчики, танкисты, артиллеристы, моряки — не гроза для японцев? Красная Армия как гроза, неожиданно, сокрушительно обрушится на Квантунскую армию. Ее прорыв будет скоротечным и очистительным ливнем, сметет с лица земли последнюю военную заразу... Действительность оправдала пророчество Верховного. Разверзлись хляби небесные. Гремели раскаты грома, которые можно было принять за начавшуюся артподготовку. Дождь не просто шел, а лил как из ведра. С вершин сопок в долины ринулись потоки воды, размывая последние дороги, наполняя любую впадину, поднимая уровень воды в реках, ручьях, озерах. В половине первого ночи Мерецков решил: — Думаю начинать атаку без артподготовки прямо в ливень. В этом и будет новая «изюминка». — С Богом! ~ благословил Василевский, и спокойствие охватило его. — Доклады ко мне через каждые два часа. Только события первостепенной важности немедленно! Я пойду отдохну. Он уже привык к победам. Привыкли к ним и его подчиненные, прибывшие с совете ко-германского фронта. Никто из них — от рядового до командующего — не сомневался не только в окончательной, но и в скорой победе. Однако, чтобы наступление сразу пошло подобными темпами, такое вряд ли кто мог предположить. Официально до подписания акта о капитуляции кампания длилась двадцать четыре дня, но на практике все было кончено в десять дней, максимум в две недели. Утром из первого доклада с фронта Главком Василевский узнал, что на всех направлениях, даже в непроходимой тайге, на разлившихся от дождя Амуре и Сунгари (вода здесь поднялась до четырех метров), главные силы продвинулись на десять — пятнадцать километров. Передовые отряды, буквально продираясь сквозь мыслимые и немыслимые преграды, ушли еще дальше и завязали бои за главные укрепрайоны. Из Забайкалья же пришли просто потрясающие донесения. Танкисты Кравченко, двигаясь двумя параллельными колоннами, совершили бросок в сто пятьдесят километров и к исходу дня вышли к перевалам Большого Хингана. Даже по безводной пустыне Гоби под палящими лучами солнца, обходя отравленные колодцы, конно-механизированная группа Плиева продвинулась почти на шестьдесят километров. С утра и до позднего вечера могучие бомбардировщики 9-й воздушной армии бомбили Чанчунь и Харбин. Сталин, получив первое донесение Василевского, не удивился, но, конечно, остался очень довольным. — Ну как там гроза? — спросил он шутливо. — Какую вы имеете в виду, товарищ Сталин? — А у вас что же, их много? — Так точно. Одна в небе, другая гремит на земле. Темп наступления у Кравченко более ста пятидесяти километров в сутки. Он вышел к Большому Хингану. Это намного выше, чем мы предполагали. Общевойсковые армии всех трех фронтов наступают по плану, выходят к главным укрепрайонам. — Вот там и проверим вашу действительную готовность. Вы думаете, уже можно говорить об успехе? — Сейчас пока нет, но суток через пять положение прояснится полностью. Через пять суток Забайкальский фронт перешел Большой Хинган, и танки Кравченко по маньчжурской равнине рванулись на тылы Квантупской армии — к Шеньяну, Чанчуню. По пятам за ними спешила мотопехота Мапагарова. Наступление шло по всему фронту. Дальневосточные фронты продвинулись на 50—200 километров. Начались уникальные десантные операции по овладению Южным Сахалином и Курилами. Теперь стало совершенно понятно, что японское командование потеряло управление войсками и не может организовать стойкого сопротивления. Японский фронт в Маньчжурии раскололся на несколько частей, и только чудо могло снасти японцев от полного разгрома. — Значит, ваши предположения подтвердились? — спросил Сталин, выслушав доклад Василевского. — Так точно, товарищ Сталин. Теперь самое главное — не потерять темпа наступления. — Хорошо. Только темп надо увеличить еще. Какие на этот счет будут предложения? — Предполагаем выброс авиационных десантов в крупнейших городах: Харбине, Чанчуне, Гирине, Мукдене. Создаем передовые подвижные отряды во всех общевойсковых армиях и у Кравченко. — Вы знаете, что японское правительство официально объявило о капитуляции? — Так точно. Разведка и радиоперехват это подтверждают. Но капитуляция весьма странная. В телеграфном приказе японского генерального штаба командованию Квантунской армии сказано: «По повелению императора уничтожить знамена, портреты императора, императорские указы и важные секретные документы...» Приказа прекратить сопротивление нет. Японцы сражаются отчаянно, переходят в контратаки, много примеров самопожертвования. Наше продвижение вперед — отнюдь не легкая прогулка. Потери несем ощутимые. Я только что говорил с Мерецковым... — Я так и думал, — перебил его Сталин. — Завтра мы выступим с официальным заявлением в печати, а вы начинайте десантные операции. 16 августа все газеты Советского Союза опубликовали за подписью генерала армии Антонова официальное заявление Генерального штаба Красной Армии, которое гласило: «1. Сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ Вооруженным Силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции в вооруженных сипах Японии еще нет. 2. Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когтда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться. 3. Ввиду изложенного Вооруженные Силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии». Враг сопротивлялся, и все же процесс капитуляции начался. Прокатилась волна самоубийств. 11 августа выстрелом из револьвера себе в грудь начал эту цепочку бывший премьер-министр Тодзио — главный виновник развязывания войны и поражения Японии. 15 августа покончил счеты с жизнью военный министр Анами. За ним — член Высшего военного совета генерал-лейтенант Синодзука, потом министры последнего правительства Кондзуми. Хосида, генералы Тейницы Хасимото и Хамада Хатоци. Истинные самураи не только делали харакири, но и стрелялись, принимали яд. Трудно сказать, подействовало ли это на командование Квантунской армии, но в 15 часов 17 августа токийское радио передало заявление штаба армии: «Дли того чтобы достичь быстрейшей реализации приказа о прекращении военных действий, мы, командование Кван-тунской армии, сегодня утром издали приказ, что





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2018-11-11; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 119 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Студент всегда отчаянный романтик! Хоть может сдать на двойку романтизм. © Эдуард А. Асадов
==> читать все изречения...

1012 - | 843 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.012 с.