Глубоко продуманный проект, посрамляющий все интриги нашего века; с первым и вторичным отступлениями

Если раньше Уайлд ненавидел Хартфри из-за тех обид, какие сам ему чинил, то теперь к его ненависти прибавилась злоба за нанесенное ему другом оскорбление (несправедливое, казалось Уайлду, потому что он со слепотою любого постороннего человека не видел, насколько он его заслуживал). И теперь Уайлд прилагал все старания, чтобы окончательно погубить того, чье имя стало ему ненавистно, когда, на счастье, в его воображении возник проект, суливший привести к цели не только вполне безопасным путем, но еще и посредством того зла (это ему больше всего нравилось), которое он сам же совершил: человек привлекался к ответственности за то, что ты же против него учинил, а потом подвергался суровейшей каре за деяние, в котором он не только не повинен, но от которого сам тяжело пострадал. Словом, Уайлд задумал не что иное, как обвинить Хартфри в том, что он услал жену за границу со своими ценнейшими товарами в целях обойти кредиторов.

Едва пришла ему эта мысль, как он тотчас решил ее осуществить. Оставалось только обдумать quomodo[80]и выбрать орудие – то есть исполнителя: ибо сцена жизни тем в основном и отличается от сцены Друри-Лейна, что если на театре герой или первый актер почти непрерывно находится у вас перед глазами, тогда как второстепенные актеры покажутся за вечер раз-другой, – то на сцене жизни герой или великий человек держится всегда за занавесом и редко или даже никогда не появляется на виду и ничего не совершает самолично. В этой высокой драме ему принадлежит скорее роль суфлера, и он только указывает разодетым фигурам, выступающим на сцене перед публикой, что сказать и что сделать. Собственно говоря, нашу мысль лучше объяснило бы сравнение с кукольным спектаклем, где управитель (великий человек) заставляет двигаться и танцевать всех, кого бы мы ни видели на сцене, – будь то царь Московии и любой другой монарх – сиречь кукла, – а сам благоразумно держится в тени, потому что, стоило бы ему показаться – и все остановилось бы! Не то что бы никто не знал, что он здесь, или не подозревал бы, что куклы – простые деревяшки и движет всем он один; но так как это не происходит открыто, то есть не делается у всех на глазах (хоть и каждому известно), то никому не совестно соглашаться, чтоб его обманывали; не совестно способствовать ходу драмы, называя деревяшки или куклы теми именами, какие присвоил им управитель, и приписывая каждой ту роль, в какой великий человек назначил им двигаться – или, точнее, в которой он сам ими движет по своему желанию.

Вообразить, дорогой читатель, что ты никогда не видел этих кукольных спектаклей, разыгрываемых так часто на большой сцене, значило бы почти совсем отказать тебе в знании света; но хотя бы ты и прожил все свои дни в тех отдаленных уголках нашего острова, куда лишь редко наезжают великие люди, все же, если ты не вовсе лишен проницательности, тебе случалось, конечно, удивляться и торжественному виду актера, и степенности зрителя, когда разыгрывались перед тобою фарсы, какие почти ежедневно можно наблюдать в каждой деревне нашего королевства. Надо быть слишком презренного мнения о роде человеческом, чтобы думать, будто люди так часто дают себя провести, как они это показывают. Истина в том, что они попадают в положение читателей романа, которые хоть и знают, что все это сплошная выдумка, но все же соглашаются поддаваться обману; и как эти получают при таком согласии развлечение, – так тем оно доставляет удобство и покой. Но это уже вторичное отступление, возвращаюсь к первоначальному.

Великий человек должен делать свое дело через других – нанимать рабочие руки, как говорилось выше, для выполнения своих замыслов, а сам держаться по возможности за занавесом; и хотя нельзя не признать, что два весьма великих человека, чьи имена войдут, несомненно, в историю, с недавнего времени стали выходить на сцену, рубя и кроша и самым жестоким образом разоблачая друг друга на забаву зрителям[81], – это можно, однако, привести не как образец для подражания, а как образец того, чего следует избегать; как дополнение к бесчисленным примерам, подтверждающим справедливость истин: «Nemo mortalium omnibus horis sapit»[82], «Ira furor brevis est…»[83]– и т. д.

Глава XII