Москва в начале XVI века, 1500‑е годы

Сигизмунд Герберштейн

К началу XVI столетия Московское княжество существенно расширило свои границы (на запад – почти до Киева), а великий князь в 1493 году принял титул «Божией милостью государя всея Руси»; само же государство в соответствии с его греческим названием стали именовать Россией (впрочем, вполне употребительным у иностранцев оставалось и название Московия).

В Москву зачастили послы европейских государств, и среди них был австрийский дипломат С. Герберштейн, посол дома Габсбургов. Его объемное сочинение фактически открыло Россию для Европы.

Город Москва среди других северных городов значительно выдается на восток, что нам нетрудно было заметить во время своего путешествия. Именно после того как, выехав из Вены, мы направились прямо в Краков, а оттуда проехали почти сто немецких миль к северу, то затем повернули на восток и таким образом в конце достигли Москвы, расположенной если не в Азии, то в крайних пределах Европы, где она более всего соприкасается с Азией... Сам город – деревянный и довольно обширен, а издали кажется еще обширнее, чем на самом деле, ибо весьма увеличивается за счет пространных садов и дворов при каждом доме. Кроме того, в конце города к нему примыкают растянувшиеся длинным рядом дома кузнецов и других ремесленников, пользующихся огнем, между которыми находятся поля и луга. Далее, неподалеку от города заметим какие‑то домики и заречные слободы (за рекой – особый обнесенный стеной городок, где немного лет тому назад государь Василий выстроил своим телохранителям новый город Наливки; на их языке это слово значит «налей», потому что [другим] русским, за исключением нескольких дней в году, запрещено пить мед и пиво, а телохранителям одним только предоставлена государем полная свобода пить, и поэтому они отделены от сообщения с остальными, чтобы прочие не соблазнялись, живя рядом с ними). Недалеко от города находится несколько монастырей, каждый из которых, если на него смотреть издали, представляется чем‑то вроде отдельного города. Следствием крайней обширности города является то, что он не заключен в какие‑либо определенные границы и не укреплен достаточно ни стенами, ни рвом, ни раскатами. Однако в некоторых местах улицы запираются положенными поперек бревнами и при первом появлении сумерек так стерегутся приставленными для того сторожами, что ночью после определенного часа там ни для кого нет проходу (ночью в положенный час решетками или деревянными воротами, чтобы не было всякому свободного прохода туда и сюда с преступной целью). Если же кто после этого времени будет пойман, то его или бьют и обирают, или бросают в тюрьму (если только это не будет человек известный и именитый: таких людей сторожа обычно провожают к их домам). Такие караулы помещаются обыкновенно там, где открыт свободный доступ в город, ибо остальную его часть омывает Москва, в которую под самым городом впадает Яуза, через которую из‑за ее крутых берегов в редком месте можно перейти вброд. На ней выстроено очень много мельниц для общего пользования граждан. Вот эти‑то реки до известной степени и укрепляют город, а он весь деревянный, кроме немногих каменных домов, храмов и монастырей. Число домов в этом городе, которое приводят они сами, невероятно: они утверждали, будто за шесть лет до нашего приезда в Москву по повелению государя дома были переписаны и число их превысило 41 500. Этот столь обширный и пространный город совершенно грязен, почему на площадях, улицах и других людных местах повсюду устроены мостки. В городе есть крепость, выстроенная из кирпича, которую с одной стороны омывает река Москва, с другой – Неглинная. Неглинная же вытекает из каких‑то болот и перед городом, около высшей части крепости, так запружена, что разливается в виде пруда; вытекая отсюда, она наполняет рвы крепости, на которых находятся мельницы, и наконец, как я уже сказал, соединяется с рекой Москвой. Крепость же настолько велика, что, кроме весьма обширных и великолепно выстроенных из камня хором государевых, в ней находятся просторные деревянные палаты митрополита, а также братьев государевых, вельмож и других очень многих лиц. К тому же в крепости много церквей, так что своей обширностью она прямо‑таки напоминает город. Вначале эта крепость была окружена только бревнами и до времени великого князя Иоанна, сына Даниилова, была мала и незначительна. Этот князь по совету митрополита Петра первый перенес сюда столицу державы. А Петр, движимый любовью к некоему Алексию, который, будучи погребен там, говорят, прославился чудесами, еще раньше избрал себе резиденцией это место. Когда и он умер и был тут же погребен, то у его могилы стали тоже совершаться чудеса, и самое это место стало столь знаменито вследствие его религиозной святости, что все последующие государи, преемники Иоанна, признали необходимым устроить здесь столицу державы. Именно, по смерти Иоанна его сын, носивший с ним одно и то же имя, оставил столицу там; после него Димитрий, после Димитрия Василий, который женился на дочери Витольда и оставил по себе Василия Слепого. От него родился Иоанн, отец того государя, у которого я был послом; он первый начал окружать город стеной; это сооружение было окончательно завершено его потомками почти тридцать лет спустя. Укрепления этой крепости, главные храмы, так же как дворец государя, выстроены из кирпича на итальянский лад итальянскими мастерами, которых государь за большие деньги вызвал из Италии. Как я сказал, в этой крепости много церквей; почти все они деревянные, за исключением двух, более замечательных, выстроенных из кирпича: одна из них посвящена Пресвятой Деве, другая – святому Михаилу. В храме Пресвятой Девы похоронены тела двух архиепископов, которые были причиной того, что государи перенесли сюда столицу своей державы и устроили здесь митрополию, и за это главным образом они причислены к лику святых. В другом храме погребают усопших государей (в Архангельском соборе. – Ред.). Климат страны до такой степени здоровый, что там, за истоками Танаиса, в особенности в северном направлении, а также по большей части и к востоку, люди не припомнят, чтобы свирепствовала какая‑либо зараза. Однако по временам у них бывает какая‑то болезнь в кишках и в голове, очень похожая на заразу (pestis); они называют эту болезнь жаром, и те, кто заболевают ей, умирают в течение нескольких дней. Эта болезнь вспыхнула в Москве при нас и унесла одного из наших товарищей. Хотя они и живут в такой здоровой местности, но все же опасаются заразы всякий раз, как она бывает в Новгороде, Смоленске и Пскове, и всех, приезжающих оттуда к ним, не допускают не только в город, но и в страну.

Народ в Москве, говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих и особенно вероломен при исполнении обязательств; они и сами прекрасно знают об этом обстоятельстве, а потому всякий раз, когда общаются с иноземцами, притворяются, будто они не московиты, а пришельцы, желая тем внушить к себе большее доверие.

Упомянутые Герберштейном «сторожа» в русских документах эпохи назывались «решеточными приказчиками». Им вменялось в обязанность не только охранять улицы, но и бороться с пожарами, этим многовековым бедствием Москвы. Свое название служба получила от «решеток‑рогаток», которые великий князь в 1504 году приказал устанавливать на улицах города и в ночное время запирать – «чтобы бою, грабежу, корчмы и табаку, никакого воровства не было, чтобы воры нигде не зажигали, не набросали огню, не накинули ни со двора, ни с улиц». В том же году, после очередного пожара, было запрещено топить летом без крайней необходимости, зажигать в доме свечи, а кузнецам и прочим ремесленникам, работавшим с огнем, повелели устраивать плавильни и горны вдалеке от строений и жилищ.