- Взгляни на стены. Там ясно видна картина, что ждет тебя, если умрешь сейчас. Колоссальная фигура Беньяжана вся задрожала, из горла его вырвался хрип, и, если бы сила Флорентийца его не поддержала, он рухнул бы снова на пол.
- Не медли, - сказал Али. - Еще минута, и милосерднейший брат Флорентиец не сможет спасти тебя. Решай!
Еще одна судорога потрясла тело несчастного, еще один раз, показалось мне, он увидел что-то ужасное, и он выдавил из себя хрип:
- Я согласен ехать в тайную Общину.
Рассул пододвинул брату скамью и с помощью Флорентийца усадил его. Флорентиец выпустил руки несчастного из своих, и они рухнули, бессильно повиснув до самого пола. Но руку свою на голове Беньяжана он оставил, и под влиянием силы Флорентийца лицо страдальца приняло спокойное выражение, глаза перестали бегать и дыхание стало легче.
- Тебе, нарушителю покоя всюду, где ты ни селился, дает Великая Жизнь в последний раз Свою защиту: ты будешь немым и глухим до тех пор, пока в сердце своем не найдешь добрых и чистых сил, пока в сознании твоем не возродятся благородные мысли, пока труд твой не станет полезен другим людям, к которым станешь доброжелателен сам. Постепенно, как только будет светлеть дух твой, начнут возвращаться к тебе речь и слух, - заговорил снова Али, и голос его походил на гром.
- Встань, найди силы выйти отсюда, сесть на мехари и доехать до нового места жизни. Помни, все время помни картину, что показал тебе Флорентиец, и да поможет она тебе выбраться на светлую тропу. Не бойся, тебя довезет надежный конвой, и в новом месте тебя никто преследовать не будет. Живи, мною благословленный, призывай имя мое в минуты невыносимого разлада, и я разделю бремя твое, облегчу тяжесть твоих страданий.
Али благословил Беньяжана и сказал Рассулу:
- Надень на шею брата твоего его прекрасную цепь. Ты испортил ее, - обратился он к Беньяжану. - Она принадлежала великому, радостному существу, гармония которого была устойчива и помогала Светлому Братству передавать его энергию земле. Ты украл цепь у своего брата, но, видишь сам, она потеряла свои могучие свойства, а камни - прежде желтые - стали похожи на опалы. Чем больше ты грешил, тем больше менялись камни, походя на слезы, дрожащие под лучами солнца и переливающиеся всеми цветами радуги. По цвету этих камней сможешь судить, близишься ли ты к освобождению. С каждым малейшим поворотом к доброте и высокой мысли к камням будет возвращаться их прежний прекрасный желтый цвет. Левушка, возьми мой плащ и укутай им Беньяжана, - закончил свои слова Али, протягивая мне свой белый плащ.
Я выполнил приказание Али с большим трудом. Плащ его точно жег мне руки и казался таким тяжелым и огромным, что я еле мог накинуть его на плечи Беньяжану, для чего мне пришлось встать на скамейку. Когда я возвратился на свое место, весь обливаясь потом, точно я таскал камни, то едва мог стоять, так дрожали мои ноги и стучало в голове.
- Ясса, - услышал я опять четкий и сильный, уже не громоподобный голос Али. - Ты поедешь начальником конвоя и отвезешь в тайную Общину этого человека. Возьми десяток братьев и поезжай немедленно. Люди уже ждут у ворот. Возьми за руку этого великана и все время в пути будь рядом с ним. Укутай его хорошо в мой плащ и, когда приедешь в Общину, сдай порученного тебе настоятелю, брось мой плащ в костер, отдохни сутки и возвращайся со всем конвоем обратно. Обратно иди через скалы в пустыне и через маленький оазис черных людей.
Маленький Ясса казался игрушечным возле Беньяжана. Он взял его висевшую беспомощно руку, обернул плотно плащом громадную фигуру и пошел к двери, уводя за руку автоматически двигавшегося за ним великана, тяжело ступавшего, точно шла рота солдат.
Это были страшные минуты. Мне казалось, что тяжелые шаги человека были прообразом тех лет муки и искупления, на которые он себя обрек.
- Подойдите ко мне, - услышал я голос Али, но не понял, что он относится ко мне и Андреевой.
Я почувствовал, что она взяла меня за руку, повернулся к ней и обомлел. Лицо сверкающей силы, уверенности, светлой доброты, с глазами, метавшими молнии Света, смотрело на меня. Наталья Владимировна ласково улыбнулась мне и потянула меня за собой. Я снова почувствовал, что она мне близка, ближе чего быть невозможно, мать и сестра. Если бы она вела меня в пустыню, а не к Али, я шел бы за ней всюду в полном доверии и радости.
Мы опустились на колени перед Али, но он ласково поднял нас, сел на скамью и посадил нас по обе стороны от себя. Я осмотрелся кругом и увидел, что в трапезной никого, кроме Али и И., Натальи Владимировны и меня. Я не успел удивиться, как заговорил Али:
- Теперь ты поняла, мой друг, почему я не вводил тебя в эту Общину и какую часть труда моего ты могла разделить только теперь. Все, что открылось тебе здесь, открылось только тебе одной, об этом помни. Если при встречах дня почувствуешь, что можешь, - действуй. Но никогда превышай сил. И где указана граница - не переступай ее никогда. Учись понимать, что вместо помощи, рассчитывая на свои силы, на свои благие намерения, внесешь лишние бедствия и страдания в мир всегда, если выйдешь за рамки, указанные тебе. Переходи быстро в новое знание, ибо мир не ждет. Тебе надо ехать и выполнить свою миссию в нем.
Али обнял Наталью Владимировну, она точно утонула в его снопе огня, который так ослепил меня, что я должен был закрыться от него руками. Я почувствовал, что И. нежно обнял меня, и услышал голос Али, обращенный ко мне:
- Когда ты гулял со мною в парке, я указал тебе на группы розовых магнолий и черных кленов. Я говорил тебе, что люди несут в ожерелье Матери Жизни розовые или черные жемчужины. Будь благословен, счастливый человек, кому великий Свет определил нести в мир розовые жемчужины радости. Иди, мой друг, будь благословен и рассыпай людям драгоценные перлы своего таланта. Как бы ни казалось тебе, что знаешь мало, неси слово свое, ибо то всегда будет слово Светлого Братства.
Али потянул меня к себе, я точно лишился чувств на мгновение, невыразимое блаженство охватило меня...
Я очнулся на руках И., который вносил меня в мою комнату нашего дома.
Глава 19
Первый завтрак в новой столовой. Школа. Я передаю письмо Франциска матери больного ребенка. Помощь И. в моем знакомстве со скитом трудных строптивцев. Старец Старанда и встреча с ним
Несмотря на то, что я пришел в себя еще на руках И., я не помнил, как заснул, как миновала ночь. Я проснулся утром от каких-то непривычных мне звуков и толчков.
Несколько минут я не мог прийти в себя от изумления, увидев себя в совсем незнакомой комнате. Наконец с трудом сообразил, что я в дальней Общине, что звуки, неожиданно для меня новые, - гудящие удары большого колокола, а толчки - усердное тормошение меня моим дорогим Эта.
Птичка явно беспокоилась, перебегала от моей кровати - узенькой деревянной койки с натянутым куском грубого холста, без матраса - к дверям И., как бы желая дать мне понять, что мне пора туда заглянуть. Я быстро вскочил, в одно мгновение четко вспомнил все происходившее прошлой ночью. Должно быть, мой физический организм был еще недостаточно закален, так как я чувствовал слабость, неуверенность в равновесии и ощущал даже нечто вроде легкой тошноты. Как мне недоставало моей доброй и ласковой няньки, моего чудного Яссы, который, конечно, привел бы меня к полному выздоровлению через полчаса своим чудодейственным массажем в воде.
С некоторым напряжением я стал соображать, чем прежде всего начать мне свой день, как вспомнил, что я келейник и секретарь. Не решаясь войти к И. неумытым и плохо одетым, я схватил полотенце и хотел бежать в душ, как дверь комнаты И. открылась и в ней показался он сам, сияющий, мощный, в белой одежде, которая, как и он сам, показалась мне блистающей. Никаких следов утомления или болезненности не было в его лице. Он был юн, прекрасен и ласков, как всегда.
- Что, мой дружок, тебе неможется?
- Что мне неможется - это верно, мой дорогой И., но это пустяки, - ответил я. - А то, что я келейник-секретарь, проспал и встал позже своего господина, вот это я уже проштрафился. Простите, Учитель, я постараюсь в будущем быть усердным слугой, В это утро я еле сообразил, где я. Но что значит гудение колокола? Я принял было его за удар гонга. Имеет ли это гудение какое-нибудь отношение к моим обязанностям?
- Колокол ударит тридцать раз, и это будет равно получасу времени. За эти полчаса, все обитатели Общины должны привести себя и свои кельи в полный порядок и с последним ударом направиться к трапезной для участия в первой общей еде. Но не к той трапезной, где мы ужинали вчера. Там собираются только для обеда и последней еды. Завтракают же и полдничают здесь в нескольких столовых. Вся Община разбита на много отдельных участков, и в каждом из них своя утренняя столовая. Беги в душ, возвращайся обратно, прибери обе наши комнаты, надень чистое платье и тогда обойди всех в нашем доме. Оповести каждого, чтобы через десять минут все были в сборе у крыльца. Я сам поведу вас в столовую нашего участка и там познакомлю с начальником нашего участка.
И. ушел к себе, я же побежал с Эта в ванную. У меня был большой соблазн переставить несколько порядок данных мне поручений. Я опасался, что все наши друзья, так же как и я, не знают распорядка дня в новом месте и могут опоздать привести себя в порядок к указанному сроку. Но приказания И. были для меня законом любви, и я не решился внести в них никакой отсебятины.
Возвращаясь из ванной и торопясь к себе, я натолкнулся на Андрееву, которая вместе с леди Бердран возвращалась с утренней прогулки с букетами цветов. Я удивился свежему виду обеих женщин, отсутствию всякой усталости на их лицах. Поздоровавшись с ними, я постарался как можно скорее убежать. Но мне показалось, что зоркие глаза Натальи Владимировны, так много подмечавшие, подметили и мою усталость, и мое общее недомогание.
Когда я возвратился к себе и, быстро убрав свою комнату, постучался к И., я увидел его за письменным столом, углубленным в какую-то работу. Стараясь как можно бесшумнее двигаться, я убрал его комнату, в которой, кстати сказать, и убирать-то было нечего, так все в ней было блестяще чисто. К моему удивлению, в комнатах совсем не было пыли, к которой я испытывал нечто вроде ненависти и убирать которую терпеть не мог. Справившись с задачей уборки, я тщательно оделся и помчался оповещать всех о месте и сроке сбора.
Как я и предполагал, некоторые из друзей еще благословенно спали и приказ И. был для них словно гром и молния. Особенно огорчился Бронский, не умевший ни в чем торопиться. Игоро всячески ему помогал и уверял, что они успеют вовремя быть на крылечке.
Обежав оба этажа, я еще раз пригладил свои непокорные кудри перед небольшим зеркальцем в коридоре, проверил все свои завязки и вышел на крыльцо первым, ожидая сбора всех обитателей домика. Я чувствовал себя ответственным за опоздание моих друзей, но, вместе с тем, не знал, как и чем помочь. Слава Богу, Бронский и Игоро пронеслись бурей обратно из ванной, и сердцу моему стало спокойнее. Вдруг Эта сорвался с места и радостным криком помчался за угол дома. Я не понял, куда и зачем он убежал, но через минуту увидел его на плече у Никито, позади которого шли Лалия, Нина и Терезита. Обрадовавшись неожиданному свиданию с ними, я не заметил, в каком порядке собрались все друзья нашего отряда, но к последнему удару колокола, когда в дверях показался И., все были в сборе.
- В трапезной, куда мы сейчас пойдем, разговаривать нельзя, как и в большой трапезной. Входите туда, радостно думая об окружающих вас людях. Не несите в сердцах сострадательного смущения. Несите радость утверждения, уверенности, что Жизнь защищает живущих здесь людей, давая им все возможности достичь совершенства именно в тех обстоятельствах, какие необходимы им. Какими бы трудными и тяжелыми ни показались эти обстоятельства вам, не по себе меряйте, но по любви сердца ищите прозрения в вечные пути людей. В этих внешних условиях лежит вся забота тружеников Вечного Милосердия о каждом человеке. Старайтесь не умом раскидывать, что из обстоятельств здесь Вы хотели бы облегчить, выкинуть, изменить. Но вдумайтесь глубже в слова Франциска, что такое добрый человек, и действуйте, любя и побеждая, в соответствии с этим понятием. Живите в невидимом Вечном и несите привет сердца Ему в видимых формах мелькающего перед вами «сейчас».
Едва закончил И. свои слова, как к крылечку подошел брат, довольно пожилой, в белой одежде, и поклонился, коснувшись земли рукой.
- Мой настоятель шлет тебе, Учитель, привет любви и мира. Благоволи следовать за мной. Я прислан проводить тебя и твоих друзей к утреннему завтраку, который ты обещал, оказав нам честь, разделить с нами.
Лицо этого брата, как и его голос, показались мне примечательными. Он улыбался, а мне казалось, чему хочется плакать. Он говорил о самой простой вещи, хотел быть любезным, а в звуках его голоса слышалась какая-то трагедия, точно сердце его разрывалось от боли. Я взглянул на Бронского и увидел на его лице не только напряженное внимание и удивление, но даже полное забвение всего окружающего, так впился он сердцем и глазами в говорившего брата. Взгляд И. скользнул по фигуре артиста, и он еще раз громко сказал:
- Помните о том, что я только что вам говорил.
И. отдал поклон присланному брату.
- Спасибо за привет, друг. Спасибо за то, что ты побеспокоился прийти за нами. Веди, друг, мы за тобою следуем.
Брат еще раз поклонился нам и пошел вперед, прямо по аллее. Шли мы довольно долго. Я все больше поражался размерам Общины. Она действительно была громадна. А сад походил больше на лес, чем на сад, хотя цветов в нем было очень много. Мы шли по густым аллеям, часто пересекали горбатые мостики над ручейками, не встречая людей.
Но вот вдали мы увидели лужайку и за нею длинный одноэтажный дом, как мне показалось, без стен. Когда мы подошли ближе, я увидел, что стены были из стекла, очень тонкого и прозрачного, вправленного в узкие белые полосы дерева и образовывавшего нечто вроде большущих рам. Я не понимал, как могло держаться столько стекла в таких тонких переплетах, но раздумывать было некогда. Подойдя еще ближе к прозрачному домику, я заметил много-много фигур, двигавшихся с разных сторон к столовой. Когда мы подошли совсем близко, из дверей ее вышел навстречу нам высокий человек в черной монашеской одежде, с четками на руке и с большим серебряным крестом на груди. Он был молод. Каштановые, слегка рыжеватые волосы падали красивыми волнами и локонами до плеч. При очень стройной фигуре походка у него была ковыляющей, так как одна его нога была короче другой. Он улыбался И. во весь рот, обнажая прекрасные белые зубы. Низко кланяясь И., он сказал:
- Какое счастье для нас, дорогой Учитель, что ты приехал к нам и что именно в этот день ты войдешь в столовую моего участка. Будь благословен. Ты, конечно, не можешь помнить всех дат и обстоятельств, когда, где и как ты спасал людей, такую бездну ты их спас. Но я, как и каждый, помню день своего спасения, благословляю встречу с тобой и счастлив приветствовать тебя на том деле, которое ты приказал мне выполнять. Добро пожаловать, - обратился он к нам, окинув всех нас приветливым взглядом и кланяясь нам.
И. обнял монаха. Я заметил, что руки его красивой формы, но грубы от физической работы, покрыты мозолями и ссадинами.
- Мир тебе, брат мой Всеволод. Светлое Братство прислало меня к тебе с приветом и уполномочило сказать, что срок твоего пребывания здесь окончен. Ты уедешь отсюда со мной. Мир нуждается в радостных лугах. Ты созрел как деятель. Пора тебе послужить человечеству среди страстей и суеты.
Лицо Всеволода точно засветилось изнутри, глаза его засияли, и он тихо ответил:
- Так пойду, как поведешь. Но не скрою некоторой печали расставания с теми несчастными твоими детьми, что ты мне здесь поручил. В самом начале тяготился я тяжелым трудом. Но теперь уже давно все понял, принял и благословил. Я думал здесь окончить свои дни. Но, да будет воля твоя и пославших тебя.
Он еще раз поклонился и ввел нас в зал - стеклянную галерею. Усадив нас за стол, во главе которого сел И., он сел рядом с ним, и только тогда многочисленные, раньше нас вошедшие в столовую люди опустились на скамьи у своих столов. По знаку Всеволода десять сестер и братьев, несших свое дежурство для всего участка, стали подавать еду на все столы сразу. Я сосчитал, что длинных узких столов, точно таких же, как столы в большой трапезной, было пять. Стол, за которым сидели мы с Всеволодом, стоял так же первым у входа, как стол Раданды в большой трапезной. С места Всеволода все сидевшие в столовой были ему видны так же, как с места Раданды. В этом зале, как я уже сказал, больше всего походившем на галерею, было много стекла. Стекла, обрамленные узкими полосками дерева, создавали иллюзию, что сидишь на палубе корабля, так были они прозрачно чисты и так широка была видимая панорама.
С первого мгновения, как только я очнулся от новизны впечатления, меня окружила радостность. Без всякого напряжения, легко, просто, весело я слился с эманациями, которыми была наполнена комната, и сразу же почувствовал, как из моего сердца льется и им же втягивается волна доброты и действенной энергии. Мне так и хотелось обнять всех сидевших за столами и поблагодарить их за то доброжелательство, с каким они нас встретили. Ни с чем не мог я сравнить этого приема. Все молчали. Но каждый из нас был счастлив и сознавал себя братом, родным и близким всем собравшимся здесь людям.
Были здесь молодые и старые. Были и дети - подростки лет восьми-двенадцати, сидевшие возле своих матерей. У всех были лица веселые и добрые, глаза радостно и спокойно светившиеся. Я взглянул на брата, подававшего еду к нашему столу. Это был тот брат, что приходил за нами послом от Всеволода. Его лицо все также сохраняло печать скорби, но скорби какой-то былой, давно пережитой. Оно напомнило мне лица бедуинов, которых И. направил конвоирами буйному всаднику, встреченному в пустыне.
Некоторое время все молча ели поданную кашу, за которую принялись только тогда, когда взял ложку в руки их настоятель. Я заметил, что сам Всеволод ел не больше Раданды, но делал вид, что ест очень усердно, чтобы не мог смутиться никто с хорошим аппетитом и поощрялся тот, чей аппетит был плох. Хотя каша была вкусная, сладкая - из чего она, я разобрать не мог, да, пожалуй, никогда такой и не ел, - я должен был констатировать, что мой отличный аппетит исчез. Я с трудом мог проглотить несколько маленьких кусочков хлеба и ложек каши, и то каждый раз под пристальным взглядом И. Есть мне было так трудно, что на последний настойчивый взгляд И. я мысленно ответил ему его же фразой: «В пути не надо много есть». Он понял меня, улыбнулся и положил свою ложку на стол, разрешая мне последовать его примеру. Вслед за кашей было подано нечто овощное, напоминавшее видом рагу из моркови и цветной капусты с картофелем, с большим количеством сливочного масла. Но к этому блюду я не мог заставить себя притронуться и удивлялся удовольствию, с которым его ели все, не исключая и наш стол. Сидевшая рядом со мною Андреева так же, как и я, почти ничего не ела, что мне показалось странным, так как она нередко говаривала, смеясь, обо мне в Общине Али, что единственное наше с ней сходство - прожорливость.
Убрав все следы предшествовавших блюд, на столы подали прекрасный кофе или, по желанию, чай и поставили большие кувшины с молоком. Несмотря на то, что руки подававшего за нашим столом брата были изуродованы - на правой не хватало мизинца, а на левой - средних пальцев, он делал все быстро и ловко, без всякой торопливости и даже опережал другие столы, где было по два подавальщика.
Невольно посмотрев на чашку, в которой мне подали кофе, я залюбовался простой и красивой ее формой. Высокая, из тонкого фарфора, как мне показалось вначале, она на самом деле была стеклянной и переливалась желто-голубыми, розовыми и фиолетовыми красками. На ней ярко выделялся рисунок - роза и несколько небрежно брошенных фиалок. Посмотрев на чашки соседей, я увидел, что форма у всех одинакова, но рисунок разный. Я восхитился талантом мастера, который мог достичь в пустыне такой высокой художественности.
Завтрак кончился, Всеволод поднялся с места, поклонился И., поклонился всем нам и, повернувшись лицом к другим столам, поклонился всем присутствующим.
- Друзья и братья! Сегодня среди нас тот дорогой Учитель, всем нам друг и спаситель, к приезду которого я вас подготовлял. Для многих из вас его приезд не только радость и счастье свидания с человеком, которому почти все мы обязаны спасением жизни. Это также и зов к новой жизни, к новой форме внешнего труда. Для многих из нас настало время перелить в действие те сокровища духа, которые мы выработали и скопили здесь в своих сердцах. Здесь мы закалились, пора трудиться среди суеты для общего блага людей. Не огорчением от разлуки с теми, к кому мы здесь привыкли, кого здесь полюбили как ближайших друзей и сотрудников, должны мы ответить на призыв Учителя к новым формам труда и к новым местам жизни. Но радостью, что можем призванные им, а в его лице всем Светлым Братством, начать в иных местах жизнь единения с ближними в красоте, в действенной любви и доброте сердца. Слушайте же сейчас в полном мире и цельном внимании слова нашего дорогого, великого друга, брата и Учителя.
Всеволод еще раз поклонился И. и сел на свое место. И. встал, окинул взглядом всех, не исключая и нас, и я снова испытал под этим взглядом необычайное состояние. Состояние, когда кажется, что речь идет только и именно к тебе одному. Взглянув на лица окружающих, я понял, что каждый испытывает точно такое же чувство - словно все внимание И. направлено только на него одного.
- Мои добрые друзья, мои верные сотрудники. Давно, очень давно имела место первая моя встреча с каждым из вас. С одними раньше, с другими позже, но со всеми без исключения очень давно встретился я впервые. Каждый из вас знает сам, как тяжело он страдал до момента встречи со мной. Каждый помнит хорошо, из какой адской муки он был вырван и укрыт мною здесь. Но, друзья мои, мои дорогие дети, так горячо посылающие свою благодарность и любовь сейчас мне и посылавшие их мне все время, я ли причина вашего теперешнего достижения или вы сами, своим трудом, нашли в себе силы и умения освободить свое сердце, раскрепостить свой разум от предрассудков и тем помочь духу своему загореться и сжечь все условности, все иллюзии, мешавшие, как путы, общаться в огне и духе? Не я, но вы сами, друзья мои, причина вашего освобождения. Вы сами золотоискатели, откопавшие в себе груды сокровищ, на первом месте среди которых стоит незыблемый мир как следствие вашего умения жить в Вечном, нося Его в своей временной форме и приветствуя Его же в каждом встречном существе. Сейчас для многих из вас пришла новая радость: поделиться добытыми сокровищами с теми несчастными детьми земли, что не имели ни сил, ни возможности - ибо воля их молчала - обратить свой взгляд внутрь себя. Ваша новая задача - при всякой встрече с новыми людьми, где бы и при каких обстоятельствах эта встреча ни происходила, - вовлекать их в свою ауру, приносить их страданию успокоение и развивать в них самостоятельность в труде дня, самостоятельность цельную. На чем должна основываться эта самостоятельность? Я призываю пробуждать и закалять в людях самостоятельность, основанную на полной чести и честности, примером которых вы уже имеете силы быть. На полной правдивости, которую можете вносить в ваши новые отношения с людьми. На полном бесстрашии, которое развилось в вас как результат привычки жить в Вечном, и эту привычку старайтесь в них развить и укрепить. Перед вами дорога гигантов, дорога Вечного, зовущего вас к труду и действию с Ним. Не поддавайтесь же мелочи чувств. Не давайте сердцу обрастать плотью и кровью временного, но действуйте теми сторонами ваших проводников, где каждая клетка так пропитана и напитана светоносной материей солнца, что плоть и кровь стали лишь остовом ей, а не сутью, стержнем вашей энергии. Для каждого человека наступает момент его испытания. И для каждой материи вселенной есть момент испытания прочности и сопротивления как пригодной к тому или иному роду мирового строительства. Исключением из общего закона вселенной не может быть человечество Земли, как и всяческая ее материя, одухотворенная или еще ожидающая одухотворения. Момент испытания ученика - это момент величайшей радости. Самоотвержение его - это не та или иная форма отречения, это утверждение Жизни, утверждение ее сил в каждой встрече. Дошедший до такого самоотвержения несет всюду радость, ибо уже прошел все те стадии, когда личное восприятие момента могло нести горечь. Для вас нет уже ни времени, ни пространства как таковых - для вас есть чудо Жизни, идущей по земле, славить которую, раздувать ее искры и очищать в каждом встречном вы призываетесь. Я приветствую вас в этот миг вашей жизни, в великий поворотный момент, когда моей рукой Светлое Братство вручает вам ключ для новых дверей. Им сможете раскрыть двери сердца встречного, помогая ему выйти из жизни узкой - в законах условных одной Земли - и перешагнуть в жизнь широкую всей вселенной, в единение с трудом всего человечества, неба и земли, живущего в законах вселенной - в законах закономерности и целесообразности. Не судите отныне ничью видимую жизнь. Вы знаете, что величие вашей жизни составляет и составляло то, что невидимо, неосязаемо и невесомо, но что заставляло сиять все плотное, видимое и весомое в вас и вокруг вас. Идите же в мир суеты, мои дорогие. Идите весело, просто, легко. Идите, бесстрашные, уверенные, и вы всюду и все победите, ибо будете побеждать, любя и зная. Мир вам моими устами шлет все Светлое Братство. Будьте благословенны.
И. высоко поднял руку и благословил всех стоя слушавших его слова. Мне показалось, что во всех направлениях, куда шел жест И., вылетали большие снопы огня, прирастая к аурам людей и зажигаясь в них огненной звездочкой. Несколько минут длилось чудесное молчание. Оно захватило всех, точно мощь великой торжествующей песни. Я снова испытал незабываемый момент слияния со всей Жизнью, со всеми ее видимыми формами. Я еще раз понял, какою мощью обладал И., раскрывая людей к прекрасному.
Всеволод приказал братьям отворить дверь, и все стали выходить из столовой, отдавая поклон И., Всеволоду и нам. Когда последний брат вышел, Всеволод обратился к И.:
- Не желаешь ли, дорогой Учитель, осмотреть мастерские, швальни, ремесленные училища и школу, а также больницу моего участка? Быть может, я недостаточно высоко поднял ремесла и образование, хотя я и старался точно придерживаться указанных мне тобой образцов и путей. Некоторые из цехов, вроде цеха стеклянной небьющейся посуды и оконных стекол, мне пришлось перенести в оазис темнокожих, так мне приказал Раданда. Быть может, ты соблаговолишь съездить и посмотреть их там?
- Непременно, мой друг, в ближайшие же дни. Но сегодня я разделю свою группу людей. В школу твою я пойду сам и возьму с собой только моего келейника Левушку да приближенного ученика Али Наталью. Остальные мои друзья, среди которых позволь тебе представить артиста мировой славы Бронского, пройдут в твои ремесленные мастерские и заводики. В них Бронский, Никито и все остальные спутники найдут, что посоветовать твоим мастерам, продвинув их в изяществе и тонкости вкуса, и кое-чему поучатся сами. Вот, представляю тебе двух специалистов библиотечного дела, знаю, что ты отстаешь в этой работе. Они помогут тебе разобрать новый караван с книгами, который тебе уже послал Али. Не ужасайся, они все уладят, дай им только помощников, лучше всего старших школьников. И старые книги разберут, и новым место найдут. А эта сестра привезена мною специально для основания детских яслей и домов. Придется совсем по-новому организовать это дело. Она останется здесь и получит и помощников, и указания. Сейчас дай ей провожатого, чтобы она могла обойти часть детских помещений.
Всеволод распорядился, как ему указал И., мы отделились от наших друзей и пошли за Всеволодом. Дорога шла долгое время садом, который становился все более похожим на лес и, несомненно, когда-то им и был. Тут и там встречались дома, люди и группы детей. Разнообразие пород деревьев не только меня удивило, но я даже и не предполагал, что этакие чудища могут расти в садах. Мы дошли до озера, и здесь картина природы и жизни людей резко изменилась. Лес перешел в кустарник, зеленой травы не было. Среди глубокого, блестящего и мелкого песка, напоминавшего песок пустыни, в котором рос этот кустарник, были проложены утрамбованные дорожки, ведшие к разным домам, напоминавшим своим видом бараки или мастерские. Слышится стук молотков, лязг пилы, кое-где люди в легких рабочих костюмах стругали доски. Кое-где несли мелкий камень, собирали деревянные столы и кресла, стругали колонны из дерева. Кипела самая разнообразная жизнь.
Мы свернули, оставляя за собой озеро и площадку, и вышли на довольно большой островок, где рос молодой кедровый лес и было выстроено несколько красивых домов. Мы вошли в одно из зданий, оказавшееся школой, как раз в ту минуту, когда раздался удар гонга и из многочисленных дверей в широкий коридор выскочили со смехом и шумом дети лет восьми - тринадцати.
Увидев Всеволода, они чинно выстроились у стен, но их сияющие, веселые мордочки, видимо, ждали только разрешения изменить своей чинности и броситься к своему любимому настоятелю.
- Нет, нет, на этот раз «вольно» не будет произнесено, - смеясь, сказал Всеволод. - Будьте любезными хозяевами, вежливыми и приветливыми, познакомьтесь с гостями, которые проделали трудное путешествие по пустыне, чтобы навестить вас. Вот я и посмотрю, хорошо ли мы сумели вас воспитать и насколько вы вежливые кавалеры и дамы, - все смеялся Всеволод.
