Девочка с деревянным мечом

Дарт спешила по винтовой лестнице вниз. Уже прозвенел четвертый утренний колокол, и эхо его металось в гулких лестничных пролетах Штормовой башни. Боясь споткнуться, она придерживала на ходу полы плаща.

Только бы не опоздать… еще и сегодня.

Рядом семенил Щен. Весело прыгал по ступенькам, свесив набок огненный язычок, довольный возможностью поразмяться. Его призрачное тельце беспрепятственно и неощутимо проскакивало сквозь чужие плащи и ноги. Никто не видел ее вечного спутника, и преградить ему путь мог только камень.

Счастливчик. Ей бы так.

В этот час главная лестница была запружена народом – не протолкаться. Мимо пробегали вестники в голубых куртках, кто с сумкой на плече, кто со свитком в руках, горя таким же нетерпением поскорее оказаться наверху, как Дарт – внизу. Проплывали степенно мастера с бритыми татуированными головами, незыблемые утесы среди бурной реки. Но большинство заполонивших лестницу принадлежали к тому же сословию, что и Дарт. Пажи в коротких плащах, оруженосцы в капюшонах. И те, кто составлял его цвет и гордость, – осененные благословением рыцари теней. Некоторые хмуро кутались в плащи, даже здесь не в силах отринуть тяжкие заботы. Другие шли нараспашку, блистая яркими нарядами, и улыбались, радуясь свободе. Только в Ташижане рыцари имели право ходить с открытыми лицами, без масклинов и даже без плащей.

Здесь был их дом.

И дом Дарт. Отныне и навсегда.

Кругом раздавались неумолчные разговоры, смех, крики, брань. Регента со свитой ожидали из Чризмферри через четыре дня. Ради предстоящей церемонии и посвященных ей празднеств рыцари съезжались в Ташижан отовсюду. Все жилые покои были уже заняты, вновь прибывших размещали в тех, что давно пустовали, в заброшенных частях цитадели.

Неизбежные в такой суматохе требования, предложения, жалобы, угрозы, просьбы множились и возносились, подобно дыму, к личным покоям смотрительницы Вейл, расположенным на самом верху башни. И поскольку Дарт была ее пажом, обязанностей у девочки прибавилось тоже. Времени на обычные дела не хватало.

Например, на ежедневные тренировки.

На поясе у нее висел деревянный меч. Жалкое подобие чудесных рыцарских мечей с рукоятями, украшенными черными алмазами. Зато такой длинный, что колотил Дарт по ноге и грозил зацепиться за каждую ступеньку.

Наконец она выбралась с лестницы в большой, похожий на пещеру нижний коридор. И поспешила вдоль стены, в обход толпившихся посередине людей.

– Хофбрин! – рявкнул кто‑то.

Она не сразу поняла, что зовут ее. Не привыкла к этому имени, даже проведя здесь целый год. К тому же оно было чужим. Сирота от рождения, своего истинного имени она не знала. Дарт ее назвали в приюте, в честь колючего и упорного сорняка с желтыми цветочками, способного расти на голых камнях. Поэтому, когда школьная подруга предложила ей свое семейное имя – в знак неразрывной связи, Дарт с радостью согласилась.

Сейчас Лаурелла была далеко, в Чризмферри, служила Дланью слез у регента Тилара сира Ноха.

– Хофбрин!

Обернувшись, Дарт увидела, что к ней пробивается через толпу Пиллор – товарищ по тренировкам, оруженосец и помощник обучавшего их мастера меча. Он был всего на два года старше Дарт, но высок, как настоящий рыцарь.

Откуда ни возьмись появился Щен и встал между ней и Пиллором. Отражая ее собственные чувства, призрачное тельце заполыхало огнем. Шипастая грива встала дыбом – стремительность Пиллора предвещала бурю.

– Вот ты где! – Пиллор прошел сквозь Щена и схватил девочку за плечо. – Опять опаздываешь! Меня послала за тобой мастер Юрил. Велела притащить хоть волоком.

– Я… я… мне нужно было…

– Я… я… – передразнил Пиллор. – Вечно тебе что‑то нужно. Считаешь, пажу смотрительницы можно задирать нос и ходить на тренировки когда вздумается?

Он почти не преувеличивал. Почетная служба отнимала у девочки много времени. Только нос она вовсе не задирала. Как раз наоборот. Редко общаясь с равными себе, она до сих пор была среди них чужой, к тому же вечно отставала – ив науках, и в фехтовании.

А самое главное – чувствовала себя самозванкой. Места в Ташижане она не заслужила. Попала сюда только потому, что ее понадобилось спрятать за высокими стенами цитадели, держать в безопасности и под рукой. О своем истинном происхождении Дарт узнала всего год назад. Дочь бродячих богов. Ее гуморы не изобиловали Милостями, лишь кровь была наделена одним‑единственным благословением – возрождать меч богов, Ривенскрир. Вот Дарт и отправили сюда, подальше от Чризмферри и Ривенскрира, чтобы кому‑нибудь не вздумалось выкрасть разом и ее, и меч.

Больше она ничем не отличалась от обычных детей.

Разве что одиночеством и потерянностью.

– Из‑за тебя мастер Юрил всех поставила под ярмо.

– Но за что же их наказывать…

– «Рыцарь силен тогда, когда силен орден», – с презрительной ухмылкой напомнил Пиллор.

Это Дарт слышала с самого начала обучения. Истинная сила ордена – не в одном рыцаре, но во всем ордене. Один не справился – страдают все.

Таков был урок, который мастер меча преподнесла ученикам нынешним утром.

Цена опозданий Дарт.

Больше понукания не требовались. Она бегом выскочила из башни и понеслась к полям для тренировок. Пажи обучались на самых дальних. На ближних отрабатывали выпады оруженосцы, высмеивая промахи друг друга, но не скупясь и на похвалы. Они воистину были братьями. И, уворачиваясь от комьев грязи, летевших из‑под конских копыт, Дарт невольно задумалась, удастся ли ей когда‑нибудь стать для них своей.

Учеников мастера Юрил она увидела издалека и побежала еще быстрее. Бедняги, запряженные, как быки, в сани, бороздили промерзлую грязь и жухлую траву. Тяжелое упражнение, но укрепляющее спину и ноги.

Юрил наблюдала за ними, скрестив руки на груди, зажав в зубах свисток из чернолиста. Несмотря на седину, блиставшую в черных волосах, она была стройна, как девушка.

Заслышав приближение Дарт, Юрил обернулась.

– Хофбрин… решила к нам заглянуть? Как это мило с твоей стороны!

Дарт опустилась на одно колено, склонила голову, потом встала.

– Мой долг…

– Быть здесь, – сказала Юрил. – А не в покоях смотрительницы. Катрин сир Вейл это знает тоже. А если забыла, напомни ей – от моего имени.

– Да, госпожа.

Юрил дунула в свисток.

– Довольно! Все ко мне!

Вокруг послышались вздохи облегчения. Ученики сбросили с натертых плеч ярма и потянулись к мастеру. На Дарт они смотрели исподлобья. Знали, кого винить за столь нелегкое утро, но до поры помалкивали. Выскажутся потом. Когда не будет рядом мастера Юрил.

– Начнем сегодня с основных позиций, закончим поединком.

Ученики выстроились по четыре в несколько рядов. Дарт собиралась шмыгнуть в последний, но мастер меча была начеку. Заставила ее встать впереди. И полный колокол они повторяли основные приемы защиты и нападения: «обманный уклон», «огрызающийсяпес», «рогамесяца», «укусрукояти», «схлест» и множество других.

Дарт старалась изо всех сил, но недостаток практики сказывался – кончик клинка падал в «щучьем узле». И запястье дрожало при переходе от «улья» к «метельщику». Мастер Юрил за каждую ошибку наказывала. Била тростью по ее деревянному мечу, по пальцам и заставляла повторять упражнение.

И все при этом на нее таращились. Откровенно, со злой насмешкой, радуясь ее унижению. Слезы так и просились на глаза, и Дарт их едва сдерживала.

Наконец дошло дело до последнего приема. «Каприз наэфрина», сложный танец руки и стали, ряд обманных, призванных обезоружить противника шагов. Очень рискованный – одно неверное движение, и сам останешься без меча. Но, сумев вовлечь противника в этот танец и ни разу не ошибившись, на победу можно было рассчитывать наверняка.

Дарт старалась как могла.

И ошиблась.

Рукоять выскользнула из усталых пальцев. Меч шлепнулся в грязь.

Раздался хохот.

– Меч ветром выдуло. – Пиллор заложил руки за спину в подражание мастеру меча Юрил, которую он боготворил.

Та посмотрела на Дарт сердито.

– Подними меч, Хофбрин. – И повернулась к ней спиной, даже не потребовав повторить прием, словно заранее сочла это бесполезным. – Переходим к поединку. Поглядим, как у вас получается пользоваться этими приемами в настоящем бою. На поле битвы нужно плавно переходить от одного к другому, предугадывать действия противника, успевать сообразить, как на них ответить. И учтите, я вижу каждого.

Все быстро разбились на пары. Лишь Дарт осталась в одиночестве.

Юрил взглянула на Пиллора и велела:

– Встанешь с ней.

Тот удивился. Он опережал Дарт в обучении на пять лет и, конечно, значительно превосходил ее в боевом искусстве. Но кивнул.

– Как скажете.

В глазах его промелькнуло злорадное предвкушение.

Юрил вскинула руку.

– Приготовились!

Дарт отступила на шаг, заняла оборонительную позицию. Силы противника, его сноровка и длина руки были ей хорошо известны. Кончится ли когда‑нибудь сегодняшнее унижение?

– Поднять мечи! – гаркнула Юрил. – Начали!

Пиллор с ходу бросился вперед. Дарт едва успела парировать стремительный выпад, отбила меч. Но кончик его просвистел возле самого уха. И вместо того чтобы пойти в ответную атаку, она уклонилась.

Противник проворно отпрянул и сделал выпад с разворота. Меч вылетел из руки Дарт от сильного удара. А Пиллор, качнувшись вперед, с неменьшей силой нанес второй – прямо в грудь.

Дарт опрокинулась на спину.

И он победоносно встал над ней.

Девочка потерла ушибленное место. Без синяка не обойдется. Будь меч стальным, а не деревянным, ее сейчас и вовсе не было бы в живых.

Вокруг стучали, сталкиваясь, мечи остальных учеников. Она проиграла первой. Не прошло и мгновения.

Юрил, отвернувшись от нее, следила за другими поединками.

Дарт поднялась на ноги и тоже стала смотреть на товарищей. Они бились пока еще неумело, боевое искусство уступало силе мускулов, но кое‑кто выказывал задатки таланта. Изящный поворотный финт, круговое парирование, сдвоенный выпад.

Юрил сделала несколько одобрительных замечаний. Редкая в ее устах похвала привела, как обычно, к тому, что отличившиеся тут же засмущались и мигом утратили преимущество. Но проигрыш все равно был не так обиден.

Потом она приказала Дарт с Пиллором:

– Еще раз!

Девочка подняла меч. Два выпада – и она снова оказалась на земле. С отбитым, горящим болью запястьем. Пиллор и не думал ее щадить, пуская в ход все свои силы и умение.

Слезы опять подступили к глазам, но злость заставила Дарт подняться на ноги.

Вокруг метался Щен, огненно‑красный, со вздыбленной гривой. Она махнула ему свободной рукой, веля убраться. Порою призрачный спутник, сильно осерчав, способен был вмешиваться в происходящее. Ей этого не хотелось.

– Еще раз!

Дарт напряглась. И, едва прозвучал приказ, атаковала противника с финтом. Он парировал, отбрасывая ее меч. Ожидая этого, она нырнула под взмах.

Захваченный врасплох без защиты, Пиллор выпучил глаза.

Дарт сделала завершающий выпад.

Но меч ее не коснулся соперника. Пиллор схватил его свободной рукой. Дернул, подтаскивая к себе Дарт. И ударил ее в подбородок рукоятью своего меча.

Со всего маху девочка грохнулась навзничь.

Юрил увидела только самый конец, прозевав остальное.

– Хофбрин, никогда не открывайся! Учись держать расстояние! – гаркнула она.

И снова отвернулась.

Пиллор презрительно ухмыльнулся, торжествуя победу, добытую мошенничеством. Сражайся они на стальных мечах, он не схватил бы рукой острое лезвие. Без пальцев остался бы. А выпад Дарт достиг бы цели.

– Довольно на сегодня! – объявила наконец Юрил. – Ступайте обедать. Увидимся завтра. И не сидите без дела до тех пор, тренируйтесь!

Последнее она сказала, глядя на Дарт.

Ученики захихикали.

А потом отправились холодными полями в теплые башни. По двое, по трое, кучками. Лишь Дарт шла одна, опозоренная, никому не нужная.

Оглянувшись на ходу, она увидела Пиллора рядом с Юрил. Мастер меча что‑то говорила ему, и, хотя она стояла к Дарт спиной, казалось, юный оруженосец получает выволочку. Он открыл было рот, протестуя, но тут же его захлопнул. Увидел, что Дарт смотрит на него, и глаза у него сделались злыми. Похоже, выговор касался их поединка.

Девочка торопливо отвела взгляд.

Может, Юрил все‑таки заметила, как он смошенничал? Или ругала его только за то, что он, сражаясь с таким слабым противником, не умерял своих сил?

Как бы там ни было, на душе у нее немного посветлело. И Щен сразу же перестал дыбить гриву, весело затрусил вперед.

Дарт вдруг преисполнилась решимости. Она будет тренироваться каждый вечер. И никогда больше не ляжет на спину в грязь.

Тут взгляд ее упал на Штормовую башню, что высилась впереди, подпирая главою серое, стальное небо. Там, на самом верху, находились покои смотрительницы Катрин сир Вейл, где Дарт поджидали другие, совершенно неотложные обязанности. До посвящения Тилара в рыцари оставалось всего несколько дней. Дел по горло.

Ее вновь охватило чувство глубокого одиночества, от которого не спасли бы никакие поручения. С тяжелым сердцем посмотрела она вслед хохочущим, подталкивавшим друг друга на ходу однокашникам. Ее единственная подруга Лаурелла, с которой они, бывало, забравшись в одну кровать, шептались ночи напролет, далеко. А здесь у нее никого нет.

Даже имени ее настоящего никто не знает.

Щен тут же почуял, что его хозяйка стала мрачнее тучи. Подскочил к ней, куснул деревянный меч, пронзив его зубами насквозь без всякого ущерба. И, судя по выражению мордочки, свирепо зарычал.

Она устало улыбнулась.

Один друг у нее все‑таки есть.

– Идем, Щен… ох, сколько же нам еще подниматься…

Шагая вверх по ступеням винтовой лестницы, Дарт думала о том, что ей предстоит сделать, и ничего по сторонам не замечала. Пока ее внимание не привлек раздраженный окрик:

– Потише, ты… Моя мантия!

Она очнулась и обнаружила, что пытается протиснуться мимо Хешарина, главы совета мастеров. Толстяк, упираясь рукой в стену для пущей устойчивости, загородил всю лестницу. Лысая голова его, украшенная одиннадцатью татуировками – знаками дисциплин, которыми владел мастер, – блестела от пота.

Видать, важное дело влечет его к старосте Филдсу, подумала Дарт, раз он забрался так далеко от своих владений. Катакомбы мастеров, по слухам, уходили под землю столь же глубоко, сколь высоко вздымалась в небо Штормовая башня. Мастера в них хозяйничали единовластно. Там находились их личные покои, алхимические лаборатории и склады. А у Хешарина, как слышала Дарт, имелся в распоряжении даже подземный зверинец – для испытания новых алхимических составов.

Она все же протолкалась вперед, и толстяк смерил ее сердитым взглядом. Другой мастер, незнакомый старик в грязном дорожном плаще, поднимавшийся перед ним, тоже посмотрел на Дарт. Она вздрогнула и чуть не споткнулась о ступеньку. Глаза у него были молочного цвета. Как бельма у слепца. Тем не менее он видел, и холодная тяжесть его взора неприятно поразила девочку. Ей послышалось на миг хлопанье вороньих крыл, напоминание о пережитых некогда ужасе и насилии.

Но он отвернулся, и наваждение исчезло.

Она поспешила обогнать старика. Щен, поджав обрубок хвоста, сделал то же самое.

Наконец оба добрались до площадки двадцать второго этажа, где располагались покои старосты Ташижана и смотрительницы Вейл, и Дарт вздохнула с облегчением. Полуденная толкучка на лестнице осталась позади… правда, чем выше, тем меньше на ней обычно бывало народу. На самый верх поднимались лишь те, у кого было дело к смотрительнице или старосте.

Как у этих двух мастеров.

Оглянувшись, Дарт увидела, что они входят следом за ней в коридор.

Интересно, что привело их сюда?

Высокие двери, ведущие в Эйр старосты, были открыты, рядом несли караул два рыцаря. На плече у обоих виднелась вышивка – красный, пересеченный двумя линиями круг. Знак Огненного Креста. Люди Аргента.

Перед ними стояла кучка вновь прибывших гостей, в коричневых и черных плащах, с виду дорогих, но поношенных.

Из‑за двери донесся голос:

– … Благодарю Длань лорда Бальжера за оказанную честь. Слуга мой, Лоул, отведет вас в комнаты, где вы сможете отдохнуть с дороги. Он же проследит за вещами. Их выгрузят с флиппера и доставят сюда.

Дарт отошла к стене, уступая дорогу гостям. Посольство из Обманной Лощины. Рановато явились подданные лорда Бальжера – желая, видимо, вдосталь наглотаться вина и эля еще до церемонии… Бог прислал на церемонию посвящения Тилара в рыцари всего одну Длань из восьми? Похоже на завуалированное пренебрежение. Должно быть, затаил на регента какое‑то зло владыка царства бандитов и головорезов.

Всю прошлую луну в Ташижане заключали пари – какие из царств пришлют посольства и сколько от каждого будет Дланей. Дарт проводила взглядом единственную Длань из Обманной Лощины – обрюзгшего толстяка с походкой паралитика. На этой ставке разживутся немногие.

Пропустив приезжих, она двинулась дальше.

Стражники, чьи лица скрывал масклин, как будто не заметили ее.

Зато увидел, к несчастью, кое‑кто другой.

– Паж Хофбрин…

Она застыла на месте.

– Подойди, пожалуйста.

Дарт обернулась. В двух шагах от порога своих покоев стоял староста Филдс. Высокий, внушительный, в серой куртке с серебряными пуговицами, в черных штанах и сапогах. Не сводя с нее глаз, он рассеянно сунул в руки слуге какой‑то пустяковый подарок, преподнесенный Дланью лорда Бальжера.

По обычаю староста заплетал волосы в косу, перевязанную черным кожаным шнурком, и, несмотря на седину, блестевшую в темно‑каштановых прядях, был еще крепок и бодр. Одним‑единственным взглядом Аргент сир Филдс повергал людей в трепет. У него недоставало глаза, потерянного в прославленном сражении с безумным владыкой заброшенных земель. Пустую глазницу прикрывала костяная пластинка – вырезанная, по слухам, из черепа того самого короля.

Дарт невольно попятилась. Но бежать было некуда.

Староста Филдс тепло улыбнулся ей.

– Не бойся, дитя. Я не кусаюсь.

Дарт сглотнула комок в горле и покорно подошла. Откажешься тут!.. Перед ней – что бы там ни случилось в прошлом году – стоял сам глава рыцарей теней.

Когда она переступила порог, Аргент сказал караульным:

– Попросите мастера Хешарина и его гостя оказать мне любезность и немного подождать, когда они подойдут…

Толстяк мастер, как заметила Дарт, задержался на полпути и заговорил с Дланью Бальжера, дыша с присвистом и вытирая потный лоб.

Аргент закрыл дверь, жестом велел ей проходить и сам пошел следом. В очаге жарко пылал огонь. На окнах, выходивших на срединный внутренний двор, висели плотные занавеси, которые защищали от холода. Обстановка отличалась простотой. В дальнем углу ковер был скатан, и на каменном полу возвышалась стойка с оружием. Должно быть, староста – как поговаривали, один из самых грозных рубак цитадели – продолжал оттачивать свои боевые навыки.

На стойке, впрочем, Дарт заметила пыль.

Видно, нынче старосту занимали другие битвы.

За свое место в Эйре.

На должность эту его избрали почти единогласно, тем не менее все знали, и не без оснований, на что он готов был пойти, когда ему кто‑то угрожал. Например, Тилар, которого объявили богоубийцей и на которого Филдс устроил облаву. Многие видели обратившегося в камень Симона сира Джаклара, правую руку Аргента, его верного помощника. Он случайно попал под удар запретного оружия, меча, осененного черной Милостью. Этот меч держал Аргент. После подобного бесчестья, казалось бы, ему не следовало и мечтать о должности старосты. Но вышло иначе.

Тело Симона скрыли во владениях мастеров, в подземельях цитадели, якобы собираясь снять заклятие. А вернее – чтобы убрать с глаз подальше и дать случившемуся время покрыться забвением.

Занять высокий пост Аргенту помогла поддержка мастера Хешарина, главы совета мастеров, весьма влиятельного человека в Ташижане. И ныне положение старосты упрочивалось с каждой луной. Мириллии было не до поминаний прошлого, когда все множились и расходились пугающие толки о диковинных зверях, появляющихся в отдаленных землях, о безумии, постигающем богов, о загадочных исчезновениях людей.

И число сторонников Аргента за эту долгую зиму возросло. Еще до своего подлого поступка он основал Огненный Крест. За последние века ряды рыцарей поредели, все меньше уважения к ним питали, считая простыми наемниками и посыльными. Аргент же поклялся вернуть ордену былую славу, наделить его силой, сделать независимым от богов под знаменем Огненного Креста.

Обещания падали на плодородную почву.

И всходы не могла искоренить даже черная Милость.

Последним хитрым ходом стала затея с возвращением регенту плаща и меча. Аргенту это было нужнее, чем Тилару. А тот не мог отказаться. Ибо объединение сделает Ташижан сильнее в час, когда миру угрожает истинная опасность, пострашнее той, которую представлял собой сир Филдс.

Староста поманил девочку к столу.

– Иди‑ка сюда. Перекинемся словечком без лишних ушей. Как рыцарь с рыцарем.

Она не двинулась с места. Ее терзали смутные подозрения. Никогда раньше он не заговаривал с ней. Для него Дарт, как и для всех прочих, была всего лишь пажом, которого нашла где‑то Катрин Вейл, слугой и гонцом смотрительницы. Об истинной ее роли и тайне ее происхождения и крови он ничего не знал.

Что же ему вдруг понадобилось от нее?

На столе стояло серебряное блюдо с жареными орехами и сушеными сливами. Аргент пододвинул его к Дарт.

– Угощайся, пожалуйста. Госпожа Юрил наверняка заморила тебя голодом.

Есть и вправду страшно хотелось, но Дарт только пробормотала что‑то, чего и сама не расслышала.

Староста поднял сливу, повертел в пальцах.

– Сказал мне тут один оруженосец, что ты вроде бы отстаешь в учебе.

Дарт вспыхнула, ожгла его взглядом.

– Это никуда не годится, – продолжил он. – Может, службу у смотрительницы тебе лучше оставить? Я могу поговорить с ней…

– Нет, сир, – Дарт внезапно обрела голос, – пожалуйста, не надо!

– Так я и думал. Конечно, паж смотрительницы – почетное место, редкая честь.

Дарт сдвинула брови. К чему он клонит?

– Пожалуй, не помешали бы дополнительные занятия… личный учитель… возможно, чуточка Милости, укрепляющей силы… но это, конечно, дорого. Осмелюсь предположить, тебе такое не по карману?

Она только кивнула. Коленки затряслись.

Щен бегал по комнате, суя нос во все углы.

– Но в конце концов, ордену, возможно, пойдет на пользу, если он окажет безвозмездную помощь столь уважаемому члену, как ты, пажу смотрительницы.

– Это было бы крайне великодушно, сир, – сказала Дарт.

Он кинул сливу в рот, прожевал, кивая, словно в ответ на собственные мысли. Потом сказал:

– Но что есть помощь, если она не заслужена? Какой урок извлечет из этого будущий рыцарь?

Дарт посмотрела на него вопросительно.

Аргент вздохнул.

– Из‑за суеты в последнее время у нас со смотрительницей почти не было возможности сесть и обсудить спокойно вопросы благополучия Ташижана. Это, конечно, нехорошо. Быть может, паж Хофбрин, ты сослужишь мне службу, в знак благодарности за расходы на учителя и толику особой Милости… рассказывая, о чем говорит и думает смотрительница. В интересах ордена.

– Сир, я…

Староста Филдс остановил ее строгим взглядом.

– Разумеется, смотрительнице ни к чему знать о моей просьбе. Она может решить, что я недоволен ею, а я ведь понимаю, как трудно ей найти время заглянуть ко мне в Эйр. Пусть это останется между нами, тобой и мной.

У Дарт пересохло во рту, сердце ушло в пятки.

– Однако если это затруднит тебя, я думаю, найдется другой паж, который станет служить смотрительнице с большим усердием.

– Но, сир…

Он снова улыбнулся.

Итак, ее просили шпионить за Катрин, соблазняя подачками и одновременно угрожая лишить места. Все в интересах ордена.

– Отлично. Значит, договорились. – Староста подошел к выходу. – Не смею больше тебя задерживать.

Он взялся за ручку двери, и, едва та приоткрылась, девочка выскользнула в коридор, чуть не наткнувшись на Хешарина.

– Осторожно… Мантия! – буркнул он.

Но Дарт, чудом избежав столкновения и со вторым, неизвестным мастером в дорожном плаще, поспешила к покоям своей госпожи. Как же различаются во взглядах староста и смотрительница, которые живут так близко друг от друга и у которых должны быть общие устремления, думала она.

Через мгновение девочка уже стучала в прочную дверь из железного дуба, буравя ее взглядом и мечтая поскорее оказаться за ней.

Щен просто проскочил сквозь нее. Счастливчик.

Мгновением позже ее терпение было вознаграждено.

– Роггер!

В покои Катрин она влетела так, что плащ взвился за спиной.

Дарт увидела бывшего вора, едва открылась дверь. Правда, узнала его только со второго взгляда, а сначала слегка испугалась. Клочковатая борода ровно подстрижена, рыжие с проседью волосы намаслены и расчесаны. Одет в подпоясанную кушаком пурпурную мантию ученого писца, из тех, что осенены особой Милостью, чтобы зашифровывать и запечатывать письма с помощью алхимии. Даже пальцы выкрашены в тот же цвет. В Ташижане таких писцов часто можно было встретить, особенно в последнее время.

Роггер явился под личиной.

Рядом с ним сидел Геррод Роткильд, почтенный мастер, преданный союзник. В своих вечных бронзовых доспехах.

Увидев своего пажа, Катрин сир Вейл поднялась с кресла перед жарко пылающим очагом и накрыла лоскутом ткани лежавшую на столе вещицу. Величиной и формой она напоминала небольшую дыню. Дарт успела учуять какое‑то зловоние.

А в следующий миг она оказалась в объятиях Роггера. Крепко обхватила его. Год… Целый год прошел. Вечность!

Пылкость девочки его как будто насмешила. Но Дарт было все равно. Здесь собрались лишь те, кто ее знал.

– Отпусти меня, бесстыжая девка! – сказал Роггер, легонько прижав ее к себе.

Она улыбнулась, разомкнула объятия.

Роггер окинул взглядом комнату, вытянул руку. В ней, словно бы из воздуха, появилось сладкое печенье.

– Мне тут еще кой с кем надо поздороваться. Эй, вшивый окорок!

Он опустил руку к полу, повертел лакомым кусочком.

– Ты где?

Дарт показала на стол, возле которого стояла смотрительница Вейл.

– Щен там.

– А, – сказал Роггер, выпрямляясь. И обменялся странным взглядом с Катрин. – Пожалуй, лучше убрать это отсюда. Чтобы никто ничего не унюхал.

Геррод поднялся на ноги, взял со стола накрытый тканью предмет.

– Возьму к себе. Погляжу в лаборатории, что можно сделать.

– Спасибо, Геррод, – произнесла Катрин.

– И будь с этой чертовой штуковиной поосторожнее, – добавил Роггер.

Мастер кивнул вору, слегка поклонился смотрительнице и, жужжа доспехами, вышел. Дарт никогда не видела его лица, скрытого забралом. Но знала, как и все в Ташижане, что неустанные занятия алхимией ослабили и источили его тело и он давно не мог передвигаться без лат, снабженных благословенными Милостью механизмами. Роткильд превзошел наук больше, чем кто бы то ни было до него. Пятнадцать дисциплин.

После его ухода Роггер подозвал Дарт к очагу. Она села на один стул, Катрин на другой, а Роггер устроился на третьем, протянув к огню ноги. Печенье он отдал девочке.

– Что ты думаешь делать дальше? – спросила у него смотрительница.

– Здесь поторчу. До тех пор, во всяком случае, покуда Тилар не получит обратно свои плащ и меч. Одежки эти скину, полазаю по всяким уголкам, послушаю. Ты не пыталась выяснить, кто же все‑таки убил того юного рыцаря в прошлом году?

Лицо Катрин потемнело. На ней был черный кожаный костюм для верховой езды. Золотисто‑рыжие волосы свиты в узел на затылке, как всегда, когда она выезжала из крепости. Только так смотрительница в последние дни и отдыхала – в седле, летя как ветер, в развевающемся плаще. Роггер, видимо, помешал ее полуденной прогулке.

– Нет. Боюсь, правды мы никогда не узнаем.

О прошлогоднем убийстве Дарт успела наслушаться всякого. Рыцаря зарезали, выпустили из него всю кровь и бросили возле ямы, полной обгорелых костей. Будто в жертву принесли. Убийц так и не поймали.

– Следов никаких, – сказала Катрин. – Сдался даже следопыт Лорр, после того как целую луну шарил в сточных трубах под крепостью.

Роггер фыркнул.

– И я еще жаловался на свои приключения…

– А сейчас у нас все жилые покои вычищены в честь приезда гостей, и даже давно заброшенные битком набиты рыцарями. Если мы и проглядели след, то теперь он наверняка смыт или затоптан. – Катрин обескураженно покачала головой.

– И нет никакой возможности обвинить Одноглазого? – спросил Роггер.

Дарт знала, что в убийствах и исчезновениях смотрительница подозревает Аргента сира Филдса. Особенно после истории с проклятым мечом. Но подозрения – не доказательства, с ними перед судьями не предстанешь. Тем более что Аргент прошел испытание мастеров истины – служителей огненной алхимии с окровавленными пальцами, способных читать в человеческом сердце.

И все равно Катрин была уверена, что Огненный Крест связан с жертвоприношениями. Яма с обугленными костями, кровавый круг, раскинутое крестом тело – все наводило на эту мысль.

– Кого‑нибудь еще недосчитались? – поинтересовался Роггер.

– Мы каждый день проводим среди молодых рыцарей перекличку. И вроде бы после Перрила никто не пропал.

Перрил сир Коррискан тоже был их союзником. Получил рыцарское звание незадолго до исчезновения. Из следов осталась лишь кровь на постели. Этого юношу, как знала Дарт, Катрин искала еще старательнее, чем остальных.

– Столько народу съехалось, – сказал Роггер, – авось кто‑то да обронит словечко‑другое. Поглядим, может, что и удастся разузнать.

– Будь осторожен.

Судя по выражению глаз, в удачу Катрин не верила. Роггер тоже это понял.

– Мы еще не проиграли. И если виноват Одноглазый или кто‑то из его приспешников, мы до них доберемся.

Глаза ее остались такими же пустыми.

– Может, это и ни к чему, учитывая, что творится в Мириллии. Может, нам лучше примириться, чем искать, кого обвинить. Выкинем из Эйра Аргента – и станем слабее. А нам сейчас нужна вся наша сила.

Дарт изумилась. Никогда еще она не слышала от смотрительницы таких слов.

Роггер и тот онемел.

– Нет! – воскликнула девочка, вспомнив недавний разговор, попытку подкупа и угрозы. – Филдс фальшивит. Он ищет не блага для Мириллии, а власти для себя! – И Дарт пересказала обоим, о чем разговаривала со старостой.

Теперь изумилась смотрительница.

– Аргент хочет, чтобы ты шпионила? За мной?

Дарт кивнула.

– Не теряйте бдительности, смотрительница Вейл. Лучше быть в меньшинстве, но остаться честным, чем в большинстве и поддаться порче!

– Устами младенца глаголет мудрость, – усмехнулся Роггер.

Катрин откинулась на спинку стула.

– Я слишком долго пробыла в этой башне.

– Но ты не одинока… – сказал Роггер. – И со дня на день здесь будет Тилар.

Последние слова, казалось, скорее ранили, чем утешили Катрин. Дарт слишком хорошо ее знала, чтобы не заметить, как горько сжались губы и потемнели глаза. Отношения с бывшим женихом были у смотрительницы еще сложнее, чем со старостой.

Роггер же как будто не обратил на это внимания.

– Приедет Тилар, и дело прояснится.

Ничто не могло быть дальше от правды.

Но Дарт на сей раз промолчала.

Солнце уже село, прозвенел первый вечерний колокол, когда девочка закрыла наконец за собой дверь своей комнаты. Сняла плащ, отстегнула меч, стащила сапожки. Устала она так, что мысли путались и на душе было грустно.

После ухода Роггера она только и делала, что бегала по поручениям смотрительницы. Забот, казалось, становилось все больше с каждым колоколом, приближавшим день церемонии. Еще Дарт пришлось побывать на уроке верховой езды, посвященном уходу за лошадьми и сбруей, и брыкливый мерин наступил ей на ногу. Теперь она прихрамывала и на верхушку Штормовой башни поднялась из последних сил.

Но здесь ее ждала собственная комната – примыкавшая к покоям смотрительницы крохотная каморка, где раньше жила служанка. Зато принадлежала она только Дарт, и это было чудесно. В ней даже окно имелось, узкое, выходившее на внутренний двор, где рос гигантский вирм – змеиное дерево.

Оставшись в одних чулках, девочка, прихрамывая, подошла к окошку. Щен тем временем потянулся, покружился на месте и свернулся калачиком на полу.

Над облетевшими ветвями змеиного дерева висел серп малой луны, скользившей к закату. Холодно сверкали звезды. Глядя на них, Дарт вяло перебрала в уме дела, намеченные на утро. Завтра должны были прибыть еще два посольства, из Неверинга и Пяти Рукавов.

Когда оконное стекло затуманилось от ее дыхания, она отвернулась.

И снова вспомнила случай, о котором не могла забыть после поездки со смотрительницей Вейл в Ольденбрук. Перед мысленным взором Дарт явился бронзовокожий мальчик, бывший соученик по школе в Чризмферри, ныне – служитель бога Джессапа. Их встреча в Высоком крыле, блеск его зеленых глаз.

Интересно, приедет ли он на церемонию? Отправит ли его лорд Джессап с посольством?

Мысль об этом слегка пугала девочку – он узнал ее; возможно, видеться с ним опасно. Но… почему‑то и согревала.

Дарт вздохнула, покачала головой.

Отошла от окна, однако постель расстилать не стала. День еще не завершен.

Она взялась за меч.

Встала в боевую стойку, вскинула его и принялась за упражнения. Никто не следил за ней, поэтому напряжения она не испытывала и с каждым выпадом чувствовала себя все увереннее. Впервые ощутила, как один прием перетекает в другой. И, повторяя их раз за разом, наконец‑то начала понимать – отражает и наносит удары не меч. Она сама – ее тело, ее сердце.

Остальных вечерних колоколов она не слышала. Настала ночь, а Дарт все продолжала танец с мечом.

В одиночестве.

Но с затаенной, то и дело возвращавшейся мыслью.

Приедет он или нет?

Глава 4

ЗИМНИЙ ПЛАЩ

Брант изнемогал.

Он с хмурым видом стоял на стуле, растопырив руки, а вокруг суетилась толпа женщин, которые бесконечно подгибали и складывали, подкалывали и прищипывали красовавшийся на нем пышный наряд. Тут же метался вертлявый мастер‑портной, то отдавая указания, то заново что‑то измеряя. Наконец он хлопнул в ладоши:

– Чудесно! Только слегка поднимем воротник – чтобы скрыть шрам на горле.

Брант с облегчением опустил руки.

Парадное одеяние было синего цвета – штаны темные, куртка посветлее, лазурного оттенка. Отделка указывала на должность Длани крови – красный кант на штанах, такая же лента, приколотая золотой застежкой к плечу, ряд золотых пуговиц на куртке. Поверх всего – темно‑синий короткий плащ с красными кисточками.

– Снимайте! – велел портной. – Сделаем последнюю подгонку, к утру будет готово. – И поторопил: – Скорее! У нас еще три Длани не одеты.

Брант слез со стула, снял новый наряд. Всех проводил, закрыл за ними дверь. Натянул привычный, поношенный кожаный костюм, обулся. Увидел свое отражение в зеркале, которое принес портной. Вскинул подбородок, провел пальцем по шраму.

Память о другой жизни… давно забытой.

Он отвернулся от зеркала. Еще раз облегченно вздохнул. Теперь можно взять лук, удрать отсюда и провести остаток дня в покое.

В Высоком крыле царила суматоха. К дороге готовилась половина Дланей. Прочие оставались при лорде Джессапе, который свои владения покинуть не мог. И послезавтра, на посвящении регента в рыцари, представлять его светлость и государство должны были избранные.

Мысль о грядущих празднествах взбудоражила весь кастильон. Еще бы, после долгой зимы, унылых, однообразных будней – веселье и пышные наряды.

Но Бранту эта суета казалась глупой. Церемония посвящения, конечно, всего лишь жест. Символ объединения и исцеления Первой земли. Сам он с удовольствием отказался бы от участия в ней – когда бы не имел причин ответить на просьбу лорда Джессапа согласием. Во‑первых, в подобных случаях никогда не отказывают. А во‑вторых, ему хотелось разузнать побольше о паже смотрительницы.

Он тронул камень, висевший на шее.

И тут в коридоре раздался восторженный вопль.

Что еще случилось? Брант подхватил колчан и лук, метнулся к двери.

Открыл ее и услышал ликующий голос Лианноры, госпожи слез:

– …Непременно надо сшить до отъезда! Чудеснейший выйдет плащ!

В коридоре Брант увидел, как Лианнора целует в щеку высокого мужчину с длинными светлыми волосами, связанными сзади шнурком. Тому пришлось нагнуться, чтобы получить поцелуй. Худое лицо, темные, жесткие, как кремень, глаза. Глава кастильонной стражи. Он был неравнодушен к госпоже слез, и все об этом знали.

– Спасибо, Стен! Подарок как нельзя более кстати. – Лианнора захлопала в ладоши.

Портной, стоявший рядом, ее радости явно не разделял. Сказал, хмурясь:

– Шкура свежая… чтобы выделать к сроку, понадобится много Милости и алхимии.

– Меня не волнует, во что это обойдется, – ответила Лианнора. – Плачу из собственного кошелька.

Брант хотел было пройти мимо, но она его заметила. Неприязненно усмехнулась и спросила:

– На охоту собрались, мастер Брант? За парочкой тощих зайцев и птичек?

Он пожал плечами.

– Как повезет.

– Может, возьмете с собою Стена? Похоже, он способен поучить вас охотиться в здешних лесах.

– Сам справлюсь. Благодарю.

Брант двинулся прочь, но она загородила ему дорогу. И показала на подарок стражника.

– Вот добыча настоящего охотника!

На полу лежала раскинутая шкура.

Лианнора, не заметив, как Брант изменился в лице, отвернулась.

– Белый мех изумительно подойдет к новому платью. – О мальчике она уже забыла и всецело сосредоточилась на портном. – И уши с серыми пятнышками надо сохранить непременно, пустить на капюшон. Тогда каждому будет понятно, что волк не простой. А настоящий пещерный!

Брант невольно попятился.

Волчица, которая выслеживала его в лесу, изможденная, умиравшая от голода, вымолившая у него добычу. Это была ее шкура.

Снятая не долее чем полдня назад. Со свежими следами крови. С неровным разрезом на одной из задних лап. Оставленным не ножом охотника, а железным силком – жестокой ловушкой. Сколько же волчица, пытаясь вырваться, билась, что изрезала лапу проволокой до кости?

Он бросил взгляд на начальника стражи. Тот ничего вокруг не замечал, упиваясь вниманием Лианноры. Мясник, а не охотник.

Брант запомнит это.

Он направился к выходу из Высокого крыла. Теперь, до отъезда в Ташижан, необходимо успеть еще кое‑что сделать.

Брант был охотником, который следует Пути и почитает его; он знал, что заставило волчицу идти за ним по лесу и загнало ее в силок, притупив осторожность.

Не только голод.

Две пары глаз в подлеске, которые он успел заметить. Волчата, детеныши.

Она зашла очень далеко от родных мест, пытаясь их спасти, доведенная до отчаяния. И теперь, согласно Пути, ответственность за малышей легла на его плечи.

Выбора нет.

Он должен их отыскать.

Город на опорах трещал и стонал. Мороз усиливался, как казалось Бранту, с каждым вздохом. Задувал порывами ветер. Шел снег, и пахло надвигающимся ураганом. Брант посмотрел в небеса. Над головой они были еще довольно светлыми, но на севере собирались тяжелые, черные тучи. Над замерзшим озером вставал морозный туман.

Мальчик перевел взгляд на земляных великанов, стоявших на страже у подножия башни. Те в своих огромных тулупах зябко поеживались. Ветер пробирал насквозь.

– Эти паршивцы пришли с той стороны, – вытянул здоровенную ручищу Малфумалбайн. – Видали бы вы их. Вопят, в щиты колотят – будто голыми руками змея придушили.

Дралмарфиллнир угрюмо кивнул.

– Точно, точно. А уж элем несло! Учуяли мы их прежде, чем увидели.

Брант посмотрел туда, куда указывал Малфумалбайн. Следы Стена и его людей еще хорошо видны. Он легко доберется до места.

– Может, не пойдете? – предложил Малфумалбайн. – Погода портится. Как бы чего не вышло. Лучше завтра поохотитесь.

Брант покачал головой. Отложить свое дело он не мог.

– Вернусь к первому вечернему колоколу.

Дралмарфиллнир закатил глаза, не одобряя этакой глупости.

Мальчик вышел за дверь.

– Эй! – крикнул вслед ему второй великан. – Коли наткнетесь на какого облезлого зайца, вспомните о бедняге, которому не помешают новые рукавицы!

Брант помахал рукой в знак того, что понял, и натянул на голову капюшон. Братья за его спиной тут же заспорили, кому рукавицы нужны больше. Шутливая перебранка и смех слышались еще долго, пока мальчик не отошел от башни на пол‑лиги.

Но вскоре его попутчиком на тропе, проложенной отрядом Стена, остался только ветер. Он налетал порывами, стонал и завывал. Снегопад прекратился, выглянуло солнце, слепя своим отражением во льдах. Единственное отдохновение взгляд находил в туманных островках, державшихся меж ледяных торосов.

Минуя один такой островок, Брант вспомнил туманы своей родины, облачного леса Сэйш Мэла. Там, в отличие от здешних, они были теплы, душисты, оседали росой на зеленой листве. Само воспоминание о них согревало… пускай с ним вместе возвращалась и боль.

Матери своей он не знал – она умерла, когда он появился на свет. Но мальчик хорошо помнил день, когда в схватке с пантерой погиб отец. Тот день стал концом его прежней жизни и началом новой. В Сэйш Мэле, где почитали Путь и звери, и люди, сиротам не приходилось умирать с голоду или просить милостыню. Царство было богатое. Лес благоприятствовал щедрости своих обитателей, успешно торговавших мехами, деревом, благовониями.

Бранта приняли в школу под руководством самой Охотницы. Там жилось хорошо – его окружали друзья, учение давалось легко, оттачивались охотничьи навыки, зрение, слух и обоняние. А отец… Он не ушел навсегда – мальчик мог бы поклясться, что видел иногда его тень, скользившую среди ветвей. В родных краях было легко и горевать, и утешаться – как ни в одном другом месте.

И все освещал Путь.

Но время прошло незаметно, словно пантера, прокравшаяся в зарослях. Брант отличался смышленостью не по годам, и им заинтересовались ученые мастера и даже сама Охотница.

На этом все и кончилось.

Воспоминание болезненно отозвалось в сердце, и он едва не схватился за грудь, где висел сокрытый под мехами и кожей камень. Не преклони он тогда колена перед Охотницей, будь поумнее, выброси проклятый камушек, дар бродячего бога, – и все сложилось бы иначе.

Но он преклонил колено.

А много раньше продел шнурок в камень и стал его носить. Как выбросишь?.. Это была память об отце, не только о безумном боге. На бродягу они наткнулись вдвоем. И это стало их общим секретом. Брант хранил его с гордостью.

А потом встретился с Охотницей, богиней и повелительницей Сэйш Мэла.

И жизнь его кончилась.

Тут, отвлекая мальчика от горьких мыслей, к стонам ветра присоединились иные звуки. Он услышал треск ломающихся ветвей, шорохи, скрип. Впереди шумел сотрясаемый ветром лес.

Брант обошел ледяную глыбу, и перед ним вдоль озерного берега встала стена тумана, такого густого, что и ветер не в силах был его развеять.

Следы вели туда. И мальчик ускорил шаг, мечтая наконец дать отдых горевшим и слезившимся глазам, измученным сверканием льда.

Туман походил на пенную полосу прибоя. Ветер, беснуясь, как море в шторм, накатывался на него яростными волнами, словно пытался пробиться в глубину леса.

Брант, не обращая внимания на холод, скинул капюшон – чтобы лучше слышать. Уху ничто не должно мешать. Затем встал на колени и быстро, сноровисто натянул лук.

Поднялся, шагнул в туман, и тут же озеро позади него пропало, солнце превратилось в тускло светящееся пятно над головой, и даже деревья исчезли. Он видел всего на несколько шагов вокруг.

Но под ногами лежала протоптанная людьми Стена тропа, по которой нетрудно будет вернуться. И Брант двинулся по ней, стараясь ступать след в след. Это позволяло не оставлять своих следов, да и идти было легче, чем по нетронутым, покрытым коркой наста сугробам.

Он старался двигаться как можно тише, постоянно прислушиваясь.

Когда Брант миновал опушку, ветер стих. Скрип и потрескивание ветвей прекратились. Пала тишина, столь же плотная, что и туман.

А тот становился все гуще. Единственный знак большого мира – тропа, оставленная стражниками, и та укорачивалась на глазах по мере того, как сумеречная пелена приближалась со всех сторон, гасила солнце.

Глубокая тишь воцарилась вокруг.

Сначала он учуял кровь. Землистый привкус в воздухе. Потом вышел к месту убийства.

На заснеженной прогалине цвел мрачный, зловонный цветок. Деревья здесь расступались, небо над поляной было чуть светлее. Кровь замерзшими струями пятнала снег от ее середины до древесных стволов.

Брант остановился на краю.

Волчица защищалась. Ее прикончили не с первого удара – то ли решили жестоко позабавиться, то ли промахнулись спьяну. Мальчика пробила дрожь сострадания.

В луже крови, покрытой льдом, лежали заиндевевшие останки. Освежевали добычу прямо здесь. Мяса не взяли, только шкуру. Ненужные ее обрезки бросили в стороне. Брант наклонился, разворошил их. Мех с живота, слишком редкий, не имевший никакой ценности. Разбухшие от молока соски. Он скрипнул зубами. Убийцы не могли их не заметить, не понять, что волчица кормила детенышей.

Но их интересовал только мех.

Он вытащил нож, отрезал два самых тяжелых соска, бережно спрятал в глубокий карман куртки. Их он попозже похоронит. А истерзанная, почерневшая от мороза плоть будет лежать здесь. Но недолго. Если люди Стена не нуждаются в добром мясе, оно накормит других падалыциков.

Брант выпрямился, огляделся. Видимо, только человеческий запах и удерживал до сих пор голодное зверье в стороне. Незарытое дерьмо, пятно замерзшей мочи, оставленные пьяными. Кучка блевотины, от которой все еще разит элем.

Отчего вывернуло этого человека – от избытка выпитого? Или от вида бойни?

На одной из задних лап он, как и подозревал, увидел железную петлю силка. Кость была сломана.

Мальчик судорожно втянул воздух носом. Волчице уже не поможешь, не облегчишь ее страданий. Мясники Стена ничего не знают о Пути, чести, ответственности охотника перед зверем.

Зато знает он.

Брант начал обходить поляну по кругу и нашел следы маленьких лапок. Таких крохотных, что под ними и наст не промялся. Несколько отпечатков были кровавыми, ярко выделялись на снегу.

Малыши выходили из укрытия. Приближались к матери, обнюхивали ее холодные останки, чуяли ее кровь. Брант понимал эту боль. Однако облегчить ее он тоже не мог – только прекратить поскорее.

Он вынул стрелу из колчана. Согрел дыханием замерзшее оперение. Их конец будет быстрым. Более милосердным, чем смерть от голода и холода в какой‑нибудь норе. Он завершит то, что должны были сделать Стен и его люди.

Брант сошел наконец с протоптанной другими тропы, начал пролагать свою, следуя за крохотными вмятинками на снегу. Волчата, конечно, будут держаться вместе.

Что им еще остается?

На сломанной колючей ветке ежевичника висел клочок черной шерсти. Брант потрогал его, поднялся с колен.

И хмуро сдвинул брови. Охота затянулась дольше, чем он рассчитывал. Пришлось изрядно углубиться в лес. А волчат все не видать. Неужели они его слышат и чуют? Пещерные волки славятся, конечно, своей хитростью. Но эти‑то совсем еще крохи. К тому же находятся в чужом, незнакомом лесу, далеко от родных горных логовищ Туманного Дола, северного царства.

Время выходило. Неба в затянутом туманом лесу Брант различить не мог. Но ощущал запах снега в воздухе и знал, что приближается ураган. В Ольденбрук до начала снегопада не успеть.

Тем не менее он двинулся дальше. Возвращаться нельзя. Если Путь ведет в пасть бури, быть посему.

Пробираясь сквозь ежевичные заросли, он краем глаза заметил мелькнувшую впереди тень. Застыл на месте, не поворачивая головы. Напряг все чувства. И разглядел наконец у самой земли горящие глаза.

Волчонок. Один.

А где второй?

И тут с небес внезапно полетели крупные хлопья. Густо, со всех сторон. Только что ни одной снежинки, и вот уже сплошная завеса кругом. Как будто кристаллизовался сам туман и начал осыпаться снегом.

Невероятно холодным.

Снежинки, касаясь лица, ресниц, не таяли, а примерзали.

Брант шелохнуться не успел, как чуть ли не из‑под ног у него выскочил заяц и поскакал налево.

Из тумана впереди вырвался олень, помчался туда же, низко пригнув голову к земле.

За спиной какой‑то крупный зверь отчаянно ломился сквозь кустарники. Пробиваясь в ту же сторону.

На юг.

Потом мимо Бранта пронеслись еще зайцы. Просеменили, толкая друг друга, два жирных барсука, выгнанные неведомой силой из логова. Скрип снега вдали и треск ветвей говорили, что там бегут и другие звери.

Брант, повинуясь общему зову, тоже наконец пошевелился.

Что он упустил?

Снег повалил гуще, обжигая холодными прикосновениями. Неестественно холодными. Брант, может, и не заметил бы этого, если бы не были напряжены все чувства. Он натянул капюшон, чтобы защитить лицо. И двинулся вперед ровным, но быстрым шагом. Куда устремились в таком отчаянном испуге лесные жители, мальчик не знал. Но понимал, что пренебрегать указанием леса не следует.

Сердце вдруг заколотилось, и он прибавил скорости.

С обеих сторон его обогнали олени. Слева кто‑то грозно зарычал. Медведь‑травоед. Зарычал не на мальчика – предупреждая всех, чтобы не вставали на пути.

Теперь побежал и Брант. Сапоги пробивали наст, вязли в опавшей листве под снегом. Но холод подгонял, просачиваясь внутрь с каждым вздохом.

Заяц, который скакал зигзагами впереди, вдруг повалился на бок. Подергался в снегу и замер.

Брант, вопреки приказу собственного сердца продолжать бег, остановился возле него. Потрогал рукой в перчатке посиневшее твердое ухо. Ткнул пальцем в тело. Оно тоже оказалось твердым. Насквозь промерзшим.

Немыслимо.

Он снова ринулся вперед.

Снег уже слепил глаза. И все же мальчик видел, как падают на бегу и застывают неподвижно другие звери.

Холод и впрямь был необычным. Их догоняло, таясь под снежным плащом метели, нечто извращенное темной Милостью. Его прикосновение убивало. Бранту казалось даже, что он чует запах порчи. Но возможно, это был всего лишь страх. Одно и то же на самом деле.

И тут он увидел их – по правую руку. Две пары глаз под облетевшим кустом дроздовника. Растерянные, испуганные волчата тесно жались друг к другу.

Нужно было спешить. Грудь уже кололо льдом, дышать становилось больно.

Но он явился сюда, чтобы почтить Путь. И его не могло остановить даже то, что таилось в урагане.

Брант выхватил стрелу из колчана, наложил на тетиву, прицелился в одного из волчат. Вторую стрелу зажал в зубах. Малыши смотрели на него и тряслись. От холода и страха. Цель перед ним. Осталось лишь собраться и выстрелить.

Но пальцы не слушались.

Рукав задрался, и запястье ожгло снегом.

Брант, выругавшись про себя, опустил лук. Выплюнул древко, тяжело вздохнул. Кажется, сейчас он совершит большую глупость. Но лес сегодня видел достаточно смертей.

Он расстегнул верхние крючки куртки, стянул зубами перчатку с руки.

Вокруг вновь стало тихо. Похоже было, что все звери уже убежали.

Брант нащупал в кармане соски волчицы, успевшие слегка оттаять. Сдавил их, выжал немного молока на пальцы. Приблизился к волчатам. Тихонько зарычал и протянул к ним пахнущую молоком матери руку.

Малыши попятились глубже в кусты. Шкурки у них были еще черными, с белыми отметинами на ушах. Полностью белым мех становился лишь у взрослых волков. Детенышам же так легче было прятаться и в логове, и в лесу.

Брант замер, затаил дыхание. Долго ждать на этом холоде невозможно. Если они бросятся бежать, догонять придется стрелами. Путь не требует большего милосердия.

Один волчонок наконец принюхался, зашевелил носом.

– Молодец, – шепнул Брант. – Узнаешь мамочку…

Второй заскулил, испуганно, недоверчиво.

Тот, что принюхивался, пополз вперед, рыча и фыркая. Второй, прижимаясь к нему, двинулся следом. Черная пуговка коснулась пальцев Бранта.

Затем храбрец отпрянул, облизал нос.

– Да, это молоко мамы, – тихонько, с подвыванием прорычал Брант. – Ей можно довериться.

Волчат, разрывавшихся между страхом и надеждой, била дрожь.

Он подался к ним, вытянул руку, чтобы лучше чуяли родной запах. Первый щенок снова отозвался рычанием.

Дольше ждать Брант не мог.

Схватил их за загривки, подтащил к себе. Теперь зарычали оба. Первый извернулся, хватил его зубами за руку, но спасла куртка. С волчатами в руках Брант выпрямился. Те вырывались, но были слишком слабы для настоящего сопротивления. Полумертвые от голода, тощие, весом не больше половины стоуна каждый.

Брант по очереди затолкал их под куртку. Придерживая одной рукой, другой застегнул крючки.

В темноте и тепле, утешенные присутствием родного существа рядом, волчата быстро успокоились. Поворочались и притихли.

Брант огляделся. И не увидел леса. В мире остался только снег, и воздух казался льдом. Однако, отвлекшись на волчат, он успокоился и сам. Сердце перестало колотиться, мысли потекли ровнее. До этого он бежал, как зверь, в слепой панике. Теперь же понял, что есть и другой способ спастись. То, что пришло с севера, гнало зверей на юг. Но ведь от урагана и затаившейся в нем смерти не обязательно убегать. Можно просто отойти с дороги…

И вместо юга Брант устремился на запад, к Ольденбруку, бросив колчан и лук. Снег был повсюду: под ногами, над головой, пар от дыхания замерзал в воздухе. Но, ведомый безошибочным чутьем, мальчик двигался прямо, как стрела, перебираясь через замерзшие ручьи и продираясь сквозь буреломы.

Время остановилось. Казалось, он идет вечно. Один шаг, другой, в непроглядной снежной круговерти. Лицо онемело, украденное ураганом, – Брант его больше не чувствовал. Он превратился в одно ходячее, из последних сил дышавшее легкое. Холод при каждом вдохе резал грудь ножом, оставляя на языке вкус крови.

Метели не было конца. Он вскинул голову к небесам, проклиная их.

На лицо упали хлопья снега. И… растаяли.

По щекам, как слезы, потекли холодные струйки воды. Что это значит, он понял не сразу.

Снег валил по‑прежнему, но это был уже не проклятый ураган. А обычная метель.

Он почувствовал неимоверное облегчение.

Брант выбрался‑таки из реки смерти, что текла через лес, достиг ее западного берега. И поймал себя на том, что смеется, безумно, неистово. Еще несколько шагов – и деревья расступились. Перед ним открылось озеро.

Здесь бесновался ветер, которому ничто не преграждало путь. Брант вышел, пригнувшись, на ледяные просторы. Гдето там, за снежной завесой, скрывался Ольденбрук. И, попрежнему полагаясь лишь на чутье, мальчик поплелся к невидимому городу.

Сил после противоборства с зараженным темной Милостью ураганом почти не осталось. Кашлянув в перчатку, он увидел на ней кровь. Глаза слезились. Ресницы смерзлись.

Ветер толкал и пинал его, стараясь загнать обратно в лес. Ноги тряслись. Брант стучал зубами.

Только не сдаваться…

Время снова исчезло. Он вдруг обнаружил, что стоит на месте. Давно ли? Огляделся по сторонам. Метель как будто затихала. Огни города впереди? Или заходящее солнце?

Он зашагал дальше.

Поднять ногу, поставить. Поднять другую…

Почему‑то он оказался на коленях. Когда упал – не помнил.

Мир исчез в белом вихре. А может, его никогда не существовало. Брант раскашлялся, тяжело, мучительно, опершись на руку, окрасив снег кровью.

Весь дрожа, заставил себя подняться.

В снежной гуще перед ним мелькнул огонек.

Послышался голос, который не был голосом ветра.

Мерещится?.. Мальчик скинул капюшон.

– …Сюда!

Он захлопал смерзшимися ресницами.

– Эге‑ей, мастер Брант! Вы где?

Спасение. Он попытался ответить, но снова закашлялся и, не удержавшись на ногах, рухнул на колени.

И все же его услышали.

– Сюда, Драл! – прокричали слева.

Брант без сил опустился на лед.

Из снежной круговерти вынырнули две темные фигуры с копьями в руках. На концах копий болтались фонари.

Великаны‑близнецы.

Малфумалбайн и Дралмарфиллнир.

С огромным облегчением Брант закрыл глаза.

У его груди бились два сердца. Путь никогда не был легким.

Но был единственно верным.

– Вздор какой‑то, – сказала Лианнора себе под нос. – Демоны в метели…

Утром следующего дня Брант сидел в общем зале Высокого крыла, потягивая напиток из горьких трав с согревающим алхимическим составом. Вкус его был так едок, что не спасал и мед. Из‑за добавленных Милостей перед глазами все плыло. Лекарь, однако, отпустил Бранта с условием пить целебный настой каждый дневной колокол.

Дышать ему было еще больно, в груди резало, словно там застряли нерастаявшие кристаллики льда, но кашлял он уже без крови. И почти не хрипел. Пил настой второй раз, и тот потихоньку помогал. Как помогли меховые одеяла и горячие грелки, которыми лекарь обкладывал его ночь напролет. Брант почти пришел в себя.

Горячая кружка приятно согревала ладони.

В зале к этому времени собрались и остальные Длани – по приказу лорда Джессапа. Вот‑вот должен был явиться сам бог Ольденбрука. Брант поведал всем о загадочной ужасной силе, которая таилась в сердце вчерашнего урагана. Но в глазах их и перешептываниях виделось и слышалось сомнение. Тем более что к утру метель кончилась, ураган ушел к югу, оставив после себя мир, заваленный снегом, да лютый мороз. Небо хмурилось. Солнце попыталось выглянуть на рассвете и тут же сдалось.

Но в остальном все было как всегда.

Обыкновенный зимний денек.

И при свете его, сколь бы скудным он ни был, плохо верилось в байки о темной Милости, которая будто бы промчалась через лес, прикрываясь снежным плащом.

– Сколько зим вы здесь провели? – скептически вопросила Лианнора, красуясь в великолепном утреннем серебристом наряде с узором из переливчатых голубых раковин.

– Эта – первая, – хрипло ответил Брант. – Нодонеетри я прожил в Чризмферри. Там холоднее, чем в Ольденбруке.

Лианнора усмехнулась.

– То городские зимы. Под защитой башен, в доме, возле теплого очага. Здесь же зимы настоящие. Необузданные.

Брант смерил ее взглядом, гадая, когда госпожа слез отходила в последний раз от пылающего камина. Или от зеркала, коли на то пошло. Он с трудом мог представить ее средь лесных сугробов. Но вслух ничего не сказал. Спорить с ней не было ни сил, ни желания.

– К суровости наших зим надо еще привыкнуть, – пустилась в объяснения Лианнора. – Особенно после юга, жарких стран, где вы росли. Вот вам и мерещатся демоны за каждой снежинкой. Советую в следующий раз просто потеплее одеться. И зачем вас вообще понесло в лес во время бури?

Широкобедрая госпожа Риндия и тощий, как скелет, мастер Кхар, Длани семени и пота, хихикнули. Эта парочка всегда подпевала Лианноре.

Бранта бросило в жар, вызванный вовсе не целебным питьем.

Тут прочистил горло, скрипнув при этом стулом и костями, старик, сидевший по другую сторону стола. Его мнение Брант услышал бы с радостью. Тот ведал всего лишь низшим гумором, черной желчью, но все равно вызывал к себе уважение. Время службы мастера Лофбрина близилось к концу. Ибо, будучи высокой честью, она имела и высокую цену. Милость бога возжигала ярким пламенем свечу жизни Длани, отчего, увы, та прогорала быстрее. Лофбрин был стар и сед не по годам.

Но на Бранта взглянул по‑молодому зорко.

– Я слышал, вы спасли двух волчат, – сказал он.

Брант кивнул. Щенков он передал великанам‑близнецам – чтобы отнесли на псарню, накормили и устроили в теплом местечке. Отдал им и свою куртку – пусть волчата, уже привыкшие к его запаху, чувствуют себя в большей безопасности. Чуть позже он собирался заглянуть к ним, проверить, все ли в порядке.

– Волчата! – Лианнора закатила глаза. – Он рисковал жизнью из‑за пары каких‑то никчемных шавок! Осмелюсь заметить, это смахивает на неуважение к лорду Джессапу. Разве можно, служа богу, подвергать себя опасности по столь ничтожному поводу? – Она покачала головой, возмущенно, словно не веря своим ушам.

Брант не выдержал.

– Эти шавки, – процедил он сквозь зубы, – детеныши той самой волчицы, которую убил ваш прекрасный Стен, упившись эля. Убил трусливым ударом копья, загнанную в силок. Он знал, что она кормит щенков. Но бросил их умирать с голоду.

На лице Лианноры выразилось такое потрясение, что на миг он почувствовал себя отомщенным. Слишком долго он сносил ее выпады молча. Довольно… Но тут же понял, что дело на том не кончится – удивление в ее глазах сменилось злобой.

Заговорила она, впрочем, спокойно, словно вовсе не была задета.

– Я думала, истинные охотники вроде вас прекрасно знают, что такое жестокость жизни. Одним приходится умирать, чтобы другие могли жить.

– И носить красивые плащи…

Лианнора пожала плечами.

– Странные речи для человека, который вечно бродит по лесу с луком и стрелами. Кажется, вы здесь не умираете с голоду. И стол наш не нуждается в украшении костлявыми кроликами. Пожалуй, охота для вас скорее удовольствие, чем необходимость. Меня‑то плащ хотя бы согреет.

Мастер Лофбрин поднял руку, призывая к спокойствию.

– Что вы думаете делать с волчатами дальше, мастер Брант?

Тот кое‑как взял себя в руки.

– Когда они отвыкнут от молока и перейдут на мясо, надеюсь, лорд Джессап позволит мне вернуть их в Туманный Дол.

– И снова забросить свои обязанности, в ущерб нашему господину!..

– Благодарю вас, Лианнора, но, полагаю, я это как‑нибудь переживу.

Все взгляды обратились к двери. Лорд Джессап, одетый, по своему обыкновению, в широкие парусиновые штаны и такую же куртку, переступил порог, улыбнулся им, как добрый отец, который застал вдруг своих детей ссорящимися. Прошел к столу и занял место во главе.

Он перекинулся словечком с каждым, сделал несколько шутливых замечаний. Потом повернулся к Бранту. Глаза бога тепло светились Милостью.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, господин. Гораздо лучше.

– Выглядишь неплохо, – заметил Джессап. – Когда великаны тебя принесли, ты был бледный, как Лианнора. Но уже слегка разрумянился.

– Лекари знают свое дело.

– Поблагодарю их за тебя лично. – Бог Ольденбрука откинулся на спинку стула. – А сейчас, если ты, конечно, в силах, расскажи мне подробнее о том, что видел во время урагана.

⇐ Предыдущая 12

Поделиться с друзьями:

Дата добавления: 2018-11-10; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 110 | Нарушение авторских прав

Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

2187 -

| 1811 -