Вопросы социализма
Коллективистический строй............................................................................ 295 Читать
Завтра ли?........................................................................................................... 305 Читать
Программа культуры......................................................................................... 321 Читать
Военный коммунизм и государственный капитализм.................................. 335 Читать
Государство-коммуна........................................................................................ 344 Читать
Идеал и путь....................................................................................................... 349 Читать
Письмо Луначарскому. 19 ноября (2 декабря) 1917 г.......................................... 356 Читать
Рабочая кооперация и социализм (1918)............................................................... 360 Читать
Социализм науки
Наука и рабочий класс (1918)........................................................................... 360 Читать
Методы труда и методы познания................................................................... 376 Читать
Тайна науки (1913)............................................................................................ 391 Читать
Искусство и рабочий класс
Возможно ли пролетарское искусство? (1914)............................................... 411 Читать
Пролетариат и искусство.................................................................................. 420 Читать
О художественном наследстве......................................................................... 426 Читать
Критика пролетарского искусства................................................................... 438 Читать
Простота или утонченность?............................................................................ 450 Читать
Памяти К. А. Тимирязева........................................................................................ 461 Читать
Предисловие к книге В. О. Лихтенштадта «Гете» (1920)................................... 464 Читать
Комментарии.............................................................................................................. 467 Читать
Трагедия коллективиста
Выдающийся французский мыслитель Сен-Симон, стоявший у истоков утопического социализма прошлого столетия, различал «органические» и «критические» исторические эпохи. Во второй половине 80‑х гг. века нынешнего на наших глазах застойная органичность «развитого социализма» сменилась порывистой и бурной критичностью перестройки и демократизации. Разрушены бытовавшие десятилетиями стереотипы; гласность обнажила кровоточащие раны истории; стало очевидным кризисное состояние «плановой экономики», густым туманом нависла неопределенность общественной перспективы. Оживился старый спор о соответствии человеческой природы социальному идеалу, и не в унылом однообразии резолюций, а в напряженном осмыслении тревожных реалий, в пестром калейдоскопе различных мнений и в перекличке духовных традиций приходится сегодня искать ответы на вопросы: «Что за общество мы построили?», «Какой социализм народу нужен?»
Поиск «ариадниной нити», способной вывести из лабиринта предубеждений в спорах о судьбах социалистической идеи, невозможен без кропотливого (а не крикливого!) воссоздания исторической правды, нового обращения к «критическим точкам» богатейшей истории социалистической мысли. К числу таких «критических точек», долгое время замазываемых черной краской тенденциозных схем, принадлежит и идейное наследие Александра Александровича Богданова. Видный деятель пролетарского этапа революционного движения, естествоиспытатель с «удивительным по своей универсальности и способности к синтезу умом»[1], врач, философ, экономист, писатель-фантаст — зачастую он представляется общественному сознанию смутной, однобокой, деформированной предвзятостью «исследователей» фигурой, и мало кто знает, что подытожившая его кипучую многостороннюю деятельность тектология[2] — всеобщая организационная наука, ныне {4} признанная первой глубоко разработанной общесистемной концепцией и непосредственной предшественницей кибернетики, — была задумана именно как наука о строительстве социализма на основе всего социально-экономического и культурного опыта, накопленного человечеством [3]. Богданов считал себя «рядовым представителем великого и сильного течения жизни и мысли, которое даст людям действительную свободу развития».
А. А. Малиновский (Богданов) родился 10 (22) августа 1873 г. в г. Соколка Гродненской губернии. Второй из шести детей в малообеспеченной семье народного учителя, он с детства отличался математическим складом ума, превосходной памятью, редким трудолюбием, любовью к книге и естественным наукам. Окончив с золотой медалью тульскую классическую гимназию (куда был принят на казенный кошт и где «злостно-тупое начальство» научило его «бояться и ненавидеть властвующих и отрицать авторитеты»[4]), в 1892 г. поступил на естественное отделение Московского университета, откуда вскоре был исключен за активное участие в народовольческом Союзном Совете землячеств. Высланный в Тулу, «неблагонадежный» студент сближается с рабочим оружейником Иваном Савельевым (1870 – 1900), искавшим «интеллигента» для занятий в рабочих кружках. Взявшись за объяснение рабочим тульских заводов политэкономии Маркса, Александр пробует подвести своих слушателей к учению о прибавочной стоимости через легальные пособия либерального направления, но быстро чувствует их неудовлетворительность и, опираясь на беседы с рабочими и самостоятельную работу над «Капиталом», пишет специальные лекции, из которых сложился «Краткий курс экономической науки», вышедший в 1897 г. под ставшим вскоре широко известным псевдонимом «А. Богданов».
Статья К. Тулина (В. И. Ленина) «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» закрепила окончательный переход молодого пропагандиста от народовольческих идей к марксизму. А сам В. И. Ленин в рецензии на «Краткий курс экономической науки» писал о «выдающихся достоинствах этого сочинения», называя его «замечательным явлением в нашей экономической литературе»[5]. К 1898 г. вокруг кружка А. Богданова — И. Савельева вырастает тульская социал-демократическая организация. Через несколько лет автор «Курса экономической науки» станет ближайшим соратником Ленина в борьбе за организационное оформление большевизма.
Марксизм был для Богданова «научным откровением»[6], однако народовольческий порыв его юности не прошел бесследно. Нравственный идеализм и максимализм, просветительский энтузиазм и стремление активно влиять на ход истории, сочетание энергии {5} раскрепощенного знания с самоотверженностью революционного действия — эти черты роднили большевика Богданова с поколением, которому в туманной дали будущего светили две путеводные звезды — наука и гражданская свобода[7]. Своеобразную форму приняла у быстро приобретшего литературное имя «глубоко чтимого в кругах молодой социал-демократии автора “Политэкономии”»[8] выпестованная П. Л. Лавровым идея долга интеллигенции перед народом — «преобразовать науку так, чтобы сделать ее доступной рабочему классу», преодолеть отчуждение широких трудящихся масс от богатства знаний, накопленного человечеством.
В 1899 г. определившийся в своих убеждениях «работник научного социализма» становится одновременно дипломированным медиком, автором философского сочинения «Основные элементы исторического взгляда на природу», написанного с целью удовлетворить широту и разнообразие запросов рабочих «в области общего мировоззрения», и… политическим ссыльным. Четырехлетнее поднадзорное пребывание в Калуге и Вологде вместило приобретение практического опыта врача-психиатра, ежедневные многочасовые занятия самообразованием и научно-литературным трудом, сближение с талантливым публицистом и оратором А. Луначарским, жаркие дебаты со ссыльной «аристократией» — апостолом «вольного духа» Н. Бердяевым, начинающим боевиком Б. Савинковым, писателем А. Ремизовым, историком П. Щеголевым; путешествие вместе с еще одним «неблагонадежным», будущим знаменитым арктическим исследователем В. Русановым по Коми-Зырянскому краю; наконец, главное — переписку в качестве секретаря вологодской группы социал-демократов с В. И. Лениным и редакцией газеты «Искра». Проштудированная в ссылке книга Ленина «Что делать?» предопределила выбор Богданова после раскола РСДРП на II съезде. Летом 1904 г., приехав из России в Женеву, он становится ближайшим соратником Ленина в борьбе с меньшевиками-«новоискровцами». Закаленный годами партийной работы в Туле, Москве, Вологде, Харькове, Калуге, Твери, отточивший теоретическую мысль и перо публициста в полемике с С. Булгаковым и М. Туган-Барановским, Богданов (партийные клички «Рядовой» и «Максимов») вносит весомый вклад в организацию III съезда РСДРП, на котором избирается в новый ЦК партии.
Однако уже в то время попытки Богданова и его «меньшого брата» Луначарского представить марксистскую философию в «более широкой и ярко-цветной редакции», чем «сухая и отжившая плехановская ортодоксия», вызывают настороженное отношение Ленина. При знакомстве с Богдановым, указывал Владимир Ильич, «мы сразу презентовали друг другу: я — “Шаги”, он — одну свою тогдашнюю философскую работу. И я тотчас же (весной {6} или в начале лета 1904 г.) писал ему… что он меня своими писаниями сугубо разубеждает в правильности своих взглядов и сугубо убеждает в правильности взглядов Плеханова»[9]. Однако «неортодоксальность» Богданова и Луначарского, вызывая у Ленина «известную досаду», не мешала единству отчетливой революционной позиции в политике[10]. Впоследствии Ленин подчеркивал: «Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым, как беки, и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который просуществовал все время революции и дал нам возможность совместно провести в революцию ту тактику революционной социал-демократии (= большевизма), которая, по моему глубочайшему убеждению, была единственно правильной»[11].
Богданов был в гуще революционных событий 1905 г.: представитель ЦК партии в Исполкоме Петербургского Совета рабочих депутатов, руководитель (вместе с Л. Красиным) большевистской военно-технической группы, автор многих прокламаций и летучих листков ЦК РСДРП. В 1906 г. отношения Ленина и Богданова скрепляются совместной дружеской жизнью на конспиративной даче на станции Куоккала в Финляндии. Однако «блоку» не суждено было оказаться длительным.
Червоточина разногласий, первоначально вызванная прямолинейностью Богданова в тактических вопросах, становится все сильней в связи с растущей обеспокоенностью Ленина идейными шатаниями среди русских социал-демократов. Философия перестает быть нейтральной областью. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин показывает, «на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное», «как мертвый философский идеализм хватает живого марксиста Богданова»[12]. Богданов, однако, упорно отстаивал свои позиции, и обоюдоострая полемика закончилась расколом.
Более 80 лет отделяют нас от резкой критики В. И. Лениным философских взглядов А. А. Богданова. С тех пор «лично — заклятый враг всякой реакции»[13] фигурирует исключительно под рубрикой «идейного противника», «ревизиониста» и «махиста». Огородившись частоколом ленинских цитат, оказалось возможным фабриковать самые нелепые обвинения в адрес автора «Эмпириомонизма». Ниже мы кратко остановимся на них. А сейчас попробуем бегло проследить путь, каким большевик Богданов пришел к сомнительной репутации «еретика во марксизме».
Наука и социализм — вот два берега, между которыми пролегает русло идейной эволюции марксиста Богданова. {7} Воспринятая им от разночинцев-шестидесятников убежденность в неограниченных возможностях научного знания укрепилась историческим оптимизмом учения Маркса. Рационалистический склад ума (для психолога Богданов мог бы служить образцом «левополушарного мышления») и волевой характер натуры не позволяли ему разделить чувство непреодолимой «надтреснутости мира», охватившее деятелей «серебряного века» русской культуры — от Александра Блока до о. Павла Флоренского[14]. Будучи не только ученым, но и активным революционером, не только естество-, но и «социоиспытателем», Богданов не сомневался в способности общества поставить под свой контроль «условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие…»[15].
Расцвет политической деятельности Богданова и первые работы зрелого периода его научно-теоретического творчества («Новый мир», «О социализме» и пресловутый «Эмпириомонизм») падают на 1904 – 1906 гг. — эпоху подготовки и подъема первой российской революции. Революция 1905 г. — сердцевина первого десятилетия XX в. — времени глубочайших социальных потрясений и невиданного взлета мирового научного движения, определенного А. А. Богдановым как «научно-техническая революция»[16]. Неутомимый искатель и блестящий эрудит, он не мог не быть захвачен атмосферой «одного из самых романтических периодов в развитии человеческого знания… когда даже химические элементы перестали казаться неизменными, а материки неподвижными»[17], когда выяснилось, «что взрывы, полные игры, таят томсоновые вихри, и что огромные миры в атомных силах не утихли»[18], когда открылись удивительные и тревожные перспективы радиоактивности, набрала силу физическая химия, разгорелся горячий спор о каналах на Марсе и прозвучали вещие слова Циолковского об «исследовании мировых пространств реактивными приборами». Оказавшись в этом пространстве идей «всеобщей динамизации и торжества эволюционного принципа»[19], Богданов ставит перед собой задачу найти познавательные формы «бесконечно широкие и прочные, но и бесконечно пластичные, чтобы охватить все разнообразие беспредельно прогрессирующей жизни»[20].
Он обращает особое внимание на два заметных явления философии естествознания конца XIX – начала XX в. — на историко-методологические труды австрийского физика Э. Маха и {8} «энергетический императив», предлагаемый немецким ученым В. Оствальдом как принцип культурного движения[21]. В работах Маха Богданова привлекла «борьба против всевозможных фетишей научного и философского познания… окаменелых понятий, успокаивающих и задерживающих пытливость человеческого ума»[22], в натурфилософском «монизме» Оствальда — направленность на содействие победе естественнонаучного рассмотрения всякого явления природы и общества. Богданову представлялся совместимым критический дух учения Маркса и «монистическое понимание общественной жизни и развития» с «новейшим естественнонаучным позитивизмом». На этой почве он столкнулся с мэтром «ортодоксального марксизма» Г. В. Плехановым и его школой, квалифицировавшей взгляды Богданова как «новую разновидность ревизионизма».
Ленин солидаризировался в 1908 – 1909 гг. с плехановской критикой Богданова, хотя и подчеркнул ее недостаточность — игнорирование связи «махизма» с новейшей революцией в естествознании. Последнее замечание представляется очень важным и позволяет по-новому взглянуть на спор между Плехановым и Богдановым.
Марксизм был не только социально-философским учением, создавшим теоретический фундамент освободительной борьбы пролетариата, но и методологическим обобщением достижений науки XIX в. Плеханов и Богданов, считая себя приверженцами марксизма, смотрели на него, однако, разными глазами. Эта разница не только в том, что один был более умеренным, а другой — более радикальным, но прежде всего, используя меткое выражение П. Тейяра де Шардена, «вся разница между тем, кто только читал, и тем, кто проделывал опыты»[23]. Не случайно «опыт» — ключевое понятие в системе взглядов Богданова, тогда как Плеханов неизменно гордился большим количеством прочитанных книг по истории философии. И. В. Гете (по иронии судьбы, любимый поэт и Плеханова, и Богданова) как-то заметил, что между двумя противоположными мнениями лежит не истина, но проблема. Проблема, обнаруживаемая в полемике между Плехановым и Богдановым — это проблема развития диалектики Маркса как «последнего слова научно-эволюционного метода»[24] с учетом радикальных {9} сдвигов в естествознании, техническом прогрессе и самом типе человеческой цивилизации в начале XX в.
Плеханов не смог выполнить этой задачи, так как почти совсем не занимался естественными науками и их историей и может рассматриваться не как философ, развивающий диалектическое учение Маркса и Энгельса, а лишь как его пропагандист и популяризатор[25]. А Богданов?
Для него социальная теория Маркса — не распространение на анализ общественных процессов материалистически переработанной диалектики Гегеля, как для Плеханова, а начало универсальной «методологии миропонимания», постепенно охватывающей все науки и вбирающей в себя их достижения — первая ступень в естественнонаучном обосновании социалистического идеала, претворяемого в жизнь классом промышленных пролетариев.
Пролетариат, по мнению Богданова, несет с собой новое миро-отношение — активное, монистическое, социально-трудовое. Социалистический идеал — устранение элементов принуждения из отношений между людьми, замена анархии и конкурентной борьбы товарищеским коллективизмом, «переход к неограниченной свободе труда»[26] и подчинение стихийных сил природы на основе грядущего торжества «монизма науки». «Всякое научное познание представляет из себя творчество норм целесообразности для практической деятельности людей»[27], но задача «познавательного монизма» не может быть решена в классовых обществах, раздробленных авторитарным разъединением «организаторов» и «исполнителей» и гипертрофированной специализацией; восхождение к монизму — миссия социалистического пролетариата, совмещающего в общественном производстве функции организатора и исполнителя и видящего «в самой действительности опыта воплощение коллективной человеческой практики»[28].
Философия «эмпириомонизма» — попытка Богданова разработать единую познавательную картину мира для своего времени и для класса, делу которого он себя посвятил[29]. «Эмпириомонизм» возникает из «активной гармонизации опыта», заменяющей «первичный хаос элементов… упорядоченным миром отношений»[30]. Богданов нащупал отдельные нити к «организационному подходу», сложившемуся впоследствии в стройную систему тектологии, обобщившей интегративные тенденции в естественнонаучном и социальном познании к 1910‑м гг. Однако в целом теория познания, изложенная в «Эмпириомонизме» сквозь призму психофизиологии, выглядела неубедительной, окрашенной в субъективно-идеалистические тона. Под влиянием Э. Маха и швейцарского {10} философа Р. Авенариуса Богданов характеризовал законы природы «исключительно как человеческие методы ориентировки в потоке опыта, изменяющиеся сообразно с практическими потребностями», а от понятий «материя» и «дух» отказался, отнеся их к «домонистической» ступени познания[31] и заменив универсальным понятием «энергии», служащим познанию для того, чтобы «представить все явления как соизмеримые»[32]. Оторвав исторический материализм Маркса — Энгельса (трансформированный в «исторический монизм») от материалистической диалектики[33], Богданов вместо углубления марксизма как научно-эволюционной методологии получил «“наверху”… — исторический материализм, правда, вульгарный и сильно подпорченный идеализмом, “внизу” — идеализм, переодетый в марксистские термины, подделанный под марксистские словечки»[34].
Неудача «эмпириомонизма» усугубилась попыткой А. В. Луначарского найти в идеях «подлинного неплеханизированного марксиста» Богданова «почву для расцвета социалистического религиозного сознания»[35]. Л. Б. Каменев, державшийся в споре с «махистами» на стороне В. И. Ленина, саркастически заметил по этому поводу: «Спасибо за откровенность, которая впрочем не очень понравится Богданову, т. Луначарский»[36]. Сам Богданов подчеркивал свое возмущение «религиозными оболочками и выходками Луначарского», который «хочет великое пролетарское движение втянуть в авторитарные рамки»[37], однако в накаленной атмосфере идейной полемики «евангелие от Анатолия», — высмеянное Г. В. Плехановым и категорически отвергнутое В. И. Лениным, но поддержанное мощным художническим голосом А. М. Горького, — бросало тень и на искания Богданова.
К сожалению, в последнее время отождествление позиции Богданова с «богостроительством» Горького и Луначарского стало источником новой волны исторических спекуляций[38]. Но А. М. Горький еще задолго до знакомства с Богдановым и {11} Луначарским высказывался о том, что бог — частица разума и сердца человека[39], писал: «… человек — вместилище бога живого, бога же я понимаю как неукротимое стремление к совершенствованию, к истине и справедливости»[40]. Поначалу певец романтического индивидуализма, бунтарей, гордых сознанием силы своей личности, — Горький под влиянием философии Богданова действительно по-иному увидел смысл жизни: в приобщенности к великому человеческому коллективу, в растворении «я» в океане человеческих стремлений, горя и радости[41]. Богданов укрепил Горького в «мысли, что победит мерзость жизни, облагородит человека не греза, не мечта, а — опыт; накопление опыта, его стройная организация»[42]. «Большевизм, — писал Алексей Максимович в 1910 г., — мне дорог, поскольку его делают монисты, как социализм дорог и важен именно потому, что он единственный путь, коим человек скорее придет к наиболее полному и глубокому сознанию своего личного человечьего достоинства»[43].
Горький, Богданов, Луначарский были едины не в «богостроительстве», а в просветительстве: это и «Энциклопедия для изучения России», задуманная Горьким, и школы для рабочих, и идея пролетарской культуры. Богданов — интеллектуал и рационалист, атеист, естествоиспытатель широкого кругозора[44], не только не был «богостроителем» — он не мог им быть[45], его «левополушарное мышление» удовлетворялось картиной социалистического мира как общества, в котором отношения людей к природе и друг к другу всецело определяются нормами научной целесообразности. Но этот «социализм чистого разума» не мог удовлетворить художественного темперамента Горького и Луначарского, мысливших эмоциями, образами, «правым полушарием». Потому-то у них рационалистический коллективизм Богданова превратился в «религию Труда, Вида и Прогресса»[46], исповедуемую «богостроителем-народушком»[47]. Потому-то (в отличие от Богданова) внимание Горького и Луначарского больше привлекал не холодный аналитик Мах, а романтический сверхиндивидуалист Ницше, потому-то даже в 1925 г. Луначарский писал о возможности своеобразного возрождения «пантеизма» и восторгался религиозным {12} отношением И. Дицгена и Ф. Шлейермахера к единому космосу[48].
Марксизм в варианте Богданова и Луначарского оказался как бы «расколотым»: бесстрастность «научного монизма» одного не могла быть дополнена ложной направленностью заботы другого о «судьбе ценностей». Луначарский и Горький, конечно, ошибались, отождествляя ценность лишь с божественностью, коллективистское чувство — с религиозным. Но, критикуя «богостроителей», не следует, как это делали ранее, упускать из виду серьезнейшую и остающуюся открытой проблему, неудачно решенную ими и не решенную Богдановым, — проблему аксиологической интерпретации социализма.
Еще одна грань поучительной темы «Богданов и Горький» — проблема «сурового цинизма истории»[49], поставленная Горьким периода «Несвоевременных мыслей».
Будучи оптимистом, Богданов видел в социализме «освобождение человеческой деятельности»[50], хотя голос тревоги, голос Кассандры прорывался в его душе сквозь логику исторического оптимизма. «Даже там, где социализм удержится и выйдет победителем, — предостерегал он, — его характер будет глубоко и надолго искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и военщины, с неизбежным последствием — варварским патриотизмом»[51]. Но сомнения не могли все же заглушить внутренний порыв к «социализму чистого разума». История же не стеснялась вновь и вновь обнажать свой «суровый цинизм». Наверное, в этом — самая глубокая трагедия человека, призывавшего в 1917 г. не спешить с провозглашением социализма из опасения, что революционные потрясения могут обернуться авантюрой, исходом которой будет длительное господство Железной Пяты — страшной реализации некоторых внешних сторон «разумно-чистого социализма».
Но вернемся к биографии.
Разойдясь с Лениным, а вскоре после каприйской школы в 1909 г. рассорившись с Горьким, Богданов и Луначарский возглавили литературно-пропагандистскую группу «Вперед» («фракцию карикатурных большевиков»[52]), продолжая отстаивать программу подготовки кадров образованных рабочих, способных организовать в России сеть культурно-революционных школ. Эта идея быстро обнаружила свою утопичность: царская охранка сумела выловить большую часть выпускников «партийных» школ на Капри и в Болонье. Выдвинутый Богдановым в 1910 г. лозунг «социализм в настоящем» был отвергнут не только большевиками-ленинцами и меньшевиками (Плехановым, Мартыновым, Потресовым), но {13} и не нашел поддержки внутри самой группы «Вперед», члены которой (Ст. Вольский, В. Менжинский, М. Покровский) отказались признать разработку «пролетарской культуры» необходимым дополнением к «войне против капитализма»[53]. Г. Алексинский опубликовал язвительную рецензию на книгу Богданова «Культурные задачи нашего времени» (1911), где обосновывались лозунги Рабочего Университета, Рабочей Энциклопедии и пролетарского искусства. После «тяжелой распри»[54] с Алексинским Богданов в 1911 г. порвал с «впередовцами», не желая заниматься политиканством[55].
Все это время А. А. Богданов продолжал свои философско-социологические искания. В работах «Философия современного естествоиспытателя» (1909) и особенно «Падение великого фетишизма» (1910) он последовательно изложил трудовую теорию общества, краеугольный камень которой — «теория трудовой стоимости в той коллективистической форме, которая дана ей Марксом»[56]. Для Богданова труд — важнейшее системообразующее не только политико-экономическое, но и социокультурное понятие; причем труд не как индивидуальное усилие «homo economicus», а труд как социальная производительная сила, как совместная созидательная деятельность людей. Социалистический идеал — идеал трудового коллективизма, зарождающийся в производственных отношениях пролетариата — «класса, преобразующего природу средствами машинной техники». В соответствии с основоположниками марксизма, Богданов полагал, что социалистическое общество должно преодолеть разделение между умственным и физическим, промышленным и сельскохозяйственным, организаторским и исполнительским трудом. Не ограничиваясь декларациями, он поставил перед собой задачу практически разработать те общенаучные основы, благодаря которым станет возможной реализация отстаиваемой им вслед за Ш. Фурье, К. Марксом и Ф. Энгельсом идеи перемены труда как необходимого условия всестороннего развития личности и избавления работника от судьбы искалеченной экономической разновидности, прикованной к производству одного вида продуктов[57]. Причем если Ш. Фурье рассматривал перемену труда как проявление одной из высших человеческих страстей — страсти к разнообразию, то К. Маркс, Ф. Энгельс и А. А. Богданов считали, что машинное производство с его революционным техническим базисом делает возможной и жизненно необходимой всестороннюю подвижность труда[58] и тем самым создает материальную основу для универсального применения способностей личности и открывает перспективы преодоления специализации.
{14} От «интегральной концепции человека» (1905) через идею «социалистического знания» (1910) Богданов приходит к программе «всеобщей организационной науки», лежащей в русле ключевых положений Ф. Энгельса: «Общество, освобожденное от пут капиталистического производства», вырастит «новое поколение всесторонне развитых производителей, которые понимают научные основы всего промышленного производства и каждый из которых изучил на практике целый ряд отраслей производства от начала до конца…»[59]
Впервые идея всеобщей организационной науки четко прозвучала в эпилоге к фантастическому роману «Инженер Мэнни» (1912), который Богданов писал, имея за плечами удачный опыт литературной утопии «Красная звезда». Известный советский философ Э. В. Ильенков верно отметил важное значение «Инженера Мэнни» для понимания эволюции взглядов Богданова[60]. Однако смысл романа Ильенков, к сожалению, исказил, сведя его к «проповеди утопического представления о роли инженеров в развитии истории», к апологии научно-технической элиты.
В действительности (и читатель в этом убедится, прочитав роман) стержневой идеей Богданова является мысль о недопустимости монополии на принятие решений — опасности, масштабы которой стали столь очевидны в последние десятилетия. Именно универсальное научно-техническое знание каждого работника и способность широких слоев трудящихся (а не узкого круга экспертов) компетентно судить о технических проектах, затрагивающих жизненно важные интересы миллионов людей, должны сделать невозможным господство инженерной элиты, равно как и правительственных чиновников — «специалистов». Столкновения вокруг проекта марсианских каналов удивительно напоминают хорошо знакомые нам бурные споры о проектах переброски рек, сооружения АЭС и т. д. И это не единственное тревожное предвосхищение Богданова. Первым блестяще обрисовавший в «Красной звезде» возможности мирного использования атомной энергии, он в «Инженере Мэнни» первым же предупреждает человечество об опасности ядерного омницида.
