Трансформация чжоуской структуры

 

Итак, со второй половины Чуньцю, примерно на рубеже VII–VI вв. до н. э., в чжоуском Китае все заметнее становится процесс внутренней трансформации. Этот процесс протекал двумя основными потоками. С одной стороны, как о том только что шла речь, давала о себе знать тенденция к приватизации, тесно связанная с разложением общины. С другой – происходил заметный процесс дефеодализации, о котором стоит сказать подробнее.

Дело в том, что масштабы дворцовых интриг, нередко приводивших к насильственной смене правителей, а также постоянные междоусобные войны царств и аристократических уделов‑кланов не просто создавали обстановку дестабилизации, но и вели к внутреннему ослаблению чжоуских государств. Усиливавшиеся в связи с этим центробежные тенденции становились опасными для дальнейшего существования Китая, что наглядно подтверждалось расширением вмешательства во внутренние дела царств варварских племен, к помощи которых время от времени прибегала то одна, то другая из вовлеченных в конфликты сторон.. Реальная власть правителей ослабевала, о чем вскользь уже говорилось в связи с упоминанием о гегемонах: после первых двух остальные претенденты на это звание уже не имели достаточной для него силы. Словом, перед раздробленным и втянутым в постоянные феодального типа междоусобицы Китаем объективно встала жизненно важная задача – преодолеть децентрализацию. И эту задачу первыми поняли и стали всеми средствами пытаться решить правители царств. Главными средствами решения были два.

Первое из них сводилось к укреплению внутренней администрации за счет ослабления уделов. С конца VII и тем более в VI в. до н. э. уделы перестали создаваться. В качестве объекта пожалования за услуги правители начали прибегать к условным должностным владениям, исчислявшимся точно фиксированным количеством поселений либо дворов‑домохозяйств, доход с которых становился жалованьем за службу или наградой за подвиги и успехи. Те земли в царствах, которые находились под непосредственной юрисдикцией правителя, стали превращаться в уезды, управляемые назначенными из центра чиновниками. Система уездов, начало которой было положено в царствах Чу и Цзинь в VII в. до н. э., с VI в. стала общепризнанной. Она начала вводиться и в крупных уделах, а крушение того или иного удела в ходе внутренних усобиц теперь уже неизбежно сопровождалось его расформированием и превращением в группу уездов, подчиненных представителям централизованной администрации. Независимо от того, укреплялась ли власть правителя или дело шло к распаду царства на несколько частей, возглавлявшихся главами наиболее крупных уделов, которые превращались в независимые царства, уделы как таковые отмирали, а основой администрации царств, как старых, так и вновь создававшихся, становилась именно система уездов.

Второе важное средство решения проблемы укрепления централизованной власти сводилось к ослаблению родовой феодальной знати, задававшей тон в удельных усобицах. Этому ослаблению способствовали сами воинственные аристократы, истреблявшие друг друга в бесконечных внутренних войнах. Но важно было не только воспользоваться истреблением знати, владетельных чинов и близких к ним по статусу высокопоставленных да‑фу, но также и найти замену им. Ведь нельзя забывать, что именно цины и да‑фу занимали все ключевые позиции в управлении царствами, причем именно им, родовой знати, по традиции принадлежало право на важнейшие административные должности. И вот здесь‑то и вышли на передний план упоминавшиеся уже служивые‑ши, низовой слой чжоуских социальных верхов.

Принимая все чаще и все охотнее на службу этих ши, используя их в качестве чиновников и воинов‑офицеров, правители царств открыли для себя преимущество опоры именно на такого рода ши. Ши были наемными работниками, они шли к правителю и верно служили ему, исполняя те должности, на которые он их назначал, и получая то жалованье, которое он им выплачивал, – будь то выдачи из казны или право на налоги с определенного количества поселений или дворов. Заложив основу слоя чиновников и офицеров из числа ши, правители стали со временем опираться именно на него. Представители ши назначались на должности руководителей вновь создававшихся уездов, они же занимали все более видные должности в системе центрального аппарата, вытесняя из него родовую знать. Взаимоистребление и общий упадок родовой знати объективно способствовали сравнительной безболезненности этого медленного процесса замены цинов и да‑фу служивыми‑ши. Соответственно менялись, а точнее, в известной степени возрождались критерии для оценки заслуг: не родовитость аристократа, а личные заслуги чиновника начали становиться основой для продвижения и успеха. Это вело к укреплению центральной власти и к преодолению феодальной децентрализации. Феодализм как социально‑политическая система периода Чунь‑цю уходил в прошлое, а дефеодализованная административно‑бюрократическая структура выходила на передний план во всех царствах чжоуского Китая.

В стране в целом создавалась принципиально новая политическая ситуация. Складывались условия для объединения царств. Вопрос был теперь в том, как и на какой основе можно объединить Китай, кто это может и должен сделать. Ведь формально продолжал существовать чжоуский ван, сын Неба, владелец мандата. Он все еще возглавлял Поднебесную, хотя не отличался ни особыми достоинствами, ни реальной властью, которую крепко держали в своих руках только что усилившиеся правители царств. Так кто же и каким образом мог объединить страну в этих условиях, да к тому еще и на легитимной основе? Ответы на этот вначале общетеоретический вопрос давались разные. Собственно, именно с поисками наиболее подходящего, оптимального решения генеральной проблемы объединения страны были связаны те процессы, которые с рубежа VI–V вв. стали в центре идейно‑философских споров в Китае.

 

Конфуцианство и легизм

 

Хотя чжоусцы, как и иньцы, обоготворяли силы природы, во главу которых они поставили Великое Небо, религиозная система их заметно отличалась не только от древнеиндийской со свойственной ей истовостью религиозного поиска, аскезы и стремления к мокше и нирване, но также и от ближневосточной, где храмы в честь местных богов обычно активно соперничали друг с другом. Для религиозной системы древних китайцев были характеры умеренность и рационализм, минимум мифологии и метафизики и, главное, примат этики перед мистикой, т. е. вполне сознательное подчинение религиозно‑мистического начала требованиям социальной этики и административной политики, залогом чего было соединение в руках одних и тех же должностных лиц, начиная с правителей, функций чиновников и жрецов. Такого рода особенности религиозной системы создавали своего рода вакуум в сфере веры с ее эмоциями и жертвенной самоотдачей. Этот вакуум уже в раннечжоуском Китае был заполнен культом легендарных героев и мудрецов древности, культом хорошо вознаграждаемой добродетели, олицетворением чего была доктрина о Мандате Неба. Заполнялся вакуум усилиями раннечжоуских чиновников‑историографов, в чьи функции входило записывать и воспевать деяния мудрых и добродетельных. Результатом деятельности чиновников‑грамотеев было создание основы для первых в Китае канонических книг – книги исторических преданий (Шуцзин) и книги народных песен и священных гимнов (Шицзин). Эти книги заложили фундамент древнекитайской мысли, определили характер менталитета китайцев, что не замедлило сыграть свою роль. Когда на рубеже VI–V вв. перед страной стала задача объединения, а поиски решения этой задачи оказались в центре идейных споров, сложившаяся уже в чжоуском Китае система социальных, этических и духовных ценностей определила характер и направление поисков, которые шли в русле этики и социальной политики, трезвого рационализма, позже также и бесцеремонного прагматизма.

Первой и наиболее важной для Китая системой взглядов и решения острых проблем оказалось конфуцианство, со временем во многом определившее параметры китайской цивилизации. Конфуций (Кун‑цзы, 551–479 гг. до н. э.) был выходцем из слоя ши, и его учение в немалой мере отражало социальные позиции и интересы этого слоя, хотя далеко не только его. Выдвинув в качестве социального идеала эталон благородного цзюнь‑цзы, т. е. бескорыстного рыцаря безупречной морали, готового на все во имя истины, обладающего чувством высокого долга (и), гуманности (жэнь), соблюдающего нормы взаимоотношений между людьми (принципы ли) и глубоко почитающего мудрость старших (принцип сыновней почтительности – сяо), Конфуций призвал современников следовать этому идеальному образцу. Предложив начать моральное совершенствование с самого себя, а затем наладить должные отношения в семье («пусть отец будет отцом, а сын – сыном»), Конфуций выдвинул тезис о том, что государство – это та же семья, хотя и большая, и тем самым распространил принципы ли, и, сяо и жэнь на административную практику и государственную политику, в его время весьма далекие от подобных идеалов. Конфуцию принадлежит также идея разумного управления государством, конечной целью которого он видел создание этически безупречного и социально гармоничного общества. Именно для осуществления этой идеи он и готовил в созданной им школе из своих учеников кандидатов на должности чиновников – тех самых мудрых и справедливых конфуцианских чиновников, которые призваны были помочь правителям наладить добродетельное правление и добиться гармонии.

Казалось бы, конфуцианская доктрина не имела шансов на успех. Никто из правителей не принял ее всерьез, а те из учеников философа, кто добился успеха и оказался на службе, не сумел следовать заветам учителя. Известно, что однажды разгневанный этим Конфуций был вынужден даже публично отречься от своего ученика Цю, ставшего министром, но не имевшего возможности вести себя так, как его учили. Но конфуцианцы не пали духом. Взяв на себя после смерти учителя функции воспитателей, просветителей, редакторов древних текстов, включая и заповеди Конфуция, они вслед за ним и такими видными его последователями, как Мэн‑цзы (372–289 гг. до н. э.), который выдвинул тезис о праве народа выступать против недобродетельного правителя, с течением времени все же добились того, что стали признанными выразителями древних традиций китайской культуры с ее культом этической нормы и строгим соблюдением принципов социально‑семейного старшинства, верностью идеалам и готовностью защищать их до последнего.

Кроме конфуцианства в чжоуском Китае в середине I тысячелетия до н. э. существовали и иные философско‑этические доктрины, ведшие поиск примерно в том же направлении, но приходившие к иным результатам. Одним из них был моизм, учение Мо‑цзы или Мо Ди (479–400 гг. до н. э.). Многое взяв у конфуцианцев, моисты, однако, выступали за более прагматическое отношение к жизни, за отказ от изживавших себя клановых связей и тем более феодально‑аристократических привилегий. Идеалом их было всеобщее братство с одновременным отказом от всех личностных связей и привязанностей и с беспрекословным повиновением власть имущим, на которых возлагались обязанности пастырей. Но моизм с его пренебрежением к традициям, с его прагматическими требованиями отказа от дорогостоящих, но привычных людям обрядов (похороны, траур, праздники) не получил поддержки простых людей – его приверженцами оказались группы суровых аскетов, стремившихся делать добрые дела, но отпугивавших своим видом и поведением людей. В отличие от конфуцианства моизм, несмотря на заложенные в его учении немалые потенции, не достиг успеха, хотя временами, судя по тревожным отзывам Мэн‑цзы, имел немалое распространение.

Еще одна из доктрин, вышедшая на авансцену идейной жизни чжоуского Китая сравнительно поздно, примерно в IV в. до н. э., – это даосизм, учение о Великом Абсолюте, Дао. Предтечей учения считается легендарный Лао‑цзы, живший будто бы примерно одновременно с Конфуцием, но не оставивший следов в историографической традиции (до сих пор больше оснований считать, что это не реально существовавшая личность, а созданный позже самими даосами, прежде всего философом Чжуан‑цзы, миф). Учение даосов, отраженное в ряде позднечжоуских трактатов, сводилось к призывам следовать Абсолюту, сливаться с природой и избегать всего искусственного, нарочитого, связанного с культурой, противопоставленной естественному. Одним из важных принципов даосов было недеяние (у‑вэй), т. е. умение в соответствии с ходом вещей наладить жизнь таким образом, чтобы все шло должным путем, но без активного вмешательства человека. Методом увэй даосы предлагали руководствоваться едва ли не во всех случаях жизни, будь то отношение к природе, к людям, даже управление государством. Уход от мира к природе связывался у даосов с возможностью обретения долгих лет жизни и даже бессмертия – именно в этом пункте древний философский даосизм со временем, в эпоху Хань, достаточно явственно трансформировался в даосизм религиозный с его поисками бессмертия, божествами, героями, гаданиями, предсказаниями и т. п. Даосы и близкие к ним школы натурфилософов обстоятельно разработали идею инь‑ян, сводившуюся к противопоставлению и постоянному благотворному взаимодействию мужского (ян) и женского (инь) начал. Впрочем, из сказанного видно, что даосизм, как и моизм, не был доктриной, которая могла бы претендовать на широкое признание и тем более влияние в правящих кругах. Если не считать конфуцианства, то наиболее политически влиятельной из философских доктрин чжоуского Китая следует считать учение легистов, школу фа‑цзя.

Предтечей легизма, его первым видным представителем считается Гуань Чжун, с именем которого связывается представление о первых серьезных реформах, направленных на укрепление власти правителей царств. К стану легистов обычно причисляют всех видных министров‑реформаторов чжоуского Китая. Культ закона, точнее, административных распоряжений осуществляющего централизованную власть правителя – вот основной тезис легизма. Не опора на мятежную феодальную знать, столь склонную к смутам, но создание хорошо налаженной бюрократической машины – основной метод создания сильной власти. Четкие предписания, выполнение которых хорошо вознаграждается, а также предостережения, невнимание к которым сурово наказывается, – вот средства поддержания авторитета власти. Существенно также то, что легисты видели в качестве противника сильной власти не только поверженную уже знать, но и поднимавшего голову частного собственника, строгий контроль над деятельностью которого был едва ли не главной задачей правительства и состоявших у него на службе чиновников.

Именно легизм оказался той доктриной, которая в условиях чжоуского Китая наиболее последовательно выразила интересы централизованного государства. Неудивительно поэтому, что прежде всего за счет усилий министров‑реформаторов легистского толка, которых нанимали из числа ши, странствовавших по различным царствам и предлагавших свои услуги правителям, централизованная администрация в основных царствах чжоуского Китая достигла важных успехов. Усилившиеся за счет реформ легистского типа наиболее крупные царства в борьбе друг с другом практически решали задачу объединения Китая. Эта борьба и дала имя последнему историческому периоду эпохи Чжоу.

 

Период Чжаньго («Борющиеся царства», V–III вв. до н. э.)

 

Чжаньго был периодом завершения трансформации чжоуского общества. Это было время серьезных сдвигов во всех сферах жизни Китая, от производительных сил до идейных споров, от ведения войн до заселения окраин. Именно в период Чжаньго окончательно отрабатывалась та модель общества и государства, которая более других претендовала на универсальность. На первых порах эта модель, как упоминалось, была легистской. Тому был ряд причин.

Прежде всего, очень важно обратить внимание на то, что с V и особенно в IV–III вв. до н. э. Китай вступил в железный век. Широко распространилась проникшая в страну, может быть не без влияния извне, практика выделки железа и изготовления железных орудий труда, благодаря повсеместному применению которых резко возросла производительность труда и увеличились возможности человека. Железные орудия позволили обрабатывать новые земли, быстро возводить необходимые ирригационные сооружения, изготовлять многие ремесленные товары для рынка и, что весьма немаловажно в условиях почти постоянных войн, они буквально революционизировали армию. Боевые колесницы эпохи бронзы вместе с их аристократическими владельцами ушли в прошлое, роль их в сражениях резко уменьшилась. На смену колесницам пришла хорошо вооруженная пехота, а затем и конница. И хотя основные виды оружия продолжали изготовлять из бронзы, железо удешевило войну и превратило ее в дело многих. На смену войнам, в которых участвовали тысячи, редко десятки тысяч, в Чжаньго пришли сражения с участием многих десятков и сотен тысяч. К слову, это оказало воздействие не только на масштаб, но и на характер войны, сильно способствовало развитию военной стратегии и тактики, что нашло отражение в трактатах о военном искусстве, высоко чтимых профессионалами вплоть до наших дней.

Совершенствование железоделания, наряду с общим и быстрым подъемом производства, освоением новых земель, увеличением производительного населения, развитием ремесла, торговли, товарно‑денежных связей способствовало завершению процесса приватизации. Возрастали количество работающих на заказ и на рынок мастеров, объем пущенных в оборот денег, расцветала торговля, вслед за ней – операции по кредиту, ростовщичество. Проникновение всего этого в деревню способствовало дальнейшему разложению общины, в которой достаточно широко стали применяться аренда, наемный труд, даже кабальное долговое рабство, включая самопродажу или продажу членов семьи, прежде всего детей, за долги.

Стало заметным развитие рабства. Если прежде рабы были немногочисленны и происходили в основном из числа порабощенных иноплеменников, то теперь наряду с ними появились рабы из числа самих чжоусцев, причем к их числу относились не только кабальные должники, но также и преступники типа каторжников, принадлежавшие государству и использовавшиеся на тяжелых работах. Хотя рабов всех категорий по сравнению с остальным населением было совсем немного, они, равно как и сфера применения рабского труда (рабов уже использовали в качестве рабочей силы в разбогатевших частных хозяйствах), стали заметным фактором древнекитайской жизни.

Процветание частного сектора в условиях краха системы привилегий титулованной наследственной знати дефеодализованного чжоуского Китая, в условиях возрождения принципа меритократии, связанного с возвышением слоя ши, вело к тому, что простолюдины в ряде случаев начинали выбиваться наверх, играть важную роль в обществе. Они порой становились богаче и влиятельнее князей – этот феномен удивлял и беспокоил многих в Китае во второй половине I тысячелетия до н. э., как о том можно судить по данным разных источников. И беспокойство такого рода было достаточно обоснованным: на смену старой наследственной знати шли процветающие собственники, которые быстро и явно богатели в то самое время, когда казна воюющих друг с другом царств была пуста или почти пуста. Не говоря уже о непривычности ситуации, не соответствовавшей традиционной норме, создавалось явное противоречие между объективной тенденцией социально‑экономического процесса (процветание частного собственника в богатеющей дефеодализованной структуре) и субъективными устремлениями правителей, нуждавшихся в строгом контроле над подданными во имя интересов казны. Нужны были срочные реформы, целью которых должно было стать усиление централизованной администрации в новых экономических условиях, с учетом всех изменений. Естественно, что наилучшим образом могли учесть все необходимые изменения именно реформаторы‑легисты с их ставкой на строгие административные предписания, жесткий контроль, дисциплину и стремлением поставить разбогатевшего в неземледельческой сфере частного собственника на место.

Период Чжаньго в политической истории Китая был временем сосуществования и междоусобной борьбы семи крупнейших царств – мелкие и ослабевшие уже не шли в счет. К этим семи, кроме трех новых царств (Вэй[19], Чжао и Хань, на которые распалось некогда крупнейшее царство Цзинь), относились также Цинь, Ци, Янь и Чу. В большинстве из них в период Чжаньго были проведены реформы легистского типа. Но наиболее полно и радикально такие реформы были осуществлены в Цинь в середине IV в. до н. э. знаменитым теоретиком легизма министром‑реформатором Шан Яном.

В окраинном и в недавнем прошлом полуварварском царстве Цинь позиции наследственной знати были слабее, чем где‑либо. Но и традиций централизованной власти там практически не было. Нужно было все создавать заново. Вот почему, когда представитель легистов из числа странствующих ши, выходец из царства Вэй (где он не был признан и его заслугами не пожелали воспользоваться), некий Вэй Ян – в будущем Шан Ян – прибыл в Цинь, правитель этого царства Сяо‑гун внимательно его выслушал и взял к себе на службу. Следуя своему основному тезису, согласно которому главное для процветания осударства – это успехи в земледелии и военном деле, новый министр начал свои реформы именно с этих сфер.

Суть первого тура реформ (356 г. до н. э.) сводилась прежде всего к строгой регламентации общинного землепользования. Под угрозой двойного налогообложения большие семьи должны были быть разделены на малые, каждой из которых следовало обзавестись собственным хозяйством. Для того чтобы эти семьи исправно вели свое хозяйство, Шан Ян создал систему круговой поруки: дворы были объединены в пятки и десятки, в рамках которых все жители Цинь были обязаны следить друг за другом и отвечать друг за друга. Кроме того, Шан Ян широко открыл двери для иммигрантов из других царств, где земли было мало, а людей много, предложив им на выгодных условиях осваивать годные для земледелия циньские территории с тем, чтобы за этот счет пополнить казенные амбары и без ущерба для казны высвободить часть циньцев для укрепления армии. Что касается военного дела, то Шан Ян резко повысил его престижность, предоставив награды и социальные ранги тем, кто имел воинские заслуги. И наоборот, тем из аристократов, кто таковых не имел, пригрозил исключением из числа знати. Отменив все прежние привилегии, связанные с происхождением и знатностью, реформатор ввел новую систему социальных рангов, которые присваивались любому за его заслуги, прежде всего военные, и получение которых, начиная с определенного уровня, влекло за собой льготы и привилегии, вплоть до права на должностное владение и доход с него.

С особой суровостью Шан Ян обрушился на тех, кто не был занят в земледелии и не воевал, прежде всего на получавших выгоду из второстепенных занятий, к каковым причислялись ремесло и торговля. Речь не шла о ремесленном производстве либо торговом обмене как таковых – общество без этого обойтись уже не могло. Имелись в виду чрезмерно разбогатевшие собственники‑стяжатели. Угрожая им наказанием, вплоть до порабощения, Шан Ян ставил целью запугать представителей частного сектора и поставить их под строгий контроль власти, для чего, в частности, им был применен своеобразный механизм экспроприации: запуганным богачам‑стяжателям предоставлялась возможность несколько повысить статус и избежать неприятностей при условии приобретения ими социального ранга, который можно было купить за весьма немалый взнос.

В 350 г. до н. э. начался второй тур реформ. Все царство было разделено на управляемые чиновниками уезды (они существовали и ранее, но теперь это была новая схема, с обязательным новым членением). Была унифицирована система мер и весов, закреплены за крестьянами их наделы. И хотя эта последняя реформа объективно создавала определенные условия для появления в деревне богатых и бедных и тем самым для укрепления позиций частных собственников, едва ли есть основания преувеличивать роль этого объективного процесса, протекавшего и до реформ. Гораздо важнее было то, что теперь все, включая и положение богача‑частника, было под строгим контролем властей, бдительно следивших за тем, чтобы излишние накопления, не задерживаясь в амбарах богатых, посредством механизма экспроприации шли в казну.

Реформы Шан Яна оказались оптимальным решением сложных проблем. При их посредстве царство Цинь, несмотря на трагичную судьбу самого реформатора (он был четвертован, как только власть перешла к ненавидевшему его наследнику), сумело быстрыми темпами достичь успеха как в сфере экономики и социальных отношений, так и в политике, особенно в войнах с соседями. Стоит заметить, что даже знаменитый конфуцианец III в. до н. э. Сюнь‑цзы, в молодости побывавший в Цинь, не смог удержаться от того, чтобы отметить успехи реформ легиста Шан Яна. Видимо, это не в последнюю очередь определило взгляды и самого Сюнь‑цзы, учение которого по ряду пунктов сблизилось с легизмом, а наиболее известные ученики которого – Хань Фэй‑цзы и Ли Сы – оказались в конечном счете легистами.

Политическая история периода Чжаньго протекала на фоне описанных выше сложных внутренних процессов и в прямой зависимости от них. Соперничавшие друг с другом царства вели между собой ожесточенные и порой весьма жестокие войны. Постепенно перекраивалась карта страны, на передний край выходили наиболее могущественные государства, одним из которых было реформированное Шан Яном царство Цинь.

Обеспокоенные быстрым ростом мощи этого царства, остальные шесть попытались было создать коалицию против него. Вся вторая половина Чжаньго прошла под знаком искусной дипломатии, наивысший расцвет которой пришелся на годы активной деятельности двух известных дипломатов, Чжан И и Су Циня, выходцев из одной и той же школы (такого рода школ философской и политической мысли в Чжаньго, как о том уже говорилось в связи с конфуцианством, моизмом и даосизмом, было достаточно много: традиция повествует о «ста школах», т. е. о многих соперничавших учениях, организациях, группах).

Начало оживленной дипломатической деятельности положили поездки Су Циня к правителям ряда царств с целью создать вертикальную коалицию царств (с севера на юг) против западного их соседа Цинь. Однако реализации этого опасного для Цинь плана помешали искусные интриги циньцев, которые прибегли к помощи Чжан И, посланного в некоторые из царств с целью продемонстрировать несостоятельность планов Су Циня и попытаться создать иную, горизонтальную коалицию царств (с востока на запад) против южного Чу. Результатом деятельности обоих дипломатов была взаимная нейтрализация их планов, отчего выгадало царство Цинь. Присоединив одно за другим соседние царства, Цинь к середине III в. до н. э. оказалось лицом к лицу лишь с одним грозным соперником – с Чу. И здесь сыграла свою роль умелая политика правителя Цинь Ин Чжэна, будущего императора Цинь Ши‑хуанди, который сумел довести до победного конца борьбу за гегемонию и в 221 г. до н. э. завершил объединение Китая под своей властью.

 

Империя Цинь (221–207 гг. до н. э.)

 

Создание империи было логическим завершением сложного и длительного процесса усиления интегрирующих центростремительных тенденций в ведущих чжоуских царствах. Этот процесс во многом был стимулирован активной деятельностью реформаторов‑легистов, выступавших как против центробежных тенденций наследственной знати, так и против ослаблявших централизованную структуру деятельности частных собственников, «стяжателей», рыцарей «второстепенных» занятий (по определению Шан Яна). Под знаменем легизма, теория которого была обстоятельно разработана в разных вариантах, включая искусство администрации Шэнь Бухая и всеобъемлющую концепцию Хань Фэй‑цзы, стало осуществляться создание новой империи, ее основных принципов и институтов. В частности, именно эта задача выпала на долю главного министра и помощника нового императора легиста Ли Сы, перед которым после завоевания встала проблема организации эффективной администрации в рамках огромной империи, состоявшей из различных по развитию и традициям частей.

Объединив древнекитайские царства, руководители империи сделали все, чтобы ослабить центробежные силы и тенденции. В 221 г. до н. э. по указу императора у всего населения страны было конфисковано оружие, из которого было приказано отлить колокола и массивные бронзовые статуи. Около 120 тыс. семей наследственной знати из различных царств было переселено в новую столицу империи Сяньян с тем, чтобы оторвать их от родных корней и разместить поближе к императору. Вся огромная страна была заново разграничена на 36 крупных областей, очертания которых не совпадали с рамками прежних царств и княжеств. Во главе каждой области были поставлены губернаторы. Области были разделены на уезды с уездными начальниками, а уезды – на волости, каждая из которых включала в себя по несколько десятков деревень. На деревенском и, видимо, волостном уровнях власть была в руках представителей общинной администрации, сотрудничавшей с начальником уезда и обеспечивавшей выполнение приказов центра, взимание податей, организацию необходимых отработок, осуществлявшихся в порядке трудовой повинности.

Большое внимание было уделено организации центральной администрации. Во главе империи в качестве ближайших помощников императора стояли два министра, один из которых (Ли Сы) играл главную роль. Этим министрам подчинялось несколько центральных ведомств, имевших соответствующие подразделения в областях. Так, главе военного ведомства подчинялись военачальники областей и большой штат чиновников центрального аппарата, организованных в отделы и департаменты. Примерно такой же была и структура других ведомств – финансов, царско‑государственного хозяйства, судебное, обрядовое и некоторые другие, включая верховную прокуратуру, осуществлявшую централизованный надзор за всеми ведомствами и личным составом аппарата администрации по всей стране. В областях административный аппарат имел, таким образом, двойное подчинение – губернатору и соответствующему ведомству центра. При этом, однако, наиболее видное положение среди областных чиновников занимал – после губернатора – военный начальник. Все упомянутые чиновники и все лица, стоявшие ниже их, строго различались своим местом в системе не только должностей, но и рангов. Существовало 20 рангов, первые 8 из которых могли иметь простолюдины, получавшие их в зависимости от возраста, социально‑семейного положения и заслуг (в какой‑то мере это соответствовало традиционной ранговой структуре в общинах), а также путем покупки или в награду. Остальные, вплоть до самых высших, 19–20‑го, обладателей которых в империи насчитывались единицы, были чиновничьими рангами, дававшимися за службу и заслуги.

В строгом соответствии с принципами легизма была до предела централизована редистрибутивная система империи. Все многочисленные чиновники, вплоть до самых высших, получали за свой труд твердо фиксированное жалованье из государственных хранилищ, чаще всего натурой, в виде определенного и зависевшего от должности и ранга количества зерна. Лишь считанные представители 19–20‑го рангов имели право на кормления, т. е. на взимание налогов с крестьян определенной пожалованной им в условное владение территории, но при этом административной власти в рамках этой территории они не имели, их права там ограничивались взиманием налогового сбора. Строго централизовано и хорошо организована была и система разнообразных и весьма тяжелых государственных повинностей, будь то гигантские строительные работы, обязанность снабжать арию, возить продовольствие и снаряжение, участвовать в общественных работах на местах и т. п. Была также реорганизована и унифицирована система мер и весов, создана общеимперская упрощенная система письма, на всю страну распространен учрежденный еще Шан Яном принцип круговой поруки. Этот последний приобрел даже более расширенное толкование, чем прежде: он касался теперь не только крестьян, но также и рекомендовавших кого‑либо на должность чиновников, что ограничивало непотизм, т. е. стремление пристроить к выгодному месту бездарного и неспособного родича или приятеля.

Руководство империи не выступило резко против частных собственников. В отличие от Шан Яна, Ли Сы понимал неизбежность и неотвратимость их появления, но делал при этом все, чтобы ограничить поле их деятельности и взять их под строгий контроль центра. Была унифицирована монета, выплавка которой стала государственной монополией, разрешены откуп от повинностей, подчас и наказаний, а также покупка рангов, дабы лишние доходы собственников текли в казну. Часть наиболее зажиточных торговцев была переселена с их родных мест; крупные откупщики, занимавшиеся солеварением, железоплавильным делом и иными промыслами, находились под контролем власти. Кроме того, государство содержало сеть больших казенных мастерских, на которых в порядке отбывания повинностей либо по приговорам суда (государственное рабство преступников), а также по найму работали ремесленники, в том числе и владельцы частных мастерских. На крупных частных предприятиях работал примерно тот же контингент – ремесленники, наемники, рабы различных категорий, включая и долговых, кабальных.

Весьма жесткой была система легистского законодательства, вплоть до уничтожения всех родственников преступника по трем линиям родства – отца, матери и жены – за особо тяжкие преступления. За менее тяжкие грозило физическое калечение либо государственное рабство.

Следует сказать, что вся описанная система реформ и нововведений в целом дала немалый эффект, причем весьма быстрый. Строго организованное на основе принципов казарменной муштры государство сумело за короткий срок осуществить ряд грандиозных проектов. Для защиты от кочевников севера была выстроена Великая стена – одно из грандиознейших чудес света. Хотя кое‑где валы на северных границах чжоуских царств существовали и прежде, в целом гигантская стена на многие тысячи километров была выстроена именно при Цинь Ши‑хуанди. Миллионы мобилизованных крестьян в труднейших условиях строили это сооружение с башнями и проходами, причем строили прочно, надежно, на века и тысячелетия: по верхней плоскости стены между ее наружными и внутренними зубцами можно было бы проехать на колеснице. Естественно, что это строительство обошлось во многие сотни тысяч жизней.

Грандиозным было и строительство столицы с ее колоссальным дворцовым комплексом Эфангун, не говоря уже о сооружении императорской гробницы, о которой источники рассказывают чудеса. Как известно, раскопки этой гробницы еще не производились, хотя вокруг нее уже были обнаружены археологами сотни и тысячи сделанных из керамики всадников, рядами поставленных рядом с гробницей и, видимо, являвших собой портретные изображения императорской гвардии телохранителей (ни один из всадников обликом не похож на остальных). Было также сооружено несколько стратегических дорог (чидао), связавших столицу с окраинами империи, причем император лично совершал по этим дорогам инспекционные поездки, о чем свидетельствуют стелы с соответствующими надписями. Успешные войны на севере позволили оттеснить гуннов (сюнну) за Великую стену. Походы на юг привели к присоединению к империи значительных территорий племен юэ, в том числе и северной части современного Вьетнама.

Очевидный военный и экономический эффект легистских реформ и всей деспотически организованной казарменной администрации Цинь был достигнут за счет крайнего истощения людских ресурсов. Народ стонал от тяжести взваленной на него ноши. Бежавших от повинностей ловили и наказывали, роптавших наказывали тоже. Хорошо известно, что в 213 г. до н. э. были сожжены те древние тексты, на которые, как на живой укор императору, не считавшемуся с древними традициями, настойчиво ссылались недовольные. 460 наиболее видных оппозиционеров, в основном конфуцианцев, были казнены (закопаны живьем). На императора дважды (в 218 и 216 гг.) совершались покушения, так что остаток жизни Цинь Ши‑хуанди провел в страхе, стараясь не ночевать в одном дворце более одной ночи и не извещая заранее, где он намерен провести эту ночь.

Император умер в 210 г. до н. э., а уже в августе 209 г. началось восстание против введенных им в стране порядков. Непопулярный и слабый Эр Ши‑хуанди не смог противостоять взрыву народного возмущения. Повстанческое движение ширилось, охватив вскоре всю страну. В 207 г. до н. э. династия Цинь пала. Началась ожесточенная борьба предводителей восставших за власть, в ходе которой одолел своих противников и вышел на передний план крестьянин Лю Бан, который в 202 г. до н. э. провозгласил себя императором новой династии – Хань.

 

* * *

 

Древнекитайский вариант становления государственности завершает собой логический ряд политических образований и социально‑цивилизационных феноменов, складывавшихся на Востоке в глубокой древности. Отличия его очевидны: здесь и весьма скромные позиции религии, и преобладание рационального осмысления жизненных ситуаций с выдвижением на передний план этической нормы, и едва ли не наиболее яркий на Востоке расцвет феномена феодализма со всеми присущими этому, казалось бы, средневеково‑европейскому феномену привычными аксессуарами, и представленное в своем наиболее наглядном виде откровенное противостояние сильного государства нарочито ослабленному частному собственнику, и многое другое.

Специфика, о которой идет речь, не случайна. Напротив, все ее элементы взаимосвязаны и взаимообусловлены. Обратим внимание хотя бы на отсутствие хорошо разработанной системы царско‑храмовых хозяйств, столь характерной для ближневосточной древности, где она исстари опиралась на храмы в честь почитаемых богов и тем самым являла собой нечто, вознесенное выше уровня общины. Выступавшая в качестве ее эквивалента система больших полей, в том числе ритуальных, урожай с которых предназначался для жертвоприношений, оказалась лишенной высшей сакральной санкции и не сумела поэтому стать основой механизма централизованной редистрибуции в условиях, когда складывалось крупное государство – Западное Чжоу. Это способствовало децентрализации и феодализации чжоуского Китая, занявшим около полутысячелетия. Неудивительно, что в возникшем на этой основе и после этого фактически заново сильном централизованном государстве за основу был принят легистский тезис о приоритете сильной центральной власти, имперского принципа администрации. И хотя легизм в его чистом виде оказался чересчур жесткой для Китая структурой, сама имперская идея на два тысячелетия с лишним определила будущее страны.

 

 

Глава 13