Масочность» его лирического субьекта.

Каждый, кто был знаком поэтом Н. Гумилёвым видел перед собой неординарную личность, энергичного человека.

К.Чуковский, хорошо знавший Н.Гумилёва, вспоминает: «…вообще в обывательской среде к Гумилёву почему-тоточень долгое время относились недоверчиво и даже насмешливо...» [36, с. 548].

Действительно, окружающие поэта люди, не знавшие его достаточно близко, считали его невероятно самоуверенным, бесцеремонным, с напускным важным тоном и видом. Безусловно, всё это было деланным, искусственным. Это была маска, которой пользовался Гумилёв в обществе. По словам Г.Иванова, «…Гумилёв говорил, что поэт должен выдумать себя…» [37, с. 549]. Он и выдумал себя, настолько всерьёз, что его маска для большинства его знавших, о читателях ничего и говорить, стала его живым лицом. Только немногие близкие друзья знали другого Гумилёва - не героя и не африканского охотника.

Очевидно, существовали какие-то причины, заставившие поэта скрыть своё истинное лицо и надеть маску. На протяжении всей творческой жизни у Гумилёва возникала не одна маска, а несколько. Это непостоянство душевного состояния поэта о многом говорит. Все эти маски в совокупности создали тот «имидж» поэта, который долгое время все принимали за действительное лицо. Это были маски воина, путешественника, героя, поэта, которые сообща придали ему олимпийское величие.

Современные исследователи творчества Н. Гумилёва, в частности, А. Павловский, И.Панкеев, А.Никитин, В.Гольцев и другие совершенно верно указывают на наличие маски в его поэтических образах. Однако, не все исследователи говорят о причинах, повлёкших за собой эту маскировку.

Если рассмотреть причины возникновения масочной культуры в целом, не обращаясь к теории театральной, то очевидны несколько условий её появления. Во-первых, маска используется в случае, если необходимо скрыть собственное лицо, так как в окружающем обществе не принято самостоятельно рассуждать, иметь собственное мнение. Одним словом, это маска, подражания или лицемерия. Другой тип маски, близкий первой, защитная маска, которая помогает избежать ударов, нанесённых, опять-таки, окружаюшим обществом. Для защиты своих идей личность маскирует себя и своё мировоззрение от чужих, незнакомых, хотя близкие узнают её и при наличии маски. Кроме этого, маска помогает одиноким людям скрыть свою беззащитность. В частности, Г. Иванов писал, что Гумилёв был очень одинок, и «...бесстрашная, почти надменная маска сноба, африканского охотника, «русского Теофила Готье» скрывала очень русскую, беспокойную и взволнованную, не находящую удовлетворения душу...»[37, с. 558]. Постепенно причины этой маскировки раскрываются, однако не только одиночество заставило Гумилёва скрыть лицо и надеть маску.

Следует отметить, что Н.Гумилёв в творчестве «маскировался» сознательно, то есть это был не тот случай, когда он писал правду, а её принимали за ложь и выдумку (как было с В.Маяковским, К. Чуковским и другими, которые за «броненепроницаемыми», далёкими от тематики образами описывали «героев дня» и реальную действительность). Исследователь творчества Н.Гумилёва, П.Спиваковский утверждает, что «по-Гумилёву, человеческая личность проживает множество жизней и, соответственно, «меняет» множество душ, причём лирический герой, вспоминающий свои прежние индивидуальности, отделяет их от своего «Я». Это одно из доказательств того, что Гумилёв всякий раз преображался. Но что заставляло именно его постоянно менять свой образ, своё лицо? Каковы эти причины для поэта Гумилёва? На самом деле истоки «масочности» Гумилёва следует искать в его детских ощущениях: Гумилёв-подросток, ложась спать, думал об одном - как прославиться. Понемногу в его голове складывался «стройный» план завоевания мира. Вдобавок ко всему юноша обладал невыигрышными данными. Он был некрасив внешне и непривлекателен: вытянутая голова, рыхлые черты лица, толстые бледные губы, бесцветные волосы, косящие глаза, шепелявость. Поэзия, как зачастую бывает, скрыла себя за чертами явно не поэтическими. Гумилёв поставил в центр свою личность, и как поэт он был склонен к крайнему индивидуализму, к «эпатажу», к броскому и демонстративному подчеркиванию своей личности - даже в одежде, в быту, в поведении. Он, буквально, «сделал» себя. Его первая маска конквистадора, впоследствии признанная самим же Гумилёвым наивной, юношеской, была попыткой во то что ни стало утвердить себя вопреки своей среде и своей внешности. Так или иначе, но вполне в духе времени и в соответствии с собственной натурой он создал маску «конквистадора в панцире железном»:

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду…. [38, c. 42]

В начале 1907 года 3.Гиппиус рассказала В.Брюсову о том, какое впечатление произвёл на неё появившийся у них с рекомендацией В.Брюсова и Л.И.Веселитской-Микулич двадцатилетний Гумилёв: «…двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции-старые, как шляпка вдовицы…Нюхает эфир и говорит, что он один может изменить мир. «До меня были попытки…Будда, Христос… Но неудачные…» [39, с. 7].

Современный критик И.Панкеев отмечает, что «…маска надменного конквистадора, явленная молодым поэтом в своей первой книге, - не мгновенное озарение, не случайный образ, не дань юношеским мечтаниям; она-своего рода символ. Конечно, и щит, и завеса, и панцирь. Но в первую очередь, всё же - символ, по которому безошибочно узнавался автор...» [40, с. 11]. Действительно, символ в основе своей многозначен точно также, как и Гумилёв многолик. Этот символ позволяет нам судить о мировоззрении молодого поэта, его миропонимании. Вопреки физическим слабостям, Гумилёв, будучи болезненным с детства, всегда старался верховодить, всегда претендовал на главную роль в жизни - чего он, однозначно, достиг. Это именно тот принцип двойничества, о котором писала С.Д.Абишева: «...двойничество воспринимается поэтом как явление, которое на самом высоком уровне стремится к единству и целостности…» [41, с. 65]. Уже в более поздних произведениях станет ясно, к какому «единству и целостности» стремился Н.Гумилёв всю свою жизнь. Но в начале творческого пути им создавались маски, очень долгое время скрывавшие лицо поэта.

В следующем сборнике «Романтические цветы» последовала маска африканского охотника. В.Брюсов «ставил» отзыв, как и в первой книге, на личность, на силу воли, на черты характера.

Мореплаватель Павзаний

С берегов далеких Нила

В Рим привез и шкуры ланей,

И египетские ткани,

И большого крокодила… [39, с. 79]

…На таинственном озере Чад

Посреди вековых баобабов

Вырезные фелуки стремят

На заре величавых арабов.

По лесистым его берегам

И в горах, у зеленых подножий,

Поклоняются странным богам

Девы - жрицы с эбеновой кожей… [39, с. 73]

…Следом за Синдбадом - Мореходом

В чуждых странах я сбирал червонцы

И блуждал по незнакомым водам,

Где, дробясь, пылали блики солнца… [39, с. 71]

Это стремление Гумилёва к Африке мотивировано. Как отмечают исследователи, в частности Н.А.Богомолов, существует, по крайней мере, три мотивации. Первая - судьба Артура Рембо, с которым Гумилёв явно чувствовал свою биографическую и творческую соотнесенность. Второе - масонская мифология, предполагавшая в качестве отмеченных для посвященных Смирну и Каир, которые Гумилёв счел для себя необходимым посетить в первые же годы своих странствий. И, наконец, третье - по представлениям оккультистов и спиритуалистов. Африка являлась непосредственной предшественницей нынешней ступени цивилизации и что в различных ее культурах сохранились важнейшие остатки цивилизаций предыдущих, а также зачатки нынешней.

Для Н.Гумилёва литературная ориентация была непосредственным образом связана с ориентацией жизненной. Именно поэтому он формирует свою поэтическую личность вслед и по образцу своих персонажей.

Маска путешественника - не исключение. Отношение к путешествиям не как к забаве или развлечениям, но как к потребности, без исполнения которой он не мыслил своего творчества.

…Как картинка из книжки старинной,

Услаждавшей мои вечера,

Изумрудные эти равнины

И раскидистых пальм веера… [38, с. 117]

…Плещет Красное море, Персидский залив,

И глубоки снега на Памире,

Но ее океана песчаный разлив

До зеленой доходит Сибири…[38, с. 121]

Экзотика в поэзии Н. Гумилёва никогда не была самоцелью, однако, поначалу она присутствовала как выражение мысли, мечты, а затем, в зрелом возрасте, стала отражением его, гумилёвского, мировидения и бытия. «Экзотические» стихи были, пожалуй, главной находкой Гумилёва, именно ими он впервые обратил на себя внимание своих немногочисленных читателей. Сама природа его личности и таланта, тяготевшая к необычности и романтизму, очень удачно выявилась в этих стихах. В них как бы слились воедино две разнонаправленные силы, требовавшие от Гумилёва-поэта своей художественной дани. Ведь, с одной стороны, он настойчиво стремился к земному миру, и в этом был его протест символистским туманам и всякой поэтической «невнятице», а с другой стороны, он жаждал мира в такой необычной степени яркости, какую обыденная действительность дать ему не могла. И вот он нашел эту действительность в самой действительности: в экзотических для европейца странах Африки и Ближнего Востока.

Такие стремительные смены образов немного шокируют нас, но все-таки между всеми его масками существует связь. По словам К.Чуковского, Гумилёв «...был воитель по природе, человек необыкновенной активности и почти безумного бесстрашия…» [36, с. 540]. И если сравнивать путешественника, конквистадора, воина, охотника, любителя экзотики, безусловно, они не случайно принадлежат одному лицу. Тому живому, истинному лицу Н.Гумилёва, который живет в мире воображаемом и призрачном, наделенного твердостью, надменностью, очень уважительным отношением к себе и любовью многих окружающих его людей, а также самовоспитанием гордости, вовсе не знающего границ.

«Он как-то чуждается современности, он сам создает для себя страны и населяет им самим сотворенными людьми, зверями, демонами…», - цитировал его творчество В.Брюсов. Да, Гумилёв вошел в поэзию, как и в жизнь, в смутное время. Эпоха нахлынувших друг на друга катаклизмов, заполнивших всю страну. XX век - еще неосознанное явление, это та неизвестность и темнота, в которую ринулась толпа с иными для этого времени взглядами, идеями, с теми старыми взглядами на жизнь, которые в начале XX века казались наивными и устаревшими. Это совершенно иной мир со своими законами. Но Гумилёв - поэт обыгрывает все свои маски таким образом, что след каждой отпечатывается на его лице. И.Панкеев считает, что Гумилёв со временем частично отказывается от маски конквистадора, но он никогда не отказывался от внутреннего конквистадорства, что сам подтверждает переносом идеи, переработкой стихотворения в более поздних изданиях.

Романтика прекрасно уживалась в нем с трезвым отношением к поэзии, ибо одно было формой существования, второе - делом жизни, и в личности этого поэта они образовали единое целое.

Еще одной причиной, побудившей Н. Гумилёва прибегнуть к «маске», была возможность или необходимость найти самого себя. При этом, опять-таки, нельзя упускать из вида историко - политическую обстановку, в которой велись эти поиски. Отсутствие единого целого порождает свободу выбора индивидуального пути развития, на котором мелькает множество образов, большое количество масок. Гумилёв в силах перевоплощаться в разнообразнейшие образы, волнующие его. Тем более все признаки романтического типа героя присутствовали в его натуре: он одевает маску, подобно тому, как романтический герой пускается на поиски приключений; он любитель экзотики, как и романтический герой; его жизнь заканчивается трагически, и еще одно: оба типа романтиков жили в начале столетий (XIX-XX).

Трагедия Н. Гумилёва в том, что он слишком поздно родился, опоздал, по крайней мере, лет на сто. Он не герой XX столетия, поэтому эпоха не оценила и не поняла его при жизни, и поэтому сегодня бытует мнение о том, что Гумилёв остается «самым непрочитанным поэтом» начала XX века.

 

 

Проанализировав стихотворения Н. Гумилёва, по частной проблеме, мы пришли к выводу, что проблема «маска» и «лицо» возникает в творчестве Н. Гумилёва вполне обоснованно. И доказательством служат маски конквистадора, путешественника, воина, героя, поэта в стихотворениях «Я конквистадор в панцире железном», «Рыцарь с цепью», «Зачарованный викинг, я шел по земле», «После победы», «Тот другой», «Старый конквистадор», «Орел Синдбада» и другие.

Причиной их возникновения послужило то одиночество, которое было лишь прикрыто ими (масками). От «масочности» ничего не меняется. И за «конквистадором», и за «горестно-смеющимся идолом» проступает одиночество. Можно говорить о голосе поэта, который, всегда един, который сохранялся во всех образах. И тогда вспоминаются слова М.Цветаевой о том, что «…у поэта не должно быть «лица», у него должен быть голос, голос его - его лицо… [44, с. 17]. В связи с этим перед нами возникает образ человека, прошедшего весь жизненный путь в одиночестве, но с собственным голосом. Думается, что не надо умышленно подменять одно другим: это не в пользу ни справедливости, ни истины, ни поэзии, ни Гумилёву, который был и остается быть большим русским поэтом.

Творческое кредо.