Это знаменитое определение, на мой взгляд, очень субъективно и даже неверно. Т.е. можно понять, почему Мандельштам в 1935 (кажется) году в Воронеже именно так сказал, но вряд ли Николай Степанович в 1912 это имел ввиду. В конце концов, акмеизм возник как отрицание символизма, а русские символисты были не менее привязаны к мировой культуре (энциклопедичность Брюсова, Вяч. Иванова и.т.д.)
По-моему, точное определение дано во "Второй книге" Надежды Мандельштам: "акмеизм - совесть поэзии". Не в этическом, конечно, смысле, а в эстетическом, в плане культуры Слова и обращения со Словом.
И в таком виде он сохраняется у Мандельштама и Ахматовой до конца.
Основная, опорная установка для акмеистов была достаточно разнопланова. Некоторые основные положения: 1) символизм развеществил мир (роза, стоящая на столе, может означать все, что угодно, только не саму розу – так писал Мандельштам), и поэтому акмеисты должны вернуть миру его естественную форму. Слово у акмеистов должно обозначать конкретное явление, существующее в мире в реальных материальных, духовных формах. То есть они стремятся вернуть поэзии точность поэтического слова. 2) акмеисты стремятся создать поэзию, основой для которой была бы мировая культура. Но и символисты были глубоко образованными, и многие символистские тексты отсылают к тем или иным явлениям мировой культуры. Разница в том, что акмеисты предлагают другой способ контакта с мировой культурой, это не просто осмысление, перекличка. Акмеистами любая иная культура воспринимается как ныне существующая, осязаемая. То есть происходит погружение и существование в иной культуре. Не случайно один из сторонников акмеизма, Константин Матюрский, заметил, что в одной строчке Мандельштама больше античности, чем во всех высокоумных стихах Иванова, а Иванов прекрасно знал античность и на античные темы стихи писал постоянно. У Иванова использование многочисленных тем, имен античности, а у Мандельштама проникновение в античное мировоззрение. В качестве примера: «Бессонница, Гомер, тугие паруса, Я список кораблей прочел до середины…». В этом стихотворении есть одна важная деталь – первое слово, бессонница, определяет состояние героя. И из этого понятно, зачем герой берется за том Гомера, не случайно он выбирает именно список кораблей. И вдруг происходит невероятное – герой, желающий заснуть, погружается не в сон, а в иное культурное пространство. Это происходит естественно, и текст не скучен, внешние атрибуты текста растворяются, и герой вступает в контакт с иным культурным миром, ставя вопрос о движущей силе истории. Это проникновение в другие культуры у акмеистов было поразительным, позднее Мандельштам назовет это «тоской по мировой культуре». Еще один пример: одно из ранних стихотворений Ахматовой, посвященной лицейскому Пушкину («Смуглый отрок бродил по аллеям»), которое заканчивается строками «Здесь лежала его треуголка и растрепанный томик Парни». В этой строке больше филологичности, чем в научных статьях. Парни – это французский поэт рубежа веков, автор эротических стихов, и вводя эту деталь, Ахматова дает точную и исторически верную картину того, из чего Пушкин вырос как поэт. Это чувство других культур заставляет акмеистов не просто изучать другие культурные эпохи, а в них действительно погружаться. Для Ахматовой и Мандельштама ключевой фигурой средневековья и раннего возрождения стал Данте, чтобы читать «Божественную комедию» они начинают изучать староитальянский. Не случайно позже у Мандельштама появится книга критической прозы «Разговоры о Данте» (Данте – с мягкой т!). Но этим акмеизм не исчерпывается. Не увиденное в полной мере современниками. Гумилев долго утверждал себя как поэт, понимание, что он написал как минимум 10 гениальных стихотворений, пришло позже. Мандельштама некоторые современники объявляли дураком. Пожалуй, только Ахматова сразу обрела признание, которое ее потом несколько тяготило. Уже в конце жизни она пишет знаменитые строки: «Я научила женщин говорить, но как теперь их замолчать заставить?». Акмеизм фактически завершает Серебряный век. Но если рассматривать искусство с иерархической точки зрения, то постсимволистские явления - футуризм и акмеизм – дали миру больше, чем сам символизм. Символизм был представлен большим кругом поэтов, но истинную значимость имел, пожалуй, только Александр Блок. А вот постсимволистские поэты – Гумилев, Ахматова, Маяковский, Пастернак, который тоже вырастает из авангардной поэзии, - и дали тот высший субстрат поэзии, который стал классическим.
